Лексе вышел скоро. Светлые брови на узком впалом лице с покрывающей щёки бородкой взметнулись кверху: вот уж кого он не ожидал увидеть в гостях!.. Удивление сменилось шутливой озадаченностью.
- А, чёрная молния! Привет… Мне что, сразу брать меч?
- Нет, - сказала она, не вставая. - Садись, будем говорить.
Было непохоже, чтобы рос насторожился, как прилично воину. Улыбаясь чуть растерянно, подошёл; сел неуклюже, не зная, куда девать длинные ноги… и вдруг взглянул на Аису, да так, что её словно обварило… а потом стало стыдно и сладко внутри, как никогда раньше, но сладость была сильнее, чем стыд, и она почувствовала себя слабой. Унеси меня отсюда…
- Что скажешь, грозная красавица? - спросил рос; он говорил не на языке сайрима, но каждое слово было понятно, словно кто-то вслух переводил в голове у Аисы. - "Грозна, как полки со знамёнами"…
Не понимая, она молча смотрела в его смешливые серо-голубые глаза.
- Знаешь, это царь Соломон сказал. Об одной очень красивой девушке…
- Какой-какой царь? - живо спросила Аиса. Они с матерью выводили себя из царского рода; ей было занятно всё, что касалось коронованных особ.
- Соломон, сын Давида. Он жил давно, очень давно… И была у него возлюбленная, тринадцати лет от роду… такая же смуглая, как ты! "Черна я, но красива, как шатры Кидарские, как завесы Соломоновы"…
Что-то впрямь небывалое творилось с Аисой; стыдливое блаженство полнило её, мир перед глазами плыл голубизной и зеленью. Опомнилась, лишь увидев, как вздрагивает рука у мужчины. Отрывалась рука от пожелтелой травы, - погладить девушку по лицу или по волосам, приласкать… Складка прорубила девичий лоб; Аиса отпрянула, готовясь ударить дерзкую руку. Не осмелился рос. Или здорово был хитёр…
Чувствуя, как румянец, достойный степных маков, заливает её лицо, - Аиса напролом выпалила:
- Богиня сказала мне, что я должна быть с тобой.
Он сначала опешил, отшатнулся, глаза стали круглыми. Потом засмеялся и спросил:
- Должна? А что, сама не хочешь?
Она сказала, всё больше смущаясь:
- Мать Матерей прямо не сказала. Но здесь нет других мужчин для меня. Значит, ты мой муж. Пойдём и ляжем в моей кибитке!..
- Ого! - Лексе поражённо поднял брови. Чтобы не слышать и не видеть его колебаний, мужчине вообще не позволенных, когда женщина удостаивает его любви, Аиса быстро задала вопрос:
- Я у тебя буду первой?
Рос развёл руками с озорным, виноватым видом:
- Н-ну, я бы этого не сказал… А что, это так важно?
Что взять с потомка земляных червей?… Она пояснила терпеливо и снисходительно:
- Надо, чтобы я была первой. Иначе… если у тебя есть дети от других женщин, они могут прийти. Захотят убить моих детей, забрать всё наше добро. Если есть дети, их надо убить. Ты мой муж и должен прикрывать только моё стремя!..
Лексе ответил без промедления:
- У меня нет детей от других женщин, это я знаю точно. - Глянул на её живот, девически плоский (страшные роды на Аисе не отразились). - А ты, я вижу, уже родила. Мальчик или девочка?…
Не ответив прямо, она сказала:
- Это мои дети, и ты будешь их защищать. Женщина с детьми может взять мужчину.
Непонятно чему усмехнувшись, Лексе смех подавил - и заговорил ласково, вкрадчиво:
- Видишь ли, Аиса, - ты, конечно, мне очень нравишься, и я постараюсь выполнить волю… э-э-э… Матери Матерей, но… У моего народа есть свои обычаи, и я не могу их нарушить. Я готов быть самым близким твоим другом, защитником… как это?… прикрывать твоё стремя… но мужем, извини, пока не стану. У нас принято… ну… чтобы мужчина и женщина сначала присмотрелись друг к другу, привыкли, узнали получше. А уж потом… понимаешь?
Она поняла мгновенно. Мало того, что её, свободную степную воительницу, высшая воля принуждает идти к мужчине, да не просто к "ничтожеству с членом" - к чужаку, земляному червю, - он, рос, жалкий пахарь, ещё дерзает её отвергнуть!!
Красным жарко полыхнуло в глаза, в мозг. Даже не выхватив меча, скрючив пальцы наподобие когтей, с воплем разъярённой пумы Аиса ринулась на Лексе - схватить за глотку, повалить, растерзать…
Не вышло. Прыгая, она видела перед собой роса, его горло в раскрытом вороте белой сорочки, - но со всего размаха грянулась лицом и руками оземь. Превозмогая боль в ободранной щеке, опять вскочила. Лексе сидел рядом - пока она прыгала, успел на шаг передвинуться. Сидел с усмешечкой: мол, поймай-ка меня!..
- Колдун, дайв проклятый! Ах ты…
Не желая сдаваться, Аиса прыгнула снова… и вообще не опустилась наземь.
Беспомощно махая руками и ногами, она повисла в черноте. Будто разом всё охватила зимняя безлунная ночь. Рои звёзд рассыпались по небесному куполу, куда более густые и яркие, чем над родным кочевьем. Звёзды сливались в сгустки, и Молочная Река сияла так, что больно было смотреть. Но вот диво: внизу, под парящей Аисой, повторялся опрокинутый звёздный купол, словно громадное, от горизонта до горизонта, лежало там гладкое озеро. Да внизу ли?… Она больше не знала, где верх, где низ. Она поворачивалась вокруг себя в сплошном шаре из звёзд, сквозь который текла не по-земному широкая Молочная Река.
Аисе стало жутко, как никогда не бывало доселе, даже перед Великой Матерью и Отцом Войн. Она разинула рот, чтобы крикнуть, но крик не раздался; изо всех сил напрягая лёгкие и гортань, не могла издать ни звука! Безмолвие царило тут, не колебался воздух, - девушка не могла понять, тёпел он или холоден. Бывают такие ночи в месяце роста трав, когда зноя ещё не хватает на сутки и после заката нежится тело, словно весь мир - твоя собственная кожа… Но нет! Мелкие бодрящие иголочки плясали по коже Аисы, со стороны Молочной Реки они кололи чаще всего. Мириады уколов, словно лёгкий морозный ветер…
"Эй, чего ты там застряла, молния?!"
Не внешний голос услышала она, а весёлый оклик внутри своего черепа.
"Давай, лети за мной! Здесь надо только захотеть - и немножко привыкнуть… Ну! Я с тобой! Я прикрываю твоё стремя!.."
Аиса обернулась. В нескольких шагах от неё, будто раскрашенный эмалью, на чёрном фоне парил Лексе. Удобно лёжа на боку, на пустоту бросив левую руку и скрестив вытянутые ноги, правой рукою рос поманил девушку за собой. И тут же, не меняя позы, стремительно рванулся вперёд, превращаясь в метеор, в звезду, в искорку, в ничто…
Колдовство набирало силу. Умчался Лексе, но Аиса продолжала слышать в себе его зов, делить с ним гордую радость человека, свободно летящего немереным звёздным кочевьем.
И она - приняла зов! Не пристало девушке-бойцу отступать - нигде, никогда, ни перед чем. Степь степей лежала впереди; родное кочевье и даже Тихая Страна казались теперь лишь тесными, затхлыми уголками чего-то необъятно громадного. Открылась душа; водопадом лилось в неё новое, истинное знание. За что дрались её предки, лили свою и чужую кровь; за что сражалась она сама в жаркой пыли Всемирова града, если вся земля, с реками и пастбищами, с лесами, полными дичи, виднелась отсюда лишь изголуба-серебристой каплей в дымке?! А сколько таких капель-земель вокруг!
Где-то там, в бездне, осталась кротовья кучка - курган - и на нём крошечная фигурка в чёрном платье…
Здесь, в центре мироздания, Аисе вдруг показались ничтожными её тёмные страсти, пустые, мелочные обиды. В таком ли мире, воистину безграничном и прекрасном, суетиться и кусать всех, подобно злому насекомому?! Иногда похожие мысли приходили к ней в ночных переходах, под скрип колёс и заунывную песню погонщиков, когда, лёжа в качающейся кибитке, глядела она на небесные костры… Но неясными и преходящими были те раздумья, - не то, что сейчас! Вот, недавно из-за глупых слов чуть не убила своего мужчину…
…Не приученная углубляться в суть вещей, отмахнулась девушка от внезапных, опасных дум. Теперь важно лишь одно: следовать за ним и быть с ним, прочее - тлен!..
И, решив так, она пожелала: вперёд, по невидимому, обжигающему искрами следу роса! И обмерла, когда, стократ быстрее стрижей над полем и ястребов, падающих на добычу, и ветра, и молнии, - быстрее всего, что было ей знакомо, вслед за Лексе устремилась Аиса к Молочной Реке…
VIII. Виола и Алексей. Остров Джоли-Бой
…Моё горячее желание быть бессмертным значительно
поостыло. Я искренне устыдился заманчивых картин,
которые рисовало моё воображение, и подумал, что ни один
тиран не мог бы изобрести казни, которую я с радостью не
принял бы, лишь бы только избавиться от такой жизни.
Джонатан Свифт
Солнце, похожее цветом на остывающий расплавленный чугун, садится за Южным Андаманом. Оно расплылось вширь и оттого напоминает снижающийся аэростат. Синь воды темнеет, скрывая пятна коралловых рифов. Выше становится прибой, шум его - полнозвучней. Большие бесшумные крабы боком проносятся по песку, волоча длинные тени; застывают на миг, выдвинув перископы глаз, чтобы удостовериться в неподвижности двоих людей, вот уже много часов сидящих на берегу, - и ещё быстрее мчатся дальше.
Перед Виолой и Алексеем - низенький столик с серебряным кофейным сервизом. Свежеет. Он накинул на плечи рубаху; она даже не вздрогнет в своем узком "бикини".
Алексей. …И всё-таки они убивают друг друга! Я знаю, жрецы опять приносят человеческие жертвы на пирамидах в Юкатане. В Константинополе западные рыцари чуть не сцепились с греками. Я работаю с Аисой, как могу, она влияет на сородичей, но… Ты понимаешь, это же у них… всосано с молоком матери! Один род сайрима уже учинил набег на этих… зарубинцев; те, понятное дело, сделали вылазку, ночью подожгли кибитки. Вы как-нибудь собираетесь вмешиваться?…
Виола. Не переживай. Сфера имеет полную информацию о каждом воскрешённом. Если его убьют, мы в любой момент можем опять…
Алексей. И опять его убьют, и вы снова воскресите… до каких, интересно, пор? По-моему, надо уже как-то… влиять на их сознание.
Виола. Алёша, пойми: если бы мы хотели создать сто миллиардов биоргов, послушных и управляемых, со встроенной гуманностью… мы бы не затевали Общее Дело.
Алексей. Ну, тогда я полный дурак и вообще ничего не понимаю. Вы ведь воскрешаете людей, чтобы они… ну… реализовали себя, свои способности лучше, полнее, чем в первой жизни. Так или нет?
Виола. Н-ну… на первом этапе проекта… можно сказать, что так.
Алексей. Но разве это не значит, что они должны жить счастливее, чем прежде, быть более развитыми, образованными? Что у них должно быть более справедливое общество?
Виола. Наверное, и тут ты прав.
Алексей. Ей-Богу, это напоминает мне Ходжу Насреддина! "И ты прав, и ты прав… - Ходжа, не могут же быть правы оба спорщика! - И ты тоже прав…" А на практике получается, что вместе с людьми оживают все их предрассудки… всё это деление на высших и низших, на рабов и свободных… И никто с этим не борется! Так что же будет? Расслоение по эпохам? Вот тут варятся в своём соку какие-нибудь инквизиторы XVI века, жгут учёных на костре, - а рядом, на другом участке, наука процветает, космодромы, синхрофазотроны… А дальше? Дальше что?…
Виола. То, что обалденно мудрый ты человек, Алёша, и все понимаешь с полуслова… Только вот окоченел совсем - и не признаёшься.
Алексей. Твои предложения? Перейти в динамику?
Виола. Вообще-то, ты теперь можешь просто повысить температуру своего тела, и вопрос решён… Но я предлагаю другое.
Алексей. Неужели?…
Виола. Ага, это самое.
Алексей. Слазила в мои мысли? А обещала…
Виола. Никуда я не лазила, просто сама хочу. Коньяк?…
Алексей. Только не квантовую копию. Не знаю, почему, но…
Виола. Не переживай: в Грузии до сих пор есть и виноградники, и виноделы. Ординарного или марочного? Лично я люблю "Греми", он мягче других…
Алексей. Тебе лучше знать, Вахтанговна…
Взяв из воздуха бутылку янтарной жидкости, с этикеткой старинного образца, а затем две широких рюмки, Виола ставит всё это на столик.
Алексей. Смотри-ка, сургуч настоящий… с печатью!
Виола. Да, личная печать изготовителя. Давай, скручивай ей голову…
Проходит неспешная церемония наполнения рюмок и поднятия их навстречу друг другу. Багряные искры заката играют в коньяке.
Виола. Ну, ты налил… Я ведь всё-таки дама!
Алексей. Зато от души… За что пьём?
Виола. Ты мужчина, скажи тост. Так за что?…
Алексей. Хм… будем лаконичны. За удачу Общего Дела!
Легонько звякает стекло. Смакуя, они отпивают по глотку. Алексей тянется к чашке с кофе.
Виола. Н-нет… куда! Никаких запиваний и занюхиваний. Это король коньяков! Наслаждайся послевкусием, переживай его… Да, так о чём это мы?
Алексей. О том, какой я обалденно мудрый и всё понимаю с полуслова.
Виола. Точно… Значит, чтобы понять, что происходит сейчас и что может случиться дальше, надо учесть две вещи. Об одной ты уже сказал…
Алексей. Например?
Виола. Расслоение. Тут инквизиторы, а через дорогу синхрофазотроны… Постой, я объясню. Мы приспосабливаем Сферу для Общего Дела, для расселения этих будущих ста миллиардов. И делаем пространство… ну, думаю, ты и это поймешь… спирально-слоистым. То есть… вот, возьмём, например, Францию. Берём её и как бы умножаем, повторяем много раз - пять, десять, сколько надо… Цепочка Франций, одна рядом с другой. Вне Земли, конечно; на Земле будет только начало этой развёртки. Вот, и все времена, все эпохи пойдут цепью, одна за другой. Галлия, Франция Меровингов, Бурбонов, революционная, наполеоновская и так далее. Время, так сказать, развернётся по пространству! А границ, разных там КПП, таможен, - не будет! По крайней мере, мы не поставим барьеры между эпохами. И вот, представь: начинаются путешествия из вчера в завтра, из послезавтра в позавчера; и какой-нибудь премудрый лекарь из времён короля Хлодвига, побывав в Пастеровском институте ХХ века, привозит к себе домой вакцину… глядишь, жизнь при Хлодвиге становится здоровее! А любители духовных практик из эпохи, например, де Голля учатся у бретонских друидов каким-нибудь, забытым позже, трансперсональным медитациям… Понятно? Взаимообмен, изменения во всех областях. И, в конце концов, естественным путём уровень всех развёрток - социальный, духовный, технический - становится единым. По верхнему пределу.
Алексей. По-твоему, всё пройдёт идеально мирно? Сомневаюсь…
Виола. Конфликты неизбежны, Алёша. Они уже происходят, ты сам говорил… Но вот тут-то как раз мы и будем вмешиваться, по мере надобности. И проследим, стоя за занавесом, чтобы наши подопечные не перерезали друг друга. Это, знаешь, как когда-то мой дед, Годердзи, учил меня правильно вести себя за столом…
Алексей. Боже! Ну и память у тебя!..
Виола. Фу, как неблагородно, - напоминать о моем возрасте!.. Я была совсем клопом - и полезла ручкой в банку с горчицей, решила, что это сладкое. Мать кинулась оттаскивать меня, а дед говорит: "Не надо!" Я, конечно, сунула пальцы в рот, обожглась ужасно и заревела. Рот мне промыли, и больше я в горчицу не лазила…
Алексей. Выражаясь по-украински, зрозумило… Если бы то была не горчица, а смертельный яд, тебя бы оттащили. А так… собственный опыт лучше всяких уроков.
Виола. Авжэж, - цэ ты дужэ вирно помитыв… (Смеются.) Наливай!
Алексей. А кто возмущался - дама, дама… Давай, теперь ты говори.
Виола. Тогда - за вторую, очень важную вещь, которая поможет всё урегулировать. За бессмертие!
Алексей. За него… (Неторопливо, со вкусом, пьют.) А заказать лимон… устав обращения с грузинскими коньяками - не запрещает?
Виола. Валяй, что с тобой делать, варвар… Ты понял, почему я вспомнила о бессмертии?
Алексей. М-м-м… мне будет приятно, если ты объяснишь.
Виола. По-моему, тебе просто нравится смотреть на мои губы.
Алексей. И возражать не буду. Я бы их съел…
Виола. Стоп, стоп, - потом будем целоваться, сначала лекция. Итак, в отличие от своей первой жизни, все воскрешённые бессмертны. Только пока что не знают об этом. Все избавлены от старения и физической смерти…
Алексей. Так это же, по-моему, наоборот, - закрепит дикость и невежество! С каждым столетием будет расти прослойка глубоких старцев, - пусть не по телу, но по психологии… а в традиционных обществах их слово - закон! Ты не боишься чудовищного застоя во всех этих… старых-новых странах? Помнишь, я рассказывал про богомола, дедушку Щуся?
Виола. Я таких Щусей видела, знаешь, сколько? Лет по пятьсот и больше…
Алексей. Тем более. Ну, так Степан Денисович простой уголовник, и вред от него небольшой. А ты представь другое! Вот страна. Сидит на троне какой-нибудь, не по титулу, а на самом деле вечно живущий царь царей… а кругом вечные пахари двести миллионов лет подряд пашут землю, и вечные пастухи пасут бессмертных коров, пока не погаснет Солнце, и вечные рабы строят стотысячный Персеполис или Тадж-Махал…
Виола. Впечатляюще. Просто поэзия… Только, знаешь, ничего этого не будет.
Алексей. Да почему же?!
Виола. Да потому, что опыт теперь непрерывен. Понял? Была когда-то поговорка: "История учит только тому, что она ничему не учит". Правильно, для смертных - это так: старики умирают, а молодые повторяют все глупости и ошибки заново, потому что знают о прошлом только в теории. А здесь - все рядом со всеми, самые старые рядом с самыми юными! Прослойка мудрых долгожителей действительно растёт, но во благо своим потомкам… Концентрация исторического опыта - без потерь. Всегда рядом - свидетели и участники любых событий прошлого! Беспамятность будет убавляться с каждым годом…
Алексей. И молодое веселье - тоже, и наивность, и способность удивляться… Мир сплошных дряхлых старцев, дряхлых прежде всего душой, угасших, ко всему равнодушных. Те же свифтовские бессмертные маразматики, струльдбруги, только в здоровых телах. Они тебе не вспоминаются?…
Виола. Представь себе, нет. Зато ты мне напомнил трусливые мыслишки одного психиатра, кажется, двадцать первого века. Как-то прочла случайно его книгу… "Если смерти нет, то жизнь бессмысленна, а культура, передача опыта, рождение новых людей и прочее - совершенно не нужны вечно живущим. Вообще, на сколько лет жизни человеку хватит воображения? Вот ему 200 лет, что его будет интересовать? Следующие 800, проведённые так же хорошо?…" И так далее, в том же духе…