Герман нажал на кнопку. Раздались треск и громкое шипение, но покрутив ручку, он сумел найти нормально вещавшую волну. Некоторое время Герман слушал музыку, закрыв глаза и думая о чем-то своем. Елена притихла на соседнем сиденье.
Вскоре пробило два часа ночи. В эфире зазвучал голос диктора, передававшего последние новости. Как и следовало ожидать, сообщения начались с информации о взрыве на АПЛ. Сначала диктор сказал, что получено согласие на участие иностранных специалистов в спасательной операции.
– В своем интервью нашему радиоканалу президент России заявил – цитата: "Мы будем стремиться к тому, чтобы все, кто есть на борту подлодки, были изъяты из лодки и доставлены на берег. Для решения этого вопроса имеются разные предложения" – конец цитаты. По мнению президента, самым простым и эффективным способом будет "разрезать корпус лодки". Обсуждаются также проекты подъема и транспортировки лодки на мелководье. Президент подчеркнул, что проблема является технически очень сложной. Сейчас эти вопросы прорабатываются и российскими специалистами и партнерами за границей. Таким образом, можно сделать вывод, что это будет международный проект.
"Интересно, – подумалось ему, – что сейчас предпримет Хозяин. Знает ли он уже, что из троих посланных на это дело, вернется назад только один?".
Стали передавать другие новости, но больше он не слушал, предавшим собственным размышлениям.
Елена уснула. Он слышал ее мерное глубокое дыхание. В полумраке вырисовывался ее курносый профиль. Он заметил, что лицо женщины несколько осунулось. Но после таблетки она будет выглядеть и чувствовать себя гораздо лучше.
Почему он не убил ее? Почему не отпустил? В чем дело? Он совсем не такой представлял себе встречу с женщиной. Ему казалось, что, едва столкнувшись с какой-нибудь девицей, он незамедлительно опробует ее, а потом выбросит, словно использованную вещь, не пригодную более. Так почему же он вместо того, чтобы избавиться от этой надоевшей ему женщины, сидит с ней в машине и смотрит, как она спит? Почему он дал ей таблетку, когда по логике вещей должен был задушить ее и отправить ее мертвое тело в море? Не об этом ли он думал, когда отказался идти в ее квартиру и, заставив ее купить автомобиль, привез на пустынный берег?
Герману вспомнилось, что до того, как они приехали на побережье, у него возникло намерение выставить ее из машины и поехать дальше одному. Но он не сделал этого. Он и не мог бы этого сделать.
Его злило, что это никчемное создание, безмятежно посапывающее рядом, выбивает из колеи, нарушает стройный, всегда последовательный ход его мыслей. За часы, проведенные с Еленой, было столько внезапных порывов, столько перемен настроения, столько противоречивых желаний, сколько он не испытывал за всю свою прошедшую жизнь.
Это ему не нравилось. Он понимал, что так не должно быть. Отличительные особенности, о которых любил распространяться Хозяин, под влиянием обычной самки человека стирались и начинали сходить на нет.
С другой стороны, он испытывал какое-то странное болезненное наслаждение. С той самой минуты, когда он впервые увидел эту женщину в спальне у старухи, между ним и Еленой возникла какая-то связь, которой он не мог не подчиниться против своего желания.
Он доставлял Елене физические и моральные страдания, она в свою очередь утомляла и раздражала его, лишая равновесия, но вместе с тем ни один из них не захотел отказаться от другого.
Он не мог сказать, какие мотивы двигали Еленой, но относительно себя должен был со всей определенностью констатировать, что эта женщина задевает какие-то потаенные струнки в его душе. Это было мучительное, но одновременно сладостное ощущение.
"И все-таки я должен ее убить", – подумал он.
Трудно было даже представить себе, что его ожидает в случае, если Хозяин узнает, что он оставил в живых женщину. Лгать будет бесполезно. Хозяин все равно выяснит, как все было на самом деле – это ему ничего не будет стоить.
Однако в глубине души он прекрасно знал, что оставит Елену живой. Он знал это чуть не с самого начала. Легче всего было убить ее еще в море, она была в таком состоянии, что даже не поняла бы толком, что с ней происходит. Страх, который Елена пережила из-за изнасилования, был не намного слабее страха смерти.
Так почему он не сделал этого?
Разгадка пришла так неожиданно, что он содрогнулся всем телом. Его словно озарило. Внезапно со всей очевидностью ему открылась страшная и прекрасная истина, напугавшая и обрадовавшая его.
Он не сделал этого просто-напросто потому, что несмотря на все старания Хозяина, в нем живут человеческие чувства, человеческие эмоции. Оказалось, что в нем, суперсовершенном существе, живет способность испытывать нравственные мучения, терзаться точно так же, как терзались сотни романтических персонажей из сотен прочитанных им книг.
Он вдруг расхохотался. Хохотал так долго, что на глазах выступили слезы – это тоже было впервые. Елена проснулась и недоуменно воззрилась на Германа.
– Ты чего? – хрипловатым со сна голосом спросила она.
Не отвечая, Герман, поддавшись вдруг странному порыву, нежно обхватил Елену, зарылся лицом в ее пахнущие морем влажные волосы. Сначала она напряглась, ожидая очередного грубого натиска, но, почувствовав, что на сей раз Герман настроен на иной лад, расслабилась, правда, не спешила отвечать на его ласку.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.
– По-моему, нормально, – ответила Елена, – но не знаю, что будет, когда я захочу встать и пройтись. У меня на всем теле не было ни одного живого места. Я думала, что ты из меня весь дух вытрясешь. А ведь я тебе так верила…
В ее голосе слышался искренний упрек.
– Послушай… – произнес Герман, сам удивляясь несвойственному ему мягкому тембру своего голоса, – я знаю, что повел себя не так, как надо. Но это не потому, что я какой-нибудь маньяк или садист. Просто, у меня… – он немного помолчал, подбирая нужное слово, Елена слушала, затаив дыхание. – У меня давно не было женщины, – произнес он и поморщился – фальшь была слишком явственной. – Я лгу, – решительно добавил он, – у меня никогда не было женщины. Ты была первой. Я потерял голову. Вот так все и произошло.
Он умолк и, отвернувшись от Елены, уставился в окно. Горизонт начинал становиться светлее. Приближался новый день. Хозяин будет ждать его вечером предстоящего дня. Это означает, что он должен отправляться в путь уже в ближайшие два-три часа.
Вдруг он почувствовал нежное прикосновение к своим волосам. Елена тихонько перебирала его густые пряди. Эта доселе неведомая ему ласка оказалась невыносимой. Герман перехватил руку женщины и сжал в своей ладони.
– Ты простила меня?
– А разве ты не видишь?
Голос Елены был глубоким и таким проникновенным, который бывает только у по-настоящему влюбленной женщины.
– Я, наверное, круглая дура, – с грустной усмешкой сказала она, – если бы я была нормальной, то ни за что не стала бы сидеть тут с тобой после того, что ты со мной совершил. Но я тебя простила. Знаешь почему?
Герман пожал плечами.
– Потому что это был не ты.
Поймав недоуменный взгляд Германа, Елена пояснила.
– Это не ты меня насиловал. Это зверь, который в тебе сидит.
Он почувствовал, что его прошибает холодный пот.
– О чем ты?
Елена округлила свои и без того большие глаза.
– Ты одержим. Тебе нужно сходить в церковь и причаститься.
Герман облегченно перевел дух.
– Чушь какая-то, – пробормотал он.
Елена с жаром начала доказывать свое утверждение.
– Послушай, – перебил он ее, – давай поговорим об этом как-нибудь после. У меня осталось не так много времени и я хочу провести его с толком. Во-первых, я изрядно проголодался. У тебя, помнится, есть какая-то снедь. Как ты смотришь на то, чтобы поесть?
Елена проворно достала пакет, вынула из него купленные продукты. Освещение в салоне "Нивы" не работало, поэтому им пришлось есть в темноте.
– Я купила вина, – сказала Елена, – выпьем?
– Ты пей, а я не буду. Мне еще нужно кое-что сделать.
– Хорошо, – сразу согласилась женщина, – тем более, ты ведь за рулем теперь.
– За рулем будешь ты, я уже тебе говорил об этом.
– Тогда и я не буду пить, если только совсем чуть-чуть.
Она сделала два глотка и заткнула бутылку пробкой.
– Какой дряни ты набрала, – сказал Герман, отведав докторской колбасы.
Ему не понравилось ничего из того, что купила Елена. Привыкший к натуральной пище и особым концентратам, он тот час же распознавал вкус приправ и консервантов и они ему совершенно не пришлись по душе.
– Что будет потом? – робко спросила женщина, когда они закончили трапезу.
Задумавшись, Герман пропустил вопрос мимо ушей.
– Я спрашиваю, что будет потом? – громче произнесла Елена.
Он перевел на нее взгляд.
– Потом мы с тобой расстанемся.
В лице женщины отразился испуг.
– Ты бросишь меня? – жалобно спросила она.
– Я сделаю так, как обещал. Ты получишь деньги, машину и отправишься к себе.
– А ты?
– Какое тебе до меня дело? Мы встретились, провели вместе время. Надо заметить, это было не слишком приятно для тебя. Теперь пришло время каждому из нас пойти своей дорогой.
– Пошел ты к черту! – истерично крикнула Елена. – Я тебя ненавижу!
Она выскочила из машины и пошла к берегу. Он с удивлением проводил ее взглядом.
Хозяин, как и всегда, оказался прав, когда говорил, что женщины – существа, не поддающиеся никакому логическому анализу. Однако, как это ни было странно, его это не раздражало.
Неужели он успел привязаться к этой пустой, нагловатой, испытывающей перманентный сексуальный голод бабенке? И снова, уже в который раз, его охватила буря противоречивых чувств. Это становилось невыносимым. Трудно было осознать, что все, представлявшееся прежде таким простым и ясным, на деле оказалось запутанным, сложным и почти не поддающимся контролю.
Хватит с него этих романтических терзаний. Он просто смешон, если позволяет обстоятельствам выводить себя из равновесия.
И каким обстоятельствам? Он посмотрел на Елену, застывшую у самой воды. Женщину обдавало холодными брызгами, но она будто не ощущала этого.
Занимался серый рассвет. Елена ежилась от пронизывающей сырости, но упорно не желала возвращаться в машину. Ему вдруг стало жаль ее, как бывает жалко побитую собаку, жмущуюся от страха и холода.
Он представил себе, как посмеется Хозяин, когда услышит трогательную историю прощания у моря. Он уже слышал этот саркастический смех и обидные, бьющие наотмашь слова. Кровь ударила в голову. Этого нельзя допустить! Он должен доказать Хозяину, что чего-то стоит!
Стремительно поднявшись, он выскочил из машины, громко хлопнув дверью. Елена, услышав звук, обернулась. В ее глазах стояло обреченное ожидание.
ГЛАВА 4
Дзержинец совершил ошибку, которые романисты обычно называют роковой. Самое смешное, что он сам превосходно осознавал, к каким последствиям может привести, и, скорее всего, неминуемо приведет этот шаг. Но, не взирая ни на что, Дзержинец сделал это. Причина была простой: он попросту не мог поступить иначе.
Он прекрасно знал, что его поступок не останется незамеченным кое-кем, но в то же время не сделать этого он не мог.
В аэропорту, когда Президент и сопровождающие его лица садились в самолет, Дзержинец отстал от делегации. Ни одна душа не знала, был ли Президент в курсе неожиданной отлучки полковника Безопасности. Да и вряд ли много людей заметило, что Дзержинца нет в самолете.
Самолет Президента взмыл в безоблачное голубое небо, а полковник ГосБеза уселся в поджидавшую его "Волгу" и направился в сторону морского побережья. Он держал курс на дельфинарий. Директор, бывший, по всей видимости в курсе повторного визита Дзержинца, ждал полковника.
– Как все прошло? – с волнением спросил он.
– Очень хорошо, – ответил Дзержинец, – у вас, действительно, отлично налажена работа.
Директор выглядел польщенным.
– Ну, при таком стимуле… – неопределенно ответил он.
Дзержинец не стал интересоваться, что имеет в виду директор дельфинария.
– Мне не понравилось, что вы так настойчиво приглашали Президента совершить прогулку на катере, – вдруг обронил Дзержинец по дороге вдоль канала.
– Но это было предусмотрено программой визита, – оправдывался встревоженный директор.
– Программой много чего бывает предусмотрено, но из этого не следует, что все должно быть выполнено.
Директор дельфинария молчал.
– Если бы Президенту взбрело в голову проехаться на катере, то он мог обратить внимание на вышки. Стал бы задавать лишние вопросы.
– Но такой центр, как наш, непременно должен хорошо охраняться, в этом нет ничего подозрительного.
– Так-то так, но всегда могут найтись особенно дотошные люди, которым такое объяснение не покажется правдоподобным, даже если оно соответствует реальности, – возразил Дзержинец.
Вообще-то, у него не было особых причин быть недовольным своим ставленником в дельфинарии. Этого человека Дзержинец пристроил в Центр изучения китообразных еще в конце восьмидесятых, после того, как секретная лаборатория заработала полным ходом. Ему необходим был свой человек в дельфинарии. Василий Адамович Ровенский, чистокровный еврей, жаждавший переехать в Израиль, благодаря Дзержинцу сумел избежать многолетнего тюремного заключения. И теперь был в неоплатном долгу перед своим спасителем и благодетелем. От воли полковника Безопасности зависел не только он сам, но и его многочисленное семейство. Он полностью находился в руках Дзержинца и оба они прекрасно об этом знали. Ровенский по сию пору вполне удовлетворительно справлялся со своими обязанностями, будучи не только хорошим исполнителем, но и отличным организатором. Редко эти взаимоисключающие качества сочетаются в одном человеке. Дзержинцу никогда нельзя было отказать в умении находить подходящих людей. Директор дельфинария не был исключением.
– Как Берианидзе? – спросил полковник.
– А, – отмахнулся Ровенский, – восторженный чудак. Пользы от него не много, но зато он помогает поддержать авторитет нашего заведения. Как-никак, ученый с мировым именем.
Дзержинец кивнул.
– Катер готов? – спросил он, когда они подошли к берегу.
– Конечно, все в порядке, – ответил Ровенский, – через минуту он будет здесь.
– Вот еще что, – сказал Дзержинец, – усильте, пожалуйста, охрану. Я предполагаю, что кое-кто может проявить слишком назойливое внимание к этому объекту.
Ровенский понимающе опустил голову.
– В связи с этими идиотскими слухами о дельфинах в районе гибели лодки? – полуутвердительно-полувопросительно произнес он.
– А вы считаете, что они не имеют под собой никакого серьезного основания? – в свою очередь спросил Дзержинец.
Директор растерялся, не зная, что ответить на этот странный вопрос. Он-то до последнего момента пребывал в уверенности, что эта идея – очередной плод больного воображения представителей средств массовой информации. Во всяком случае, Ровенский точно знал, что дельфины из подведомственного ему учреждения никоим образом не причастны к катастрофе. Если только…
Дзержинец, похоже понял, о чем думает Ровенский. Он не стал ни опровергать, ни, тем более, подтверждать этих подозрений, сказав только, что охрану необходимо усилить.
– Хорошо-хорошо, – отвечал Ровенский, – все будет исполнено в лучшем виде.
– Только, пожалуйста, сделайте это так, чтобы никто из работающих здесь не заметил изменения распорядка. Все должно быть выполнено очень и очень аккуратно. Вы не должны допустить, чтобы те, кто, возможно, наблюдает за дельфинарием, обнаружили какие-то нововведения. Вам ясно?
– Конечно-конечно, – директор энергично закивал головой, – все будет исполнено.
Тем временем к берегу причалил маленький катер.
– Все это очень серьезно, – сказал напоследок Дзержинец и, не прощаясь с директором, взошел на борт суденышка.
Катер вскоре доставил полковника к самой дальней вышке, расположенной на границе бухты. Отсюда можно было видеть бетонную стену, огораживающую водоем от моря. Дзержинец помнил, как нелегко было добиться возведения такого большого дорогостоящего сооружения. Но они сделали и это. В те годы финансирование подобных объектов осуществлялось гораздо интенсивнее, чем в нынешние, смутные, времена. Они проделали адову работу, но Дзержинец не сомневался, что их труды того стоили. Подкреплению его уверенности послужил не один весомый повод. А самой главной причиной стали последние события, взбудоражившие всю страну.
Сойдя с катера, Дзержинец по узкой винтовой лестнице поднялся на вышку. Там его встретил охранник. Только с такого близкого расстояния можно было заметить, что охранник вооружен до зубов. Помимо автомата и двух пистолетов, вышка была оснащена зенитной установкой. Именно по этой причине Дзержинец очень не хотел, чтобы Президент приближался к вышке. Кто знает, как могли бы развиваться события в таком случае. Хорош был бы директор дельфинария Ровенский, если бы кто-то из сопровождающих Президента, или он сам обратили бы внимание на такое вооружение. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы не заподозрить неладное.
Все охранники – их было восемнадцать человек на весь исследовательский центр – знали полковника в лицо. Он сам тщательно выбирал каждую кандидатуру и теперь мог быть вполне спокоен. Тем паче, что за каждым из восемнадцати стражей был установлен строжайший надзор.
– Как идет служба? – поинтересовался Дзержинец у вытянувшегося в струнку охранника.
– Все нормально, – отрапортовал тот, не обращаясь к Дзержинцу по званию.
Полковник кивнул и прошел к еще одной винтовой лесенке, ведущей внутрь вышки. Спустившись по ней вниз, Дзержинец оказался перед металлической дверью с кодовым замком. Разумеется, код был известен только ему и никому больше. Когда-то доступом на секретный объект обладало трое человек, но Дзержинец позаботился о том, чтобы в настоящий момент он был единственным человеком, который может войти на Базу в любое время. С одной стороны, это позволяло ему обеспечить полный контроль над Базой, но с другой, – несколько осложняло жизнь, так как ему приходилось регулярно отрываться от остальных дел, чтобы нанести сюда визит.
Первая металлическая дверь была не единственной. Дзержинец открыл еще две, прежде чем оказался в узком коридоре, круто спускающимся вниз. Это был даже не коридор, а тоннель, который слабо освещали маленькие электрические лампочки. Через каждые двадцать метров Дзержинец достигал очередной двери, открывал ее и шел дальше, спускаясь все ниже и ниже. Таким образом приходилось проходить через шесть дверей. Проход по этому коридору всегда казался Дзержинцу нудным и утомительным, к тому же он занимал довольно много времени, а между тем полковнику всегда было нелегко выкроить свободную минутку.
"Надо что-то с этим делать", – в который раз сказал он себе.