– Привыкайте. "Вестингауз Лунар" запускает этих малюток в массовое производство. С их помощью мы будем раскалывать горы, прокладывать дороги через хребты, разрушать стены лунных борозд, чтобы посмотреть, что там под ними… – Она вещала, как вдохновенная пророчица. – И это только начало. Существует план обогащения полей в Заливе Зноя. Взорвите над реголитом несколько бомб и черпайте плутоний прямо из грязи. Мы станем топливным баком для всей Солнечной системы.
Очевидно по позе Гюнтера догадавшись, какой ужас он испытывает, Измайлова рассмеялась:
– Считайте это оружием во имя мира.
– Это надо было видеть! – рассказывал Гюнтер. – Хрен поверишь! Один край кратера просто снесло. Как не бывало. Разбило в пыль. И как долго все светилось! Кратеры, машины – все. Мне щиток так перегрузило, что он стал мигать. Я уж думал, выгорит. Настоящая чертовщина. – Он взял свои карты. – Ну кто так сдает?
Кришна застенчиво улыбнулся и опустил голову.
– Я играю.
Хиро поморщился, заглядывая в свои карты.
– Похоже, я помер и попал в ад.
– Повышаю ставку, – отозвалась Аня.
– Наверное, я получил по заслугам.
Они сидели в парке Ногучи у центрального пруда: расположились на валунах, искусно обработанных так, чтобы казались обточенными водой. Рядом поднималась рощица из саженцев березок по колено высотой, чей-то игрушечный кораблик подплывал к конусу стока посреди пруда. Над клевером вились пчелы.
– И представляете, как только стена рухнула, эта чокнутая русская стерва…
Аня сбросила тройку.
– Поосторожнее насчет чокнутых русских стерв.
– Взлетает на своем хоппере…
– Я видел по телевизору, – кивнул Хиро. – Мы все видели. Это было в новостях. Один парень, который работает в "Ниссан", говорил, что Би-би-си уделила вам целых тридцать секунд.
Хиро сломал нос на занятии по каратэ, налетев на кулак инструктора, и сочетание квадратного белого пластыря с кустистыми черными бровями придавало ему мрачный пиратский вид.
Гюнтер сбросил одну карту.
– Бейте. Ничего вы не видели. Надо было чувствовать, как дрожала потом земля.
– А что связывает Измайлову с "портфельной войной"? – поинтересовался Хиро. – Ясно, она не какой-нибудь курьер. Она занималась снабжением или стратегией?
Гюнтер пожал плечами.
– Помните "портфельную войну"? – саркастически продолжал Хиро. – Половину военной элиты Земли убрали в одночасье. Одна дерзкая операция, и мировая война, которая уже готова была разразиться, отменяется. Подозреваемые террористы превращаются в героев!
Гюнтер отлично помнил "портфельную войну". Когда весь мир забился в судорогах и едва не покончил с собой, ему было девятнадцать, и он работал тогда на "Финском Геотермическом". Именно тогда он укрепился в решении убраться с планеты.
– Можем мы говорить о чем-нибудь, кроме политики? Я до тошноты уже наслушался об Армагеддоне.
– Кстати, тебе разве не пора на встречу с Гамильтон? – вдруг осведомилась Аня.
Он поднял взгляд на Землю. Восточное побережье Южной Америки как раз входило в зону сумерек.
– Еще успеем доиграть.
Выиграл Кришна, у которого оказались три дамы. Сдача перешла к Хиро. Он быстро перетасовал и стал короткими злыми движениями раскидывать карты.
– Ну, – спросила Аня, – что тебя гложет?
Хиро сердито посмотрел на нее, резко отвел взгляд и приглушенно, словно заразившись застенчивостью от Кришны, сказал:
– Я уезжаю домой.
– Домой?
– Это на Землю, что ли?
– Ты с ума сошел! Когда все вот-вот полыхнет! Зачем?
– Потому что Луна меня достала. Думаю, это самое отвратительное место во Вселенной.
– Отвратительное?
Аня обвела внимательным взглядом сады на террасах; ручей, начинающийся на верхнем уровне и восемью туманными водопадами сбегающий к центральному пруду, чтобы начать новый цикл; красиво изогнутые дорожки. Между высокими вьющимися кустами роз, мимо башенок форзиции, цветущих золотыми колокольчиками, прогуливались отдыхающие. Широкие, плавные, как во сне, лунные шаги напоминали движение под водой. Другие люди выныривали из офисных туннелей и снова скрывались в них, задержавшись на миг, чтобы полюбоваться зябликами, кружащими над ухоженными огуречными грядками. На среднем ярусе, пестревшем бирюзовым, алым и аквамариновым шелком, располагались торговые палатки, где предприимчивые рабочие в свободное время торговали мини-фабриками, соломенными корзинками, пресс-папье из яркого стекла, пособиями по танцу и трудами по поэзии Елизаветинского периода.
– По-моему, на вид очень мило. Немножко тесновато, пожалуй, но это ведь эстетика первопроходцев.
– Похоже на базар, но я не об этом. Понимаете… – Хиро замялся в поисках слов. – Понимаете, меня беспокоит, как мы обращаемся с этим миром. Я хочу сказать, мы в нем копаемся, забрасываем его мусором, сносим горы, а чего ради?
– Ради денег, – отозвалась Аня. – Товары широкого потребления, сырье, будущее наших детей. Что тут плохого?
– Мы создаем не будущее, мы создаем оружие.
– На Луне нет ни единого пистолета. Это зона межкорпоративной разработки. Оружие здесь запрещено.
– Вы знаете, что я имею в виду. Фюзеляжи бомбардировщиков, системы детонаторов, оболочки снарядов – все это производится здесь и пересылается на низкую околоземную орбиту. Не надо притворяться, будто мы не знаем, зачем мы здесь.
– И что? – ласково спросила Аня. – Мы живем в реальном мире, все мы не настолько наивны, чтобы поверить в возможность правительства без армии. Почему нельзя производить все это здесь, если в других местах можно?
– Меня бесит то, с какой равнодушной, эгоистической жадностью мы все это делаем. Вы давно не выбирались на поверхность полюбоваться, как ее вскрыли, выпотрошили и перелопатили? Еще остались места, где можно замереть перед красотой, не изменившейся с тех дней, когда наши предки качались на деревьях. Но мы и эти места испакостим. Через поколение, от силы – через два на Луне останется не больше красоты, чем на любой мусорной свалке.
– Ты же видишь, во что промышленность превратила Землю, – сказала Аня. – Что плохого в том, чтобы убрать ее с планеты?
– Да, но Луна…
– Даже не имеет экосферы. Здесь нечему вредить. Они сердито уставились друг на друга. Наконец Хиро буркнул:
– Не хочу об этом говорить. – И мрачно уткнулся в свои карты.
Через пять или шесть конов к ним рассеянно подошла какая-то женщина и уселась на траву у ног Кришны. На веках у нее были ярко-лиловые тени, а на лице безумная улыбка.
– О, привет! – сказал Кришна. – Все знакомы с Салли Чанг? Она, как и я, исследовательский компонент "Центра Технологий Самовоспроизводства".
Остальные кивнули. Гюнтер представился:
– Гюнтер Уэйл, рабочий компонент "Поколения-Пять". Женщина хихикнула.
Гюнтер моргнул.
– У вас, видно, хорошее настроение. – Он постучал костяшками пальцев по доске. – Я при своих.
– Я на псиле, – ответила женщина.
– На псилоцибине? – переспросил Гюнер. – Я, может быть, заинтересуюсь. Вы его выращиваете или синтезируете? У меня в комнате есть пара мини-фабрик, я мог бы поделиться с вами, если вы получите лицензию на программное обеспечение.
Салли Чанг покачала головой и беспомощно рассмеялась. По ее лицу текли слезы.
– Ну, когда вы спуститесь на землю, можно будет поговорить. – Гюнтер покосился на свои карты. – Может здорово пригодиться для шахмат.
– В шахматы давно никто не играет, – презрительно бросил Хиро. – Это только для компьютеров.
Гюнтер взял банк с двумя парами. Он перетасовал, Кришна отказался снять, и он стал сдавать карты.
– Так вот, эта чокнутая русская дамочка…
Чанг ни с того ни с сего взвыла. Дикий взрыв хохота заставил ее выгнуться всем телом и снова скрючиться. В ее глазах горела радость открытия, она ткнула пальцем прямо в Гюнтера.
– Ты – робот! – выкрикнула она.
– Прошу прощения?
– Ты просто робот, – повторила она. – Ты машина, автомат. Посмотри на себя. Ничего, кроме реакций на раздражители. У тебя вовсе нет собственной воли. Ничего нет. Ты не смог бы действовать самостоятельно даже ради спасения жизни.
– Да ну? – Гюнтер огляделся в поисках вдохновения. Какой-то мальчуган, – может быть, Петр Нафис, хотя отсюда трудно было сказать, – стоял на берегу, подкармливая карпов хлебными крошками. – А скажем, я спихну вас в воду. Это будет самостоятельное действие?
Она со смехом покачала головой:
– Типичное поведение примата. На возможную угрозу отвечает имитацией агрессии.
Гюнтер засмеялся.
– Затем, если это не срабатывает, примат демонстрирует подчинение. Заискивает. Обезьяна показывает свою безобидность, понимаешь?
– Эй, это уже не смешно, – предостерегающе заметил Гюнтер. – Собственно говоря, это, пожалуй, оскорбление.
– И снова возвращается к проявлению агрессии. Гюнтер вздохнул и поднял руки вверх.
– И как мне реагировать? С вашей точки зрения, что бы я ни сказал или ни сделал – все плохо.
– Опять же подчинение. Агрессия – подчинение, туда и обратно, туда и обратно. – Она двигала руками, будто качала насос. – Как маленькая машина, понимаешь. Это все – автоматические реакции.
– Эй, Криш! Ты у нас нейро-био-что-то-там, верно? Замолви за меня словечко. Вытащи меня из этой трепотни.
Кришна покраснел. Он старался не встречаться с Гюнтером взглядом.
– Видишь ли, в Центре мисс Чанг очень ценят. Если она считает нужным о чем-то задуматься, значит, об этом стоит подумать.
Женщина жадно рассматривала их блестящими глазами с точками сузившихся зрачков.
– Насколько я понимаю, она имеет в виду основную проблему жизни. Что мы действуем на автопилоте. Не конкретно ты, а мы все. – Он напрямик обратился к Чанг: – Так?
– Нет, нет, нет, – замотала головой женщина. – Именно он.
– Я сдаюсь.
Гюнтер отложил карты и откинулся навзничь на гранитную плиту, так что через стеклянную крышу ему видна была Земля. А закрыв глаза, он видел поднимающийся хоппер Измайловой. Простейшее устройство: кресло на площадке, под ним пучок из четырех реактивных сопл и сложная система опор. Гюнтер видел, как хоппер поднимается над расцветающим взрывом, как он словно зависает над кратером, подобно коршуну. Фигура в красном скафандре сидела, опустив руки, с нечеловеческим спокойствием наблюдая за происходящим. В отраженном свете она сияла, как звезда. Это было жутковато и красиво.
Салли Чанг, прижавшись к коленям Гюнтера, раскачивалась взад и вперед и смеялась, смеялась…
Бет Гамильтон была включена в телеприсутствие. Когда Гюнтер вошел в ее кабинет, она откинула один окуляр, но продолжала двигать руками и ногами. Слабые сонные движения, которые будут приняты и усилены на одной из невидимых за горизонтом фабрик.
– Ты опять опоздал, – довольно равнодушно заметила она.
Большинство людей хоть немного, да страдали от расщепления реальности, работая в двух местах сразу. Гамильтон принадлежала к числу тех избранных, кто умел одинаково эффективно справляться с двумя реальностями.
– Я вызвала тебя, чтобы обсудить твои перспективы в "Поколении-Пять". А именно – возможность перевода на другой участок.
– Ты хочешь сказать, на Землю?
– Вот видишь! – сказала Гамильтон. – Ты не так туп, как хочешь казаться. – Она снова вставила окуляр, застыла, потом подняла руку в металлической перчатке и проделала сложное движение пальцами. – Ну?
– Что "ну"?
– Токио, Берлин, Буэнос-Айрес – куда тебя влечет? Как насчет Торонто? Правильный выбор может дать хороший толчок твоей карьере.
– Я просто хочу остаться здесь, делать свое дело и получать жалованье, – осторожно сказал Гюнтер. – Я не стремлюсь к продвижению по службе, не хочу повышения, не надо никуда меня переводить. Я вполне доволен тем, что имею.
– Ты выбрал странный способ продемонстрировать это. – Гамильтон отключила питание перчаток и высвободила руки. И почесала нос. Она сидела у рабочего стола – черного гранитного куба. На нем стоял ее ПК вместе с россыпью кристаллов меди. Мысленным приказом она вывела голос Измайловой на чип Гюнтера.
– Я с глубочайшим сожалением обращаю ваше внимание на непрофессиональное поведение одного из ваших штатных сотрудников, – начал голос.
Слушая донос, Гюнтер ощутил совершенно неожиданный приступ отчаяния и еще более сильную злость на Измайлову, которая посмела так, с ходу осудить его. Он постарался скрыть свои чувства.
– Безответственность, недисциплинированность, легкомыслие и совершенно неуважительное отношение.
Он усмехнулся:
– Кажется, она меня недолюбливает. Гамильтон промолчала.
– Но этого недостаточно, чтобы… – Он осекся. – Или?..
– В обычных обстоятельствах, Уэйл, было бы достаточно. Начальник опытного участка – не просто "внештатный технарь", как ты изящно выразился. Правительство не раздает такие лицензии кому попало. И, если ты не знаешь, ты давно на плохом счету. Большие способности, которые не находят применения. Честно говоря, ты их разочаровал. Но, к счастью для тебя, эта мадам Измайлова оскорбила Дона Сакаи, и он дал нам понять, что мы не обязаны беспрекословно выполнять все ее требования.
– Измайлова оскорбила Сакаи? Гамильтон покосилась на него:
– Ну, ты должен знать, ты же там был.
Теперь он вспомнил тираду Измайловой по поводу ядерной энергии.
– А, верно. Теперь понимаю.
– Так что решать тебе. Я могу записать выговор, который пойдет в твое личное дело вместе с жалобой Измайловой. Или ты переведешься на Землю, а я позабочусь, чтобы такие мелочи не задержались в системе корпорации.
Выбор был не богат, но Гюнтер постарался сделать хорошую мину при плохой игре.
– Похоже, что вам придется пока меня потерпеть.
– Пока, Уэйл. Пока.
Гюнтер вернулся на поверхность на следующую двухдневную вахту. В первый день он опять отвозил стержни для Чаттерджи С. На сей раз он строго следовал маршруту, и реактор был заправлен точно по графику. На второй день пришлось мотаться аж в Триснекер за какими-то старыми стержнями, которые полгода валялись во временном хранилище, пока люди Керр-Макджи спорили, стоит ли их перерабатывать или просто захоронить. Для него это оказалось выгодной работенкой, потому что хотя цикл солнечной активности заканчивался, но предостережения еще поступали, и Гюнтер получал дополнительную плату за риск.
Когда он прибыл на место, техник из Франции дистанционно объявил, что о стержнях можно забыть. Состоялось очередное совещание, и принятие решения снова отложили. Гюнтер повернул обратно к Бутстрэпу, на полную громкость запустив в голове новую а капелла версию "Трехгрошовой оперы". На его вкус, звучала она слишком слащаво, но это слушали у него дома.
На пятнадцатом километре счетчик ультрафиолета на панели скакнул.
Гюнтер потянулся, чтобы постучать по нему пальцем. Счетчик не отозвался. Чувствуя, как по спине побежали мурашки, Гюнтер поднял голову к крыше кабины и прошептал:
– О нет.
– Служба радиационного прогнозирования только что объявила тревогу первой степени, – невозмутимо доложил грузовик, – вызванную непредвиденной вспышкой солнечной активности. Всем, находящимся на поверхности, немедленно следовать к ближайшему убежищу. Повторяю: немедленно следуйте в убежище.
– Я в восьмидесяти километрах от… Грузовик замедлил ход и остановился.
– Поскольку данное устройство не защищено, повышенная радиация может повредить его. В целях обеспечения исправного функционирования транспортного средства все управление будет переведено на ручной режим, и данное устройство прекращает свою работу.
Как только радиофильтры грузовика отключились, в голове Гюнтера зазвучали перекрывающие друг друга голоса. Помехи забивали их, превращая в бессмыслицу попытки что-то сообщить.
…асность… повторяю… на пове… не защ… подв… опа… Моду… и перс… немедленно напр… ытия… Максим… срок двадцать ми… унд… ленно… ща. Говорит автопред… радиац… блюдения… интенсивн… нечной вспышки… одящиеся на пове… подверг… ости. Говор… убирайтесь с по… и… тесь, черт вас… ите? В убежища!! Не пыта… до Бутстрэпа, пряч… вас поджарит! Ты слы… так тебя и так? Уэ… ай все и…
…на Лунн… Уэйл! …чай, ты где?.. Давай, дружи… под-земн… ще…
…Нги-ге… ближайшее убе… метров… Поворачи… му… от… Где… всем-всем!.. Знает… Михаи… Миша, где ты… не… …достать нам… голос… слы… я Ез…
– Бет! Ближайшее убежище осталось позади, в Вайскоп-фе, мне до него полчаса гнать. Я слышал, убраться надо за двадцать минут. Посоветуй, что делать?
Но град тяжелых обрывков оказался слишком сильным: больше ничего расслышать не удалось. Чья-то рука, скорее всего его собственная, потянулась к панели и отключила радио. Голоса в голове смолкли.
Но треск помех продолжался. Грузовик замер без движения, в получасе отовсюду, а невидимая смерть просачивалась сквозь крышу кабины. Гюнтер надел шлем и перчатки, дважды проверил застежки и разблокировал дверь кабины. Она распахнулась рывком. Страницы из руководства по эксплуатации улетели прочь, перчатка весело закувыркалась по грунту, погнавшись за пушистыми розовыми кубиками, подаренными ему Эвридикой в ту последнюю ночь в Швеции. Печенье, лежавшее на панели в открытой банке, рассыпалось в пыль и исчезло вместе с жестянкой. Взрывная декомпрессия. Он забыл о разгерметизации. Гюнтер остолбенел, осознав, какую ужасную – и опасную – ошибку совершил.
Опомнившись, он выбрался наружу, запрокинул голову и уставился на солнце. Оно хмурилось пятнами и негодовало огромной неожиданной вспышкой.
"Я умру", – подумал Гюнтер.
Одно долгое мгновение он, обессилев, пробовал на вкус эту ледяную в своей несомненности мысль. Он должен был умереть. Он знал это наверняка, знал так твердо, как ничего не знал прежде.
Мысленно Гюнтер видел смерть, надвигающуюся на него с лунной равнины. Смерть представлялась ему гладкой черной стеной, протянувшейся в обе стороны в бесконечность. Она рассекала мир пополам. На этой стороне была жизнь, тепло, кратеры и цветы, мечты, роботы-рудокопы, мысли – все, что знал или мог вообразить Гюнтер. По ту сторону – нечто? Ничто? Стена не давала подсказки. Она была непроницаема, загадочна, абсолютна. И она надвигалась на него. Она была уже близко, протяни руку – дотронешься. Скоро она будет здесь. Он пройдет сквозь нее и тогда узнает.
Гюнтер вырвался из этих мыслей и метнулся к кабине. Заскреб руками по борту, карабкаясь вверх. Слыша свист, шорохи и треск помех в трансчипе, он рванул магнитные крепления, удерживающие на месте Зигфрида, сгреб катушку и пульт управления и спрыгнул обратно.
Приземлился со скрежетом, упал на колени и тут же закатился под кузов. На топливных стержнях такой слой изоляции, что его хватит для того, чтобы защитить от самого жесткого излучения, откуда бы оно ни исходило. Должна защищать от груза, так защитит и от солнца. Треск в чипе стих, и стиснутые челюсти разжались.
Спасен.