Нет, - откровенно наши наставники ни во что не вторгались. (Я всё вспоминал горчицу деда Годердзи…) Разве что на миг они выступили из тени в Киеве, вернее, в том звене длинной цепи перетекающих друг в друга Киевов, где стояли солдаты Гитлера. Немцев уж очень ненавидело население, даже Судный День не хотело разделить с "фрицами", и тевтоны свирепствовали в ответ… Однажды всех оккупантов собрали и отправили в тот слой, где слагалась развёртка Германии. Говорят, серо-зелёные колонны, маршируя, исчезали за некоей чертой, просто обращались в ничто; лишь звучали некоторое время, затихая, дружный топот и любимая
Wer wird bei der Laterne stehn
Mit dir, Lili Marleen?…
…- Интересный такой дядя! Как его, Ген, - Доули, да? Доули. Он нам много чего рассказывал в том кафе. Он и про тебя знает, Алёша, - вы с ним где-то виделись. - Я кивнул, не вдаваясь в подробности. Крис уверенно продолжала: - Этот Доули, - он, знаешь, просто помешан на двойниках. Убеждал нас, что каждого умершего человека надо воскрешать не один раз, а дважды; делать две одинаковых копии, только с разными знаками, как позитив и негатив. Мол, пусть двойники борются между собой, и победит тот, в котором - как он выразился - сильнее естество. В общем, кто ближе к природе…
- Осирис и Сетх, - сказал я; и Генка вдруг бросил на меня боковой испытующий взгляд, а Крис охотно закивала:
- Да, да, он вспоминал эти имена! И ещё он сказал, Алёша, что тебе не надо двойника; потому что твой двойник с обратным знаком уже живёт. И знаешь, кто это?…
- Хватит, - неожиданно зло и властно сказал Балабут, ладонью припечатывая столик. По тому, как вздрогнула и потупилась Крис, я понял, что их теперь объединяют, пожалуй, ещё более тесные отношения, чем 1300 лет назад. Но почти ничего не шевельнулось в душе: общаясь с Виолой и Аисой, я всё меньше понимал, отчего когда-то столь бешено любил и желал эту худосочную, самовлюблённую и склонную к сексуальному рабству особу. - Хватит об этом. Я вам лучше расскажу одну сказочку…
Ближе к концу его сказочки, которую мы слушали за третьей бутылкой "ркацители", я испытывал нечто вроде тихой, но почти лишающей сознания паники. Нет, наружно ничем не выдавал себя, - кивал, потягивал из фужера, - но при этом лихорадочно соображал, что делать дальше. То ли, пользуясь своими навыками динамики, тут же лишить Генку сознания, а уж потом выходить на связь с Виолой; то ли, не вмешиваясь, сразу известить хозяйку…
В последней трети ХХІ века никто уже не помышлял о ядерной войне, но и Атлантическое Содружество, и Евразийский Союз держали по некоторому арсеналу ракет с антивеществом. Зачем? Да хоть бы на случай приближения опасного космического тела; а ещё - для острастки иногда являвшихся крупных, с ядерным оружием, международных террористов… Для Генки вопросом нескольких дней было - раздобыть подробные схемы ракет, стоявших на боевом дежурстве в соответствующей части развёртки России; со всем мастерством "биопьютерного гения" вообразить и воссоздать… что? Да боеголовку же; вернее, её рабочую часть, размером с кирпич. Этого "кирпича" хватило бы, чтобы потопить Крым наподобие Атлантиды или сделать гладкую пустошь на месте Гималаев…
- А теперь, - сказал Балабут тоном напыщенного лектора, - теперь, - повторил он, вставая и отходя к перилам, - представьте, что можно сделать с помощью такой штучки, если можешь управлять вероятностью!..
Он выдержал паузу - всегда был позёром! - и размеренно добавил, картинным движением заводя очень белую, мертвечью руку во внутренний карман своей чёрной тужурки:
- Скажем, можно поместить её в центр Земли. А потом…
Мне не хотелось узнавать, что будет потом. У меня были уже воскрешены и расселены по жилблокам все мои - мать, отец, бабушки, дедушки; им ли кричать от боли и корчиться в вихре аннигиляционного пламени?! Пусть даже опять воссоздаст нас, трижды идиотов, божественная всепрощающая Сфера: муки гибели не станут меньшими!
Балабута следовало убрать, и немедленно. А затем добраться до верховного жреца Тьмы, говоруна-гипнотизёра… Чем это вы вконец отравили слабую голову Генки Фурсова, мистер Доули? Я уж не говорю про Крис, всегда напоминавшую мне странную бабочку, - бабочку, летящую на темноту…
Картинно стоя на фоне окутанных дымкой домоградов и туч всякой летучей машинерии вокруг них, Фурсов достал из-за пазухи маленькое устройство, вроде блестящей плоской мыльницы.
Я до сих пор не уверен, что перед нами был дистанционный пульт управления АВ-бомбой, внедренной, для пущего успеха взрыва, в самое ядро планеты. В конце концов, сейчас любыми процессами можно управлять и без пультов, одним сосредоточением мысли… Но жест был слабостью Балабута. Именно так, и не иначе, он должен был действовать, мой двойник-негатив: сначала повергнуть нас в трепет своей "сказочкой", затем, в позе вершителя судеб, медленно поднести палец к некоей инфернальной коробочке - и сказать напоследок что-нибудь римское и патетическое, вроде morituri te salutant…
Но я-то не страдал чрезмерной демонстративностью! Я всегда пытался быть, а не казаться. И потому, не размышляя долго, швырнул ему в голову недопитую бутылку… Звон стекла о перила и вопль Крис слились в одно.
Нет, я не промахнулся. Просто - кто-то (и я не сомневался, кто) среагировал быстрее, чем я, чем любое человеческое существо, и убрал мою мишень. Не было никаких добавочных звуковых или световых эффектов. Так, - словно выключили вита-проектор, и больше ничего. Не стало Балабута.
Позднее я понял: то ли моя, уже изрядная к тем дням, натренированность в динамике, то ли особое расположение Виолы, - но что-то сверхобычное помогло мне вообще заметить исчезновение Генки и сохранить память о том, что жил на свете Геннадий Александрович Фурсов. Кристине так не повезло. Постепенно я убедился, что у неё стёрты все воспоминания о Балабуте, начиная со школьных лет. Не было такого человека в нашей жизни, и всё тут.
Кстати, феномен полного стирания памяти о Фурсове коснулся и родителей Крис, и наших бывших одноклассников; забыл о "пацане" и, возможно, самый счастливый из воскрешённых, Степан Денисович Щусь.
Пра… и так далее… дедушка Кристины полнее, чем кто-либо из знакомых мне смертеплавателей, воспользовался дивными силами Сферы: сбросил девять десятых своего, более чем двухсотлетнего, возраста и в облике юного, кипящего энергией бизнесмена возвратился на Подол 1990-х годов. Бывший богомол и слышать не хотел о том, что заповедник "сладкой жизни", зажатый между протосоциализмом СССР и зрелым социализмом Русского Мира, недолговечен, - подобные друг другу общественные уклады взаимопроникали и быстро сливались… Щусь развлекался, как мог. Угощал нас коньяком в кафе на Андреевском спуске; знакомил с местной элитой - шустрыми торгашами, предлагавшими россыпь бездарных сувениров "туристам из всех времён", и полупьяными художниками-неудачниками. Похвальбой были пронизаны рассказы о том, как он, блин, пожил в ХХІ и ХХІІ веках; но никогда, ни одним словом не поминал Щусь своего былого любимца. На мой прямой вопрос - Степаном в подвыпитии был дан следующий ответ: "Да не помню я этого хмыря, на хер он тебе? Он не из нашей страны…" - "Какой ещё страны, Денисыч?" Тут вчерашний патриарх приосанился, молодецки повёл глазами, поднял бровь - всё ли кафе слушает? - и выдал: "Есть две страны на "нам": Вьетнам и Суринам. А мы из третьей - Хулинам… Понял?"
Я понял и не приставал больше.
Но всё это случилось через недели и месяцы. А пока что, на балконе жилблока Щусей, я, еще полный смятения, обернулся к столу… и увидел на нем два бокала с остатками "ркацители", и два блюдца, и две кофейных чашечки. Кристина же, опершись локтем на закинутое колено, а подбородком на пальцы, изящно выпустила сигаретный дым и сказала:
- Знаешь, о ком я почему-то вспомнила? О нашем третьем из неразлучной тройки…
Сердце моё споткнулось, но она мечтательно добавила:
- О Женьке Полищуке. Давай найдём его - прямо сейчас!..
Х І. Виола и Алексей. Москва
Воспитание, полученное человеком, закончено, достигло
своей цели, когда человек настолько созрел, что обладает
силой и волей самого себя образовывать в течение
дальнейшей жизни…
Адольф Дистервег
Старый Арбат, развёртка 2000-х. Он был хорош и раньше, и позже, этот по-старинному вымощенный уголок, куда не пускают транспорт, - но в тёплый, влажный октябрьский вечер кажется по-домашнему уютным, просто продолжением старой московской квартиры. Справа - подсвеченный фасад театра Вахтангова, где вновь играют баловни столицы, седые корифеи; слева - витрины антикварных и иных лавчонок, тихие, не слепящие глаза. В густеющей синеве, под гранёными архаичными фонарями поблёскивают россыпи занятных вещиц на открытых, ещё не свёрнутых лотках: медали и флаги, расписные яйца (размером от перепелиных до страусиных), статуэтки всех веков, майки с озорными надписями - пёстрая дребедень смутного времени, русского межсоциалистического шоу…
Виола (возле одного из лотков развинчивая матрёшку, изображающую президента страны). Забавная штука! Смотри-ка, тут все правители один в другом… а этот, самый маленький, кто?
Продавец (уже собиравшийся сворачивать торговлю, хмуро). Ленин.
Виола. Это Ленин?! В смысле, Владимир Ульянов? Ну, ну…
Продавец (едко). А вы его что, живым видели?
Виола. Видела недавно.
Продавец (вспомнив, в какие дни он живёт). А-а… ну, извините. Так это… брать будете? У меня электричка в Домодедово…
Алексей. Да, конечно, - простите, что задержали… (Лезет за бумажником.)
Несколько минут они идут молча, - ничем не отличающаяся от москвичей и приезжих, видная пара: высокий шатен с покрывающей щёки бородкой, в светлом плаще и мягкой шляпе, под руку с эффектной брюнеткой в плаще с блеском жучиных надкрыльев и ладных сапожках на тонком каблуке.
Виола. Зачем тебе эта матрёшка?
Алексей. Не знаю… на память. Может быть, я начну собирать сувениры из разных эпох. Настоящие, - не фантомы и не квантовый тираж…
Виола (усмехнувшись и крепче обхватив руку спутника). Честное слово, - тебе эти фантомы покоя не дают! Неужели ты ещё делишь всё в мире на "настоящее" и "ненастоящее"?
Алексей. Да, я знаю, это смешно с точки зрения вашей науки… Всё сущее, гранит или полярное сияние, человек или его голограмма, различается только плотностью элементарных вихрей мерности в единице объёма. Ионы калия и натрия, благодаря обмену которых я могу вообразить свою любимую (пронзительный взгляд в сторону Виолы), ничуть не менее материальны, чем атомы, составляющие её тело… Видишь, постиг кое-что! Нет, в фантомах меня тревожит вовсе не то.
Виола. А что же?
Алексей. Помнишь, ты мне рассказывала… о, так сказать, посмертных видениях каждого воскрешаемого? Ну, насчёт "каждому по вере его"… Так у меня к тебе прямой вопрос. С вашей и Сферы помощью, - тем, кто уже воскрес и живёт, призраки являются? Боги там, духи, демоны… героические прадеды?
Виола. На прямой вопрос - прямой ответ. Представителям традиционных культур - да, являются. Потому что для них наша реальность - это продолжение загробного царства, какой-нибудь там круг рая. Лепим среду, черпая образы из их воображения. Чтобы на первых порах вели себя правильно. А потом - сами научатся и поймут…
Алексей.Сами научатся? Ты уверена? А может быть, наоборот, - вообще не станут самостоятельными? Боги среди нас, - ну и чудненько, пойдём за ними, как израильтяне за столпом облачным… а своими мозгами ворочать - зачем?
Виола. То, что ты говоришь, могло бы быть так… если бы не одна подробность. Всё обучение как раз и направлено на то, чтобы люди начали мыслить и творить самостоятельно.
Алексей. А как же насчёт свободы действий?
Виола. В смысле?
Алексей. Ну, книга, монитор, видеокуб - как пособия для обучения - вещи небольшие и, так сказать, подвластные. К ним можно относиться по-разному, соглашаться, спорить, в конце концов - закрыть, выключить. А что делать с призраками, может быть, высотой до неба, громогласными, вздымающими ураганы и бури? Это что - не манипулирование, зомбирование… называй, как хочешь?
Виола (тихо). Как ты думаешь… из ста, примерно, миллиардов воскрешённых - сколько будет грамотных? Ну, просто умеющих читать?… Вот именно. Ноль целых хрен десятых. А как ты предлагаешь аварского лучника или там - виллана из империи Карла Великого учить пользоваться видеокубом? Причём, начинать привыкание дремучего мужика к нашему времени именно с этих навыков?… Хм, манипулирование! Ну и пусть. Мы не такие плохие люди, чтобы не доверить нам роль манипуляторов. Вынужденную роль. Временную. Понимаешь ты, что без неё не обойтись?! Как ты себе иначе представляешь пребывание всей этой неуправляемой массы в развёртках? Как тысячу лет сплошных боёв и кровавых выяснений отношений? А ты будешь спокойненько на это всё смотреть и ликвидировать трупы - или оживлять их, чтобы снова и снова выпускали друг другу кишки?… Есть альтернатива призракам? Что? Демократические выборы в Ахеменидской империи? Конкуренция партийных программ у охотников неолита? Проповедь терпимости к римлянам среди зилотов Палестины?… С другой стороны, никто не навязывает монархию швейцарским кантонам или двухпалатный парламент царству Маурьев… В общем, каждой эпохе, каждому народу - своё, органичное. И уже в этих рамках - воспитывать, готовить к самостоятельности…
Алексей. И вы, конечно, берёте это всё на себя.
Виола. Кто-то должен взять это на себя, Алёша. Кто-то, уверенный в своей чистоте, правоте, порядочности…
Алексей. Но в этих своих качествах был уверен, скажем… и доктор Геббельс. И насчёт "каждому - своё" тоже писали… сама знаешь, где. На каких воротах. Извини, Ви…
Виола. Извиняю. Всегда самыми лучшими словами пользовались в самых дурных целях… Вот скажи - ты, лично ты использовал бы власть, чтобы тешить тщеславие? Играл бы с людьми, как с живыми игрушками?
Алексей. Смешной вопрос. Знаешь же…
Виола. Правильно. Я о тебе это знаю. И ты обо мне это знаешь. И оба мы знаем это ещё о многих, многих людях. Имеет ли кто-нибудь право на власть? Безусловно. Тот, для кого она - служение. Только тот.
Алексей. Да, матушка, возразить тебе трудно. И всё-таки… ну, можно с полной откровенностью? Какое-то странное чувство у меня остаётся… заноза. Только идём, не люблю стоять… Понимаешь… ну, это, наверное, от предков, со времён всякой там тайной полиции, слежки, пси-контроля… Страшно, Виолочка! Боюсь вас, всемогущих. Бессмысленно, подсознательно, но… Как тени, стоите за всеми воскрешёнными и за каждым; решаете там между собой, рассчитываете, как на кого повлиять, как формировать чью душу; кого в рай, кого в ад, кому какие послать видения. Ей-Богу, иногда хочется, чтобы вы установили обычный человеческий режим… пусть жёсткий, с какими-нибудь миротворческими силами… но открытый, понятный!
Виола. А ты никогда не думал о том, что мы вообще воскрешаем человечество, можно сказать, принудительно? Тоже… не прибегая ко всеобщему голосованию среди усопших? И, между прочим, эволюция и история действовали ещё более жестокими методами, очень далёкими от либерализма! Ледники, засухи, землетрясения, пандемии… Природа, как самый настоящий тиран, загоняла наших предков в коридор обстоятельств, ни вправо тебе, ни влево… или подыхай, или развивайся, совершенствуйся!
Алексей. Но разве люди не хотели, больше всего на свете, именно освободиться, вырваться из этого коридора?! От засухи - проложим каналы, донимают болезни - сделаем лекарства…
Виола. Всё правильно. Хотели. А мешала им всякая мерзость в самих себе. Тоже, между прочим, природа, наследие предков… коридор, да ещё какой! Жадность ящера, похоть примата, эгоизм дикаря… Увы, мало кто понимал: настоящая несвобода - внутри! Кого было принято называть свободными? Да тех, кто рабски подчинялся каждому своему желанию: их считали "раскованными", им завидовали. Но ведь тогда образец свободы - зверь; биологическая машина, управляемая железами внутренней секреции! По их команде животное идёт на охоту или бежит совокупляться. Свобода? А я скажу - автомат с биохимической программой… Может ли быть рабство более полное?! Нет уж. Мы предлагаем воскрешаемым иное: абсолютную реализацию! Предельное выражение всего себя! Инстинктивного, интеллектуального, духовного… Ведь сознательный-то творец и свободнее, и счастливее "раскрепощённого" олуха: к радостям, доступным любому тупице со здоровым желудком и крепким членом, он добавляет пиршество духа, восторги ума. Просвещение и воспитание - вот путь к истинной свободе. Даже если он начинается с фантомов и проходит в очень узком коридоре, под очень строгим контролем…
Алексей. А если, всё-таки, кому-нибудь… ну, слишком тесным покажется ваш коридор, и смертельно захочется рвануться вбок? Проломить стенку - и посмотреть, что там?…
Виола. Пусть посмотрит, Алёша. Мы дадим ему такую возможность. Честное слово… И дадим возможность приползти назад.
Алексей. Ах, сурова ты, Вахтанговна! Всё-то у тебя продумано!
Виола. Было время подумать, дружок. Было.
Кирьянов ёжится, словно от холодного порыва ветра, вспомнив о возрасте своей спутницы. Но ветра нет - сырой вечер тёпел. Они снова задержались, встав на перекрёстке. Колёсные машины шуршат и пофыркивают, снуя перед ними; бисером сеется мелкий дождь, подсвеченный окнами и фарами, большой цветной рекламой SONY на противоположном доме.
Виола. Ну, куда теперь? Можем направо, на Новый Арбат, - там было неплохо в эти годы, весело. Вон ресторан "Арбат", завалимся… А? Или хочешь - прямо пойдём, к набережной, над рекой погуляем? Чего это ты загрустил, заговорила я тебя? Мне ещё когда мужчины говорили, что я слишком серьёзная…
Алексей. Я тебя люблю всякую. А загрустил оттого, что я не воскрешённый ребёнок и не пришлёт ко мне Сфера всамделишного Буратино…