Не мог, потому что у него не было уверенности, что она действительно будет одна.
Проклятие. Черт бы побрал все это.
- Мы еще раз обсудим это с тобой попозже, - повторил Питер.
Саркар улыбнулся:
- Ты мне уже это говорил.
Питер понял, что если он не переключит свои мысли на что-то другое, ужин будет безнадежно испорчен.
- Как работает этот новый сканер мозга, который изготовила для тебя моя компания?
- Прекрасно. Он, похоже, здорово упростит наши исследования нейронных сетей. Чудесный прибор.
- Рад это слышать, - сказал Питер. - Я сейчас работаю над его усовершенствованием, хочу добиться более высокого разрешения.
- Его нынешнего разрешения более чем достаточно для той работы, которой я сейчас занят, - заметил Саркар. - Зачем тебе понадобилось еще большее?
- Ты помнишь те времена, когда я работал над практикумом в Торонтском университете? Я, кажется, рассказывал тебе о доноре органов, который проснулся на операционном столе?
- О да. - Саркар поежился. - Знаешь ли, моя религия с недоверием относится к трансплантации. Мы, мусульмане, считаем, что тело должно быть целиком возвращено земле. Подобные истории еще больше меня в этом убеждают.
- Ну а меня до сих пор преследуют кошмары. Но, кажется, я в конце концов сумею обуздать этого демона.
- Да?
- Сканер, который мы разработали для твоих исследований, всего лишь прототип. На самом деле мне хотелось создать… ну, назовем это, к примеру, суперэнцефалографом, - прибор, который мог бы зарегистрировать сколь угодно малую электрическую активность мозга.
- А-а, - протянул Саркар, удивленно подняв брови, - чтобы точно установить, что человек действительно мертв?
- Совершенно верно.
Снова появился официант, принеся на сей раз их главные блюда. Питер получил стопку ломтиков монреальского копченого мяса с ржаным хлебом, к которому прилагался крутящийся подносик с разными сортами горчицы, а также блюдо с латкес - сыротертыми картофельными оладьями. Все это Саркар называл "набор Питера для сердечного приступа". Сам он взял рыбные тефтели.
- Ты угадал, - продолжал Питер. - Вот уже много лет я бьюсь над решением этой задачи, но только сейчас произошел ощутимый сдвиг. Мне никак не удавалось разрешить проблемы с соотношением "сигнал-шум", но, просматривая в сети информацию о новых достижениях, я наткнулся на некоторые алгоритмы, разработанные для радиоастрономии, и они позволили наконец с этим справиться. Сейчас у меня есть работающий прототип суперэнцефалографа.
Саркар положил вилку.
- И ты можешь увидеть этот последний нейронный вздох, так сказать?
- Вот именно. Ты же знаешь, как работает обычный энцефалограф: каждый из миллиардов нейронов мозга постоянно получает возбуждающие сигналы от обоих синапсов, тормозящие сигналы или сочетание тех и других, верно? В результате мембранный потенциал каждого нейрона все время изменяется. Энцефалограф измеряет этот потенциал.
Саркар кивнул.
- Но у обычного энцефалографа диаметр воспринимающих электродов намного больше размеров отдельных нейронов. Поэтому вместо того, чтобы измерять мембранный потенциал отдельных нейронов, они измеряют усредненный потенциал всех нейронов, находящихся вблизи электродов.
- Верно, - сказал Саркар.
- Вот это и создает трудности. Даже если сотня нейронов, не говоря уже об одном, отреагирует на синаптические возбуждающие импульсы, то потенциал окажется на несколько порядков ниже, чем может зарегистрировать энцефалограф, то есть он показывает прямую линию, в то время как активность мозга - а значит, и жизнь - все еще может продолжаться.
- Крутая задачка, - незамедлительно отреагировал Саркар. "Крутая" было его излюбленное словечко. У него оно имело огромное многообразие оттенков и могло означать все что угодно: от корректно поставленной до тонкой, интересной или сложной. - Так ты, говоришь, нашел решение?
- Да, - начал объяснять Питер. - Вместо небольшого числа электродов, применяемых в обычном энцефалографе, в моем суперэнцефалографе используется свыше миллиарда нанотехнологических датчиков. Каждый датчик такой же крошечный, как отдельный нейрон. Эти датчики покрывают череп сплошным слоем, как резиновая шапочка для купания. В отличие от обычного энцефалографа, воспринимающего суммарный сигнал всех нейронов данного участка коры, эти датчики обладают остронаправленной диаграммой чувствительности, подобно гиперболической антенне, и воспринимать мембранный потенциал от нейронов, непосредственно под ними. - Питер предостерегающе поднял руку. - Разумеется, прямая линия, проведенная через мозг в некоторой точке, пересечет тысячи нейронов, но, сравнивая сигналы от всех датчиков, я могу выделить электрическую активность всех вместе и каждого из этих в отдельности по всему мозгу.
Саркар съел еще одну рыбную тефтелю.
- Теперь я понимаю, почему у тебя возникли трудности с соотношением "сигнал-шум".
- Вот именно. Но теперь все нормально. С помощью этого нового оборудования я смогу зарегистрировать сколь угодно низкую электрическую активность мозга, даже если импульсы будет посылать лишь один нейрон.
На Саркара это, похоже, произвело впечатление.
- Ты уже испытывал его?
Питер вздохнул:
- На животных - да. На нескольких крупных собаках. Я пока не смог сделать сканирующее оборудование настолько миниатюрным, чтобы оно было применимо к крысам или кроликам.
- Так этот суперэнцефалограф действительно показывает точный, резкий момент истинной смерти - окончательное затухание электрической активности мозга?
Питер снова вздохнул:
- Я не знаю. У меня уже есть гигабайты записей мозговых волн лабрадоров-ретриверов, но я никак не могу добиться разрешения усыпить хотя бы одного из них. - Он намазал на ломтик мяса еще горчицы. - Единственный способ по-настоящему проверить этот прибор - это испытать его на умирающем человеке.
ГЛАВА 6
Питер постучал, затем тихо вошел в одноместную палату в отделении для хронически больных. Хрупкая старушка лет девяноста сидела в постели, опираясь на приподнятое под углом сорок пять градусов изголовье кровати. Рядом с ней на шестах висели два мешочка-капельницы с внутривенными прозрачными растворами. Справа от кровати на поворотной консоли был укреплен маленький телевизор.
- Здравствуйте, миссис Феннелл, - вполголоса произнес Питер.
- Здравствуйте, молодой человек, - тонким и хриплым голосом ответила старушка. - Вы доктор?
- Нет, по крайней мере не доктор медицины. Я инженер.
- А где же ваш паровоз?
- Ну, я инженер не в этой области. Я…
- Я пошутила, сынок.
- Простите. Доктор Чон сказал, что у вас хорошее настроение.
Она приветливо взглянула, словно приглашая его разделить с ней эту больничную палату, мешочки-капельницы и все остальное.
- Я стараюсь.
Питер огляделся. Никаких цветов, никаких открыток с пожеланиями скорейшего выздоровления. Похоже, миссис Феннелл была на этом свете одна-одинешенька. Его удивило, как она ухитрилась сохранить такое добродушие.
- Я, хм, хотел попросить вас об одном одолжении, - смущенно сказал он. - Мне нужна ваша помощь для проведения одного эксперимента.
Ее голос был похож на шелест сухих листьев.
- Что это за эксперимент?
- Он совершенно безболезненный. Вы просто будете носить специальный головной убор, в который встроен набор крохотных электродов.
Листья снова зашелестели - это могло означать смешок. Кивком головы миссис Феннелл показала на трубки, вставленные в вены на руках.
- Еще парочка подсоединений, наверно, не повредит. Сколько времени я должна его носить?
- Пока, хм, пока…
- Пока я не умру, да?
Питер почувствовал, что краснеет.
- Да, мадам.
- А для чего нужны эти электроды?
- Моя компания выпускает оборудование для биомедицинских обследований. Мы разработали прототип нового сверхчувствительного энцефалографа. Вы знаете, что такое ЭЭГ?
- Регистратор мозговых волн. - Лицо миссис Феннелл ничего не выражало; Чон сообщил ему, что она перенесла несколько микроинсультов. Но ее глаза улыбались. - Нельзя провести в больницах столько времени, сколько довелось мне, и ничего нового не узнать.
Питер хмыкнул.
- Этот специальный регистратор мозговых волн куда более чувствителен, чем обычные, которые есть в этой больнице. Мне бы хотелось записать, ну…
- Вы хотите записать мою смерть, да?
- Простите, мне не хотелось быть бесчувственным.
- Вы и не были. А почему вы хотите записать мою смерть?
- Ну видите ли, в настоящее время нет способа, позволяющего абсолютно точно установить, в какой момент мозг окончательно перестает работать. Этот новый прибор должен со стопроцентной гарантией определить момент смерти.
- Разве это кого-нибудь интересует? У меня нет родственников.
- Видите ли, часто тела держат подключенными к системе жизнеобеспечения просто потому, что мы не знаем, умер человек на самом деле или жив. Я пытаюсь предложить не просто юридическую констатацию смерти, а подлинную - позволяющую однозначно ответить на вопрос: перед нами живой человек или он уже мертв?
- И чем это может помочь людям? - поинтересовалась она. По ее тону было ясно, что именно это для нее самое важное.
- Облегчит трансплантацию органов.
Она покачала головой:
- Никому мои органы не нужны.
Питер улыбнулся:
- Наверно, вы правы. Но однажды мой прибор сможет гарантировать, что мы по ошибке не берем органы у живых людей. Он также будет полезен в отделениях скорой помощи и на месте происшествия при несчастных случаях. Ведь сейчас попытки спасти пациента очень часто прекращают раньше времени.
Миссис Феннелл немного подумала, затем сказала:
- Ведь вам на самом деле вовсе не требовалось мое согласие, правда? Вы просто могли взять и подключить меня к вашему прибору. Просто сказать, что это нужно для обычного обследования. Врачи сплошь и рядом не объясняют, что они делают.
Питер кивнул:
- Пожалуй, вы правы. Но я подумал, что было бы вежливее спросить.
Глаза миссис Феннелл снова улыбнулись.
- Вы очень любезный молодой человек, доктор?..
- Хобсон. Но, пожалуйста, зовите меня Питером.
- Питер. - У ее глаз появились морщинки. - Я нахожусь тут несколько месяцев, и за все это время никто из врачей не предложил называть его по имени. Они меня куда только не кололи, но до сих пор считают, что сохранять эмоциональную дистанцию - это часть их работы. - Она помолчала. - Вы мне нравитесь, Питер.
Питер улыбнулся:
- Вы мне тоже нравитесь, миссис Феннелл.
На этот раз ей удалось по-настоящему засмеяться.
- Зовите меня Пегги. - Она умолкла, и сеть морщин на ее лице проступила еще отчетливее. - Вы знаете, с тех пор, как я поступила в эту больницу, впервые слышу собственное имя. Значит, Питер, вам действительно интересно, что происходит в момент смерти?
- Да, Пегги, мне это интересно.
- Тогда почему бы вам не присесть? Устраивайтесь поудобнее и послушайте, что я вам расскажу. - Она понизила голос: - Знаете, а я ведь уже однажды умирала.
- Прошу прощения? - Она казалась такой здравомыслящей…
- Не смотрите на меня так, Питер. Я не сумасшедшая. Садитесь. Да садитесь же. Я расскажу все по порядку.
Питер слегка мотнул головой, как бы ничего не обещая, но тем не менее пододвинул поближе к кровати обтянутый винилом стул.
- Это случилось сорок лет назад, - начала миссис Феннелл, повернув к Питеру свое лицо, напоминающее печеное яблоко. - Незадолго перед этим у меня обнаружили диабет. Я зависела от уколов инсулина, хотя еще не вполне осознавала всей серьезности своего заболевания. Мой муж Кэвин ушел за покупками. Я сделала себе утренний укол инсулина, но еще не успела позавтракать. Зазвонил телефон. Это была моя знакомая, которая болтала бесконечно долго, или мне так только показалось. Со мной же в это время начало твориться что-то неладное: бросило в пот, разболелась голова, но я продолжала болтовню - не хотелось ничего объяснять приятельнице. Тем временем мне становилось все хуже: усилилось сердцебиение, начали дрожать руки и расплываться очертания знакомых предметов. Я уже хотела извиниться и прервать разговор. Надо было срочно что-нибудь съесть, но внезапно я потеряла сознание. У меня была реакция на инсулин. Гипогликемия.
Хотя ее лицо, окаменевшее после инсультов, оставалось бесстрастным, голос становился все оживленнее.
- Вдруг, - продолжала она, - я обнаружила, что нахожусь вне своего тела. Я смогла увидеть себя как бы сверху, распростертой на полу в кухне, а затем стала подниматься все выше и выше, пока все вокруг как бы сжалось в туннель, в длинный, извилистый туннель. И в конце этого туннеля сиял прекрасный, чистый, яркий свет. Он был очень ярок, но смотреть на него было ничуть не больно. Меня охватило ощущение покоя, мира. Это было абсолютно непередаваемое чувство безусловного приятия, чувство любви. Я поняла, что двигаюсь вперед к этому свету.
Питер опустил голову. Он не знал, что и сказать. Миссис Феннелл продолжала:
- Откуда-то, как будто из этого света, появилась чья-то фигура. Я сначала не узнала ее, но потом поняла, что это я сама. Только на самом деле не совсем я, а кто-то очень на меня похожий. У меня была сестренка-близнец по имени Мэри, но она умерла через несколько дней после нашего рождения. Я поняла, что это и была Мэри, которая пришла встретить меня. Она приблизилась, взяла меня за руку, и мы вместе поплыли по туннелю вперед, к этому свету.
И тут передо мной стали проноситься картины из моей жизни, как в кино. Я и мои родители, я и мой муж, я на работе, я за игрой. И мы с Мэри обсуждали каждую из этих сцен, где я поступила правильно, а где неправильно. Причем у меня не было такого чувства, что меня судят, просто очень важно было понять, какие последствия могли иметь мои поступки. Я увидела себя играющей в школьном дворе, жульничающей на экзаменах и работающей в больнице, и ох как много всяких других вещей - живо, с невероятной ясностью. А тем временем мы понемногу приближались к этому дивному свету.
Затем внезапно все кончилось. Я почувствовала, что какая-то сила тащит меня назад и вниз. Я не хотела расставаться с Мэри - однажды я уже потеряла ее, в конце концов, у меня никогда не было возможности узнать ее по-настоящему, - но наши руки разжались, и я поплыла назад, прочь от этого света, а затем снова оказалась в своем теле и ощутила присутствие других людей. Открыв глаза, я увидела мужчину в униформе. Это был парамедик. У него в руке был шприц. Он сделал мне укол гликогена. "С вами все будет в порядке, - то и дело повторял он. - Все будет хорошо".
Та женщина, с которой я разговаривала по телефону, - по странному совпадению ее тоже звали Мэри - поняла, что я упала в обморок, и вызвала скорую помощь. Парамедикам пришлось взломать входную дверь. Если бы они опоздали на несколько минут, меня бы уже давно не было в живых.
Так что, Питер, я-то знаю, что такое смерть. И не боюсь ее. Пережитое тогда изменило мое отношение к жизни. Я научилась видеть все в ином свете, относиться ко всему спокойно. И хотя я знаю, что жить мне осталось всего несколько дней, я не боюсь. Я верю, что мой Кэвин будет ждать меня в этом свете. И Мэри тоже.
Питер внимательно выслушал ее рассказ. Он, разумеется, и раньше слышал подобные истории и даже как-то со скуки прочел кусок знаменитой книги Моуди "Жизнь после жизни", застряв однажды в домике своего родственника и не найдя там иного чтения. Кроме этой книги там была еще только одна - о влиянии знаков Зодиака на любовную жизнь. Питер и тогда не знал, как относиться к подобным россказням, а сейчас был еще менее уверен в их подлинности.
- Вы говорили об этом с кем-нибудь из здешних врачей? - спросил Питер.
Пегги Феннелл фыркнула:
- Эти парни появляются здесь, как будто они бегуны-марафонцы, а моя история болезни - эстафетная палочка. К чему, Бога ради, мне делиться с ними моими самыми интимными переживаниями?
Питер понимающе кивнул.
- Как бы то ни было, - добавила миссис Феннелл, - вот на что похожа смерть, Питер.
- Я… ну я бы…
- Однако вы не отказались от мысли провести ваш эксперимент, я правильно поняла?
- Признаюсь, да.
Миссис Феннелл попыталась кивнуть.
- Очень хорошо, - сказала она наконец. - Я доверяю вам, Питер. Вы кажетесь мне порядочным человеком, и я благодарна вам за то, что выслушали меня. Давайте сюда ваше оборудование.
Неделя после того, как Кэти сделала свое признание, была чертовски тяжелой. Они редко общались, а когда все же разговаривали, то лишь об эксперименте Питера с суперэнцефалографом и тому подобных вещах. Ничего личного, ничего непосредственно связанного с их взаимоотношениями. Лишь безобидные темы, чтобы немного заполнить долгое угрюмое молчание.
В этот субботний вечер Питер снова сидел в гостиной на диване и читал. Но на этот раз не электронную, а старую добрую книгу в бумажной обложке.
Питер лишь недавно открыл для себя старые романы Роберта Паркера о Спенсере. Было что-то притягательное в абсолютном, нерассуждающем доверии, установившемся между Спенсером и Хоком, и в восхитительной честности взаимоотношений между Спенсером и Сюзан Силверман. Паркер нигде не упоминал имени Спенсера, но Питеру казалось, что его собственное - означавшее "камень" - прекрасно бы ему подошло. Несомненно, Спенсер был куда более твердокаменным, чем Питер Хобсон.
На стене за его спиной висела репродукция картины Алекса Колвилла в рамке. Питер раньше считал, что Колвилл статичен, но с годами его творчество становилось все более понятным Питеру, и эта конкретная работа - мужчина, сидящий на крыльце сельского домика со старым псом, растянувшимся у его ног, - сейчас очень ему нравилась. Питер наконец понял, что отсутствие движения в работах Колвилла было намеренным, это был способ выразить постоянство: вот то, что неизменно, то, что действительно важно.
Питер по-прежнему не знал, что ему делать, не представлял, какое у них с Кэти может быть будущее. Он только что прочел забавную сцену - как Спенсер парировал вопросы Квирка несколькими старинными афоризмами, в то время как Хок безмолвно стоял рядом, пряча улыбку. Но это не развеселило Питера так, как бывало в прежние времена. Он вздохнул, заложил нужную страницу и отложил книгу.
Кэти спустилась по лестнице. Она распустила волосы и оделась в потрепанные голубые джинсы и просторную белую блузку с двумя расстегнутыми верхними пуговицами - облик, который мог сойти и за призывный, и за нейтрально практичный. Она была явно сконфужена, но тем не менее пыталась привлечь внимание Питера, старательно посылая ему сигналы и рассчитывая, что они окажутся уместными независимо от того, в каком он будет настроении.
- Можно мне присоединиться? - спросила она дрожащим голосом.
Питер молча кивнул.
Диван состоял из трех широких подушек. Питер сидел на левой. Кэти села на границе между средней и правой, снова пытаясь быть одновременно и близкой, и далекой.
Они долго сидели рядом, не произнося ни слова.