– Разумеется, нет, – ворчливо пробормотал из другого угла кабины Фостер-Стерн. – Компьютеры вроде Салманассара реальностью не занимаются. Все, что происходит в его замороженном мозгу, на девяносто пять процентов гипотетично.
Кабина остановилась, и двери открылись на этаже Нормана. Протянув руку, Корнинг закрыл ладонью огонек датчика, чтобы помешать им автоматически закрыться.
– Кто-нибудь из вас играет в шахматы? – спросил он.
– Нет, по мне уж лучше го, – сказал Норман и подумал, сколько труда и сил потратил на то, чтобы овладеть этой игрой как хобби, какое подходит к отброшенному теперь имиджу управленца.
– Я сам предпочитаю домино, – сказал Корнинг тактическим ходом, дающим преимущество. – Но принцип у всех один. Про шахматы я заговорил только потому, что в руководстве по ним наткнулся на одну фразу. Автор написал, что лучшие комбинации в реальности так никогда и не играют, потому что оппонент, разумеется, распознает их на уровне увертюры. И потому он целую главу назвал "Неуслышанные мелодии" и привел в ней комбинации, которые были бы гениальными, если бы другой игрок повел себя так, как от него ожидают.
Он слабо улыбнулся.
– Полагаю, ДжТ расстроена отказом наших противников сотрудничать.
– Или же девяносто пять процентов своей жизни проводит в воображаемом мире, как Салманассар, – шутливо откликнулся Норман. – На мой взгляд, недурной рецепт для того, чтобы как можно больше в жизни напутать. Впрочем, ДжТ едва ли стоит в этом обвинять – si monumentum requiris. – Он жестом обвел окружающее их великолепие небоскреба "ДжТ". Избитая латинская цитата также относилась к тому периоду, когда он по кирпичикам выстраивал свой тщательно продуманный имидж.
Тут Норман не без удивления заметил, что Фостер-Стерн уставился на него, пораженно открыв рот.
– Что-то не так? – спросил он.
– Что? О… нет! – Фостер-Стерн оправился и ошарашенно покачал головой. – Нет, просто вы только что подали мне мысль. И более того, наши психологи с такой ко мне ни разу не приходили, а это о чем-то да говорит. Они пачками несут ко мне в кабинет дурацкие, недодуманные идеи…
Норман недоуменно ждал. Фостер-Стерн едва ли был экспертом в компьютерной теории, иначе был бы слишком занят в собственной области, чтобы принять назначение на пост, какой имел в совете директоров "ДжТ", но поскольку подразделение проектов и планирования всецело полагалось на компьютеры, он не мог быть и полным профаном.
– Только послушайте! – продолжал Фостер-Стерн. – Вам известно, что мы раз за разом пытались заставить Салманассар оправдать ожидания теоретиков и начать вести себя как сознательное существо?
– Разумеется.
– И… ну, не получается. Определить, превратился ли он в таковое, само по себе проблематично, но психологи говорят, что смогли бы распознать личное предпочтение, например, пристрастие, основанное не на запрограммированных Фактах, а на некоем предубеждении.
– Но если такое случится, разве Салманассар не станет бесполезен? – возразил Корнинг.
– Вовсе нет… В большинстве предлагаемых ему проблем элемент эгоизма отсутствует. Он сможет проявиться в какой-нибудь программе, которая, грубо говоря, непосредственно скажется на его собственном будущем. Ему придется заявить что-нибудь вроде: "Я не хочу этого делать, потому что мне от этого будет неудобно". Вникаете? А я начинаю спрашивать себя, может, причина, почему он ведет себя не так, как мы ожидали, кроется как раз в том, что вы сейчас привели в качестве примера, Норман.
Норман покачал головой.
– Что разумное и, подчеркиваю, живое существо может девяносто пять процентов своего существования жить в вымышленном или гипотетическом мире? Салманассар – сплошь сознание, но никакого подсознания, может, только в том смысле, что до своих баз памяти ему нет дела до тех пор, пока он не подключает их для решения проблемы, к которой они приложимы. Надо будет попытаться достаточно долгий период прогонять через него программы реальной жизни в реальном времени и ничего больше. Может, тогда мы чего-то добьемся.
Фостер-Стерн как будто не на шутку разошелся. Заразившись его энтузиазмом, Норман и Корнинг не заметили, что еще двое сотрудников "ДжТ" терпеливо ждут, когда начальство закончит и даст им тоже воспользоваться лифтом.
Осознав внезапно их присутствие, Норман сказал:
– Что ж, увлекательная возможность, но, боюсь, совсем не по моей части. Э… вы ведь не станете ее пробовать до того, как мы прогоним большой проект, правда?
– Ну конечно, нет. Только на вычистку гипотетических данных, возможно, уйдет больше месяца и еще целый год – на улаживание всех формальностей, учитывая, как корпорация распланировала компьютерное время. И тем не менее… Черт, мы ведь лифт занимаем? До скорого, Норман, и мои поздравления. То, что вы сейчас проделали наверху, было потрясающе.
Норман вышел в коридор, чувствуя, как его уносит течение. Случилось что-то, что как будто вознаградило его за тяжелый труд, недосыпание и даже несварение желудка, которым он мучился последние несколько дней. Но победа над ДжТ не оставила ему сил додуматься, что бы это могло быть.
Но однозначно было одно, и это окончательно развеяло его эйфорию: теперь его определенно забросят в самое сердце Бенинии, а он ведь все еще к этому не готов.
КОНТЕКСТ (18)
ЗОК
Аудио
Шипение звуковой дорожки Вступает семидольный такт бас-
гитары
Ниже порога слышимости
Синхро в пятитактовом
ух ях ух ях
УХ
Ситар вступает 5
7 тактов экспресс взлетает
Бас на октаву выше Бас на 2-ю октаву выше Вступают и интервалом в 4 такта тимпаны, орган Ласри-Бахет перемонтированная запись слов МАНЧЕCTEP\ полный бис отбои\\
ПЕРЕХОД\мужик, это правда что-то\ЩЕЛЧОК\да кому какое дело\ГАРКЕР\гаркер (импровизация)
Обрывок хора "Аллилуйя"
Солист, группа на подпевках:
ВТЮРИЛСЯ ТЫ В ОБОИХ
НАС МОЯ
ЗАПАСКА И Я
И ТЕРКА ВОТ УЖЕ
ТРОЕ
Ласри-Бахет фа-фа-фа в ритме
вальса
Проносятся мимо разгонотуннель
Возврат к записи речи
Я КРЫШУ СЕБЕ
СНЕСУ
Поцелуй все громче сихрон с
Возврат к бас-гитаре, ситар
Повтор с накладкой голос солиста:
ПУСТЬ этот МИР ГНИЕТ
ПОЙДУ РАЗНЕСУ себе ЧЕРЕП СДВИНЬ эту ФИШКУ на ТРАВКЕ
ТРИПУЙ на УЛЕТе и ТЯНИ ТОЛКая МНЕ в БАШКУ МОЖЕТ и МЕРТВ БРАЖай ВСЕ что МОЖЕМ ДАВАЙ пока МЫ были ЗАДАРОМ
пока в ДЕРЬМЕ нас
не ПОВАЛЯЛИ
ЯгинОЛ вот БОГ
я МОГУ только БЫТЬ
(и т.д.)
Видео
Белая статика
Лицо солиста в негативе белое-вместо-черного зеленое-вместо-красного СКП Шевелятся губы
СКП звукоснимателя ситара Белая статика, отсвет в розовый
Размывается серым в такт Распадается лучами – пурпурный, золото, оранжевый СДП группа целиком с
Пятнами прожекторами голубой переходит в желтый,
потом в розовый
ССКП увулы солиста
панорама
Суперситар на Ласри-Бахете
СКП крыло голубя, белые
перья
терка ласкает себе грудь
зеленое с переходом в голубой
СКП руки терки, мужская правая рука их по одной отводит
Стены туннеля Стоп-кадр Зеленый полосы переход в черное
ОДП наезд камеры на СКП поцелуй
Панорама поверх головы терки лицо солиста гр ССКП
Терка идет перед Ласри-Бахетом, глядя, как музыкант гладит стеклянные столбы трубки и извлекает звук, потом нагибается и начинает сосать самый длинный (басовый) столб
СКП барабанщик на тимпане
Улица панорамой с теркой
рука об руку с солистом и
запаской
Белая статика
(и т.д.)
$
– –
$
– –
РЕЖИССЕРСКИЙ СЦЕНАРИЙ (22)
ЦЕНА ДОПУСКА
Некоторое время спустя кипящему от возмущения Дональду пришло в голову, что он, должно быть, предвидел унижение, какому его подвергнут. Мысль была иррациональной, но это его не встревожило. Он даже почерпнул утешение в том, что причиной того странного состояния сознания во время перелета, когда он думал дикие мысли об Одинзевсе, стало как раз предчувствие этого жеста, которым его лишат мужественности.
Разумеется, такая формулировка была чистейшей глупостью. Он и сам раньше подумывал об обратимой стерилизации, но надобность в ней никогда не возникала: все терки, с кем ему доводилось сталкиваться, ездили в клинику, где им вводили крохотные подкожные капсулы, запаса прогестина в которых хватало, чтобы целый год не бояться случайно забеременеть. Но он был вдали от дома и привычных вещей, к тому же все, что он считал привычным, вдруг встало на Дыбы и обратилось в него, да и вообще подсознание плохо поддавалось на убеждения. С животным упорством оно цеплялось за утешительную мысль, что на самый худший случай мужчина способен зачать мужчину.
Он, однако, был в Ятаканге. Пройдя насквозь здание экспресс-порта, прикорнувшее под защитной бетонной подушкой с обязательным толстым слоем земли поверх и высаженными деревьями, он оказался на выходящей на площадь лестнице, где его осадили десятки, сотни ятакангцев, причем кое-кто обращался к нему на пиджине с примесью голландских и английских слов. Носильщик вывез на самоходной тележке его багаж и застыл в ожидании платы за услуги.
"Я забыл поменять деньги. Интересно, мне с документами хоть сколько-нибудь дали?"
Он точно помнил, что видел конверт с кредитными карточками, а вот были ли наличные? Порывшись по карманам, он достал конверт, где оказалось с десяток хрустящих десятиталовых бумажек стоимостью… гм… центов шестьдесят каждая. Отдав их носильщику, он некоторое время постоял рядом со своими сумками, время от времени хмуро поглядывая на подростков, которые, столпившись вокруг, наперебой предлагали найти такси, поднести сумки, купить сувениры и тошнотворно липкие сладости или просто пялились на круглоглазого. Все мальчишки были в серо-белых, зачастую грязных штанах и тужурках, девчонки – в саронгах двадцати различных цветов от черного до золотого.
На стоянке, протянувшейся вдоль здания экспресс-порта, выстроились такси на электрическом и человеческом (последних было больше) ходу – риксы, – а также два-три современных автобуса китайского производства. Еще тут был целый ряд крикливо раскрашенных киосков из тонкой непромокаемой ткани, натянутой на каркас из бамбука или его пластмассовой имитации. Перед ними расхаживал полицейский и хмурился на продавцов, а в ответ получал пустые улыбки. Покопавшись в памяти, Дональд определил, что перед ним. Режим Солукарты суеверий не поощрял, но, если верить вывескам над крохотными лавочками, именно тут пассажир, отправляясь в дальний путь, мог принести любому божеству на свой вкус искупительную жертву или благодарственную за благополучное возвращение из дальних стран. И дела у торговцев шли бойко: за то короткое время, что он стоял на ступенях, к ним подошли пять-шесть человек. Каждый взял крохотный конус благовоний и – многократно прикладывая руки ко лбу и сердцу – поставил его куриться или поджег узкую бумажную ленточку с напечатанной на ней молитвой, а потом стал смотреть, как, дымя и искрясь, она обращается в ничто.
Искоса глянув на нависшую над городом громаду Дедушки Лоа, выступившего из-за пелены едва сеющегося дождя, он подумал, что ятакангцев едва ли можно винить за желание придерживаться старых обычаев.
– А, мой американский друг, – сказал у его плеча мягкий голос. – Спасибо вам еще раз, мистер?..
Автоматически назвав свою фамилию, он повернулся и увидел перед собой индианку. В ниспадающем до земли свободном сари она выглядела еще более грациозной и элегантной, чем раньше, хотя то и дело поправляла складки, и было очевидно, что она не привыкла к одежде, которая так стесняет движения.
– Вы риксу ждете?.. Нет, вижу, тут их полно. Тогда чего же?
– Просто осваиваюсь. Я никогда тут раньше не был. – Он произнес эти слова с пустой и холодной вежливостью, хотя при этом умом сознавал, что она одновременно и красива, и эмансипирована. То, чему несколько минут назад подверг его ятакангский врач, словно на время заморозило нормальную мужскую реакцию.
– Тем не менее вы говорите по-ятакангски, и, по-видимому, хорошо, – сказала девушка.
– Мне хотелось выучить какой-нибудь неиндоевропейский язык, а этот показался самым подходящим, поскольку за него мало кто брался… Вы направляетесь в Гонгилунг?
– Да, у меня заказан номер в отеле. Кажется, он называется "Патриотическая гостиница".
– И у меня тоже.
– Тогда поедем вместе, ладно?
– Чего удивительного в совпадении? Да и какое тут совпадение? "Патриотическая гостиница" была единственной в Гонгилунге, которая обслуживала озападнившихся постояльцев, и если там имелись свободные номера, ее выбирали автоматически.
– Или вы предпочли бы взять риксу? У вас ведь их в Америке нет, правда?
Ну конечно, индийское слова "рикша"! От того же корня было, вероятно, произведено и современное ятакангское "рикса".
– А у нас не слишком много багажа? – спросил Дональд.
– Разумеется, нет, нет. Эти водители с виду такие же крепкие, как и у меня дома. Едем? Эй, вы там!
Она энергично замахала первому риксе в очереди, и, вертя педали, он подкатил им свою диковинную пятиколесную повозку. Как и пообещала индианка, на количество багажа он не пожаловался, только нагрузил его на заднюю платформу, пока не просела рессора, а затем отрыл перед ними низкие дверцы.
Скамейка была узкой, и им пришлось сидеть, почти прижавшись друг к другу, но если его спутница была не против, то и Дональд тоже. К нему понемногу возвращалось обычное самообладание.
– Кстати, меня зовут Бранвен Гхос, – сказала девушка, когда водитель весь вес перенес на одну педаль, чтобы сдвинуть с места свой тяжелый груз.
– Бранвен? Это индийское имя?
– Нет, валлийское. Это старая семейная легенда о том, как мой дедушка ушел в море ласкаром, как их раньше называли, и в Кардифе ему разбила сердце прекрасная валлийка. – Она рассмеялась. – Мое имя всех сбивает с толку, пока я не объясню. А что вы собираетесь делать в Гонгилунге, Дональд? Или я лезу не в свое дело?
– Вовсе нет.
Дональд мельком оглядел поток транспорта, в который они только что влились: по обе стороны от них катили миниатюрные грузовики на педальном ходу, среди которых мелькали малолитражки на батарейках, везшие или пассажиров (в невероятном количестве, по пять-шесть человек на машинку не больше его риксы), или мешки, тюки и коробки неопределенного вида товаров. Над трассой висели некогда яркие, но теперь поблекшие от дождя плакаты-перетяжки: одни восхваляли маршала Солукарту, другие призывали ятакангцев освободиться от европейских предрассудков.
– Я… э… буду освещать программу генетической оптимизации для "АнглоСлуСпуТры", – добавил он.
– Правда? Как интересно! Вы специалист в этой области?
– До некоторой степени. То есть у меня степень по биологии.
– Понимаю, что вы хотели сказать этим "до некоторой степени". Тому, что сделал тут Сугайгунтунг в колледже, по всей видимости, не учат, так?
– Вы сами что-нибудь в генетике понимаете? Бранвен нехорошо улыбнулась.
– Поверьте мне, Дональд, в такой стране, как моя, нельзя быть женщиной детородного возраста и не знать о ней хотя бы чего-нибудь – разве что ты глупа или неграмотна.
– Пожалуй, так. – Дональд помедлил. – Кстати, а что привело вас сюда? Дела или развлечение?
Ответа пришлось ждать довольно долго. Наконец она сказала:
– Откровенно говоря, болезнь.
– Болезнь? – пораженно переспросил он и повернулся к ней всем телом, насколько позволяло узкое сиденье риксы.
– Клянусь, это не заразно. Я не стала бы отвечать на вашу доброту такой гадкой выходкой. – Она выдавила смешок, от чего их рикса повернул голову и едва не въехал в малолитражку, проскочившую прямо перед его передним колесом.
– Нет. Если вы генетик, то о моей болезни скорее всего слышали. У меня… э-э… как же это будет по-английски! – Она щелкнула пальцами, и он поспешно поймал ее за руку.
– Не делайте этого в Ятаканге! – сказал он и, извиняясь, улыбнулся водителю, который снова обернулся к ним – на сей раз подозрительно. – Помимо определенных, особо назначенных дней в году это приносит несчастье. Считается, что этим жестом вы призываете духов своих предков!
– Господи помилуй! – В притворном испуге она прикусила костяшки пальцев другой руки. Дональд запоздало сообразил, что все еще держит ее за левую, и отпустил тонкую кисть.
– Это не простая страна, – сказал он. – Вы только что собирались мне рассказать…
– Ах да. Как называется болезнь, когда кости производят слишком много кровяных телец, которые убивают бактерии?
– Лейкемия.
– Вот-вот, это слово я и забыла.
– Но это же ужасно, – сказал Дональд, искренне расстроенный. Ведь на дворе двадцать первый век, и казалось бы любой рак, включая рак крови, давно уже стал заболеванием старости, когда начинают сдавать регулирующие обмен веществ механизмы. Для молодых уже существует лечение, и целые своды законов регламентируют производство и применение канцерогенных веществ.
– Думаю, в Америке это теперь редкость, но в моей стране встречается довольно часто, – сказала Бранвен. – Мне повезло: мой муж, как вы знаете, умер, и я унаследовала достаточно денег, чтобы приехать сюда на лечение, которое невозможно получить в Индии.
– Что за лечение?
– Методику разработал все тот же доктор Сугайгунтунг. Я мало что о ней знаю.