- Когда-то - это было несколько лет назад - я случайно встретила Ярослава. Не скажу, чтобы он сразу мне понравился… Но вы знаете об этом из его письма… Когда он уехал, я часто думала о нем. И неожиданная встреча на маленькой станции - она казалась мне шуткой - поразила меня. Мне показалось, что я начинаю его любить… Тогда я была на первом курсе, а он готовился к защите дипломной работы. Мы провели вместе несколько чудесных дней. Я всегда с большим удовольствием вспоминаю эти дни. Сколько было смеха и радости!.. Те чудесные дни, казалось, предвещали нам радостное будущее. Мы стали большими друзьями… хотя перед расставанием и поспорили. Я настаивала, чтобы он поскорее защитил свой дипломный проект и сейчас же после этого переехал в наш город. Он почти согласился, но твердо обещать отказался. Мы разъехались. Очень скоро Ярослав написал мне, но я на его письмо не ответила. Я спрашивала себя: действительно ли я так сильно люблю его, что должна связать с ним свою жизнь? И мне почему-то начало казаться, что это только увлечение, которое быстро пройдет. В другом письме он написал, что в ближайшее время приехать не сможет. Я рассердилась и снова не ответила. Только после четвертого письма я ему написала. В этом письме он упрекал меня за молчание и заявлял, что и он пишет в последний раз. Я испугалась и ответила. Потом написала еще одно письмо, в котором почти призналась, что люблю его. Оба мои письма вернулись с надписью, что адресат выехал… Ну, а это письмо я получила после длинного перерыва.
Я внимательно смотрел на нее.
- Спустя некоторое время появился Юра. Собственно, я с ним очень давно знакома. Мы вместе учились в школе. Это прекрасный человек. Я люблю его за ум, за работоспособность, за чуткость, за доброту… Мы часто проводили с ним вместе и каникулы. Сначала мы были с ним в одном институте, но через год он перешел в медицинский. Вот почему он окончил позже меня. Юра был дружен со всеми моими товарищами, к нему очень хорошо относились в моей семье, хотя Станислав иногда и подшучивал над ним. Я знала, что Юра любит меня. Такая любовь встречается редко. Для Юры никто не существует, кроме меня… Дальнейшее вам известно. Снова появился Ярослав… Я не буду от вас скрывать… Я до сих пор его не понимаю. Может быть, моя болезнь… Лучше нам с Ярославом не встречаться. Работа поможет ему забыть меня.
Я покачал головой:
- Лидия Дмитриевна, на таких, как Ярослав, не нужно сердиться.
- Не понимаю.
- Говорят, что великий изобретатель Эдисон в день своей женитьбы зашел в лабораторию и так увлекся каким-то исследованием, что позабыл о свадьбе. Невеста и гости прождали полдня и едва разыскали его.
- Вы меня не понимаете, Олекса Мартынович. Я не ревную его к работе. Я сама люблю работать и знаю, что значит отдаваться работе. Но для нормального человека во всем существуют границы… Впрочем, дело не в этом. Вы не понимаете, что со мною происходит.
- Я понимаю вас, Лидия Дмитриевна. Я уверен, что вы любите Ярослава, но боитесь сделать больно Юрию.
- Оставьте! - нервно проговорила девушка и поднялась с кресла. - И довольно об этом. Вот письмо. Прошу передать его Макаренко… Спокойной ночи!
Я выразил свое удовлетворение тем, что завтра она едет на курорт. Там она все спокойно обдумает, снова обретет душевное равновесие, потому что с нею не будет ни Юрия, ни Ярослава.
Лида порывисто качнула головой.
- Юра едет со мной. Он сейчас работает над диссертацией, тема которой связана с моей болезнью… Очевидно, он ищет новые способы ее лечения. До свиданья.
- До свиданья, - тихо ответил я.
Вдруг, уже у самой двери, Лида обернулась:
- Юра сменил свою профессию ради меня. Он специально перешел в медицинский институт, когда узнал, что я заболела. Он посвятил мне свою жизнь… - Она не закончила, потому что в это мгновение в дверь постучали.
Лида повернулась и столкнулась в дверях с Догадовым.
- Можно? - спросил он.
- Прошу, входите, - пригласил я его, а сам вышел вслед за Лидой.
Но девушка уже спускалась в вестибюль.
- Так вот кто у вас бывает! - с усмешкой сказал Догадов, когда я возвратился в комнату.
Я взглянул на него так, что усмешка мгновенно исчезла с его лица.
- Лидия Дмитриевна Шелемеха завтра уезжает в Ессентуки и любезно занесла мне некоторые сведения о лаборатории металлов, где она работает, холодно пояснил я. - Как вам известно, я писал об этой лаборатории и буду писать еще.
- Знаю, знаю… Прекрасный очерк у вас получился.
Это было сказано так искренне, что я изменил тон, тем более что Догадов тут же добавил:
- Я к вам зашел с новостью.
- С какой именно?
- Скоро мы с вами распрощаемся. Я уезжаю.
- Куда?
- Надоело сидеть и возиться с правкой корреспонденции. Хочу писать сам. Я договорился с Антоном Павловичем, что поеду специальным корреспондентом "Звезды" на Урал. Подвластная мне территория - весь Урал и вся Западная Сибирь до самого Байкала.
- Ого! Тогда я, по всей вероятности, весной приеду к вам в гости. Ну, а Новый год вы все же встретите здесь?
- Должно быть. Говорят, что на встрече Нового года в редакции будет много выдающихся людей. Антон Павлович надеется даже на Саклатвалу, хотя академик никогда не ходит на банкеты.
- Не знаете, кого еще приглашают?
- Видел у секретарши список. Вс? старые наши друзья и новые светила технической мысли - Самборский и Макаренко… Кстати, говорят, будто Самборский в разговоре с кем-то сказал о Макаренко: "Если бы это не мой бывший друг, то я подумал бы, что это вредитель". В чем дело? Они поссорились?
- Не имею ни малейшего представления, - ответил я и, зная склонность моего коллеги посплетничать, промолчал о сегодняшнем заседании комитета.
13. ПОД ЕЛКОЙ
В конце декабря погода начала портиться. Наступила оттепель. В городе совершенно исчез снег и не осталось никаких признаков зимы. Казалось, вернулась осень с туманами, дождями и грязью. Метеорологи сообщали о вторжении на Европейский континент теплых масс воздуха, рассказывали о циклонах и антициклонах, но на вопрос, интересовавший обыкновенных граждан, а особенно конькобежцев, хоккеистов, лыжников и вообще любителей зимнего спорта, когда снова начнутся морозы и выпадет снег, не отвечали. Перед Новым годом стало так тепло, что форточки в комнатах день и ночь оставались открытыми, и было смешно смотреть, как, шлепая по грязи, прохожие тащат на плечах елки.
Редакция "Звезды" тоже деятельно готовилась к новогоднему празднику. Тридцатого утром мне принесли оттуда билет с приглашением "на новогодний вечер под заснеженной елкой". Было еще несколько приглашений, но я с благодарностью отклонил их.
Кроме, так сказать, служебного патриотизма, у меня было очень важное основание встречать Новый год именно в редакции. Стало известно, что тридцать первого декабря правительство слушает доклад академика Саклатвалы.
На заседание членов правительства никого из комитета не пригласили, но Черняк должен был увидеться с академиком сразу же после окончания заседания, а от него приехать в редакцию на вечер…
Одно препятствие едва не помешало мне пойти на встречу Нового года. Я мог встретить Макаренко. Я должен был отдать инженеру письмо Лиды, но вот уже несколько дней искал это письмо и никак не мог найти. Куда оно девалось, этого я никак не мог понять.
Не раз случалось, что я прятал какую-нибудь нужную вещь и находил ее только через несколько месяцев. По всей вероятности, то же самое случилось и теперь. Я страшно ругал себя за неряшливость и беспорядочность. Снова и снова я обыскивал всю комнату - письмо словно растаяло. Но не могло же оно в самом деле исчезнуть!
Перед тем как ехать на вечер, я еще раз поискал его и снова не нашел.
В редакцию я приехал без четверти одиннадцать и застал там довольно много народа. Черняка еще не было. Не было также и Шелемехи. В одном из отделов я увидел Самборского, а в большой комнате, возле роскошной елки, Макаренко. Догадов держал его под руку и что-то рассказывал.
Догадов сразу же ухватился за меня, затараторил о своем отъезде на следующий день, оставил мне кучу поручений: способствовать помещению его корреспонденций, отвечать на письма, последить за своевременным переводом гонораров - все, что может сказать друг-журналист, когда уезжает в длительную командировку.
- Мы еще успеем обо всем условиться, - сказал я ему. - Дайте посмотреть на елку.
- Елка необыкновенная, - проговорил Ярослав.
Действительно, елка, густая, развесистая, с широким основанием, с блестящими ярко-зелеными иголками, была замечательно красива. На ее верхушке сияли семь серебристых звезд, напоминавших созвездие Малой Медведицы; самая высокая из них должна была быть Полярной звездой. На золотых и серебряных цепочках, опоясавших елку, слегка покачивались куклы и игрушки.
- Следите за елкой, - сказал Догадов, - я вам что-то сейчас покажу.
Он подошел к стене и щелкнул выключателем. Тихонько загудел мотор, и елка медленно закружилась перед нами, показывая себя во всей красе.
- Техники не могут без выдумок, даже когда речь идет о елке, засмеялся Ярослав.
Догадов остановил елку и отправился в другие комнаты. Мы еще немного постояли возле дерева и тоже отошли.
- Ярослав Васильевич, - обратился я к инженеру, - я очень виноват перед вами.
- А что такое?
- Когда Лидия Дмитриевна уезжала на курорт, она оставила мне для вас письмо…
Инженер исподлобья посмотрел на меня.
- Это письмо я, как мне казалось, положил в ящик стола, но не мог найти, когда ехал сюда… У меня иногда бывает такое, - скороговоркой объяснил я.
- Вы уверены, что найдете его?
- Обязательно. Оно не могло исчезнуть из комнаты.
- Я вас очень прошу.
- Завтра с утра все пересмотрю и во что бы то ни стало найду.
- Может быть, мне завтра утром постучать к вам, чтобы вы не забыли?
- Хорошо, пожалуйста. Как только проснетесь, заходите.
Приглашая его, я был неспокоен. "Ну, а если не найду?" - мучила меня мысль.
- А почему она передала письмо через вас?
- Она искала вас, но не могла найти. Вы куда-то исчезли.
- Я работал, - коротко сказал Макаренко.
В этот момент приехал Антон Павлович.
Он сразу же подошел к столу, поздоровался со всеми и попросил побыстрее занять места. Напротив висели часы, и редактор нетерпеливо поглядывал на них. Через несколько минут должно было пробить двенадцать.
Гости уселись вокруг стола. Я оказался возле Самборского, который успел уже пошутить с соседом с другой стороны и посмеяться над гостем, сидящим напротив.
- Вы знаете, - сказал мне Самборский, - я волнуюсь.
- Я тоже.
Мы понимали друг друга, потому что оба ждали сообщения Антона Павловича о заседании правительства и результатах доклада Саклатвалы. Редактор не заставил себя ждать и с бокалом в руке поднялся:
- Этот бокал, - сказал он, - я поднимаю за минувший год, за год наших успехов, за год, в котором родилась необыкновенная идея сверхскоростного подземного пути между Западом и Востоком. Отмечаю: наша редакция была тем местом, где эта идея зародилась.
Гости шумно откликнулись на этот тост. Сразу же Антон Павлович распорядился налить еще вина в бокалы. Мы едва успели выполнить его приказ, как обе стрелки часов подошли к двенадцати. Послышался первый удар полночного боя, и хозяин произнес новый тост:
- За новые замечательные успехи, за год, когда начнется осуществление нашей идеи, за Новый год!
Мы поддержали оратора громким "ура".
- Товарищи, - продолжал Антон Павлович, - сегодня наше правительство слушало доклад академика Саклатвалы и решило с первого января начать строительство Глубинного пути. Так названа новая дорога между Востоком и Западом.
Вспыхнула буря выкриков и рукоплесканий, захлопали пробки из бутылок с шампанским, зазвенели бокалы.
Только два человека остались неподвижными и с бокалами в руках смотрели на Антона Павловича, ожидая, что он скажет еще. Это были Самборский и Макаренко. У первого дрожала рука, второй ничем не выдавал своего волнения. Я понимал, что оба инженера хотят услышать, какому из двух вариантов правительство отдало предпочтение.
Догадов тоже следил за Самборским и Макаренко. Иногда он испытующе поглядывал на меня, не понимая, должно быть, странного поведения молодых инженеров.
Черняк предложил еще один тост - за начальника строительства Глубинного пути. Все с любопытством ждали, кого он назовет.
- Начальником строительства назначен академик Саклатвала.
В честь академика вспыхнула овация, какой можно было только позавидовать.
В первом часу ночи, после музыки, пения и поздравлений, радио передало ту самую новость, о которой мы узнали от Антона Павловича. Итак, фантастическая идея начала становиться действительностью.
Бесспорно, наша "Звезда" кое-что сделала для этого, и Черняк имел законное основание важничать, несколько преувеличивая, по обыкновению, заслуги своего журнала.
Но знает ли о постановлении один из самых деятельных членов нашего коллектива - профессор Довгалюк? При первой возможности я подошел к редактору и спросил, звонил ли он Аркадию Михайловичу.
- Нет. Но он знает. При мне секретарь Саклатвалы говорил по телефону с членами совета… Ведь утвержден совет строительства… Профессора Довгалюка назначили членом совета… Меня тоже…
- Поздравляю, Антон Павлович!
- Спасибо. Между прочим, у меня поручение от Саклатвалы переговорить с тобой.
Черняк отвел меня в сторону. Я был уверен, что речь пойдет о деятельности прессбюро.
- Академик думает, что ты с твоим характером не совсем подходишь для такой работы, как заведование прессбюро.
Меня бросило в жар. Правда, заведовать кем-либо или чем-либо я никогда не любил и не умел. Но заведовать прессбюро такого строительства! Об этом бесспорно можно только мечтать. Ведь я был бы в курсе самых необыкновенных и интересных событий. И вообще, не очень-то приятно услышать о себе отрицательное мнение Саклатвалы. Вероятно, волнение отразилось на моем лице, потому что Черняк усмехнулся и успокаивающе сказал:
- Саклатвала очень ценит тебя и считает, что тебе нужно найти соответствующее применение… Хотел бы ты объехать вокруг света и одновременно оказать большую услугу строительству?
- Это интересно, - равнодушно произнес я.
- Мы посылаем за границу специальную техническую миссию для ознакомления с техникой тамошнего туннелестроительства и разными техническими навыками. Правда, ничего подобного нашему строительству там нет и не предвидится. Но посмотреть на уже сделанное стоит: возможно, кое-что из их методов нам пригодится… Нужен ответственный секретарь миссии. Ему придется пробыть в командировке не меньше года и очень много путешествовать. Саклатвала просил меня узнать, согласен ли ты поехать таким секретарем.
- Ты мог бы ответить и не спрашивая. Что может быть интереснее, чем путешествие вокруг света?
Вероятно, глаза у меня заблестели, потому что Черняк засмеялся.
- Итак, - сказал он мне, - позвони завтра в секретариат Саклатвалы.
Антон Павлович собрался отойти от меня.
- А как проект? - остановил я его. - Чей вариант? Макаренко или Самборского?
Черняк немного помолчал.
- Кажется, правительство передало все на рассмотрение Саклатвалы. Официально ни тот, ни другой вариант не утверждены. Есть третий вариант, самого Саклатвалы. Но он… он мало чем отличается от варианта Макаренко.
- Гм!.. Удивительно!
- Я сам удивлен. Этот молодой человек, видимо, имеет большое влияние на старика. Но вариант Макаренко нельзя было утвердить. Против него все, кроме Саклатвалы и военных. Последние, собственно, заняли позицию нейтралитета.
Я вернулся на свое место взволнованный, в радостно-приподнятом настроении. В моем воображении уже замелькали пароходы, самолеты, поезда, автомобили, которые понесут меня через океаны и континенты, возникли большие города обоих полушарий.
В третьем часу, в разгар танцев, я решил поехать домой, так как танцую не очень хорошо и дамы не заинтересованы в таком кавалере.
Догадов поехал меня провожать.
Несмотря на позднее время, на улицах было шумно и людно, светились разноцветные фонарики, на площади вспыхивали фейерверки, рассекали небо ракеты.
Погода изменилась к лучшему. Похолодало, падал снежок.
В гостинице тоже встречали Новый год. Дверь в ресторан была широко раскрыта. Там играла музыка, и даже в вестибюле танцевало несколько пар.
- Послушайте, - сказал мне Догадов, когда мы вошли в номер, - Антон Павлович говорил, что вы тоже едете… Куда?
- Кажется, буду путешествовать вокруг света…
- Что вы? Здорово!.. Завидую вам. И надолго?
- Успею соскучиться.
Мы еще долго разговаривали, и он ушел от меня около пяти. Мне запомнились его последние слова, сказанные уже у выхода:
- Знаете, Олекса, мне кажется, что этот Макаренко - гениальный человек.
14. ТАРАС ЧУТЬ
Я проснулся от стука в дверь. Часы показывали пять минут десятого. Я вслух выругал неожиданного посетителя, помешавшего мне спать. Являться в такой ранний час первого января - это ведь просто нахальство. Сначала я хотел притвориться, что сплю, но в дверь сыпались равномерные, не очень громкие, но и не тихие удары. Пришлось встать и открыть.
За дверью стоял Макаренко. Молодой человек извинился.
- Не сердитесь на меня за то, что я так рано вас разбудил. Через час я покидаю гостиницу.
- Пожалуйста, пожалуйста. А что случилось?
- Нужно быть в институте - завтра я по делам строительства выезжаю в Иркутск.
- Простите, что я не одет, но я недавно лег. Сейчас начну поиски.
"Он так торопится, - тем временем думал я, - ну, а если не найду?"
Вообще надежды найти письмо у меня не было ни в течение нескольких минут, ни даже в течение часа. Сказать же это я не решался.
Инженер, нетерпеливо ожидая, стоял посреди комнаты.
Я предложил ему присесть, подошел к столу и выдвинул средний ящик. Уже несколько раз перед тем я рылся в этом ящике, но письма не находил. И сейчас я стал перебирать каждый листок, каждую мелочь. В ящике лежало несколько журналов. Я поднял один, другой - и с облегчением вздохнул: письмо Лиды оказалось между ними. Я отдал его Макаренко.
Он поблагодарил, пожал мне руку, сказал, что надеется видеть меня в Иркутске, и поспешно вышел из комнаты.
Заглянув еще раз в ящик, я развел руками и хотел снова завалиться в постель, но зазвонил телефон. Говорила секретарша академика Саклатвалы. Он вызывал меня к себе сегодня в восемь часов вечера.
Телефон зазвонил вторично. На этот раз я узнал голос Аркадия Михайловича.
- Вы не спите, голубчик? Хотите поехать к Тарасу? Наконец-то доктора разрешили проведать его и поговорить.
- Очень хочу. Когда вы едете?
- Сейчас. Заехать за вами?
- Обязательно!
- Вы, верно, еще в постели?
- Почти.
- Ну, быстренько одевайтесь.
Едва я вышел из-под душа, портье позвонил мне и сказал, что меня ожидает машина.
Выбежав из гостиницы, я увидел в автомобиле следователя Томазяна и Аркадия Михайловича.
- А Шелемеха, а Черняк? - спросил я, здороваясь с ними.