– В последнее время он много разговаривал с Тансфо. По-моему, его тревожат доклады из провинций.
– Но ведь не чума же на нас надвигается? Ведь нет, Толлер? – Фера передернула плечиками от отвращения. – Терпеть не могу больных!
– Не волнуйся! Судя по тому, что я слышал, эти больные не долго будут тебе надоедать. Часа два в среднем.
– Толлер! – Фера смотрела с упреком, рот ее приоткрылся, а кончик языка был измазан начинкой от медовой коврижки.
– Тебе не о чем беспокоиться, – ободряюще сказал Толлер, хотя – как он узнал от Гло – в восьми далеко отстоящих друг от друга местах началось действительно что-то вроде чумы. Первыми о вспышках сообщили дворцовые войска провинций Кейл и Миддак, затем более удаленных и не таких значительных районов: Сорка, Меррил, Падал, Баллин, Ялрофак и Лунгл. После этого на несколько дней наступило затишье, и Толлер знал: власти наперекор всему надеются, что болезнь сошла на нет и метрополия Колкоррон со столицей не пострадают. Он понимал их чувства, но оснований для оптимизма не видел. Если птерта умудрилась так резко увеличить силу и радиус поражения, о чем свидетельствовали донесения, то, по мнению Толлера, она себя еще покажет.
Передышка, которой наслаждались люди, могла означать, что птерта ведет себя подобно разумному и безжалостному врагу: она успешно испытала новое оружие, затем отступила, чтобы перегруппироваться и подготовиться к главному удару.
– Пора возвращаться в Башню. – Толлер осушил фарфоровый стаканчик и поставил его под скамейку, чтобы продавец потом забрал. – Гло желает принять ванну до малой ночи.
– Хорошо, что я не должна помогать.
– А знаешь, он мужественный человек. Я, наверно, не смог бы жить калекой, а от него не услышишь ни единой жалобы.
– Зачем ты все время говоришь о болезнях! Ведь помнишь, что я этого не люблю. – Фера встала и разгладила тонкую ткань своего платья. – У нас еще есть время пройтись до Белых Фонтанов?
– Несколько минут.
Взявшись за руки, они пересекли Площадь Мореплавателей и пошли по оживленному проспекту к городскому саду. Фонтаны, украшенные скульптурами из белоснежного падалского мрамора, рассеивали в воздухе освежающую прохладу. Меж островками яркой листвы прогуливались группы людей, многие с детьми. То и дело, дополняя идиллию, над этой безмятежной сценой звучал их смех.
– Пожалуй, все это очень похоже на цивилизованную жизнь, – сказал Толлер. – Одно плохо, хотя это только моя личная точка зрения, – все это слишком… – Он не договорил: с ближайшей крыши пронзительно затрубил горн, и эти звуки тут же подхватили другие горны в разных частях города.
– Птерта! – Толлер вскинул взгляд к небу. Фера прижалась к нему.
– Это какая-то ошибка, да, Толлер? Они ведь не залетают в города?
– Все равно с улицы лучше уйти. – Толлер повел ее к зданиям в северной стороне сада. Все вокруг смотрели на небо, но такова была сила привычки, что мало кто спешил в укрытие. В жестокой войне с птертой давным-давно установился паритет, и вся цивилизация строилась на основе постоянной и предсказуемой схемы поведения противника.
Дикой казалась сама мысль, что коварные шары могут вдруг коренным образом изменить свои привычки. Толлер разделял это мнение, но вести из провинций заронили глубоко в его сознание зерна беспокойства. Если птерта могла измениться в чем-то одном, то кто знает?..
Где-то слева вскрикнула женщина, и этот короткий нечленораздельный звук вернул Толлера к реальности. Он посмотрел в ту сторону, откуда донесся крик, и увидел, как в конусе солнечного сияния опускается сине-пурпурный шар прямо в центре сада на многолюдную площадь. К сигналам горнов присоединились вопли толпы. Фера окаменела от ужаса, заметив, что птерта лопнула.
– Скорее! – Толлер схватил ее за руку и помчался к колоннаде, окружающей здание с севера. Они неслись скачками по открытому месту, и Толлеру некогда было высматривать другие птерты, но этого уже и не требовалось. Шары дрейфовали на виду между крышами, куполами и трубами в спокойном солнечном свете.
Любому в Колкорронской империи когда-нибудь снился такой кошмар: человек среди полчищ птерты на открытом месте. На протяжении следующего часа Толлер пережил этот кошмар наяву. Более того, ему пришлось увидеть и не такие ужасы. По всему городу с небывалой дерзостью на улицы, поблескивая, спускались птерты. Они наводняли сады, дворики, неспешно пересекали городские площади, прятались под арками и в колоннадах. Разъяренная толпа спешно их уничтожала, но действительность была страшнее любого ночного кошмара. Толлер не сомневался, что десант состоит из птерты нового вида.
Это явились сеятели чумы.
На всем протяжении долгой истории дебатов о природе птерты сторонники теории некоторой ее разумности всегда указывали на тот факт, что она избегает больших городов. Ведь напади птерта на город хоть целой тучей, в условиях хорошей видимости среди городской застройки ее быстро уничтожат. Утверждалось, что птерта заботится не о самосохранении, а о том, чтобы не потерять множество шаров даром в бесполезных атаках. Теория выглядела убедительно – пока радиус поражения птерты ограничивался несколькими шагами.
Но Толлер сразу интуитивно почувствовал, что багровые шары, плывущие по Ро-Атабри, разносят чуму. Можно их всех уничтожить, но много людей погибнет от нового вида ядовитой пыли, убивающей на большом расстоянии. И ужас на этом не кончится, ибо по новым суровым законам борьбы каждая жертва за короткие оставшиеся ей часы заразит и уведет за собой в могилу дюжину, а то и несколько дюжин других.
Прошел час, пока переменившийся ветер не положил конец первой атаке на Ро-Атабри, но теперь каждый – мужчина, женщина или ребенок – внезапно стал возможным смертельным врагом, и кошмар, казалось, не кончится никогда…
* * *
Ночью прошел редкий дождь, и сейчас, в первые тихие минуты после восхода солнца, с Зеленой Горы город выглядел незнакомым. Гирлянды клочковатого тумана укрывали Ро-Атабри лучше, чем одеяло противоптертовых экранов, которое висело над городом со времен первой атаки, почти два года назад. Из золотистой дымки на востоке вырастали треугольные очертания горы Опелмер, и ее вершина окрасилась первыми лучами красноватого солнца.
Толлер проснулся рано. С недавних пор сон его стал беспокойным. Он решил встать и в одиночестве прогуляться по территории Башни.
Сначала он обошел сетки внутреннего защитного экрана и проверил надежность их крепления. До нашествия чумы экраны устанавливали только в сельской местности, и в те времена достаточно было простых сеток. Теперь же и в городе, и в деревнях пришлось возводить более сложные экраны. Вокруг охраняемых мест надо было создавать тридцатиярдовые буферные зоны. Яд птерты разносился в горизонтальном направлении, поэтому для крыш большинства зданий годился один слой сетки. Но по периметру оказалось совершенно необходимо ставить двойную экранировку с широким зазором и крепкими подпорками.
Потакая Толлеру, магистр Гло возложил на него – в дополнение к обычным обязанностям – ответственную, а в чем-то и опасную задачу руководить сооружением экранов для Башни и нескольких других домов ученых. От ощущения, что наконец-то он занят важным и полезным делом, Толлер стал спокойнее; ну и риск при работе на открытой местности тоже давал удовлетворение.
Боррит Харгет внес свой вклад – новое противоптертовое оружие. Он разработал странный с виду метательный снаряд в форме уголка, который летел быстрее и дальше, чем стандартная колкорронская крестовина, и в руках сильного мужчины мог поражать шары на расстоянии более чем в сорок ярдов.
Пока Толлер руководил постройкой защитных экранов, он в совершенстве овладел искусством обращения с новым оружием и гордился тем, что из-за птерты не потерял ни одного рабочего.
Но строительство закончилось, и новый этап в жизни Толлера – тоже. Его угнетало чувство, будто он попался как рыба в сеть, причем расставленную своими же руками.
Он должен был радоваться, что остался жив и здоров, имеет пищу, кров и страстную женщину, в то время как новая заразная форма птертоза истребила более двух третей населения империи. Но ему по-прежнему казалось, что жизнь проходит зря. Инстинктивно отрицая учение Церкви о бесконечной последовательности воплощений то на Мире, то на Верхнем Мире, он знал, что ему дарована лишь одна жизнь, и перспектива впустую растратить ее остаток была невыносима.
Несмотря на бодрящую свежесть утреннего воздуха, грудь Толлера тяжело вздымалась. Он будто задыхался, и его охватило состояние, близкое к иррациональной панике. Отчаянно желая избавиться от него, Толлер сделал то, чего не делал со времен ссылки на Хаффангер.
Он открыл ворота во внутреннем экране Башни, пересек буферную зону и вышел за внешний экран – постоять на незащищенном склоне Зеленой Горы.
Перед ним на целую милю простирались пастбища, с давних пор принадлежавшие сословию ученых, а нижний их край скрывался за деревьями и полосой тумана.
Воздух был неподвижен, и опасность нарваться на шальную птерту не грозила, но символический акт непослушания снял накопившееся внутреннее напряжение.
Толлер отцепил от пояса птертобойку и собрался спуститься вниз по склону, но тут неожиданно его внимание привлекло какое-то движение у нижнего края пастбища. На просеке лесочка, отделявшего территорию ученых от городского района Силарби, появился одинокий всадник.
Толлер вытащил любимую подзорную трубу, посмотрел в нее и увидел, что всадник – королевский посланник: на груди у него красовался синий с белым символ курьера – перо и меч.
Заинтересовавшись, Толлер присел на выступ вроде скамейки и стал наблюдать за гостем. Ему вспомнился предыдущий случай, когда прибытие королевского посланника освободило его от прозябания на опытной станции в Хаффангере. Сейчас обстоятельства были совершенно иными. После скандала в Радужном Зале Большого Дворца магистра Гло перестали замечать. В прежние времена гонцы часто привозили секретные королевские послания, которые нельзя было доверить солнечному телеграфу, но теперь просто не верилось, что король Прад желает связаться с магистром Гло по какому бы то ни было поводу.
Всадник приближался неторопливо и беззаботно. Если бы он выбрал чуть более длинный маршрут, то мог бы проехать до резиденции Гло под удушающей сеткой городских противоптертовых экранов. Но гонец, как видно, наслаждался открытым небом, игнорируя некоторый риск угодить под птерту. Толлеру пришло в голову, что посыльный похож на него: его тоже раздражают обязательные противо-птертовые предосторожности, символы осадного положения, навязанного уцелевшим.
Великая перепись 2622-го, прошедшая всего четыре года назад, установила, что в империи проживает почти два миллиона граждан с полным колкорронским гражданством и около четырех миллионов с подчиненным статусом. К концу первых двух лет чумы все население составляло менее двух миллионов.
Часть выживших уцелела благодаря необъяснимому иммунитету ко вторичной инфекции, но подавляющее большинство находилось в постоянном страхе и в борьбе за жизнь уподобилось ничтожным полевым вредителям, забившимся в тесные норы.
Дома, лишенные экранов, снабдили воздухонепроницаемыми уплотнениями, которые во время птертовой тревоги закреплялись поверх окон, дверей и дымоходов, а сельские жители покинули свои фермы и переселились в рощи и леса – естественные, неприступные для птерты крепости.
В результате сельскохозяйственное производство упало и не могло прокормить даже сократившееся население. Толлер, впрочем, с неосознанным эгоцентризмом молодости не задумывался о статистике, которая подтверждала катастрофу национального масштаба. Для него все это было нечто вроде театра теней, смутным мерцающим фоном, а центральной драмой являлись личные дела. И вот как раз в надежде узнать что-нибудь хорошее для себя он поднялся навстречу подъезжавшему королевскому посланнику.
– Добрый утренний день, – поздоровался Толлер. – Что привело тебя в Зеленогорскую Башню?
Мрачный худощавый курьер имел вид человека, уставшего от светской жизни, однако он остановил синерога и довольно любезно кивнул.
– Послание – но оно предназначено исключительно магистру Гло.
– Магистр Гло еще спит. Я Толлер Маракайн, личный помощник магистра Гло и наследственный член сословия ученых. У меня нет желания совать нос в чужие дела, но мой хозяин нездоров и рассердится, если я сейчас разбужу его, разве что дело очень срочное. Позволь мне узнать суть послания, чтобы я мог решить, как поступить.
– Свиток опечатан. – Курьер лицемерно вздохнул. – И мне не полагается знать содержание.
Толлер пожал плечами, принимая условия знакомой игры.
– Какая жалость! А я надеялся, что мы с тобой сможем слегка скрасить себе жизнь.
– А приятное у вас пастбище. – Курьер повернулся в седле, воздавая должное выгону, по которому только что проехал. – Надеюсь, хозяйство его светлости не пострадало от нехваток продовольствия…
– Ты, вероятно, проголодался, пока ехал в такую даль, – заметил Толлер. – Я с радостью угощу тебя завтраком, достойным героя, но не знаю, есть ли у нас время. Может быть, мне следует сейчас же идти будить магистра Гло?
– Наверно, разумнее все-таки позволить его светлости отдохнуть. – Курьер спешился и доверительно наклонился к Толлеру. – Король вызывает его в Большой Дворец на особое совещание, но до назначенного срока еще четыре дня. Вряд ли вопрос столь уж неотложный.
– Возможно. – Толлер нахмурился, пытаясь переварить поразительную новость. – Возможно, и не столь.
Глава 7
– …И я вовсе не уверен, что поступаю правильно, – сказал магистр Гло, когда Толлер Маракайн закрепил на нем раму для ходьбы. – Я думаю, благоразумнее, не говоря уж о том, что честнее по отношению к тебе, взять в Большой Дворец одного из слуг и оставить тебя… гм… здесь. Дома хватает работы, к тому же у тебя не будет неприятностей.
– Прошло два года, – ответил Толлер упрямо, – и у Леддравора было достаточно забот, чтобы напрочь забыть обо мне.
– Не стоит на это рассчитывать, мой мальчик. У принца определенная репутация в таких вопросах. Кроме того, насколько я знаю тебя, ты вполне способен напомнить ему о себе.
– С какой стати я буду столь неосмотрителен?
– Я наблюдал за тобой последнее время. Ты как дерево бракки с просроченным зарядом.
– Я больше не делаю ничего такого, – автоматически сказал Толлер и тут же подумал, что он и в самом деле здорово изменился после первой стычки с военным принцем.
Доказательством служило то, как он справлялся с частыми периодами беспокойства и неудовлетворенности. Толлер более не доводил себя до состояния, в котором малейшее недовольство могло вызвать опасную вспышку, и научился, как все, отводить или сублимировать эмоциональную энергию. Он научился радоваться маленьким удовольствиям и мечтать о великом свершении, осуществить которое суждено немногим.
– Ладно уж, молодой человек, – поправляя пряжку, сказал Гло. – Я поверю тебе, но не забывай, пожалуйста, что совещание крайне важное, и веди себя соответственно. Я ловлю тебя на слове. Ты, конечно, понимаешь, почему король счел уместным… гм… вызвать меня?
– Может быть, возвращаются времена, когда с нами советовались по поводу великих загадок жизни? Не хочет ли король узнать, почему мужчины имеют соски, но не могут кормить грудью?
Гло хмыкнул:
– У тебя та же склонность к грубым шуткам, что и у брата.
– Я сожалею.
– Ты вовсе не сожалеешь, но я все же просвещу тебя. Идея, которую я два года назад посеял в уме короля, наконец дала плоды. Помнишь, ты говорил, что я парю выше и вижу?.. Нет, это сказал Лейн. Но вот о чем тебе нужно… гм… подумать, Толлер. Я старею, мне немного осталось, однако я готов поспорить на тысячу монет, что ступлю на Верхний Мир до того, как умру.
– Не стану спорить с вами, – дипломатично ответил Толлер, удивляясь способности старика к самообману. Любой, кроме, пожалуй, Ворндала Сисста, вспоминал о заседании Совета со стыдом. Ученые угодили в такую опалу, что их наверняка выселили бы с Зеленой Горы, если бы монарха не отвлекла эпидемия и ее последствия. И все-таки Гло убежден, что король высоко его ценит и воспринимает всерьез фантазии насчет колонизации Верхнего Мира.
С самого начала болезни Гло не пил и в результате выглядел лучше, но дряхлость мешала восприятию реальности. Про себя Толлер думал, что Гло вызвали во дворец, чтобы отчитать его за провал попыток создать эффективное противоптертовое оружие дальнего действия, которое было жизненно необходимо для нормального ведения сельского хозяйства.
– Нам надо спешить, – сказал Гло. – Нельзя опаздывать в день триумфа.
С помощью Толлера он облачился в официальный серый халат и застегнул его поверх плетеной рамы, которая позволяла самостоятельно стоять. Некогда полное тело магистра усохло, кожа висела, но он не сменил одеяний и приспособил их скрывать раму, которая, в свою очередь, маскировала его беспомощность. Этими наивными уловками Гло был симпатичен Толлеру.
– Мы доставим вас заранее, – ободряюще сказал Толлер, подумывая, не попытаться ли подготовить Гло к неизбежному разочарованию.
К Большому Дворцу они ехали молча: магистр размышлял, то и дело кивая самому себе, – репетировал предполагаемую вступительную речь.
Утро было сырое, серое, а противоптертовые экраны над головой сгущали сумрак. На тех улицах, где смогли соорудить сетчатую или решетчатую крышу на бревнах, перекинутых горизонтально с карниза на карниз, освещение уменьшилось не намного, но там, где соседствовали крыши и парапеты разной высоты, пришлось возвести сложные и тяжелые конструкции. Многие из них покрыли лакированной тканью, чтобы не допустить воздушных потоков, способных переносить птертовую пыль через бесчисленные проемы в зданиях, спроектированных для экваториального климата. Когда-то светлые проспекты в сердце Ро-Атабри были похожи теперь на сумрачные пещеры, а городскую архитектуру исказили и заслонили вызывающие клаустрофобию защитные покровы.
Битранский Мост, главный путь через реку на юг, полностью обшили досками, что придавало ему вид какого-то склада, а дальше крытый путь, подобный туннелю, пересекал крепостные рвы и вел к Большому Дворцу, ныне укрытому навесом.
И тут Толлер стал подмечать признаки, указывающие, что предстоящее заседание будет не таким, как два года назад. Во-первых, на главном дворе оказалось мало экипажей. Не считая официальных выездов, у входа маячила только легкая двухместная карета Лейна; брат приобрел ее после запрета на большие экипажи с кучером. Лейн стоял у кареты один с тонким свертком бумаги под мышкой. Его узкое лицо под волной черных волос было бледным и усталым. Толлер спрыгнул и помог Гло выйти из фаэтона, почтительно поддерживая магистра, пока тот не встал устойчиво.
– Вы не предупредили меня, что это частная аудиенция, – сказал Толлер.
Гло бросил на него лукавый взгляд, напомнив на мгновение прежнего магистра.
– Не ожидайте, что я все буду рассказывать, молодой человек. Магистру пристало иногда быть немногословным и… гм… загадочным.
Тяжело опираясь на руку Толлера, Гло заковылял к резной арке входа, где к ним присоединился Лейн.
Они обменялись приветствиями. Толлер не видел брата дней сорок, и его обеспокоил нездоровый вид Лейна.