В ПЕРВЫЙ ТОМ ДВУХТОМНИКА УИЛЬЯМА ТЕННА ПОЛНОСТЬЮ ВОШЛИ АВТОРСКИЕ СБОРНИКИ РАССКАЗОВ "ИЗ ВСЕХ ВОЗМОЖНЫХ МИРОВ" И "ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ АСПЕКТ" , А ТАКЖЕ НЕСКОЛЬКО РАССКАЗОВ ИЗ СБОРНИКА "ДЕРЕВЯННАЯ ЗВЕЗДА" .
В НАЧАЛЕ ТОМА ПРИВЕДЕНЫ ВЫДЕРЖКИ ИЗ ИНТЕРВЬЮ АВТОРА С ДОПОЛНЕНИЯМИ ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА.
ИЛЛЮСТРАЦИЯ НА ОБЛОЖКЕ М. УЭЛАНА .
Содержание:
УИЛЬЯМ ТЕНН - О СЕБЕ И ДРУГИХ 1
ИЗ ВСЕХ ВОЗМОЖНЫХ МИРОВ... 1
ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ АСПЕКТ 32
ДЕРЕВЯННАЯ ЗВЕЗДА 65
Конец 78
УИЛЬЯМ ТЕНН - О СЕБЕ И ДРУГИХ
Теин Уильям - псевдоним американского писателя и ученого Филипа Клааса (род. 8.11.1919). В научную фантастику вошел в 1946 году рассказом "Александр-наживка" и вскоре стал одним из немногих по-настоящему смешных юмористов в НФ, более серьезным, чем Фредерик Браун, и менее самовлюбленным, чем Роберт Шекли. С начала 50-х постоянно публиковался в журнале "Galaxy". Его рассказы составили шесть авторских сборников; кроме них он создал роман "О людях и чудовищах" и повесть "Лампа для Медузы". С 1968-го почти полностью отошел от литературы, посвятив себя преподавательской деятельности .
По материалам "Энциклопедии научной фантастики"
Дж.Клюта и П. Николса
Рассказывает Уильям Тенн:
Мой брат говорит обо мне: "У него нет ни степени доктора, ни степени магистра, ни степени бакалавра. Зато у него есть диплом об окончании средней школы и документ о безупречном прохождении военной службы". Он не прав. Я так и не кончил средней школы. Мне не дали диплома, потому что я прогуливал каждый урок физкультуры. Но в колледж меня все же приняли, и я целый год учился на инженера-химика, прежде чем понял, что это не для меня. Но мой отец хотел, чтобы я стал инженером, а я был послушным сыном. У нас в семье была традиция: сына учили на раввина, когда он хотел быть жестянщиком, и своему сыну он в отместку прочил карьеру инженера, когда тот хотел быть раввином. Так и шло: раввины-неудачники, жестянщики-неудачники, раввины-неудачники. К счастью, у меня сына нет!
В колледже я стал убежденным марксистом. Это тянулось до самого университета. Там я посещал самые разные курсы. Я потом много раз жалел, что не получил диплома хоть по какой-нибудь специальности, хотя вынесенная мной из института широкая эрудиция не раз меня выручала. Это идеальное образование для писателя, но для человека - сущий ад. Чтобы жить в обществе, надо в него вписываться, а всякий, кто утверждает иначе - просто садист. К тому времени я уже прочел уйму фантастических рассказов и начал писать свои. Один, помню, начинался так: "Пятнадцать минут назад я помер"...
...К тому времени когда я окончил службу в армии, во мне развилось глубокое презрение к коммерческой литературе. Фэрнсуорту Райту, редактору "Weird Tales", понравились некоторые из рассказов, которые я ему посылал, и он попросил меня встретиться с ним.
Это был человек, почти разбитый параличом, он говорил со мной полдня, расспрашивал, кто я и откуда, но дал только один совет: "Я не могу сказать вам, как надо писать; продолжайте, и вас опубликуют". И все. И еще он сказал: "Никому не позволяйте остановить вас".
С августа 1945-го до того момента, когда я продал свой первый рассказ (а было это не то в ноябре, не то в декабре), я написал два десятка рассказов. Я прикинул, что если не стану тратить слишком много времени на еду и умывание, то успею выспаться и у меня останется час на то, чтобы посидеть за машинкой. В те дни я писал больше, чем когда бы то ни было - любовные истории, детективы, вестерны, обзоры и фантастику. Я хотел продать хоть что-нибудь. Каждый рассказ я подписывал новым псевдонимом, и тот, который наконец приняли, был подписан "Уильям Тенн"...
А в 1966-м мне предложили место преподавателя в Пенсильванском университете. Мне, честно говоря, больше всего хотелось уехать из Нью-Йорка и избавиться от ощущения, что я обязан писать. К моему изумлению, мне понравилось преподавать. А студентам понравился я. Так и получилось, что университет счел меня подарком судьбы - что меня просто потрясло - и предложил должность профессора...
Я никогда не хотел стать ученым - и всегда принимал за данность, что буду писателем. Разумеется, я буду заниматься чем-то еще, но как можно жить, если ты не можешь писать? В молодости я решил для себя, что, прежде чем умереть, напишу что-нибудь сравнимое по масштабу с "Волшебной горой" Томаса Манна. Ничего сравнимого я так и не написал, но в этой книге меня завораживало то же, что и в научной фантастике: попытка дать ответы на глобальные вопросы человеческих судеб.
Во всей научной фантастике есть только одна наука - история. Даже если мы пишем о физике, мы пишем или об истории физики, или о ее будущем, то есть экстраполяции истории. Невозможно стать фантастом, не изучив глубоко историю, потому что история - это наука о человечестве...
Я начал жизнь марксистом, а завершаю ее верующим...
Я постоянно сталкиваюсь с людьми, которым нравится мое творчество, и это радует меня: это те люди, для которых я пишу. Недавно на конвенции молодая женщина заметила, что ей нравятся мои книги и книги Олафа Стэплдона - в одной фразе. Я едва не расцеловал ее. Это большой комплимент, когда тебя любят почитатели Стэплдона... И если я писал для таких людей - черт, оно того стоило.
Через двадцать восемь лет Уильям Тенн вернулся в научную фантастику . В будущем году должны выйти в свет две его новые книги.
По материалам журнала "Локус"
ИЗ ВСЕХ ВОЗМОЖНЫХ МИРОВ...
Разгневанные мертвецы
Я стоял перед воротами Свалки и ощущал, как мой желудок медленно сводят болезненные спазмы - такие же, как в тот день, когда на моих глазах всю эскадру землян - с экипажами почти в двадцать тысяч человек - разнесло на кусочки во время Второй битвы за Сатурн более одиннадцати лет назад. Но тогда я видел на экране обломки кораблей и мысленно слышал вопли погибающих; тогда вид похожих на коробки эотийских звездолетов, рыскающих среди дрейфующих в пустоте жутких ошметков, заставил меня покрыться ледяным потом, который обволок лицо и шею.
Сейчас же я видел лишь большое, ничем не примечательное здание, очень похожее на сотни других предприятий в промышленных пригородах Старого Чикаго, очередную фабрику, окруженную забором с запертыми воротами и обширными испытательными площадками - Свалку. И все же пот на коже был еще холоднее, а спазмы в желудке резче, чем во время любой из тех бесчисленных и жестоких битв, породивших это место.
А все это очень даже понятно, сказал я себе. То, что я испытываю, есть ведьма-прапрабабушка всех страхов, самое глубинное отрицание, на какое только способна моя плоть. Понятно-то оно понятно, да только от этого понимания не легче. Я никак не мог себя заставить подойти к охраннику у ворот.
Я уже почти взял себя в руки, но тут заметил возле ограды огромный квадратный и слегка пованивающий ящик с бросающейся в глаза разноцветной надписью на стенке:
МУСОР - ЭТО БОГАТСТВО БРОСАЙТЕ ВЕСЬ МУСОР СЮДА помните.
ВСЕ ИЗНОШЕННОЕ МОЖНО ВОССТАНОВИТЬ ВСЕ ИСКАЛЕЧЕННОЕ МОЖНО УТИЛИЗИРОВАТЬ ВСЕ ИСПОЛЬЗОВАННОЕ МОЖНО ИСПОЛЬЗОВАТЬ СНОВА
БРОСАЙТЕ ВЕСЬ МУСОР СЮДА
Полиция утилизации
Я видел эти квадратные, разделенные на отсеки ящики с такими же надписями в каждой казарме, каждом госпитале и рекреационном центре от Земли до пояса астероидов. Но здесь, возле Свалки, он смотрелся совсем иначе, а надпись приобретала другой смысл. Интересно, висят ли у них внутри другие плакаты, покороче? Да вы сами их видели: "Нам нужны все наши ресурсы для победы" и "МУСОР - НАШ КРУПНЕЙШИЙ ПРИРОДНЫЙ РЕСУРС". Лишь простодушный болван украсил бы подобными плакатами стены именно этого здания.
Все искалеченное можно утилизировать... Я напряг правую руку, обтянутую синей тканью комбинезона. Она казалась частью моего тела и всегда будет такой казаться. А через пару лет, если я проживу так долго, тонкий белый шрам, опоясывающий локтевой сустав, станет и вовсе незаметен. Конечно. Все искалеченное можно утилизировать. Все, кроме одного. Самого главного.
И мне еще меньше захотелось входить.
Тут я и заметил того парня. С Аризонской базы.
Он стоял перед будкой охранника, оцепенев, как и я. На его форменной фуражке сияла золотом новенькая буква Y с точкой в центре: эмблема командира "рогатки". Вчера на инструктаже этой фуражки у него не было, и это означало лишь одно: назначение произошло только сегодня. Выглядел он очень молодым и очень испуганным.
Я запомнил его еще на инструктаже. Когда нас попросили задавать вопросы, он робко поднял руку, а когда ему дали слово, пару раз облизнул губы и наконец выпалил:
- Извините, сэр, но они... они не очень скверно пахнут?
Грянул дружный хохот, тот визгливо-лающий хохот, который издают люди, весь день пребывавшие на грани истерики и чертовски обрадованные тем, что кто-то наконец выдал нечто такое, что можно назвать смешным.
Седой офицер, проводивший инструктаж и тоже едва не улыбнувшийся, подождал, пока истерический смех стихнет, и серьезно ответил:
- Нет, ничем скверным они не пахнут. Если, конечно, регулярно моются. Совсем как вы, господа.
Мы мгновенно стихли. Даже парнишка, усевшись с пунцовым от смущения лицом, стиснул после такого напоминания челюсти. И лишь двадцать минут спустя, когда инструктаж закончился, я ощутил, как болят все еще напряженные мускулы на лице.
Совсем как вы, господа...
Я тряхнул головой и подошел к парню.
- Привет, командир, - сказал я. - Давно здесь стоишь?
- Больше часа, командир, - ответил он, выдавив улыбку. - Поймал в восемь пятнадцать транспорт с Аризонской базы. Почти все остальные парни еще отсыпались после вчерашнего. А я лег спать пораньше: хотел дать себе как можно больше времени освоиться с мыслью о том, что мне здесь предстоит. Да только, кажется, ничего из этого не вышло.
- Знаю. Есть вещи, к которым привыкнуть нельзя. Такое, к чему вообще нельзя привыкнуть.
Он взглянул на мою грудь:
- Полагаю, вы не первый раз командуете "рогаткой"?
Первый? Скорее двадцать первый, сынок! Но тут я вспомнил, что все говорят мне, как молодо я выгляжу для своих медалей, да и парень, черт возьми, был такой бледный от волнения...
- Нет, не первый. Но до сих пор у меня не было экипажа из покойников, так что мне это столь же в новинку, как и тебе. Слушай, командир, у меня тоже коленки дрожат. Может, пройдем через ворота вместе? Тогда худшее останется позади.
Парень энергично кивнул. Мы взялись за руки, подошли к охраннику и показали ему предписания.
- Идите все время прямо, - посоветовал он, открывая ворота. - Садитесь на любой лифт слева и поднимайтесь на пятнадцатый этаж.
Все еще держась за руки, мы приблизились к главному входу в большое здание, поднялись по длинной лестнице и вошли в дверь, над которой висела красно-черная табличка:
ЦЕНТР УТИЛИЗАЦИИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ПРОТОПЛАЗМЫ ОТДЕЛОЧНЫЙ ЗАВОД ТРЕТЬЕГО ОКРУГА
В главном вестибюле мы увидели несколько пожилых, но сохранивших осанку мужчин и множество симпатичных девушек в форме. Я с удовольствием отметил, что почти все они беременны. Первое приятное зрелище почти за неделю.
Мы свернули налево к лифтам.
- Пятнадцатый, - сказал я девушке-лифтерше. Она нажала кнопку и стала ждать, пока кабина лифта заполнится. Кажется, она не была беременна. Интересно, в чем у нее проблема?
Взглянув на погоны других пассажиров лифта, я без труда справился с разыгравшимся было воображением. Эти погоны меня едва не доконали - круглые и красные, с черными буквами "ВСЗ" поверх белых букв "Г-4". "ВСЗ", разумеется, означало "Вооруженные Силы Земли": эти буквы являлись общим обозначением всех тыловых частей и учреждений. Но почему не "Г-1", то есть "личный состав"? "Г-4" соответствовало Отделу Снабжения. Снабжения!
Вы всегда можете положиться на ВСЗ. Тысячи специалистов всевозможных званий и должностей неустанно напрягают свои образованные головы, поддерживая высокий боевой дух тех, кто находится на боевом периметре... но всякий раз, когда дело касается мелочей, старые и надежные ВСЗ обязательно выберут самое уродливое название или термин, худшее из возможных.
О, конечно, сказал я себе, нельзя двадцать пять лет вести сокрушительную и бескомпромиссную межзвездную войну и при этом сохранить каждую красивую мысль новенькой и целехонькой. Но только не "Снабжение", господа. Только не здесь - не на Свалке. Давайте попробуем сохранить хотя бы видимость приличия.
Тут кабина поехала вверх, девушка-лифтерша начала объявлять этажи, и у меня появилось множество новых тем для размышления.
- Третий этаж - прием и классификация трупов, - пропела лифтерша.
- Пятый этаж - первичная обработка органов.
- Седьмой этаж - восстановление мозга и регулировка нервной системы.
- Девятый этаж - косметика, элементарные рефлексы и управление мускулатурой.
Начиная с этого этажа я заставил себя не слушать, как это делаешь, например, находясь на борту тяжелого крейсера в тот момент, когда задний двигательный отсек разносит залп эотийского линкора. Побывав в такой ситуации несколько раз, обучаешься как бы запечатывать себе уши и мысленно убеждать себя: "Я никого не знаю в этом проклятом двигательном отсеке, совсем никого, и через пару минут все снова будет хорошо и спокойно". Так оно через пару минут и получается. Единственная проблема возникает, лишь если тебя, хочешь ты этого или нет, назначают в аварийную команду, которой приказывают проникнуть в это наполненное дымом и паром помещение, соскрести со стен кровавые ошметки и привести двигатели в порядок.
Так же и теперь. Едва я приказал себе не слышать голос лифтерши, как лифт добрался до пятнадцатого этажа ("Собеседование и отправка"), и мы с парнем вышли.
Теперь он был по-настоящему зеленый. Колени заметно подгибались, а плечи поникли и подались вперед, словно у него были кривые ключицы. И я вновь испытал к нему благодарность - ничто так не поднимает дух, как необходимость о ком-то позаботиться.
- Пошли, командир, - прошептал я. - Вперед, в атаку. Взгляни на все иначе: для таких, как мы с тобой, это практически воссоединение с семьей.
Я тут же понял, что ляпнул не то - парень взглянул на меня так, словно я врезал ему по лицу.
- Не стану благодарить вас за напоминание, мистер, - сказал он. - Даже если мы в одной лодке.
И он зашагал на негнущихся ногах в приемную.
Я был готов откусить себе язык и торопливо догнал его.
- Извини, парень, - искренне произнес я. - Брякнул, не подумав. И постарайся не злиться на меня: ведь мне, черт возьми, тоже пришлось услышать собственные слова.
Он остановился, подумал немного и кивнул. Потом улыбнулся:
- Ладно. Я не злюсь. Эта война - грубая штука, верно?
- Грубая? - Я улыбнулся в ответ. - Знаешь, мне говорили, что если не станешь вести себя осторожно, то тебя даже могут убить.
В приемной сидела пухлая блондиночка с двумя обручальными кольцами на одной руке и с третьим на другой. Если я правильно помнил нынешние обычаи, это означало, что она дважды вдова и снова замужем.
Блондинка взяла наши приказы, прочла их и затараторила в микрофон:
- Внимание, отдел окончательной подготовки. Внимание, отдел окончательной подготовки. Вызываются к немедленной отправке следующие серийные номера: 70623152, 70623109, 70623166 и 70623123. А также номера 70538966, 70538923, 70538980 и 70538937. Просьба проверить соответствие серийных номеров заказанным, а также все данные выходных форм ВСЗ номер 362 на соответствие Инструкции ВСЗ номер 7896 от 15 июня 2145 года. Сообщить о готовности к собеседованию.
Да, она произвела на меня впечатление. Почти такую же процедуру можно наблюдать в отделе снабжения, если зайти туда за комплектом выхлопных дюз.
Девушка посмотрела на нас и одарила приветливой улыбкой:
- Ваши экипажи через минуту будут готовы. Не желаете ли присесть, господа?
Господа присели.
Через некоторое время она встала, чтобы достать что-то из шкафчика на стене. Когда она возвращалась к столу, я заметил, что она беременна - на третьем или четвертом месяце, - и я, естественно, удовлетворенно кивнул. Краем глаза я заметил, что парень тоже легонько кивнул. Мы переглянулись и усмехнулись.
- Это такая жестокая война, - сказал он.
- Откуда ты? - спросил я. - Судя по акценту, не из Третьего округа.
- Верно. Я родился в Скандинавии, в Одиннадцатом военном округе. Мой родной город Гетеборг в Швеции. Но когда я получил... назначение, то, естественно, решил больше не встречаться с родными и попросил перевести меня в Третий округ. Так что я теперь буду здесь проводить отпуска и попадать в госпитали после ранений.
Я слышал, что подобное желание возникает у многих молодых "рогаточников". Сам-то я никогда не получу возможность проверить, какими окажутся мои эмоции при встрече с родителями. Отец погиб во время самоубийственной для нас попытки отбить у врага Нептун, когда я еще учился в старших классах азам боевой подготовки, а мать была секретарем в штабе адмирала Рагуцци, когда два года спустя флагманский корабль "Фермопилы" получил прямое попадание при знаменитой обороне Ганимеда. Это было, разумеется, до принятия "Кодекса о деторождении", и женщины еще служили на административных должностях по всему боевому периметру.