Глава шестая
Деяния Лаэртида
Жестокая буря мотала железное судно по волнам. Не знали затаившиеся в чреве холодном, куда несет их течение - может, острые камни уже приготовились вонзить свои клыки в днище корабля, или посланники бога морей, навалившись с силой, опрокинут, перевернут, утащат вниз… Воды оставалось немного, а еды и того меньше. Базилей и Филотий бодрствовали в палубной башне. Они по очереди вглядывались в смотровые щели, пытаясь разглядеть в мутной пенной полутьме, не покажется ли берег или спасительная отмель. Остальные разместились внизу, но не в комнате владетеля судна - там было сыро и сверху порой хлестали струйки воды, когда судно зарывалось в волны, а там, где когда-то ютились люди "Харраба". На длинных лежаках хватило места всем с лихвой. Спал, несмотря на качку, слепой Ахеменид и что-то бормотал во сне, головой к голове пристроился к нему Медон и раскатисто храпел. Калипсо обняла детей, укрыв их плащом базилея, чтобы не дрожали от холода. Арет же сидел на выступе у лесенки и вслушивался, не прозвучит ли сквозь гулкие удары волн голос Одиссея, не придет ли время быстро выводить всех на палубу.
Полит вытянулся на своем узком ложе, но не мог заснуть. Ему было немного обидно, что базилей прогнал его вниз, отдыхать. Одно хорошо, здесь хоть качает меньше. Да только наверху, рядом с Лаэртидом все же спокойнее. Случись что с кораблем - выплывет базилей, а кто с ним рядом окажется, может, и того коснется удача хитроумного Одиссея.
Юноша давно уже не поминал худым словом тетку, что отправила его в плавание. Хоть страх смертный порой прошибал до пят, а все же не всякому зрелому воину довелось бы столько увидеть. Если боги позволят вернуться на Итаку благополучно, ходить ему в героях! Тогда гордая Аира, дочь богача Прокрита, не будет смотреть на него свысока и нос воротить, словно он на помойке найден.
До сих пор памяти его саднили детские дразнилки, в которых его обзывали пащенком. Телемаху тоже перепадало, но царскому сыну не решались в лицо бросить обидное слово. На все вопросы о родителях Эвриклея складно рассказывала о его отце, что ушел с Одиссем под стены Илиона отстаивать честь ахейцев, о матери его, которая умерла вскоре после родов. А когда чуть подросший Полит удивился: как же это вышло, что он на несколько лет моложе Телемаха, да и по годам что-то не выходит, отодрала его тетка за уши и велела глупости не говорить. Потом объяснила, что не раз и не два отправлялись суда к берегам Трои на подмогу, да только об этом мало кто помнит - давно это было, а жителям ныне и дела нет до забытой войны, до прекрасной Елены, жены царя Менелая, из-за которой война та случилась… Истории о царях и прекрасных царицах Полит был готов слушать бесконечно и сразу забывал о том, что его беспокоило.
А незадолго до возвращения базилея спросил Полит как-то Пенелопу, не является ли он ее внебрачным сыном? Вопрос позабавил царицу, она даже рассмеялась, чем удивила служанок, давно уже не видевших улыбки на устах хозяйки, утомленной домогательствами женихов. К разочарованию Полита, она даже не рассердилась, что дало бы ему повод думать о тайне, нет, всего лишь потрепала его густую шевелюру и сказала, что рада бы иметь такого красивого сына, да только ей Телемаха вполне достаточно.
На следующий день Телемах, встретив его во дворе, хлопнул по плечу, усмехнулся и спросил, не назвать ли его теперь "братцем"? Полит ожидал тумака, но сын базилея, покачав головой, дальше пошел. От тетки своей знал Полит, что собрался Телемах на поиски отца. Поэтому догнал его и попросил взять с собой. Гнева не выказал Телемах, а серьезно ответил, что взял бы его, да только и так судачат со слов злопыхателей, будто и он не наследник законный отцовского трона. Похлопал опять по плечу и с грустной улыбкой ушел со двора.
И еще вспомнил Полит, глядя во тьму, как задрал тунику толстозадой Левкое, подкараулив безотказную служанку на заднем дворе, за конюшней. Запах конской мочи, прелая солома, пыхтение Левкои и легкая растерянность, когда все кончилось неожиданно быстро и бестолково, - вот и все, что сохранилось в памяти от первого соития…
Полит не считал себя уродом, а после Левкои и вовсе осмелел, но не тут-то было! Служанки помоложе да порасторопнее предпочитали угождать богатым женихам, а итакийские девушки хоть и не сторонились его, но все же ни одна благосклонно не согласилась составить ему пару на мистериальных играх. Даже сопливая Фелина, у которой при виде мужчин глаза загорались, а ноги слабели, и то отказывала ему в ночных забавах! Благоразумие женщин острова давно вошло в поговорку, и каждая юная дева прежде думала о семье и надежном муже, а после о радостях любви. Хоть и при царском дворе вырос Полит, но юный возраст и отсутствие крепкой родни делали его женихом незавидным.
Во сне захныкал маленький Латин, тихо, еле слышным голосом успокоила его Калипсо, и ребенок затих. Хриплое монотонное бормотание Ахеменида усыпляло. Сейчас был тихим слепой, а несколько раз ему было так плохо, что, казалось, умрет он от боли, что жгла его душу - так он сказал.
Внезапно Политу пришла в голову мысль, от которой ему стало жарко - рядом с ним, через проход, лежит прекрасная нимфа, чья кожа как пена морская бела. Вспомнил колено ее, тугой стан и бедра плавный изгиб, но следующая мысль заставила похолодеть: он представил себе, что с ним сделает базилей, если вдруг догадается о тайном желании Полита! Убьет и уложит рядом с Перифетом, тело которого покоится в дальнем закутке судна.
Он поежился и… заснул.
Сильный толчок сбросил Полита на холодный и жесткий пол. Закряхтел слепой Ахеменид, выругался сонным голосом Медон, Калипсо же ничего не сказала, а дети продолжали спать.
Откуда-то сверху что-то крикнул базилей, Арет отозвался, потом над головой гулко прозвучали шаги и в полной тьме Одиссей произнес:
- Все живы?
Полит нащупал край своего лежака и поднялся с пола.
- Что случилось? - спросил он.
- Кажется, мы куда-то приплыли, - раздался голос Медона.
- К Харону в гости! - пробормотал Ахеменид.
- Говорите тихо, дети спят! - шикнула на них Калипсо.
- Стало быть, все целы, - подытожил базилей. - Буря стихла…
- Это хорошо, - сказал Медон.
- Но мы сели на мель.
- Приплыли, - отозвался, зевнув, Ахеменид. - Разбудите меня, когда появятся добрые вести.
- Спи, убогий, - сказал базилей. - Я и Филотий тоже поспим, а Медон и Полит нас сменят. Следите, чтобы никто на судно не влез. Хоть и не видать берегов поблизости, но мало ли что из глубин вылезти может!
К удивлению Полита, наверху была вовсе не ночь. В раскрытые смотровые щели бил утренний свет, ветер быстро разгонял облака. Черные тучи еще клубились далеко на западе, но буря уже ушла.
Медон уселся на высокое сиденье, потрогал рычаги и смежил веки.
- У тебя глаза острые, молодые, - сказал он Политу. - Раньше меня углядишь корабль или чудище какое. А я еще вздремну немного.
Полит, не отвечая, вышел на палубу. "Харраб" и впрямь сел на мель. Сквозь мутную воду был виден желтый песок.
Судно больше не качало на волнах, но это не радовало юношу. Он понимал, что долго они здесь не протянут без еды и питья, а на всем корабле, на дорогое железо которого можно было купить небольшое царство, не найдется дерева и на один жалкий плот.
На севере, там, где небо почти сливалось с водой, если прищурить глаза, можно увидеть тонкую темную полоску, но была ли это земля или дождевые тучи неведомо…
Вскоре на палубе объявился Медон. Он с хрустом потянулся, смачно зевнул и сообщил, что Морфей не любит яркого света, ну невозможно уснуть в такое прекрасное утро. С этими словами он с удовольствием оглядел чистое синее небо, зеленую воду и, прищурившись, бросил короткий взгляд на солнце, чья колесница уже выкатилась с востока.
- Вряд ли через день или два жизнь покажется прекрасной, - отозвался Полит. - Воды лишь амфора осталась, а хлеба и с полкороба не наберется.
- Не думай об этом, - безмятежно махнул рукой Медон. - Не тебе, юноше, пристало ворчать, радуйся жизни, пока она длится. И еще я тебе скажу: вряд ли боги великие нам показали такие диковины, чтобы с голоду и жажды уморить здесь, как простых мореходов. Уж скорее Кронид поразит нас молнией с неба или трезубцем пенитель морей Посейдон днище "Харраба" проткнет. А голод… жажда… нет, такой скукотищи боги себе не позволят. Опять же корабль случайный нас подберет или волны с мели унесут.
- Если в эти края добирались хотя бы фокейцы… - начал было Полит, но Медон перебил его:
- Здравомыслие итакийцев порой меня восхищает, но меру знать все-таки надо. Ну что ты стенаешь, как нимфа под пьяным сатиром! Боги нас выручали, выручат и на сей раз. Вон, кстати, и парус, зови базилея!
Медон ткнул пальцем в сторону носа корабля. Посмотрев туда, юноша вздрогнул. И впрямь, далеко, на самом горизонте виднелся черный треугольничек, похожий на зловещий парус пафлагонцев. Стремглав кинувшись к узкому лазу, Полит успел лишь подумать, не ждет ли их схватка с пиратами или, что хуже, с амазонками яростными. Он скатился вниз и тут же попал в крепкие руки Арета.
- Говори тихо, - прошептал Арет. - Только заснул базилей…
- Парус! - выдохнул Полит.
Калипсо осталась с детьми, Ахеменида будить не стали. Все остальные столпились на носу, вглядываясь, как медленно вырастает далекий парус.
Филотий стоял на покатом борту, держась за толстый железный штырь на носу. Он задумчиво почесал бороду, послюнявил палец и хмыкнул.
- Против ветра идут, однако, - с сомнением покачал он головой. - Сколько же у них гребцов, если парус не опускают?
Вопрос его остался без ответа.
Одиссей прищурил глаза, пытаясь разглядеть корабль, Арет озабоченно трогал иззубренное лезвие меча, а Полит переводил взгляд с базилея на редкие облака и обратно - он все ждал, когда божественный голос или посланец Зевса им возвестит повеление небес.
Время шло, парус становился больше, но при этом чрезмерно раздался вширь. Кормчий выругал криворуких мастеров, что шили эту тряпку, на что Арет посоветовал ему забыть о парусе - он первым заметил неладное. Между тем Медон, уставившись себе под ноги, тер пальцами виски, бормотал неразборчиво. А потом, будто вспомнив что-то, тронул за локоть Одиссея.
- Скажи, царь Итаки отважный, не эту ли плавающую гору ты и твои спутники встретили в странствиях трудных?
- О чем ты говоришь? - удивился базилей, оборачиваясь к нему. - Впервые слышу я о плавающих горах!
- Нет-нет, - продолжил Медон, не поднимая головы, - все так и было! Когда утомленные путники увидели темную гору, что выше всех гор, - это случилось после того, как вы миновали вращающийся огненный остров, на котором бронзовые псы гонят серебрянных оленей. Все чудовища моря и островов так не могли напугать вас, как эта гора. Страх непонятный вас обуял…
- Кого обуял страх?! - вскричал базилей. - Уж не повредился ли ты рассудком, Медон? Всякое мне встречалось в пути, но ты рассказываешь о несуразице полной! Поверь, я навидался измен, но память еще мне верна.
- А память твоим спутникам повредили хитрые поедатели лотоса, - бубнил себе под нос Медон, - и те лотофаги многих лишили дома, друзей и семьи, взамен подарив ложное счастье и ложный покой. Но ты избежал этой участи и вернулся на Итаку…
Полит заметил, как базилей поднял руку, собираясь хлопнуть по плечу Медона, но так и застыл, потому что в этот миг Арет, внимательно слушавший невнятное бормотание, негромко сказал:
- Не боги ли вещают его устами? Может, и впрямь предстоит нам увидеть все эти диковины!
Покачал головой Одиссей:
- Мог в нем пророческий дар открыться, не спорю. Но только речь он ведет не о будущем, а о моих скитаниях прошлых. Не было на нашем пути островов, столь необычных. Думаю, в трезвой его голове все смешалось - сказания аэдов, предания старцев и мореходов рассказы.
Медон встряхнул головой и провел по глазам ладонью.
- Трижды и трижды ты прав, базилей, - бодро сказал он. - Долгое воздержание от вина наносит ущерб моему организму. Сам не пойму, откуда вдруг странные эти картины! Я слышал не раз о твоих подвигах и скитаниях, но только сейчас вспомнилось о лотофагах и огненном острове. Не могу лишь припомнить, кто мне поведал о них. Но если не видел и впрямь ты темной горы, что плыла по воде…
- О какой это горе вы там болтаете? - раздался голос Филотия. - Уж не о той ли, что плывет нам навстречу?
Все ближе и ближе приближалось к ним необычное судно. И впрямь, было оно подобно горе, только не камень и глина тело горы рукотворной составляли, а листы из металла. Выше мачты самого большого корабля уже поднялась острая вершина, а плавающая громадина все росла и росла. Вот стали видны красные и черные пятна на обшивке, а там, где в широкое основание плавающей пирамиды били волны, водоросли обрамляли узкой опоясывающей лентой.
- В стадий почти высота этой дряни, - благоговейно прошептал Арет. - И сдается мне, вся она тоже из железа!
- Весел не видать, - подал голос Филотий. - Может, хозяева этого чуда давно перемерли? Тогда и оно нам достанется. Столько добра! Тебе, базилей, придется войско нанимать для его охраны.
- Не знаю, есть ли в том нужда, - ответил Одиссей. - Упадет в цене сразу металл драгоценный. Да и еще неизвестно, мы ли будем с добром или сами станем добычей.
Медон задрал голову и пытался оценить размеры вздымающейся громадины. Он что-то шептал беззвучно, а потом махнул рукой и отвернулся, сказав, что это противоестественное сооружение не может плавать, а между тем плавает. Такое попрание здравого смысла ему противно.
Велел базилей Политу позвать Калипсо, а потом крикнул вслед, чтобы и детей разбудили, а слепому наверх помогли бы подняться.
Кинулся юноша к башне, но успел расслышать, как озабоченно сказал Арет о том, что если наедет на них эта гора, то либо сразу утопит, либо сначала раздавит об медь, а после утопит. Полит стремглав скатился вниз, каждый миг ожидая толчка или удара. Нащупал на лежаке Ахеменида, растолкал, а на вопрос Калипсо, бодрствующей во тьме, тихо передал повеление базилея.
Вскоре все были на палубе.
Пирамида остановилась, не доплыв нескольких стадий до "Харраба". Увидев ее, прекрасная Калипсо замерла, как изваяние, и в глазах ее Полит увидел страх. А потом и базилей заметил ее испуг, подошел и обнял за плечи.
- Мне рассказывала мать о плавающей горе, - прошептала Калипсо. - Если это она, то мы погибли. Лучше бы пасть в бою или утонуть, чем попасть в руки гадиритов.
- Но где же тогда их знак? - спросил Одиссей.
Недобро прищурился Арет, настороженно оглядывая темный треугольник, Филотий нагнулся и поднял с палубы копье, а Полит подался назад, к двери в башню, чтобы сразу же подать базилею щит, если в том возникнет надобность. Слепой Ахеменид сидел на палубе и, ухватившись за Медона, что-то негромко спросил, но Медон лишь отмахнулся и вырвал край одежды из цепких пальцев слепца.
Полит улыбнулся. Ему не было страшно. Разве Медон не обещал им скорого спасения! Вот и вышло так, причем дивное судно, нависшее над ними, сулило надежду на новые приключения. Что, если это плавающая обитель богов, своего рода морское подобие Олимпа Фессалийского? Может, за ним это судно пришло, чтобы открыть истину о его рождении? Вдруг окажется, что отцом Полита был некий бог, сошедший к его матери в личине ее мужа? Мысли эти сладко кружили голову, еще немного, и он выступил бы вперед, дерзко оттолкнув базилея, чтобы приветствовать посланцев Крониона, а то и самого…
Скрипучий голос Филотия заставил его вздрогнуть.
- А ведь они боятся тоже сесть на мель! - гаркнул старый кормчий.
- Они в нее уперлись, - сказал Арет. - Хотел бы я знать, как теперь до нас доберутся?
Ответ последовал сразу.
Где-то почти у самого основания пирамиды с тихим скрипом распахнулись железные врата. Из черного полукруга вылетела стрела, взмыла по высокой дуге и опустилась прямиком на палубу, за спинами базилея и его спутников. Маленький Латин, который, раскрыв рот, стоял рядом с сестрой и не мог оторвать глаз от диковинного зрелища, с радостным криком бросился к стреле и принес ее к отцу.
У стрелы не было острого жала, но зато к ней была прикреплена тонкая нить, уходящая в воду.
Одиссей понимающе покачал головой.
- Хитро придумано, - сказал он. - Все равно нас не оставят в покое…
И с этими словами он принялся наматывать нить на стрелу. Вскоре показалась крепкая бечева, привязанная к концу нити, а за бечевой вытянули и витой канат. Филотий сделал петлю и накинул ее на штырь, торчащий на носу "Харраба".
- Ну, что дальше? - пробурчал старый кормчий. Со стороны плавающей горы послышались слабые, но частые щелчки, канат дернулся, вылез из воды и, натянувшись, зазвенел, как тугая тетива. Громкий скрежет и содрогание палубы сказали о том, что корабль сходит с мели.
- Да они нам все днище развалят, - крикнул Филотий и добавил еще два-три слова, но осекся, глянув на Калипсо.
Снявшись с мели, "Харраб" пошел быстрее, и вот перед ними раскрылся зев, сквозь который могли пройти в ряд три, а то и четыре подобных ему судна.
Железный корабль вошел в чрево темной горы. Полит оглянулся и увидел, как медленно сошлись глухие створы, отрезав их от солнечного света. Но вскоре глаза их привыкли к полумраку, а когда "Харраб" звонко ударился бортом о причальный брус, то тьму рассеяли множества светильников.
Светильники держали стоявшие вдоль причала люди. Впереди со свитком в руке их встречал благообразный старец с длинной седой бородой, в белом гиматии, а за ним юные девы с увитыми жезлами в протянутых к путникам ладонях. При виде их вздрогнул Полит - на миг показалось, что приплыли они прямо в логово амазонок. Но не луков, изогнутых круто, ни копий, ни острых клинков в их руках не заметил - лишь цветами увитые палки и светильников плошки.
Старец воздел свиток над головой и торжественно провозгласил нечто хрустящей речью, в которой Одиссей и его спутники не узнали ни слова. Правда, вздрогнула вдруг Калипсо, сверкнула гневно глазами, но промолчала.
Хоть и были слова непонятны, но угрозы в них не было - это все поняли сразу.
Базилей перепрыгнул через узкую щель между судном и причалом, поднял приветственно руку.
- Я и люди мои к вам прибыли с миром, - сказал он учтиво. - Злых умыслов нет ни у кого. Если окажете помощь, благодарность богов вам в награду, и наша за ней воспоследует тоже. Если нет - отпустите нас в плавание дальше.
Старец склонил голову и прислушивался к словам Одиссея с растерянной улыбкой. Затем он указал на судно и что-то спросил. Базилей проследил за его жестом и ответил:
- Ты прав, почтенный старик, это и впрямь предивное судно. Только ваша плавающая гора еще диковинней!
Заморгав глазами, старец сунул свиток под мышку и коротко бросил несколько слов деве, что рядом стояла. Та быстро удалилась в глубь причала, и вскоре огонек ее светильника исчез в темноте.
- Может, и нам - сойти с корабля? - спросил негромко Арет базилея.
- Успеется! - не оборачиваясь отозвался Одиссей.
- А то хорошо бы скрутить их, - продолжал бормотать Арет, - они, смотрю, без оружия, а девок с собой увезем, продадим пафлагонцам…