Я описал, как мог пределах технологического минимума моего танаторского словаря, телевизор из туманного хрусталя на треножнике. Лукор слышал о таком инструменте, он назвал его палунгордра, что означает "далеко видящий глаз", но Дарлуна о нем не знала и оставалась недоверчивой. Но она больше не спорила и не пыталась убедить Лукора повернуть назад; наоборот, погрузилась в задумчивое молчание, очевидно размышляя над нашими словами. Мои слова она могла бы отбросить: я думаю, она больше не считала меня подлым и предательским аматаром, лишенным честности и чести, но все же я не полностью оправдался в ее глазах. Но Лукор, как я уже заметил раньше, относился к таким людям, которым инстинктивно веришь с первой же встречи, и его уверенное заявление, искреннее утверждение о подлости Тутона она не могла отбросить так легко. К этому времени было уже далеко за полдень. Навес золотистого пара в небе Каллисто был все еще по-дневному ярок; виднелись две луны: морозный лазурный Рамавад и крошечная золотая Амальтея, или Джурувад, как ее называют каллистяне. И совсем недавно поднялся колоссальный Гордриматор, перепоясанный лентами гигант неба.
Мы летели уже много часов. Вынужденное бездействие начало меня утомлять, и, по правде говоря, сидение моего кокпита было ужасно жесткое, сидеть на нем очень неудобно. Я не мог вспомнить, когда в последний раз ел и пил, но желудок требовал внимания.
Мы летели на огромной скорости. Над предгорьями ветер продолжал дуть очень сильно. На такой скорости мы скоро минуем предгорья и, возможно, сумеем приземлиться, поискать дичи и устроиться на ночь.
К югу от нас расстилался обширный черно-алый ковер Великого Кумала, протянувшийся от горизонта до горизонта. Мне пришло в голову, что Лукору стоит повернуть на восток, потому что его родной город Ганатол в том направлении. Мы направляемся туда. Я нагнулся вперед, тронул учителя фехтования за плечо и закричал ему в ухо. Он повернул ко мне свое мрачное и обеспокоенное лицо.
– Вполне согласен с тобой, мой юный друг, – резко сказал он. – И, поверь мне, если бы мог, я повернул бы на восток.
– Как это? Что-то случилось?
Он принужденно рассмеялся.
– Я считал, что мне повезло, когда нас подхватил попутный ветер, сухо признался он, – но увы, удача отвернулась от нас. Воздушный поток становится все мощнее. Пока он нес нас в нужном направлении, я не возражал и не беспокоился из-за усиливавшегося ветра. Но недавно я решил, что пора поворачивать на восток, – и обнаружил, что не могу.
Я не понимая смотрел на него.
– Ветер слишком силен?
Он кивнул.
– Да. Это настоящий ураган. Но дело не в этом. Крылья орнитоптера снабжены элеронами именно для таких случаев: изменяя площадь и угол наклона крыльев, мы могли бы повернуть в самую сильную бурю. Но мы не можем – посмотри – видишь?
Я посмотрел, куда он указывал, – на наше правое крыло. Элероны управлялись ножными педалями из пилотского кокпита, который занимал Лукор. Эти педали соединялись с подвижными поверхностями системой проводов и шкивов, провода выходили из корпуса через ряд маленьких отверстий как раз на уровне крыльев. Я смотрел.
Мы не ушли из Города-в-Облаках невредимыми!
Стальная стрела из самострела стражника попала в наш правый элерон, заклинив ванты.
Я мрачно сжал челюсти: до меня постепенно доходила важность этого открытия. Не в силах использовать элерон, мы не можем повернуть. Мы утратили контроль над летающей машиной, и все усиливающийся ветер уносит нас далеко от курса… Все дальше и дальше в глубь Великого Кумала. Приближается ночь.
15. РУКА СУДЬБЫ
Нас, беспомощных в объятиях урагана, уносило все дальше и дальше от курса – в бездорожный лабиринт джунглей, известный как Великий Кумал. Наступила ночь – волшебно быстрый, неожиданный приход ночи на Танаторе. Мне кажется, я еще не рассказывал о необыкновенных рассветах и закатах этой луны джунглей.
День и ночь, похоже, никак не связаны с присутствием и количеством лун на небе Танатора. Это странное небо движущегося золотистого тумана, похожего на завитки янтарного и желтого пламени, остается светлым на протяжении примерно двенадцати часов. Затем темнеет без какой-либо причины, и темнота продолжается такой же период.
На таком огромном расстоянии солнце, конечно, слишком далеко, чтобы так воздействовать на освещенность поверхности Каллисто.
Я время от времени замечал, что небо Танатора остается ярко освещенным, когда на нем лун нет совсем; такое же оно и при всех лунах и даже при гигантском шаре Юпитера на небе. Отсюда я заключаю, что через равные периоды Танатор погружается в какую-то неизвестную радиацию, которая вызывает свечение золотистых паров в верхней части его атмосферы; по-видимому, там слой какого-то инертного газа, который светится, когда через него проходит электричество. Может быть, через равные интервалы Юпитер обрушивает дождь электрических частиц, которые взаимодействуют с нейтральным газом в атмосфере Каллисто. Или светлые периоды возникают вследствие совершенно неизвестной силы или феномена. Не могу сказать определенно: могу только рассказать о том, что наблюдал.
На рассвете весь небесный купол вспыхивает мягким свечением, которое за семь-восемь минут проходит полный цикл от бархатисто-коричневого сумрака и до яркого полуденного света. Это зрелище особенно поражает, когда видишь его в первый раз: как будто все небо освещается одним колоссальным взрывом. Освещенность остается постоянной, неизменной, без всякого источника, пока за час до наступления темноты все повторяется в обратном порядке. И снова нужно семь-восемь минут, насколько я могу без часов определить время, чтобы дневной свет сменился бархатисто-коричневой мглой.
Единственный эффект, который это оказывает на луны, заключается в том, что ночью они кажутся более яркими, так как не соперничают с светящимся золотым туманом.
И вот на нас опустилась ночь. Как будто космический волшебник произнес свое заклинание и затмил солнце. Я простонал горькое проклятие. Исправить повреждение трудно было бы и днем, но ночью это вообще невозможно.
– Ты можешь что-нибудь сделать, Лукор, чтобы освободить провод?
Он мрачно покачал головой.
– Я работал педалями, надеясь высвободить стрелу, но бесполезно, сказал он.
– Что случилось? – неожиданно спросила Дарлуна. Мы с Лукором разговаривали напряженным шепотом, чтобы не распространять панику. Девушка, погруженная в меланхолическую задумчивость, не подозревала о нашем опасном положении. Но теперь она, должно быть, услышала наш разговор, потому что вопросительно посмотрела на нашего пилота, старого учителя фехтования. Он быстро и экономно объяснил затруднение.
– С каждой секундой нас все дальше на большой скорости уносит на юг, – заключил он. – Мы уже на много корадов в глубине Великого Кумала и углубляемся все дальше. Если мне не удастся каким-то образом освободить элерон и повернуть машину, мы окажемся на полюсе.
– Можно что-нибудь сделать? – спросил невозмутимый Коджа своим жестким невыразительным голосом.
– Ничего, – с мрачной уверенностью ответил Лукор. – Я боюсь пользоваться педалями: дальнейшие усилия могут вообще сломать их. Стрела запутала ванты, и они уже могли перетереться от трения о края. Но пока они не порвались. И элерон кажется не поврежденным стрелой. Похоже, стрела застряла между элероном и крылом. Но если мы не сможем удалить это препятствие, мы беспомощны и нас унесет на сотни корадов от курса, потому что мой город Ганатол теперь далеко за нами к востоку.
Я пожалел о наступлении тьмы, которая так осложнит мою попытку. Но все равно придется ее предпринять.
Быстро посовещавшись с Лукором, посоветовав ему следить за равновесием и компенсировать перемещение тяжести, я выбрался из кокпита и перебросил одну ногу через борт.
– Джандар, что ты собираешься делать? – закричала Дарлуна, когда машина головокружительно наклонилась направо под моим весом. Я заставил себя беззаботно засмеяться, хотя на самом деле сердце у меня билось в горле.
– Спокойно, принцесса, – сказал я. – Ничего не остается, как освободить элерон. Внимательней, Лукор, я иду… И перебрался на крыло.
Я не особенно храбрый человек, хотя игра судьбы и случая часто навязывала мне такую роль. Поэтому со всей откровенностью признаюсь, что я испугался. Я остро осознавал, что мы несемся в ночи со скоростью сотня миль в час в хрупком суденышке, сделанном из сжатой бумаги.
Я сознавал и тот ужасный факт, что летим мы на высоте в полторы тысячи футов над самыми густыми джунглями и что любой неверный шаг бросит меня вниз, навстречу несомненной и быстрой смерти.
Ветер летел мимо, хватая меня своими невидимыми пальцами. Глаза слезились от его порывов, я почти ничего не видел. Волосы и одежда рвались назад с такой силой, что я мог только удерживаться руками за край кокпита. Если перестану держаться, меня оторвет, как листок в урагане, и бросит, как бомбу, на густые ветви далеко внизу. Я вспомнил рассказ Лина Картера, в котором герой оказывается на узком выступе горы, высоко над глубоким озером. Когда герой больше не может сохранять равновесие, он камнем падает в озеро, но остается жив, потому что падает под таким углом, что соприкосновение с водой вызывает наиболее слабый удар. Но здесь подо мной нет озера и, увы! нет заботливого автора, готового помочь своими аэродинамическими фокусами, если я упаду!
Изо всех сил держась, чтобы меня не сорвало ветром, я попытался дотянуться до стрелы. Но длины рук не хватило: пальцы коснулись поверхности элерона в добрых семи дюймах от стрелы.
Ничего не оставалось делать, как, держась за крыло, встать на похожее на понтон шасси. Я уже упоминал выше это шасси. Оно состоит из двух понтонов, по обе стороны корпуса, и заполнено подъемным газом, который делает все сооружение способным взлетать. Если бы не понтон, я никак не смог бы дотянуться до стрелы, потому что само крыло не выдержало бы мой вес.
С бесконечной осторожностью, по-прежнему держась обеими руками за кожух своего кокпита, я опустил сначала одну ногу, потом вторую, пока не встал на правый понтон. Он был расчален узкими рейками относительно левого понтона, и оба они крепились к килю и основанию крыльев вантами. Я искренне надеялся, что все это достаточно крепко, чтобы выдержать мой вес. Если же нет, вот тогда у нас действительно будут неприятности!
Стоя боком на наполненном газом понтоне, я оторвал одну руку от кожуха кокпита и схватился ею за само крыло. Все это я проделал чрезвычайно медленно, потому что ужасно боялся, что ветер оторвет меня и швырнет в ночь.
Посмотрев вверх, я увидел Дарлуну. Она смотрела на меня со страхом в огромных глазах. Лицо ее побледнело, одну руку она прижала к губам.
И я вдруг почувствовал себя героем! Приятно было обнаружить, что на борту корабля кто-то боится больше меня!
Интересно, по-прежнему ли прекрасная принцесса Шондакора считает меня слабаком и трусом. Несомненно, сейчас она убеждена, что я герой с львиным сердцем. Я чуть не рассмеялся вслух при этой мысли. На самом деле я так боялся, что у меня дрожали колени.
Теперь я обеими руками держался за край крыла, ноги одна перед другой на понтоне. Снова я попытался дотянуться до стрелы и снова не смог. Тогда я сел на понтон, очень неудобно оседлав его, ноги мои свисали по обе стороны, руками держался за крыло над собой.
Медленно и осторожно я перенес одну за другой руки на оттяжки, которые крепили понтон к правому крылу.
И вознес молчаливую молитву за то, что небесные пираты используют такую прочную бумагу.
Затем отпустил левую руку и начал ощупывать ею нижнюю поверхность элерона. Вися под углом в сорок пять градусов, я наконец смог дотянуться до этой проклятой стрелы. Пальцы мои онемели от холодного воздуха, но я ощущал ими стрелу, застрявшую между элероном и поверхностью крыла.
Схватив кончиками пальцев стрелу, лежа лицом вниз над джунглями, которые с тошнотворной скоростью проносились подо мной, я начал раскачивать стрелу вперед и назад, вперед и назад, постепенно освобождая ее.
Когда через бесконечность – на самом деле прошла одна-две минуты – я высвободил ее настолько, что она дрожала при прикосновении, я ощупал все древко, чтобы убедиться, что она не застряла в вантах.
Чтобы сделать это, я вынужден был вытянуться, так что почти все мое тело повисло в воздухе. Теперь я держался за понтон только правой рукой, а левая была свободна.
Пальцы мои дрожали от напряжения, запястье и вся рука онемели. С бесконечной осторожностью я щупал провода и, зажав древко стрелы в пальцах, стал его высвобождать.
Хвала богу или богам, которые правят этим миром: в самострелах Занадара используют стрелы с гладкими наконечниками. Если бы наконечник был зазубрен, я и за миллион лет не высвободил его, вися головой вниз над пропастью, держась только правой рукой и неспособный увидеть, что делает моя левая рука!
Щелкнули внезапно освобожденные провода, стрела высвободилась и отлетела, и я почувствовал такую радость, как смертник, которого губернатор помиловал в тот момент, как его привязывали к электрическому стулу.
Провода заскрипели, это Лукор опробовал педали.
Элерон поворачивался вверх и вниз.
Теперь все в порядке, и я потащил свое болящее, замерзшее и уставшее тело назад, к более безопасному положению на понтоне. Двигаясь очень медленно, я повторил свои действия в обратном порядке, пока не встал на понтоне. Потом, передвигая руки по дюйму за раз – а руки у меня дрожали от напряжения и усталости, – я продвинулся вдоль крыла, пока не оказался рядом с кокпитом. На меня смотрели Дарлуна, Лукор и Коджа.
Мне показалось, что никто из них не дышал, пока я был на крыле.
По боли в легких я вдруг понял, что тоже сдерживал дыхание. Ухватившись одной полузамерзшей рукой за кожух, я поставил левую ногу на крыло. Потом перегнулся так, что моя правая нога повисла в воздухе.
И в этот момент рука судьбы сделала неожиданный маленький ход… Правая рука, онемевшая от напряжения, соскользнула, отбросив меня назад.
Правая нога, которая висела в воздухе, с силой ударилась обо что-то. Прямо о понтон из сжатой бумаги, заполненный летучим газом… И пробила в нем дыру!
* * *
Мы начали оседать, нашу машину бросало из стороны в сторону, а драгоценный газ вырывался из дыры в понтоне.
Летающая машина неожиданно наклонилась вправо, повиснув под острым углом.
Очевидно, в понтонах находилось одинаковое количество газа, и тем самым вес корабля уравновешивался.
И очевидно также, что с одним пробитым понтоном мы больше лететь не можем.
Я пытался заткнуть дыру тканью, ладонью руки, ногой – бесполезно. Газ быстро улетучивался. К этому времени понтон уже опустел, и мы быстро теряли высоту.
Лукор играл на приборах, как виртуоз на рояле, стараясь выправить крен, стараясь перевести машину в скольжение, но не мог. Слишком сильный ветер.
Мы утрачивали равновесие, клонились направо, крыло задралось вверх, в него со всей силой ударил ветер и мгновенно разорвал в клочья.
Я чуть не упал, когда оторвавшаяся обшивка яростно хлестнула меня по лицу.
Длинной извилистой дугой мы падали на вершины деревьев далеко внизу. Через несколько мгновений нас ударит о вершины деревьев, и на той скорости, с которой нас несет ветер, мы будем мгновенно убиты.
Мой мозг работал теперь с невероятной скоростью.
И вдруг у меня появился отчаянный план. Один шанс из тысячи, что удастся, но если мы не попробуем, у нас даже этого шанса не будет.
Крича, как сумасшедший, я объяснил товарищам, что делать.
Они, должно быть, так и решили, что я сошел с ума, но я говорил так настоятельно и безапелляционно, что они тут же начали действовать. Вероятно, именно безусловное подчинение Дарлуны, Лукора и Коджи спасло нас.
Безумная игра, в которой у нас не было другого выхода.
Они выбрались из кокпитов с левого борта, который еще поддерживал летучесть.
Когда они все стояли на левом понтоне, я перегнулся, как акробат, и по вантам под корпусом добрался до них. Затем, работая, как сумасшедшие, своим оружием, мы высвободили понтон.
Мы продолжали падать сквозь воющую тьму, вершины деревьев ужасно близко, ветер ослепляет; чудо, что нам удалось в самую последнюю минуту отрезать понтон от корпуса.
Но мы сумели это сделать.
Корпус пролетели мимо нас вниз. Удар о вершины деревьев разорвал его на части, превратив в облако летящих обломков. Он двигался со скоростью почти в сто миль в час, когда внезапно утратил всю летучесть и упал.
Вися в небе, мы держались за концы обрезанных вант. Единственный оставшийся понтон плыл под нами. Теперь не было веса корпуса, крыльев, пустого понтона, и подъемной силы хватало на то, чтобы удерживать нас в воздухе.
Мы так близко разошлись со смертью, что я склонен приписывать все происшествие какому-то юпитерианскому провидению. Задержка в несколько секунд оказалась бы смертельной, нас разрезало бы на куски вантами, когда корабль коснулся вершин деревьев. Ничего подобного я не испытывал, да и не слышал.