Прискакав домой и выслушав слезливые объяснения супруги, дун Абрахам поднялся наверх, нетерпеливо постучал. Хайме не отпер, не ответил. Трясущейся рукой дун Абрахам извлек из кармана запасной ключ, отворил дверь, шагнул в комнату.
Хайме, как был, в грязных сапогах и простом, без шитья, кафтане, лежал на диване, лицом к стене.
- Что с тобой? - дун Абрахам встревоженно склонился над сыном, потряс его за плечо. - Хайме, сынок!..
- Оставьте меня, отец, - тихо проговорил Хайме.
От спокойного голоса сына дуну Абрахаму немного полегчало.
- Ну–ка, отвечай, - сказал он. - Что у тебя украли?
- Портуланы украли. И компассо.
Дун Абрахам нахмурился, услышав это. Сопоставил кражу с давешним поспешным бегством дуна Альвареша и понял, что хитросплетенная дворцовая интрига направлена не только против него, дуна Абрахама, но и против Хайме, сына и наследника.
- Мать говорит, что в доме никого не было из чужих, кроме твоего нового дружка, герцогского племянника. Выходит, он и украл, а?
- Не знаю.
- Не знаешь? - У дуна Абрахама закипело раздражение. - Что же ты, так и будешь валяться на диване? Отвечай!
Хайме нехотя повернулся, лег на спину, закинув руку за голову.
- А что мне делать, если… если все против меня? - ответил он вяло. - Пропади все пропадом. В конце концов я не…
- Встань! - рявкнул дун Абрахам, в гневе выкатывая глаза из орбит. - Встань, когда говоришь с отцом, щенок! - И выкрикивал прямо в побледневшее лицо сына: - Тебе в рожу наплевали, обгадили с головы до ног, а ты валяешься на диване? Не знаешь, где найти своего подлого дружка? Отважный мореход…
И дун Абрахам добавил такое страшное ругательство, каких Хайме не слышал даже в портовой таверне. Да и в благообразном отцовском лице проступило некое не знакомое Хайме выражение.
Ругань будто подхлестнула Хайме. На ходу засовывая шпагу в гнездо портупеи, он сбежал вниз, во двор. Вскочил на коня, пулей вылетел за ворота.
Дун Абрахам устало опустился в кресло. Взгляд его остановился на выдвинутом потайном ящике, из которого торчал взломанный замок."Плохо, совсем плохо", - подумал он. Не раз и не два приходилось ему, дуну Абрахаму, отбивать удары придворных интриг. Но на этот раз… ох, чует сердце, на этот раз не сдобровать…не сдобровать… Нет житья ему, дуну Абрахаму. Занозой в глазу торчит он у этих кичливых фидальго, которым отродясь неведомо, что такое борьба за существование. Он устал. Устал от бесконечной борьбы, от интриг, от королевских капризов.
И опять, опять, помимо воли, встал перед мысленным взором огромный океанский простор, изрытый волнами. Палуба, ходящая под ногами, изодранные штормами паруса…
Прочь! Ничего ему не надо - только уберечь семью от беды. Он еще не сдался, он поборется, да, да, сеньоры, у него еще хватит сил! Только вот не натворил бы Хайме, этот неопытный мальчик, какой–нибудь непоправимой беды…Ох, напрасно не сдержал он, дун Абрахам, своего гнева.
Догнать мальчика, остановить, пока не поздно…
Дернув себя за бородку, поднялся, вышел скорым шагом из комнаты. Навстречу поднималась по скрипучим ступенькам заплаканная, ничего не понимающая супруга. Сбивчиво, глотая слова, сообщила: только что прискакал за дуном Абрахамом королевский гонец. Его величество срочно требует его к себе.
И тогда вполне понятно стало дуну Абрахаму, что судьба его решится нынче вечером. Смятенье поборов усильем воли, поспешил к себе в подвал он, где так долго занимался тайным делом. "Ну, Басильо, наступило время, - молвил. - Или будем на коне мы, иль падем сегодня ночью". И, отдав распоряженья, во дворец поехал. Следом двое слуг везли поклажу. Охо–хо… Всю жизнь он бился, создавал благополучье, а теперь все может рухнуть…Что–то будет, что–то будет?… Только б Хайме не наделал всяких бед непоправимых. Пусть бы лучше он уехал. Да, уж лучше бы ушел он, как хотел, в морские дали, на просторы океана…
12
Хайме осадил коня у ворот приземистого дома. Застучал колотушкой. Долго пришлось стучать, пока не вышел старик–привратник.
- Кто там? - спросил дребезжащим голосом.
- Я, виконт до Заборра! Протри глаза, старик, не узнаешь, что ли? Живо открывай!
- Никого нет дома, сеньор.
- А где он? Ну, говори толком, где дун Дьего?
- Не знаю, сеньор. - Привратник почесал под мышкой. - С утра уехал дун Дьего. Нету его, сеньор…
Хайме, бормоча проклятия, ударил ногой по решетке. Тронул коня.
Где же может быть дорогой друг? Дорогой друг…
Злая усмешка появилась и угасла на его лице. Да нет, наваждение какое–то… Не способен благородный фидальго на такую подлость. Он разыщет дуна Дьего, и тот рассеет сомнения.
Но никто из домашних не мог совершить кражи, а из чужих был в доме только дун Дьего…
Тут Хайме заметил, что проезжает мимо мрачного здания с угловой башней - торгового дома Падильо и Кучильо. На этот раз не пришлось долго ждать, пока откроют ворота. Толстяк Кучильо принял Хайме в кабинете с узкими полукруглыми окнами. Указал на покойное кресло у полыхающей печи, сам сел напротив, добродушный, в длинном теплом халате. Спросил, перекидывая костяшки огромных четок:
- Не угодно ли вина, виконт?
- Нет. Впрочем, давайте.
Хайме вытянул кубок до дна, закашлялся.
- Что–нибудь случилось, виконт?
- Да, сеньор, случилось.
И он рассказал купцу о странном повелении командоро–навигаро прекратить погрузку. Кучильо покачал лысой головой, но Хайме не заметил на его лице особого удивления.
- Право, не знаю, что вас так обеспокоило, виконт. Погрузка не делается в один день.
- Пусть так. Но что вы скажете, сеньор, если одновременно с прекращением погрузки у корабельного астронома выкрадывают портуланы?
Теперь Кучильо, похоже, удивился.
- У вас украли портуланы?
- Да. - Хайме вскочил, прошелся по комнате, звякая шпорами. - Но не в этом дело… Я помню наизусть каждый штрих на портуланах. Нам пытаются помешать, сеньор, - вот что меня тревожит…
Купец нагнулся, неторопливо поворочал кочергой поленья в печи. Посыпались искры. Кучильо откинулся на спинку кресла, благодушно посмотрел на юного собеседника.
- Сядьте, виконт, прошу вас. Скажите откровенно: вы уверены, что достигнете Островов пряностей?
- Уверен. - Хайме остановился, пристально посмотрел на купца. - Похоже, сеньор, что вы потеряли интерес к экспедиции.
Кучильо улыбнулся - так взрослые улыбаются неразумным словам ребенка.
- Мы с сеньором Падильо не можем потерять интереса. Не забудьте, что мы несем половину всех расходов. - Он заметил презрительную мину Хайме. С лица Кучильо сбежала улыбка, голос стал суше: - Люди живут на грешной земле, виконт, а жизнь очень дорога. Никто не хочет выбрасывать деньги. И уж если вкладывать их в дело, то, согласитесь, человек вправе знать, принесет ли дело прибыль. Иначе - нет смысла, виконт. Нет смысла.
И он стал перебирать четки с видом человека, высказавшегося до конца.
Хайме стоял, понурившись.
- Прибыль значит, - сказал он тусклым голосом. - Вы, сеньор, вместе с вашим тестем, или кем вы там приходитесь… вы просто испугались. Решили выйти из игры.
Рыхлое лицо Кучильо приняло скорбное выражение.
- Виконт, - сказал он со сдержанным достоинством, - я действительно прихожусь зятем сеньору Падильо. А сеньор Падильо умел рисковать еще тогда, когда вас не было на свете. В торговом деле не обходишься без риска, потому–то мы, сеньор Падильо и я, согласились взять на себя снаряжение вашей экспедиции. Однако, скажу вам прямо, виконт, существуют серьезные сомнения в успехе экспедиции. Вы спрашиваете, испугались ли мы? Отвечаю: нет. Но, рискуя, мы не должны забывать об осторожности. Посудите сами: что было бы, если б люди перестали сообразовывать поступки с благоразумием? Страшно подумать, виконт…
С ощущением уходящей из–под ног почвы Хайме погнал коня по темнеющим улицам к реке. В лицо бил сырой зимний ветер.
Все сидят по домам, жмутся к теплым печкам. Все, кроме бездомных оборванцев, да и те греются у костров на набережной. Один он, Хайме, мечется по городу, неприкаянная душа…
Вдруг - толчком в сердце: Белладолинда. Вот кто всего нужнее сейчас. Быстрее к ней!
К счастью, отворил не надутый лакей дуна Альвареша, затянутый в тесную ливрею, а молоденькая служанка Белладолинды.
- Ох, дун Хайме! - тихонько проговорила она и отступила в глубь темноватой прихожей, кутаясь в шаль.
Хайме шагнул за ней, приподнял двумя пальцами подбородок служанки.
- Здравствуй, Кармела. Проведи–ка меня быстренько к донселле.
Два больших черных глаза испуганно уставились на него.
- Донселлы нет дома, - зашептала служанка. - Никого нет дома, дун Хайме.
Сговорились все, что ли? - тоскливо подумал он.
- Где же она?
- Ох, дун Хайме… Уж не знаю, что стряслось, только хозяин сегодня кричал на донселлу… "Чтоб его ноги не было здесь…" Вашей, значит, сеньор…
- Вот как? Это почему же?
- Не знаю, сеньор. Уж она плакала, плакала… Вы лучше уйдите, дун Хайме, а то увидит кто–нибудь, будет мне…
- Где донселла? - спросил он мрачно.
- Так я же сказала, к герцогу Серредина-Буда все уехали, бал у него сегодня…
Медленно разъезжал Хайме вдоль ограды герцогского дома. Ворота ему, незванному, конечно, не откроют. Ограда высока - не перепрыгнуть. Как же пробраться в дом?
Хайме озяб. Уехать? Нет, он непременно должен повидаться с Белладолиндой. Она ему нужна. Только она.
Три темные фигуры показались на улице. Подошли к воротам герцогского дома, один взялся за колотушку.
- Погоди, приятель. - Хайме спрыгнул с коня.
- Благородный сеньор, не трогайте нас, мы всего лишь бедные музыканты…
- Музыканты? - Хайме всмотрелся в лицо, заросшее черным волосом. - Ага, старый знакомый… Покажи–ка мне тексты серенад, дружок.
Теперь музыкант всмотрелся. В путанице волос открылась белозубая щель.
- Хе–хе–хе. Тексты… Если вашей милости нужна серенада, то сегодня, к сожалению…
- Послушай. - Хайме вдруг осенило. - Вас позвали играть у герцога?
- Да ваша милость.
- Так вот. Одному из твоих приятелей придется подождать тут. Давай–ка свой плащ и гитару, - сказал Хайме второму музыканту и сунул ему монету. - Потом получишь еще. Держи коня…
В ожидании короля гости герцога Серредина-Буда прохаживались по залам, пили оранжад. Мужчины играли в кости, обменивались придворными и иными новостями. На возвышении, за балюстрадой, дамы шептались о своих делах, обмахивались веерами.
Голубой кафтан герцога выглядел эффектно рядом с черной сутаной великого инквизитора.
- Его величество подготовлен, монсеньор, - говорил герцог. - Я не предвижу неожиданностей.
- Хвала всевышнему, - разжал губы великий инквизитор.
- Но при всем том я хотел бы заметить, что промедление…
- Он будет взят этой ночью, - сказал великий инквизитор.
На лице герцога появилась светская улыбка.
- Я убежден, что изобличение столь опасного еретика будет с искренней радостью встречено всеми добрыми католиками. Дун Дьего! - окликнул герцог молодого статного дворянина с закрученными усиками. Тот подошел с поклоном. - Разрешите, монсеньор, представить моего племянника, маркиза до Барракудо‑и - Буда. Это он дал нам весьма важные свидетельства, которые решающим образом…
- Знаю, - Великий инквизитор протянул молодому человеку вяло опущенную бледную кисть. - Благодарю вас, сын мой.
Дун Дьего почтительно приложился к его руке усами и губами.
Да, он, дун Дьего, неплохо справился с поручением дяди, а заодно и выполнил долг истинного христианина. Теперь он получит, как обещал дядюшка, замок Косто-Буда, это недурное поместье на юге, и поправит свои дела. Хватит ему ютиться в ветхом доме предков, который вот–вот развалиться. Теперь его дела пойдут на лад.
И, расправив грудь, дун Дьего неторопливо пошел вдоль возвышения, на котором сидели дамы. Он поклонился донселле Белладолинде, которой недавно его представил дун Хайме, дорогой друг. Завел с ней галантный разговор.
Донселла сидела, напряженно выпрямившись. Но дун Дьего был хорошо воспитан, речь его текла непринужденно, любезности были приятны донселле. И она заулыбалась. Ее карие глазки все чаще взглядывали из–за веера на дуна Дьего, и отвечала она на его вежливые вопросы все менее односложно.
На том же возвышении, поодаль, сидели, склонясь над гитарами, три музыканта. Их недавно туда провели, и они усердно щипали струны. Вот они запели романсеро о славном рыцаре Риальто. Смертельно раненный, он приполз, чтобы умереть у ног своей дамы, - и когда музыканты дошли до этого места, Белладолинде показалось, что один из них фальшивит. Она оглянулась. Двое сидели вполоборота к ней, а третий из–за плеча товарища в упор смотрел на нее, Белладолинду. Она видела только его глаза, затененные низко надвинутой шляпой. Пожав плечиком, отвернулась.
Герцог пригласил гостей в зал для игры в серсо.
- Не угодно ли сыграть, прекрасная донселла? - сказал дун Дьего, осторожно касаясь ее руки, лежащей на балюстраде. - Я слышал, вы играете искусно и грациозно.
- Ах, что вы, сеньор!
Белладолинда посмотрела на отца с матерью. Они вслед за другими гостями направлялись в зал для игры в серсо, и дун Альвареш одобрительно кивнул дочери. Белладолинда поднялась. Она сама не знала, что заставило ее еще раз оглянуться на того музыканта, - должно быть, его упорный взгляд причинял смутное беспокойство…
Она тихонько ахнула, прикрыла лицо веером.
- Нет, ничего… - сказала она встревожившемуся дуну Дьего. - Вы идите, сеньор, я скоро приду… Мне надо… немножко привести себя в порядок.
Теперь на возвышении остались только музыканты и она, Белладолинда. Зал тоже опустел, лишь в дальнем углу несколько фидальго играли в кости.
Хайме мигом подскочил к девушке.
- Что это значит? - Она с ужасом посмотрела на его рваный плащ, на гитару, на заляпанные грязью сапоги.
- Я должен был повидать вас, - заговорил Хайме быстрым горячим шепотом. - Не знаю, что происходит, но…Белладолинда! - Он схватил ее за руку. - Одна вы у меня остались.
- Ах, дун Хайме… - Она потянула руку, но он не отпустил. - Нас могут увидеть.
- Слушай! Одно только слово. Скажи, что любишь…дно только слово, любимая, единственная!
Белладолинда была испугана, у нее кружилась голова. Хайме отбросил гитару, жалобно звякнули струны. Притянул к себе девушку, впился в губы жарким поцелуем.
Перестаньте, увидят… - Она отвернула голову, уперлась пальчиками ему в грудь.
- Одно слово! - требовал он.
- Пустите! - Она оттолкнула Хайме. - Как вы смеете, сеньор! Что я вам - служанка? И верно говорят, что вы… - Она не договорила, заплакала.
- Продолжайте, донселла. - Глаза у Хайме погасли. - Кто я?
Музыкант дернул его за плащ:
- Сюда идут, сеньор.
Быстрые шаги.
Хайме повел взглядом. Увидел черные закрученные усики на высокомерном лице. Услышал насмешливый голос:
- А, дорогой друг! Вам идет шутовской наряд-…Дун Дьего заботливо обратился к Белладолинде: - Прекрасная донселла, что с вами? Уж не обидел ли вас этот… кухонный виконт?
Хайме сорвал с себя плащ, перемахнул через балюстраду, стал против дуна Дьего. Теперь ему было все равно.
- Сеньоры! - крикнул он. - Эй, сеньоры, приглашаю вас в свидетели.
Фидальго, игравшие в дальнем углу зала, побросали кости и направились к балюстраде.
- Этот человек оскорбил меня, - сказал Хайме звенящим голосом. - Он назвал меня кухонным виконтом. В свою очередь заявляю: он подлый вор. Да, вор! - выкрикнул он в бледное лицо дуна Дьего.
На какой–то миг пронеслось в голове: сейчас дун Дьего рассмеется…господь с вами, скажет он, что за нелепость…
- Крикливый смутьян! - сказал сквозь зубы дун Дьего. - Твои пергаменты теперь в надежных руках. Не удастся тебе совершить измену, хамское отродье!
- Вы слышали, сеньоры?!
- Слышали, - проворчал пожилой фидальго. - Какого черта? Деритесь!
Хайме выхватил шпагу, стал в позицию.
Клинки скрестились со звоном. Белладолинда завизжала на весь зал. Из соседнего зала повалили гости, мелькнул голубой кафтан герцога.
Дун Дьего дрался на итальянский манер, не давая клинкам разъединиться. Хайме сразу почувствовал твердую и опытную руку. Дун Дьего не давал ему высвободить клинок, точно следовал всем его движениям, ожидая, что Хайме не выдержит, рванется, раскроется. Тяжко дыша, стояли они друг против друга, клинок скользил по клинку. Хайме чувствовал, что еще немного и он не выдержит дьявольского напряжения.
Резким движением он отбросил шпагу противника, отскочил назад. В тот же миг дун Дьего, припав на колено, сделал выпад. Хайме увернулся в полуповороте, но кончик шпаги, скользнув, прожег ему грудь. Тут же Хайме парировал следующий удар. Дун Дьего теснил его к балюстраде. Теперь пошло в открытую. Удар, отбив. Удар, отбив. И тогда Хайме применил прием, которому научил его один парижский бретер. Ложный выпад вправо, одновременно - поворот кисти. Если дун Дьего успеет отбить - все пропало… Не успел. Всем корпусом вперед! Шпага Хайме вонзилась в горло противника. Дун Дьего захрипел, вскинул руки к горлу, рухнул навзничь.
Герцог устремил на Хайме взор тяжелый, леденящий. Благородные фидальго, как стена, вокруг стояли в выжидательном молчанье. Так с минуту продолжалось; вдруг средь тяжкого молчанья троекратный стук раздался. На пороге появился королевский анонсьеро. Возгласил: "Его величество властитель кастеллонский, ужас мавров, радость верных, Аурициа Премудрый соизволил осчастливить этот дом. Король у входа!" Все почтительно склонились перед радостною вестью. Только Хайме, задыхаясь, прислонился к балюстраде и тоскливо озирался на придворных, что стеною загораживали выход - выход из палат угрюмых, из сетей интриг и сплетен, лютой злобы и коварства - на просторы океана.
13
Дун Абрахам вошел в королевскую трапезную и застыл у дверей.
Король сидел, запрокинув голову, в горле у него булькало. Вокруг толпились придворные. Лейб–медик держал в одной руке бутыль с зеленой жидкостью, в другой - полоскательную чашу. Министр двора был весь - сплошная скорбь и сострадание. Инфанты стояли рядом с отцом и спорили.
- Настойку из кассии! - говорила одна, топая ножкой.
- Нет, эликсир из масла и розмарина! - возражала вторая и тоже топала ножкой.
От сильных булькающих звуков колебалось пламя свечей на столе. Наконец король выплюнул полоскание в чашу, подставленную лейб–медиком, и тут заметил дуна Абрахама.
- А, вот вы где, сеньор, - сказал он, глядя исподлобья. - Подойдите.
"Сеньор" вместо "граф" - это было просто ужасно.
- Ваше величество, - сказал дун Абрахам, приближаясь на носках башмаков, - простите мое опоздание, у меня было весьма срочное…
- Съешьте вот это, - прервал его король и ткнул пальцем в мясо, лежавшее перед ним на тарелке. - А я на вас посмотрю.
Дун Абрахам отрезал кусок и положил в рот. Все молча смотрели, как он жевал.
Немного переперчено, подумал дун Абрахам, вдумчиво жуя. Проклятый повар, не мог соблюсти меру…
Король осушил подряд два кубка эль куассо.
- Ну как, сеньор? - осведомился он язвительно. - Вкусно, не правда ли?