– По мне, так эти сигареты нечто ужасное. Так горло дерут. И в желудке все кисло и гадко. Их что, правда курили по двадцать штук в день?
– Они, конечно, называют это модернизацией, но все сводится к тому, что они подрывают мое положение на фирме. Чтобы удержать, что имею, я намерен драться зубами и когтями. Если мне придется пойти на подлости, виноваты будут они, а не я.
– Это впервые в истории позволяет создавать подлинную трехмерную поэзию. В настоящий момент он экспериментирует с привнесением анимации и уже выдал кое-что такое, от чего волосы встают дыбом.
– Нож нужно держать вот так, видите?
– Отказываются учить своих детей читать и писать, говоря, что грамотность помешает им войти в пост-гутенбергову эру.
– Мало кто это заметил, но в евгеническом законодательстве Мэриленда есть лазейка.
– Полиформер для водяной скульптуры. Совершенно новый.
– Разумеется, я не люблю Генри так, как люблю тебя, но психоаналитик считает, что иногда следует.
– Я приглушу моторы на пару молитв и сразу вернусь… Не дай себя увести кому-то другому.
– Это уже семнадцатая болтушка, какую я здесь попробовал. Пожалуй, пора поскорей принять "антиалк".
– Думаю, не сказать Мириам, что это была свинина, просто свинство с твоей стороны.
– Оранжевых пытаются разводить на ранчо в Кении, но, по всей видимости, в диком состоянии размножаются пока только бледно-голубые.
– Наверное, я сброшу свои акции ПРИМА. В конце концов, сколько лет прошло, и я уже начал сомневаться, может, слухи о золотой жиле – обычная пропаганда.
– Удалось поговорить с Чадом Муллиганом? Вот и мне тоже нет. Хотел спросить у него, был ли на самом деле двадцатый век, а еще попросить автограф.
– Кампания за возвращение в океан китов с помощью выведения их из мелких водных млекопитающих, но затраты астрономические!
– Взорвали три моста прежде, чем легавые их зафьюзили. Один, как оказалось, учится в одном классе с моим сыном Хью.
– Прошу прощения, что я так разнюнилась, но где, спрашивается, справедливость? Он погиб из-за дурацкого несчастного случая, а я теперь замужем за человеком, которому запрещено заводить бэбиков. Ему же было только шесть лет, он даже читать еще не умел!
– Опасайся Гвиневеры. Кажется, она изготовилась играть по-крупному. Думаю, я ненадолго поднимусь наверх. Кое-какие ее выходки, когда она в таком настроении, на мой взгляд, совсем не смешные.
– Я прекрасно ладила с Доном и, если совсем честно, почти надеялась, что он предложит остаться у него навсегда. Но я терпеть не могу мужика, у которого он снимает квартиру.
– Ну конечно, это не китайцы поставляют им оборудование для саботажа. Разве что, может, взрывчатку и термитные заряды, специализированные бактерии, которые запустили, чтобы обрушить многоквартирный дом в Санта-Монике, взялись из какого-то другого источника.
– А Салманассар переспрашивает: "Китаец? С большим? Ну не знаю, если он с приветом больше, чем я, то к чему трудиться, они нас и так уже победили".
– Им предъявили обвинение, дескать, они возродили организацию туггов – ну, знаете, культ Кали? – а толпа штурмовала здание суда и освободила их.
– Провел отпуск на курсах индуцированной шизофрении, какие разрекламировала "Клиника Лири", – думаю, это расширит мои горизонты.
– Хотел, чтобы его сожгли заживо в знак протеста против призыва, но совет директоров компании, по всей видимости, решил, что это будет вмешательством в политику и, следовательно, не соответствует уставу их корпорации. Поэтому он попытался сделать это сам, и его потушили до того, как он успел получить ожоги серьезнее второй степени. Думается, теперь лет на десять в тюрьму загремит. За попытку уклониться.
– Полиция, до мозга костей продажная, уступает только до мозга костей честной. И у нашей рыльце в пушку. Помяните мои слова, иногда уходит уйма времени, пока не поймешь, кто против тебя играет, но в такой небольшой общине, как наша, возможных кандидатов раз-два и обчелся.
– Поэтому, когда он сказал, что у него чистый генотип, но он все равно собирается пойти на стерилизацию, я вышла из себя… Ну как, по-вашему? Можно меня винить?
– Ведь ревность это вполне в духе двадцатого века, правда? Так что держись подальше от моей жены, а не то я попрошу Гвинни назначить тебе штраф за то, что ведешь себя, как в двадцать первом!
– Мне нужно побольше узнать о Бенинии, Элайху. Просто не могу поверить, что ваши рассказы о ней правда.
– Я успел отхватить два стакана "Шато Лафит" девяносто восьмого года, пока оно не кончилось, и, поверьте, ощущение незабываемое.
– А по вене пробовали? Долларов за сорок – пятьдесят можно купить упаковку многоразовых шприцов, амфетамин шибает, ну словно в другой галактике сделан.
– Сколько уже говорят о том, что пора расчистить старый завод "Рено", но это будет все равно что гражданская война. На его территории сейчас шестьдесят тысяч сквоттеров, и, по-видимому, у некоторых имеются боевые тазеры, к тому же там, конечно, полно старого огнестрельного оружия. Ведь когда завязали с машинами, завод переоборудовали под производство спортивных винтовок.
– Рассказал мне про публичную казнь, на которую сходил в Алжире, и так меня это раззадорило, что я просто не мог сдержаться. Почему бы тебе самому его не расспросить? Он, между прочим, сказал, что временами бисексуалит.
– А она велела ей намазать этим живот, а потом позволила своей запаске слизать. Она становится все стервозней, милочка. В следующий раз это будет не слизывание, а укусы. Может, свалим домой?
– Осторожно, у него нож!
– Но работы Элдреда ставят под сомнение саму эстетику голографического телевидения.
– Слышали уже? Я унаследовал должность по подбору экспозиции для Музея прошлой недели. Как насчет того, чтобы дать мне что-нибудь из ваших вещей?
Под кайфом. – Кстати, Норман, я ведь, кажется, уже
Работа. говорил, что меня
Религия. гонят с квартиры и я
Психология ищу свободный татами?
Евгеника. – Как у нас со спиртным?
Общество. – Мел Мужелом, верно? Послушайте,
Война и мир. вы случайно не?.. О,
Секс, черт побери! Забудьте!
Еда и напитки. – Ты тут один, сладкий?
Политика. – Многое бы изменилось, если бы
Хобби. они могли себе позволить покупать,
Искусство. скажем, трансгенную кукурузу.
Развлечения. Но они не могут.
– Жилищная проблема. – Гвинни, знаешь ли, бережет тебя напоследок!
– Путешествия. – Люди кретины, включая меня самого.
– Гвиневера уже кого-нибудь схватила за яйца достала?
ГРАФИК "ГВИНЕВЕРА": на начальном этапе – скачок вверх, затем плавный спад, начало которого отмечено поправкой Нормана к ее нападкам на чувака в костюме 2000 года. С этого момента – в состоянии подавленного гнева, чуть умеренного достаточным числом мелких фантов, чтобы удовлетворить ее заядлых приверженцев. Перебирает оставшиеся варианты: все подмечено острым взглядом и перепроверено в уме дважды, чтобы избежать второй подобной оплошности. Лучшее прибережено напоследок, для необычайно продолжительной серии продуманных сцен, кульминации вечера. К прибереженным напоследок (правда, со знаком вопроса) относятся и посол, к которому публика утратила интерес, и Чад Муллиган – их провинность в том, что весь вечер непрерывно болтают друг с другом, невзирая на многократные попытки подвигнуть их "вращаться в обществе". Коричневоносый всегда все испортит, не важно, посол он или нет.
ГРАФИК "ДОНАЛЬД ХОГАН": ломаная линия, где чередуются пики тошнотворного страха, тревога, замаскированной вежливой и временами весьма интересной болтовней с Элайху, Чадом, Жаннис и другими знакомыми, и слепой ярости на преследующего его сержанта Шритта. Четыре совершенные в разное время попытки отвести в сторонку человека из Бельвью и совершить акт квазисамоубийства, получив от него амфетамин или другой какой-нибудь наркотик, который позволил бы ему разрушить свою легенду с тем оправданием, что некто неизвестный подсунул ему капсулу. Вскоре линия уйдет в вираж неведомой параболы шпиона на действительной службе.
"ГРАФИК ЖАННИС": высокого уровня кривая со множеством пиков веселья и удовольствия, поскольку ей очень нравится ее новый мужчина, но со случайными меланхоличными следами в сожаление, последнее вызвано недоумением, не ее ли уход вогнал сегодня в депрессию милого Дона Хогана.
"ГРАФИКИ ЧАД И ЭЛАЙХУ": начальное плато довольно низко по шкале, затем одновременный подъем, после которого обе линии идут параллельно, но не вдоль обычного графика вечеринки, а прочь от него – подгоняют друг друга и все ползут в сторону и вверх.
"ГРАФИК НОРМАН": начальный пик, вызванный столь удачной победой над Гвиневерой, за которым следует медленный спад с немногочисленными случайными всплесками, обусловленными, как правило, решимостью еще раз оставить ее в дураках, если она попытается навязать ему заранее спланированный фант, или отвращением к самому себе за то, что гордится столь мелочным достижением.
"ГРАФИК ВЕЧЕРИНКА": по горизонтали – зигзагообразные скачки в том, что касается зимнего сада, где пораньше собрались те, кого интересует только секс, и ряд спадов над точками, обозначающими Дональда, Нормана, саму Гвиневеру и еще одного-двух человек; в остальном на сравнительно высоком уровне, хотя очень многим испортили настроение флюиды, исходящие от Гвиневеры, которая сейчас шепотом совещается с избранными запасками. Кто настолько уверен в себе и не боится, что каким-нибудь неудачным замечанием, какой-нибудь несообразностью, мелочью вроде критики в адрес произведения искусства уже этого века не подставился и не станет жертвой следующего сволочного фанта?
– Если Гвиневера будет меня доставать, ее ждет большой сюрприз. От той фирмы, которая посылает сотрудников ворваться в вашу квартиру и изломать мебель!
"Сейчас я могу приказать двум теркам, толстой и худой, поменяться одеждой, этот фант даст мне пять минут времени и несколько смешков, и когда все отвлекутся, я подсуну Норману капсулу…"
– На кого она напала?
– Кажется, на девушку в ужасном костюме из платков… Я видел, как Гвиневера только что листала в соседней комнате альбом по истории костюма.
– Извините, не могли бы вы повторить?
Как прохладный ветерок, по залу пронеслась волна любопытства и интереса.
– Нет, над прибабахнутым Лазарем еще не издевались, а я никогда не видел, чтобы он свое упустил. Он любит, чтобы его унижали, от этого его, как ни странно, волочет.
– Ты уверен? Кто тебе сказал?
– Я сам с собой поспорил, что она станет придираться к Ренэ. Знаешь, толстой терке с заболеванием щитовидки, которую пока не научились лечить, у нее еще этакое провисшее желе под подбородком? Ей всегда основательно достается.
"То, что я устрою Норману, войдет в историю. Нет, на сей раз хитрый коричневоносый легко не отделается! У меня тут есть чувак с черным поясом на случай, если паршивец попытается улизнуть. Так где же он? Неужто снова поволок в угол какую-то терку!"
– Но это же наверняка чистой воды пропаганда! Я хочу сказать, пока даже собаки, кошки и галаго, которых они переделывают в домашних животных, не…
– Там что-то происходит?
– Может, пойдем узнаем?
– Дорогие, как удачно, что я застала вас обоих за разговором! Понимаете, я ужасно боюсь, что…
– Если новости появились в СКАНАЛИЗАТОРЕ, значит, они обработаны Салманассаром, иными словами, такое как минимум возможно. Разве что они появились в "Сплетнице". Так где они были?
Медленно-медленно до Гвиневеры начало доходить, что впервые с тех пор, как она начала устраивать вечеринки с фантами, появление ее банды хорошо подкованных по части костюма и моды запасок в радиусе нескольких метров от жертвы, избранной для первого большого фанта, который начинается с диалога и завершится максимальным унижением (так она избавлялась от людей, от которых устала), не было встречено тишиной, смешками, вытягиванием шей и попытками вскарабкаться на мебель, чтобы лучше видеть происходящее. Напротив, в дальнем конце зала значительное число гостей о чем-то говорили с серьезными лицами, скептически качая головами, но и не насмехаясь. Она с минуту подождала. От аморфной группы откололись несколько человек, зато подошли другие. Кто-то поспешно вышел из зала и вернулся с полудюжиной друзей, с которыми тоже следовало поделиться какими-то новостями.
– Ух-ты! – негромко сказал Норман. – Что там происходит? Гвиневера лишилась восторженной публики, на которую рассчитывала.
– Думаешь, война началась? – пробормотал Чад и схватил еще один стакан с проносимого мимо подноса.
Тревога пригвоздила Дональда к стулу как удар молнии. Его активация сегодня утром, случайная и необъяснимая с точки зрения тех новостей, какие появлялись на новостных каналах, заставила его на мгновение подумать, что это и вправду может быть война.
– Чад, что ты там писал в "Словаре гиперпреступности" про "кричать "Пожар!"?
– Ты думаешь, я, мать твою, помню? Я же пьян!
– Разве это не о?..
– А, черт, вот пристал. Я писал, что это частный случай или, если хочешь, разновидность психической обработки по Павлову, которая задействует условные рефлексы и к которой прибегают власть предержащие, чтобы помешать людям, отправляемым на очередную бойню, обратиться против них самих и дружелюбно их утопить. Устраивает?
– За что ты так ненавидишь мисс Стил? – спросил вполголоса Элайху у Нормана.
– Я ненавижу не ее лично, хотя, будь она достойна столь сильных эмоций, думаю, вполне мог бы. Я ненавижу то, что она воплощает: готовность индивидуумов превращать себя в обтекаемый визуальный объект, скажем, телевизор новой модели – новомодная оболочка, старая начинка.
– Надеюсь, что смогу этому поверить, – расстроенно отозвался Элайху.
– Почему?
– Люди, ненавидящие что-то или кого-то конкретного, опасны. Люди, которым удается ненавидеть отвлеченно, единственные, кого стоит иметь друзьями.
– Плагиатор! – бросил ему Чад.
– Это ваши слова?
– Ну да. В книгу их вставил.
– Кто-то однажды мне их процитировал. – По лицу Элайху скользнуло удивление. – А ведь если уж на то пошло – это был Зэд Обоми.
– Нет пророка в своем отечестве, – проворчал Чад.
– И что она теперь будет делать? – риторически спросил Норман, пристально наблюдая за Гвиневерой.
Они повернулись посмотреть. С того места, где они стояли, им было хорошо видно происходящее: они стояли как раз против пустого прохода, разделившего группу, собравшуюся поглазеть на унижение толстой и худой девушек, и тех, кто тревожно перешептывался о каких-то пока неведомых новостях.
– Шелли-сладенький, – обратилась Гвиневера к мужчине в центре второй группы, – если новости, которые ты распространяешь, событие тысячелетия, как по-твоему, может, стоит поделиться ими со всеми, а не пускать их шепотком, превращая в слух? В чем там дело? Может, китайцы оттащили Калифорнию в океан? Или объявлено о втором пришествии?
– Подтверждаю! О втором! – раздался голос над ухом у Дональда. – Борода Пророка, вам бы попробовать это новое укрепляющее для члена, которым накормил меня Ральф!
Гвиневера окинула комнату взглядом, полным убийственной ярости, но не смогла отыскать охальника.
– Кое-что появилось несколько часов назад на СКАНАЛИЗАТОРЕ, Гвинни, – извиняющимся тоном объяснил мужчина, которого она назвала Шелли. – По-видимому, правительство Ятаканга объявило программу, которую намерено выполнить за два поколения и которая базируется на новом прорыве в тектогенетике. Во-первых, они собираются оптимизировать свое население, позволив рождаться на свет только детям с первоклассной наследственностью, а затем начнут изменять генные комплексы… Похоже, понимать это можно однозначно: они намерены разводить сверх людей.
Воцарилось пораженное молчание. Женщина, чей шестилетний сын погиб в результате несчастного случая и которая вышла за человека, которому запретили иметь детей, рассеяла тишину стоном, и вмиг все заговорили разом, позабыв про фанты, о которых думала одна только Гвиневера, застывшая посреди пустого пространства с лицом белее мела, вонзая в ладони острые хромированные ногти. Наблюдая за ней, Норман заметил, как вздулись на тыльной стороне ее рук жилы, точно узловатые провода, гонящие ток в машину.
– Эй, ты! – окликнул Чад. – Ты, там… Как тебя зовут? Дон Хоган! Это ведь по твоей части, так? Это чушь или как?
Поначалу Дональд не мог даже ответить. Так, значит, вот из-за чего его активировали! Когда-то десять лет назад кто-то – или, много вероятнее, что-то, поскольку прогнозы в столь важных областях правительство доверяет только компьютерам, – заподозрил возможность подобного прорыва. И на случай этой ничтожно малой вероятности они приняли меры: выбрали и выкормили человека, который…
– Ты что, оглох, чувак?
– Что… э… Извини, Чад, я задумался. Что ты сказал?
Слушая, как повторяет свой вопрос Чад, и уже вспомнив, в чем он заключался, Дональд нервозно поискал взглядом сержанта Шритта. А вот и он – всего в нескольких шагах в толчее. Но его петушистая манера куда-то исчезла; если уж на то пошло, вид у него был такой, будто он вот-вот расплачется.
Его губы шевелились. Дональда перед собой он не видел, хотя поднял голову и его взгляд устремился туда, где стояла группка Шелли. По этим подергивающимся, кривящимся губам Дональд прочел слова, произносимые настолько тихо, что никто не расслышал бы их за становящейся все более оживленной болтовней. А говорил он приблизительно следующее:
– Черт побери, черт побери, а мне не позволили, и где она сейчас, кто ее получил, от кого она забеременела?..
И так далее, снова и снова. Дональд смущенно отвел взгляд. У него возникло такое ощущение, будто он только что заглянул в личный ад другого человека.
Но сейчас Шритту явно не до того, что его подопечный выдает засекреченную информацию потенциальному диссиденту вроде Чада Муллигана. Как бы то ни было, все свои знания по этому вопросу Дональд почерпнул из курсов лекций в колледже и в Публичной библиотеке Нью-Йорка. Строго говоря, закрытой информацией было только обобщение, какое он сумел вывести из прочитанного.
– Это не обязательно чушь, – устало сказал он. – На СКАНАЛИЗАТОРЕ пускают как слухи, так и надежные, перепроверенные компьютером факты, и мужик как будто говорил, что ятакангское заявление появилось не в "Сплетнице".
– Но кто у них там есть, кому под силу справиться с такой программой?
Опершись о колени локтями, Чад подался вперед – глаза настороженные и проницательные, его опьянение как рукой сняло. Элайху и Норман тоже напряженно вслушивались в его разговор с Дональдом.