Холодов и Вероника подошли к Мин-Ра. Принц сидел на кровати и болтал ногами. После нескольких недель радости и надежды вновь настали минуты нового, еще не изведанного страха. Глазенки мальчика кричали о помощи. А красивый ротик нервно подрагивал.
- Я смогу бегать?
- Думай о том, что я тебе говорил. Тебе будет казаться, что ты стоишь на подпорках из песка. А еще помни о том, что там за дверью нас дожидается Домбоно. И если ты сам откроешь дверь и промаршируешь мимо верховного жреца, ты одержишь не просто победу. Ты навсегда покоришь его!
И Холодов кивнул Веронике. Она помогла мальчику подняться с кровати, поддерживая его за плечи. Мин-Ра просто обвисал у нее в руках… он боялся сделать первый шаг, пойти…
"Иэх, сейчас бы рентген сюда, - привычно подумал Холодов. - Как бы просто все было тогда! Тогда мы сразу бы увидели, что там с его костяшками. А так нам остается только верить… только надеяться…"
- А ну, встань как следует! - прикрикнул он на принца. - Что это такое? Не сметь бояться, дружище! Ты же смелый парень! Ты же хочешь стать великим царем! И празднуешь труса перед собственной ногой…
Мин-Ра кивнул головой, закусил дрожащую губу. Напрягся и… выпрямился. Хотя ножонки предательски дрожали.
- Браво! - улыбнулся Холодов и бросил на Веронику успокаивающий взгляд. - Сейчас, сейчас дрожь прекратится. Помни, мой мальчик: за дверью стоит Домбоно и ждет! Как же он обрадуется, если ты шлепнешься на пол у него на глазах! Так что давай - вперед, шагом марш!
Мальчик чуть-чуть приподнял ногу. А потом сделал первый шаг и замер на месте. Холодов кивнул Нике, и она отпустила принца. Теперь только Алексей держал его за руку.
- Сделав только один шаг, царем не станешь, до трона ой как долго идти, - решительно произнес он. - Иди! Ничего страшного с тобой не произойдет. Верь мне…
И убрал руки от Мин-Ра. Холодный пот выступил у него на висках: мальчик один шел вперед на подкашивающихся ногах, вперед, шаг за шагом. Вот он дошел до дверей, вот схватился нервными пальчиками за дверную ручку, вот толкнул двери плечом. В коридоре в золотых праздничных одеждах стоял Домбоно и с улыбкой смотрел на принца.
- Я смог! - крикнул Мин-Ра в восторге. - Видишь… я смог! Я иду… И мне не больно! Мне больше ничуточки не больно! - а потом мальчик бросился к Домбоно. - Видишь, видишь, я могу ходить! Я могу бегать! Я дойду до трона! - он оттолкнул жреца в сторону и торопливо пошел к выходу.
Вытянув руки к яркому солнцу, купаясь в его лучах, запутавшихся в его золотых волосах, он кричал:
- Видишь, Отец! Я сам пришел к тебе! Сын Солнца.
Над городом плыл звон гонгов. На верхушке пирамиды тоненький дымок рвался в голубое небо.
В тот вечер в "гостевой" комнате устроили пир. Впервые они все вместе собрались за столом. И только Савельева почему-то не было. Брет Филиппс молча пожал Холодову руку, с силой хлопнул его по плечу, а Алик Шелученко расплакался, как малый ребенок.
От Сикиники не было никаких известий. Ни тебе спасибо, ни знака, ничего. Холодов не ожидал такого… Он-то думал, что понимает, что творится сейчас в душе этой прекрасной женщины, вынужденной играть роль Золотой Богини и мечтающей быть только человеком, живым существом из плоти и крови.
- Когда мы вернемся домой? - спросил Филиппс, смакуя красное вино с видом знатока. - Домой жуть как охота!
Холодов грустно усмехнулся.
- Чего-то нашего Архимеда не видно… И куда только "академик" подевался?
Все только руками развели в недоумении.
Они безумно устали. Устали бояться, устали надеяться, устали ожидать страшного финала. И эта усталость сейчас просто парализовала их тела, накатила, накрыла с головой. Глаза закрывались…
"Вино, - с ужасом понял Холодов, погружаясь в небытие, в черную, черную бездну, - они отравили вино. Нас обманули! Сикиника, ну почему ты это сделала? Было ли это необходимо? Уничтожить то, чем ты не владеешь… Эх, я считал тебя более великодушной… "
В тихой надежде все понять и постичь Савельев вошел в камору Домбоно. Здесь в храме древней Мерое ему обязательно откроется чудо. Потому что настал тот час. Час прозрения. В голове звучали строки из последнего письма его Саньки.
"Милый, милый Павел, - так начиналась последняя, самая загадочная глава в повести их отношений. - Ну вот, ты и открыл письмо. Теперь ты знаешь то, что знала я. Мне казалось неудобным рассказывать тебе, настоящему специалисту по истории черных фараонов, истинную историю древнего царства. Ты сам должен был найти свою Мерое.
Знай, что ты вернулся туда, где тебя ждали. Ты и твой друг помогли будущему царю Мерое выжить, без тебя вообще не было бы этой истории. Останься здесь и помоги мальчику вырасти.
И еще, не грусти обо мне. Я нашла тебя в моем мире, я нашла тебя в твоем мире. И я вновь найду тебя в Мерое. Ирония судьбы, но я всегда с тобой.
Прощай, Павел, и следуй путем Твоего Предназначения, хотя в этот момент ты еще ничего не знаешь о нем.
И помни, я жду тебя здесь, в Мерое.
Твоя Санька".
Камора Домбоно была теперь почти пуста. Только стоял в центре столик из кедрового дерева, два стула и каменное ложе. В нескольких шагах от стола располагалась громадная медная чаша, до краев наполненная водой. Лампа в углу освещала бледным колеблющимся светом комнату.
Домбоно выставил на табурет шкатулку с какими-то флаконами. Затем, обернувшись к Савельеву, сказал:
- Все готово, друг мой.
Наполнив кубок теплым вином, верховный жрец добавил туда несколько капель из серебряного флакона и подал его Павлу. Когда Савельев выпил, Домбоно взял из ларца пучок сухих трав и бросил его на уголья в жаровне. Густой дым наполнил комнату, дым и острый, удушливый аромат.
- Жди бога, - сказал верховный жрец, садясь на стул.
Больше четверти часа прошло в глубоком молчании.
Внезапно Домбоно судорожно вздохнул и еле слышно прошептал:
- Он идет!
Савельев тоже вздрогнул. На лбу Павла выступили капли холодного пота. В чаше с водой появились пузыри, поверхность окрасилась в красные и желтые цвета. Из глубины чаши поднялось черноватое облако, в центре которого виднелось множество огненно-красных рук. Руки бога Солнца.
Домбоно был бледен, его красиво очерченные губы нервно дрожали, но взгляд неотрывно следил за чашей.
Из всего тела Савельева внезапным дождем брызнули разноцветные искры. Огненные руки бога Солнца приняли форму кометы, соединенной с телом Павла широкой огненной лентой, выходившей из его груди.
Внезапно раздался страшный треск. Ослепительный огненный луч упал на Павла, на минуту окутал его и отлетел в пространство, оставив после себя только черные точки. У Павла вырвался хриплый вздох. Через минуту Савельев открыл глаза.
- Бог Солнца принял тебя, - прошептал Домбоно. - Ты - наш.
- Домбоно, - в тревоге повернулся Павел к верховному жрецу. - Они и в самом деле вернутся в свой обычный мир?
Домбоно обиженно пожал плечами.
- Я всегда держу слово, а уж царица-богиня… Идемте, Павел, вам предстоит первый урок на пути Предназначения…
Глава 24
ВОЗВРАЩЕНИЕ НА КРУГИ СВОЯ
Брет Филиппс медленно приходил в себя. Он потянулся и встряхнулся, как лохматый пес стряхивает с себя капли дождевой воды. Было холодно, звездное небо безразлично сияло над ним, и Филиппс никак не мог понять, где он, что с ним. Он вновь рухнул на песок и закрыл глаза.
"Это неправда, - подумал Брет. - Так, давай-ка спи дальше, дружок. Потому что ты - форменный идиот! Ты напился в зюзьку, так что отсыпайся". Но холодно было по-прежнему, вдали заливались плачем гиены, а слабый ветерок шевелил его волосы.
Он вскочил на ноги. Потер глаза, но сумасшедшее видение никуда не делось, не растворилось, не исчезло. Их лагерь в пустыне. Вон стоит "лендровер", вон стены палатки трепещут от толчков ветра. У Филиппса перехватило дыхание.
Нет, не может быть! А как же клетки на высокой стене древнего храма? А как же богиня? А остеома, которую прооперировал этот Холодов? Господи, Филиппе, старина, ты окончательно сошел с ума, допился до белочки… Или это у тебя последствия малярии?
Он бросился к "лэндроверу" - на переднем сиденье полусидели, полулежали Алексей и Вероника. Она положила голову на плечо Холодова и крепко спала.
- А ну, подъем! - рявкнул до того всегда невозмутимый житель туманного Альбиона. - Господи боже, да просыпайтесь же вы! И скажите мне, что я еще не сошел с ума!
Холодов и Вероника вздрогнули и подскочили. Из палатки выполз Шелученко. Растерянно огляделся по сторонам, а потом смахнул рукавом грязной рубашки каплю, повисшую на кончике носа.
- Э… ничего не изменилось, - пробормотал Филиппе. - Наша палатка, наша машина… даже угли в костре еще не остыли! Но ведь этого не может быть, потому что не может быть никогда!
- Филиппе, как вы себя чувствуете? - спросил Шелученко. - У вас опять поднялась температура?
- Великолепно, - англичанин отмахнулся от бактериолога… На месте не было только Нага Мибубу, их водителя, и единственной жертвы Мерое - весельчака Ларина.
- И температуры нет? - продолжал надрываться Шелученко.
- Да нет у меня ничего! - Филиппе обошел "лэндровер" со всех сторон. - Да успокойтесь вы, мистер. Да, мы на том же самом месте. И все это нам не приснилось… водителя-то нет, Ларина - нет, зато есть мистер Холодов… мы и в самом деле все это пережили…
- Ты что-нибудь понимаешь? - прошептала Вероника. Ее трясло мелкой дрожью. Ночи в пустыне могут быть очень холодными. Алексей обнял ее и прижал к себе. А потом посмотрел на Лунные горы. Лунный свет ласкал скалы, прятал за серебряной завесой таинственный, призрачный мир древней Мерое.
- Да, я все понимаю, - прошептал он. - Спасибо, Сикиника…
- И что теперь? - спросил растерянный англичанин, который никак не мог прийти в себя. - Не думайте, что проблемы на этом закончились. Нам придется возвращаться в цивилизованное общество и объяснять свое длительное отсутствие. И что мы скажем? Что? Где мы были-то? И вообще, как долго нас не было в этом гребаном культурном мире?
- По моим подсчетам, месяца три… - неопределенно пожал плечами Холодов. - Но точно я, конечно, не знаю.
- Три месяца! - Брет в ужасе опустился в песок. - Обалдеть можно!
- Я домой хочу, - простонал Шелученко.
- Не можем же мы сказать, что так сильно заблудились, аж на три месяца! - фыркнул Брет. - А если расскажем о Мерое, нас всех в ближайший дурдом упекут. Холодов, вы-то что посоветуете? И где, кстати, Савельев?
Савельева нигде не было. Ни в палатке, ни в машине, нигде.
- Ни слова о Мерое, - внезапно очнулся от "спячки" Холодов. Он порылся в кармане в поиске сигарет, которых там и быть не могло, и вытащил обрывок какой-то бумажки. Письмо было наскоро написано Павлом Савельевым. Золотыми чернилами, изобретением Домбоно. Последнее послание. - Ох ты! Сейчас прочитаю.
"Леш, никакой Мерое не существует, не существует и все тут. Не видели вы ничего. Забудьте все. Кто откроет рот и расскажет о нас, тот будет проклят вместе со всеми своими потомками! Забудьте нас!".
- Все-таки этот сумасшедший остался с ними! - сдавленно охнул Холодов. И скомкал последнее письмо друга, а затем бросил в едва тлеющий костер.
- Ну, и что нам делать? - растерянно спросил Филиппс. - Я уважаю желание мероитов и Савельева. Домбоно так вообще меня от малярии вылечил…
- Шелученко? А ты что скажешь? - прищурился Холодов.
- Я жив! Больше мне ничего не надо. Вот только домой… - и Алик украдкой погладил шкатулку, лежавшую во внутреннем кармане засаленной ветровки.
Холодов потер глаза:
- Мне бы тоже домой хотелось. Для меня Питер важнее, чем какая-то Мерое. Я, конечно, никогда не забуду эту страну, но я привык жить по соседству с тайнами. А ты, Ника?
- Ни слова больше об этой проклятой Мерое, - прошептала Вероника, закрывая лицо руками. Алексей еще раз кинул взгляд на далекие Лунные горы. Он прощался. Прощался с удивительным городом, с Пашкой, оставшимся в сказке, с Сикиникой. Он знал, что никогда больше не увидит этих мест.
- Поехали. Ночь светлая, доберемся.
- Так что мы расскажем людям? - заволновался Филиппс.
- Что-нибудь расскажем! - отмахнулся от него Алексей. - Какую-нибудь завиралку про террористов, что взяли нас в заложники, в рабство, а потом поняли всю бессмысленность нашего задержания. Договоримся по дороге, о чем врать-то…
Через час они собрались в путь. На рассвете добрались до первого поселения. Филиппе сидел за рулем и весело напевал какую-то английскую песенку.
Холодов сидел рядом с ним. Сидел грустный, с окаменевшим лицом. "Только не оглядывайся, - просил он, умолял самого себя. - Холодов, только не оборачивайся, пожалуйста… Нет никакой Мерое.
Вырви ее из своего сердца. Черт побери, Холодов, вырежи ее как аппендицит! Как частичку души…"
Стояла ясная, звездная ночь. Тихая-тихая. И царица-богиня Сикиника сказала своему сыну:
- Сейчас он уедет от нас в свой мир и никогда больше не вернется, Мин-Ра. Никогда! Знаешь ли ты, что это значит: никогда?
- Да, мамочка, знаю. Никогда - это как смерть…
Они сидели рядышком у окна и смотрели на звезды. Сидели, крепко обнявшись, мальчик затих, прижавшись белокурой головенкой к плечу матери…
- А тот, второй, высокий и добрый остался с нами, да? - внезапно спросил он.
- Да, он остался с нами.
- Навсегда? - улыбнулся мальчик.
- Да…
- Навсегда - это тоже как смерть, да, мама? Богиня плакала…
Кто разверзнет уста и расскажет о нас, да будет проклят! Забудьте нас… Только не забывайте нас…
Над вершиной пирамиды просыпалось новое утро. Савельев в новом необычном и немного неудобном одеянии сидел рядом с Домбоно и вслушивался в пение верховного жреца:
- Ты величаво встаешь над краем небес, о живой Атон! Ты тот, с кого начинается все живое. Когда ты сияешь с восточного горизонта, ты наполняешь всю землю своей красотой. Ты прекрасный, великий и блестящий, ты высоко поднимаешься над землями, которые создал, обнимая их своими лучами, крепко держа их для своего любимого сына. Хотя ты далек, но лучи твои трогают землю; хоть ты в людских глазах, но следы твои незримы…