– Я это… зеленой краски… к Пасхе, – сказал Драговозов. – А вы смету… ему, – он показал на Плахина.
Рычание опаринского джипа, побарывающего поярковское бездорожье, отец Герман уловил издалека. Насторожил ухо и Драговозов, ревниво относившийся к присутствию чужих джипов на своей территории. Вскоре показались две машины, а следом явился Гувыртовский, бледный и возбужденный, с толстой папкой в руках. Увидев отца Германа, он замахал ему было папкой, но оттуда, как пушечное ядро, выскочила толстая книга и пала в грязь. Гувыртовский вскрикнул, как от укуса, и бросился ее спасать, а тем временем отец Герман, окруженный такими колоссами, как Опарин и Драговозов, сделался для учителя недостижимым.
Опарин скользнул взором по Плахину, по колокольне, зевнул и рассеянно пожал руку Николаю Панкратовичу.
– Ваша дочь в состоянии говорить? – осведомился он.
Вместо Драговозова ответил отец Герман:
– Говорить особо нечего. Девочка собирала грибы и наткнулась на тело. Она убежала домой, рассказала отцу и объяснила, где это место. Господин Плахин сделал снимки.
Опарин раскрыл ладонь, и стопочка полароидных квадратиков выросла на ней словно бы сама собою. Затем Опарин коротко бросил:
– Хорошо!
И обернулся к своим сотрудникам – трем немолодым, щуплым с виду оперативникам и очень некрасивой худой женщине в сером комбинезоне с желтой нашивкой медицинской службы шекснинского муниципалитета.
Женщина смотрела на отца Германа с нескрываемым любопытством. Заметив это, он спросил:
– Мы не встречались?
– Возможно, – ответила она нелюбезно и отвернулась.
С оперативниками должен был ехать Плахин. Драговозов с Катей собирался домой.
Катя, все еще бледная, стараниями матушки выглядела теперь менее отрешенно. Зацепив взглядом плахинские снимки в руке Опарина, она вздрогнула, растопырила пальцы и помахала ими в воздухе с отвращением.
– Я к вам в церковь больше не приду! – выкрикнула вдруг Катя, обращаясь из-за отцовского плеча к отцу Герману. – Я этими пальцами больше никогда не буду креститься!
Отец Герман вздохнул. Драговозов молча утащил девочку в джип.
– А что такого с ее пальцами? – полюбопытствовала женщина-судмедэсперт.
Так получилось, что отвечать ей, кроме отца Германа, оказалось некому, вот он и ответил:
– Случайно прикоснулась к трупу.
– А! – сказала она, дернув угловатым плечом. – Я каждый день к чему-нибудь подобному прикасаюсь.
– Светлана Викторовна! – позвал ее Опарин. – Сейчас едем.
– Для девочки это потрясение, – сказал отец Герман вежливо. Ему не нравилась Светлана Викторовна.
– Потому что она размякла, – сказала медик. – Наговорили ей про вашего Боженьку, как он обо всех думает и заботится. Так всегда и бывает. Человек размякнет, а потом что-то случается – и он обнаруживает себя один на один с миром. И в этом мире – ну надо же! – нет никакого Бога. Только свиные рыла. Человек забывает о том, что нельзя расслабляться. А стоит расслабиться – тут же по башке ему хрясь!
Светлана Викторовна сжала губы, и на ее лице отпечатался привычный узор морщин. Теперь отец Герман вспомнил ее. Они действительно встречались – и не раз. Оба были тогда существенно моложе. Но даже и тогда ни у кого в отделе не поворачивался язык назвать молодую сотрудницу "Светочкой". И было как-то слишком ясно, что вышеупомянутое хрясь по башке расслабившийся мог схлопотать от самой Светланы Викторовны. А уж ей жизнь их надавала столько, что на всех хватит.
Труповозка уже завелась и выпускала в атмосферу жиденькие пуки.
– Светлана Викторовна! – еще раз окликнул Опарин.
– Можно на время поддаться приятной иллюзии, – сказала отцу Герману женщина-судмедэксперт. – И даже покрасить по случаю куриное яйцо. А потом опять случается нечто, что ставит тебя перед реальностью.
– Вы считаете меня дезертиром, – утвердительно заметил отец Герман.
– Конечно. Причем – опасным дезертиром. Вы не тому учите. Нет никакого добренького Исусеньки.
– Тут вы совершенно правы, – сказал отец Герман, направляясь к опаринскому джипу. – Добренького Исусеньки не существует. И никогда не существовало. Это плод вашего больного воображения.
– Не женщина, а средство "Крот" для удаления ржавчины, – обратился к отцу Герману один из немолодых оперативников, уже поместившихся в недрищах бездонного джипа. – Но дело знает.
– А это главное? – спросил его отец Герман.
– Ну… – неопределенно протянул оперативник.
Поехали в лес, преодолевая корни и упавшие поперек дороги тонкие березки, поваленные недавним большим ветром. Плахин, сидя рядом с Опариным, показывал, где свернуть. Труповозка раздраженно тарахтела следом.
Лес становился прозрачным. От пестроты листьев, покрывавших землю, рябило в глазах. Машины оставили на дороге и углубились в чащу следом за Плахиным. Тишина обступила сразу, едва заглохли моторы, – как будто плотной ватой забило уши. И, торопясь уничтожить это непривычное состояние, люди немедленно закурили и громко заговорили между собой. Отец Герман, ступавший последним, услышал, как безрадостно хохочет Опарин. Потом все разом замолчали, и отец Герман понял – пришли.
Тело, наполовину заваленное недавно опавшими листьями, было отторгнуто землей, и действительно казалось, что прикосновение к нему оскверняет. Кто-то еще давно, убивая, искормсал его острым ножом, превратил рот в щель, увеличил глазные орбиты, срезал нос, отсек уши. Потом постарались лисицы. Светлана Викторовна оттолкнула Опарина и, натягивая перчатки, наклонилась над трупом.
– У вас фотоаппарат с собой? – спросил Опарин Плахина. – Сделайте еще снимки. Нет, лучше я.
Опарин отобрал у секретаря полароид. Плахин покорно отдал. Сел чуть в стороне на бревно. Отец Герман подошел к нему.
– А где старые фотографии? – спросил он.
– Утренние? Вот.
Отец Герман бросил на них взгляд и подскочил к телу.
– Его трогали?
Опарин сделал несколько снимков, выглянул из-за аппарата и вопросил:
– Что?
Светлана Викторовна выпрямилась.
– Да, к телу прикасались совсем недавно. Видимо, пытались оттащить в другое место, – проговорила она неприязненно, избегая смотреть на отца Германа. – Вот здесь и здесь видно, что его тянули за одежду. Видите?
Опарин полыхнул вспышкой. На плечах трупа одежда была немного сбита.
– Почему он не завернул тело в мешок? Зачем ему вообще понадобилось его переносить? – недоумевал Плахин.
Светлана Викторовна устремила на него холодный взгляд:
– Он хотел выставить вас ослом, господин Плахин. Привели бы нас на это место, а здесь пусто.
– Глупо, – пробормотал Плахин. – Снимки ведь остались…
– Он не видел, как вы фотографируете, – сказал отец Герман. – Он видел только Катю. А закончить не успел потому, что мы его спугнули.
Однако никаких следов возле тела не нашли. Все скрыл густой лиственный ковер. Опарин извел в полароиде кассету, вернул аппарат секретарю Плахину, и тот уединился с одним из оперативников – записывать показания.
Отец Герман кружил вокруг. Светлана Викторовна поверяла диктофончику отрывистые замечания, пока тело перекладывали на носилки. Опарин, сидя на бревне в сторонке, курил, густо испуская дым. Лес постепенно погружался в серенькие сумерки, слабо подсвеченные желтизной листьев.
Наконец караван тронулся в обратный путь. Отец Герман расстался с Опариным неподалеку от въезда на шоссе и домой пошел пешком.
Убийство Ольги Пестровой почему-то не удовлетворило маньяка. Он искал еще кого-то. Ему настолько важно убить – и убить правильно, что он теряет осмотрительность. Он готов покуситься на дочь Драговозова. Он пытается, рискуя всем, перепрятать труп и представить рассказ Кати как плод подростковой фантазии. Он рядом и очень беспокоится.
Осенняя ночь, благоуханная и тихая, шла по миру своими путями. И мысли отца Германа дребезжали в ней, внося неприятный диссонанс.
В садике его караулил учитель Гувыртовский. Иван Петрович совершенно озяб и громко стучал зубами.
– Что с вами? – изумился отец Герман. – Почему вы сидите здесь?
– М-матушка погасила огни… – вытряс из себя Гувыртовский и встал. – Не посмел будить…
От долгого сидения на маленькой садовой скамеечке, куда матушка обычно ставила лейку, он одеревенел и не мог как следует разогнуться, а от холода его колотило.
– Иван Петрович! – укоризненно воскликнул отец Герман, растирая ему спину ладонью. Пиджак при этом ползал, костлявые лопатки впивались в руку. – Немедленно в дом!
– Материалы… – вымолвил Гувыртовский. – Я докажу…
– Где ваши материалы? Давайте!
Папка словно прикипела к неразгибающимся пальцам учителя. Отец Герман забрал ее и потащил Гувыртовского за собой в дом. Они поставили чайник. Гувыртовский, завернутый в матушкину кофту и плед, начал согреваться и погружаться в сон, но отец Герман сварил ему кофе и подсунул папку.
– Рассказывайте! – потребовал он, надеясь завершить беседу хотя бы до полуночи.
Гувыртовский проглотил кофе, выпучил глаза и крякнул, как от водки. Когда он взялся за папку, его пальцы все еще дрожали, поэтому вместо того, чтобы развязать тесемки, Гувыртовский затянул их намертво и в конце концов вообще вырвал из картона. На вязаную кружевную скатерть, под круглый свет лампы вывалились пожелтевшие газетные вырезки, несколько потертых ксерокопий с журнальных публикаций и книга. Отец Герман разглядел уже знакомые заголовки: "Пришельцы среди нас?", "Космические собратья", "Послания с других планет", "Другого мира письмена".
– Это так, это попутно, – бормотал Гувыртовский, лихорадочно вороша бумаги. – Главное – здесь.
Он подтолкнул книгу к отцу Герману.
– Иллюстрации посмотрите. Уникальные фото! На вклейках смотрите, на вклейках!
Он навалился на стол грудью и впился глазами в отца Германа, жадно следя за малейшими изменениями его лица, пока тот листал книгу.
Труд носил заглавие, "Тысячелетний опыт контакта. Попытка итогов" и принадлежал, если верить обложке, перу выдающегося американского исследователя феномена НЛО (UFO) Стивена Кармайкла, университет Калифорнии. Доктор Кармайкл добросовестно изложил широко– и малоизвестные случаи контактов, процитировал рассказы очевидцев ("Я приняла снотворное и крепко заснула, но около трех ночи меня разбудил ослепительный зеленоватый свет…") и привел зарисовки и снимки. Рисунки принадлежали преимущественно карандашу провинциальных шерифов, которым смятенные домохозяйки пытались описать внешность похитителей; снимки – журналистам провинциальных газет и соседям-фермерам, которые случайно оказались поблизости ("Я фотографировал день рождения дочери, когда ослепительный зеленый свет, окутавший дом миссис Хант, привлек мое внимание…"). Все это было однообразно и по-американски дотошно.
Снимки не производили особого впечатления. По большей части они представляли собой безрадостный степной пейзаж с мутным белесым пятном в небе. Пятна были иногда круглые, иногда эллипсовидные, а порой бесформенные ("со щупальцами"). Доктор Кармайкл был убежден в том, что это – посадочные модули инопланетных кораблей, находящихся на орбите.
Зарисовки, напротив, заслуживали, по мнению отца Германа, самого пристального внимания. Лица инопланетян, согласно описанию очевидцев, были гуманоидного типа, с неестественно большими глазами, очень маленьким носом (или вообще без носа), узким ртом без губ. И без ушей. По сравнению с туловищем головы были чрезмерно велики. Доктор Кармайкл полагал, что эти увеличенные черепные коробки несли в себе очень большой и хорошо развитый мозг.
– Ну? – спросил Гувыртовский, впиваясь в отца Германа взглядом. – Что скажете? Это послание! Факт!
– Характер увечий в определенной мере совпадает, – согласился отец Герман. – Но вот о чем это говорит – другой вопрос.
Глаза Гувыртовского светились в полумраке, будто фосфорные.
– Мы живем в исторический момент! – шептал он. – Контакт с инопланетным разумом! Однозначно!
– А вам, Иван Петрович, нравится такой контакт? Зарезанные девушки, изуродованные, брошенные в лесу… нравится? Вы хотели бы общаться с существами, которые делают это?
– Ну… общаются же люди с волками… с медведями… – не растерялся Гувыртовский.
– Ни один зверь не охотится специально на человека, – сказал отец Герман. – И, если уж на то пошло, человек сам виноват.
– В чем? – вцепился Гувыртовский. – В чем, например, виноваты Красная Шапочка и ее бабушка, съеденные волком?
– Вам действительно нужен ответ? Нет ничего проще. Грехопадение Адама повлекло за собой падение всей остальной твари. Адам – царь природы и отвечает за своих подданных. Это как война. Развязывают правители, а сражаются подданные.
– То есть, вы хотите сказать, что в раю, до скандала с яблоком, не было хищников?
– Вы не читали Библию, Гувыртовский. Двойку вам в журнал, – сказал отец Герман. – Поедание одних зверей другими началось уже вне рая. И виноват в этом человек. Красная Шапочка – такой же носитель первородного греха, как и ее бабушка.
– Скажите, отец Герман, – ушел от темы обиженный Гувыртовский, – вы в состоянии поверить в инопланетян?
– Не в бесов, которые валяют дурака, насылая все эти шары и эллипсы, а в реальных гуманоидов с других планет?
– Да, – алчно сказал Гувыртовский. – Способны?
– Нет.
– Ну а если?.. Ну вот представим себе…
Отец Герман немного подумал и сказал:
– Если инопланетяне действительно существуют, то они должны быть похожими на нас. Не так, как эти уродцы без губ и носа, – он кивнул на книгу. – Они не должны вообще вызывать у нас отторжения на физиологическом уровне.
– То есть, должны быть возможны смешанные браки?
– Вы совершенно правы. Внешне они должны отличаться от нас не больше, чем негр или азиат от белого. А эти зеленые гомункулусы… это что-то невозможное.
– Ну а как быть с пигмеями? Они тоже маленькие, – не сдавался Гувыртовский.
– Я высказал вам свое мнение, – ответил отец Герман. – Мне кажется, что пигмеи вырождаются. Если уж на то пошло, то некоторые поярковцы, если отвлечься от цвета кожи, куда ближе к пигмеям, нежели к идеалу Аполлона Бельведерского. Это не меняет сути моего ответа. Человек создан по образу и подобию Бога, сразу готовым, без эволюции из обезьяны. Различные условия жизни, разная степень удаленности от рая изменили какие-то внешние признаки людей, но не создали разных видов. Межрасовые браки все плодовиты. И если существует разумная жизнь на других планетах, то браки с инопланетянами тоже неизбежно будут плодовитыми.
– Откуда вы знаете, что это невозможно с головастыми гуманоидами? – осведомился Гувыртовский.
– А дети где? – парировал отец Герман. – Насилие, даже добровольное совокупление с ними описано, но где потомство?
– Детей выкрадывали! Инопланетяне забирали! Здесь описано!
– В большинстве случаев я склонен к сугубому материализму, Иван Петрович, – сказал отец Герман. – Этих детей никто не видел, кроме их матерей, которые пребывали в состоянии острого психоза и все воспринимали как в тумане.
Гувыртовский заскрипел зубами и в волнении начал скрести ногтями по скатерти.
Дверь скрипнула – вошла Анна Владимировна в длинной сорочке и платке с кистями на плечах.
– Что это вы тут, полуночники? – заговорила она сонно. – Пирожки с капустой остались, что же не взяли? Не нашли?
Гувыртовский вскочил, в последний момент поймав опрокидывающийся стул, и забормотал извинения.
– Иван Петрович уже уходит, – сказал отец Герман. – Мы с ним завтра договорим. Я тут подумаю кое над чем.
Матушка впотьмах отыскала пирожки и завернула пару в пергаментную бумагу. Осчастливленный ими Гувыртовский удалился, а отец Герман, клятвенно заверив Анну Владимировну, что сейчас идет спать, полночи просидел над книгой доктора Кармайкла.
Его, как и Опарина, мучило ощущение близости разгадки. Нудный труд калифорнийского профессора был создан в конце XXI века, в пору очередного бума, когда Америка погрузилась в дразнящий ужас инопланетного сексуального насилия. До России вал докатился спустя тридцать лет. Тогда же, видимо, был сделан перевод бестселлера 2095 года "Тысячелетний опыт контакта".
"При слове "инопланетяне" многие из нас мысленно пожимают плечами, привыкнув в силу воспитания и предрассудков в обстановке неверия и обскурантизма, отбрасывающими в сторону любую новую, противоречащую привычному укладу, гипотезу…" – так начиналось обращение к читателю.
Стиль текста навел отца Германа на неожиданную мысль. Он перевернул книгу и посмотрел выходные данные. Издательство называлось "Шар запредельного", юридический адрес – город Вологда, ул.Генерала Ратманова, 6. В Вологде не было такой улицы. И генерала такого в российской истории тоже никогда не было.
Из этого следовало, что книгу на свой страх и риск состряпали какие-то энтузиасты. Вероятно, местные – вологодские или даже шекснинские. Вряд ли они сочинили ее сами – стиль даже не говорил, а вопиял о переводе.
Нужно будет спросить Гувыртовского о том, где он купил ее. И когда.
Тираж указан не был – вряд ли большой, но явно больше одного экземпляра. Интересно, у кого еще есть такая. Если только она не отыщется в здешней библиотеке.
Отец Герман погасил лампу, посидел немного в темноте и пошел спать.
Следующий день начался для отца Германа, как всегда, рано утром. После плохо проведенной ночи он выпил много кофе, и теперь у него неприятно бухало сердце, как будто помещенное не в груди, а среди пустоты большого полкового барабана.
Отец Герман услал матушку в "стекляшку" за продуктами, а сам вытащил из тайника страшные опаринские снимки, добавил к ним один из вчерашних, разложил на столе при солнечном свете. Открыл книгу Гувыртовского. Предположение Ивана Петровича, при всем его кажущемся неправдоподобии, обладало глубинной логикой. Жаль только, что отцу Герману ни в малой степени не было свойственно безумие Гувыртовского. Вспомнилась вдруг учительница математики, маленькая, злая, как оса, и очень глупая. "Л-логика! – с наслаждением говорила она, сильно налегая на букву "л". – Л-логика, дети!" Но это заклинание не помогало ни ей, ни томящимся ученикам.
Итак, будем мыслить логически. Предположим, в поярковской библиотеке имеется экземпляр этой книги. Естественно, ее брали почитать – хотя бы в те месяцы, что она провела на стенде "Новинки". Это ничего еще не доказывает. И все-таки стоит туда наведаться.
Отец Герман вышел из дома, по-хозяйски оглядел грустный, мокрый после ночи садик и голубенькое небо над ним. Хорошо бы такой день провести в созерцании, в чтении.
На дороге показался велосипедист. Он спешил и старался, неумело вертя педали и дергая рулем. Затем перед ним неожиданно выросла старая береза в три обхвата. Ее толстая, как доспех, береста несла на себе инициалы многих поколений поярковцев. Велосипедист вскрикнул, выпустил руль и повалился боком на дорогу.
Приблизившись, отец Герман увидел Боречку Манушкина. Боречка хватал воздух ртом, как двоякодышащая рыба, и молча моргал из-под велосипеда.
– Цел? – осведомился отец Герман.
– А? – сказал Боречка и пошевелился.
Отец Герман взял велосипед, и они вместе пошли по дороге к вытоптанному пятачку, куда иногда прибывала галантерейная автолавка из Шексны, – там имелась скамеечка.
– Торопился до начала рабочего дня, – объяснил Боречка свое появление с велосипедом.
– Зачем такая срочность?