- Знаешь, Медон, все же я рад, что тебя не убил. А на это жених уцелевший сипло ответил:
- Если сейчас не нальешь мне вина, все же станешь убийцей…
Чайки совсем уже к волнам прижались, ветер усилился. Истаяла в сумраке Итака. Слезы чуть не навернулись на глаза, но тут позвали к ужину. Под навесом, что укрывал на носу корабля Одиссея и его спутников, раздавали холодное мясо, сыра кусок и полхлебца на каждого. Крепкие челюсти юноши быстро смололи незатейливую еду, а не в меру разбавленное вино помогло сухому хлебу проскочить в желудок. Медон опростал кратер одним могучим глотком и поморщился:
- В такую погоду нельзя разбавлять даже кносское, а что говорить о вашей кислятине слабой!
- Не смей хулить наше вино! - огрызнулся Арет-виночерпий, который в плавании этом был еще поваром, плотником, оружейным мастером и старшим над гребцами. - Разве насильно тебе, пьяница с Зема, с нами велели отбыть? Лучше бы ты вернулся в свой край.
Медон посмотрел на него мутным взглядом и негодующе погрозил пальцем:
- Нет, кашевар, не тебе меня пьяницей звать! И не ты мне указчик, с кем и куда мне плыть. Знатные мужи Итаки и родичи убитых с Закинфа и Зема мне поручили следить, чтобы все было как полагается. Когда мы вернемся, я расскажу о достойном искуплении отважного царя.
Одиссей с любопытством посмотрел на него.
- Скажи, Медон, ты и впрямь веришь, что мы благополучно вернемся и нас пощадят бури и чудища моря?
- Я много слышал о твоих подвигах, о Лаэртид, и уверен, что новые песни о плавании этом сложат аэды.
- А как же проклятие богов? - хмыкнул базилей.
- Лучше проклятие, чем скука, безвестность, унылая дней череда над свитками, полными чудных историй о воинах, подвигах, славе…
- Да ты, я смотрю, герой!
Засмеялся Арет, ухмыльнулись дружинники, даже Полит улыбнулся, но лицо отвернул, чтоб старшего возрастом не обидеть насмешкой. Медон не был похож на героя - взлохмаченная борода с заметной сединой, холеные пальцы бойца застольных сражений с вином и покатые плечи - просто удача, что его женихи не прибили в своих состязаниях кулачных. Да он и не скрывал телесной немощи, а по рассказам слуг, в годы жениховства донимал всех ученостью своей и непрошеными советами.
Тусклый огонек масляной плошки, что болталась над ними, еле освещал лица сидящих. Кто-то из дружинников уже дремал, прислонившись к борту, но многие были обеспокоены - ночью плыть и вдоль берега небезопасно, а тут вдруг в открытое море, где глазу не на чем остановиться!
- Скажи, о базилей, - спросил вдруг молодой дружинник, - правда ли, что боги тебе поведали тайну, как плыть в Океане безбрежном?
Молча смотрели все на царя, ждали, что он ответит. Достал Одиссей из котомки две вместе сведенные дощечки, а к ним привязал на веревке короткой грузило. Показал дощечки дружинникам и пояснил:
- Вот с этим подарком Калипсо всегда я найду путь от дома и к дому. А тайна богов - всего лишь умение плавать по звездам.
Молодой дружинник вздохнул облегченно и вскоре заснул, а за ним и другие. Арет собрал всю посуду, спрятал припасы, а Полит ложе походное застелил для Одиссея. На тонкой подстилке устроился юноша рядом и тоже пытался заснуть. В ночной тишине он услышал тихий голоса Медона:
- Но если плывем мы в Додону, где Зевса оракул эпирский, то верно ли кормчий направил корабль?
Сквозь храп и сопение спящих услышал Полит базилея:
- Ты прав, Медон, путь наш пока не к медным котлам Додоны. Решил я покамест зайти на Огигий, там мы переждем сезон бурь, и далее в путь.
Помолчал Медон, а потом спросил:
- А что нас там ждет?
Одиссей ответил сразу:
- Живет на Огигии мудрая нимфа - чистая телом Калипсо. Мне довелось там пожить, у нее научился я многому. А ждет нас радушный прием, тепло и прекрасная пища.
- Но песен о подвиге этом еще я не слышал! Я знаю, что ты осаждал Илион и как победили троянцев. О подвигах Агамемнона, Ахилла и прочих ахейских мужей я наслышан немало. Мне пели о трудных скитаниях твоих и о бедах жестоких. Верную Пенелопу я утешал тем, что пересказывал ей слова бродячих певцов, она же им верить боялась.
Рассмеялся еле слышно Одиссей.
- Ну, подвиги этого рода скорее присущи другому герою. Мне там было не до сражений, и Пенелопе об этом лучше не знать. С Огигия я и отплыл на Итаку, а песен, возможно, еще и сложить не успели - ты первый, кому рассказал я о жизни своей у Калипсо. Но ты удивил меня, я и не знал, что на каждый мой чих аэды с рапсодами дружно слагают поэмы. Ты мне как-нибудь расскажи, что они обо мне там напели.
Полит не расслышал, что ответил Медон, потому что он уже плыл среди сияющих волн, навстречу из пены морской вставал прекрасный остров, а шум волн, что бились о борт, отдавался в ушах прекрасной музыкой, словно тысячи кифаредов медленно перебирали золоченые струны…
* * *
На третий день плавания они увидели остров Огигий; Зеленым пятнышком появился он на горизонте. Радостно вскричал Одиссей, указывая спутникам своим на него, дружно ударили веслами гребцы и дружинники, ибо на веслах людей не хватало. Стоял на носу корабля Одиссей, не обращая внимания на мокрый холодный ветер, что раздувал одеяние. Полит отнес к нему плащ базилея пурпурный. А тут и Медон подошел, за веревки цепляясь.
- Смотри, смотри, любитель песен, - сказал Одиссей. - Скоро увидишь из белого мрамора дом несравненной Калипсо, дворец тот и сам словно песня.
Медон долго вглядывался в растущее пятнышко. Сквозь неясные контуры вот уже выступили горы, а скалы прибрежные в белопенной кайме оказались.
А суровое чело Лаэртида вдруг разгладилось, голос его задрожал, и стал он рассказывать, как сквозь колонны резные видны виноградников склоны, а на террасах просторных ряды бесконечные словно оживших статуй - нимф и сатиров, богов и титанов, стихий и людей знаменитых… Там и сады из растений диковинных произрастают на крышах, там и вода извергается в небо - падает вверх водопад! Ну а внутри, в палатах роскошных, ковры, а на них рукою умелой вытканы не только деяния людей и богов, но и волшебные узоры, при одном взгляде на которые хочется петь или в пляс веселый пуститься…
Взор перевел свой Медон с острова на базилея.
- Да тебе, хитроумный герой, самому надо песни слагать! Только скажи мне по правде, коль так благодатно на острове этом ты жил, почему же вернулся на скудную землю Итаки? Или тебя и отсюда изгнало проклятие богов, чтобы здесь не нашел себе дома?
Но не ответил ему Одиссей. Молча смотрел он на горы, что вырастали с каждым ударом весел, а потом. указал Филотию-кормчему проход в скалах, что вел к укромной бухте, защищенной от бурного моря и ветра.
Вскоре на берег песчаный вытащили корабль, оставили стражу, и по узкой тропинке направились вглубь, к перевалу, за которым ждала Одиссея прекрасная нимфа. Здесь словно не было холода осени поздней. Деревья, кусты и трава - все зелено, и листья - есть красные с желтым, но самую малость.
Одиссей быстро шел впереди. Он дышал тяжело на подъеме крутом, а Полит, поспевая едва, плелся в самом хвосте и отстал. Теплый ветер принес к нему запахи свежего хлеба, это силы придало ему. А когда он догнал базилея и спутников, что вышли уже к перевалу и встали недвижно, то глянул юноша вниз и тоже застыл в изумлении.
Под ними в долине когда-то дворец возвышался прекрасный, а ныне дымились руины. Черная копоть лизала колонны, упавшие в разные стороны, словно рука великана в пьяном разгуле их разметала. А плиты ступеней раскиданы, словно все тот же злодей пинал их гигантской ногою. Слабый дым поднимался оттуда, где раньше были пристройки, загоны, амбары…
- Вот и кончились песни, - растерянно сказал Медон.
Одиссей выругался и, обнажив меч, медленно пошел вниз. Его обогнал Арет, молча придержал базилея за плечо и жестом велел двум дружинникам идти вперед. Тропинка расширялась, лес поредел. Дружинник, идущий впереди, внезапно замер и поднял руку. Слабо скрипнули луки, тетива уже была натянута, а стрелы изготовлены, когда лес вдруг огласился криками и на поляну высыпала орава людей в звериных шкурах.
Они рычали, показывая большие кривые зубы, подпрыгивали на месте и угрожающе размахивали огромными палицами. Вожак, голову которого украшал лошадиный череп, крикнул что-то, и они ринулись на пришельцев. Трое, а то и четверо было их на каждого итакийца, но вот зашелестели стрелы и кувыркнулись в жухлый кустарник сразу несколько нападающих. Смертоносно пели стрелы, но все же десятка два дикарей добежали до Одиссея и его дружинников. От удара тяжелой палицы рухнул дружинник, другой увернулся, и бронзовое острие меча вспороло волосатый живот врага. Еще одного дружинника потеряли они, прежде чем перебили всех лесных дикарей. Даже Полит умудрился своим коротким мечом проткнуть ляжку огромного волосатого детины, а добил его уже Арет. Железным мечом Одиссей уложил троих, одного за другим, а четвертого распластал ударом наискось. Вожака среди убитых не нашли.
Только успели перевести дыхание, как услышали пение рожка, за деревьями на дальнем конце поляны мелькнули тени, и не дикие лесные люди снова появились перед ними, нет, внезапно возникшая шеренга воинов составила щит к щиту, а за ними вторая шеренга уже натягивала луки.
Дружинники еле успели спрятаться за деревьями, как с сухим треском посыпались стрелы, впиваясь в деревья и сшибая листву. Арет подполз к Одиссею, лежавшему за поваленным стволом.
- Что будем делать? - спросил он. - Сражаться или…
- Бежать, - ответил базилей. - Вон туда, - махнул он рукой в сторону развалин дворца, - и быстро!
Пока выдвигалась вперед вторая шеренга невесть откуда объявившихся воинов, а первая изготовлялась стрелять, Одиссей и его спутники отползли как можно глубже в лес, а потом побежали вниз по покатому склону, все время ожидая в затылок стрелу. Наконец, они добрались до виноградников, а там залегли за невысокой каменной стеной.
Хоть и страшно было юному Политу, но он еле скрывал свое разочарование. Скоротечная схватка совсем не была похожа на битву, о которой бы спели аэды. Сам он едва не- погиб, когда, зажмурив глаза, кинулся под ноги верзиле. Правда, и Медон сражался так, что не будь смертельной опасности, все бы, наверно, с хохоту попадали! У него сразу же выбили меч, ну а он вспрыгнул на спину одному зверюге и так ему голову скрутил, что тот на месте и рухнул. Но базилей удивил юношу больше всех - вместо того чтобы геройски сражаться с новым врагом, он велел позорно бежать.
Звон медных щитов прервал невеселые размышления Полита. Отсюда было видно, как с горы медленно и неумолимо спускаются воины.
- Сколько же их! - пробормотал Арет.
- Головы не поднимать! - приказал Одиссей. - Вдоль стены, пригибаясь, к краю поля, а оттуда - к садам и к дворцу.
Вскоре они вышли к тому, что раньше было дворцом. Упавшие колонны в одном месте огородили с трех сторон лестницу. Отсюда, из укрытия, можно было встретить неведомых врагов и продержаться некоторое время, решил Полит. Что будет, когда закончатся стрелы или к ним подберутся со стороны долины, ему не хотелось и думать. Полтора десятка дружинников против сотни врагов - нет, не устоять.
Между тем Одиссей и не думал принимать бой в таком удобном для засады месте. К удивлению своих спутников, он повел их внутрь дворца, переступая через опрокинутые скамьи и столы, обходя груды камней у проломов в стенах, стараясь не наступать на россыпи битой посуды и на обломки статуй - все, что осталось от богатого убранства.
В темной клетушке он остановился, переводя дыхание, к нему подтянулись остальные.
- Что здесь случилось? - спросил Медон.
Ему никто не ответил.
- Я не видел ни одного тела, - сказал Арет базилею. - Может, успели сбежать в леса?
Одиссей молчал, опустив голову.
- И еще я успел разглядеть, кто были эти лучники, - продолжал Арет.
- Я тоже разглядел, - ответил базилей, не поднимая глаз.
Голова его склонялась долу все ниже и ниже, словно под тяжестью горя, а ногой он судорожно раскидывал головешки, будто надеясь под ними увидеть ковер златотканый, о котором рассказывал им по пути к перевалу.
- А теперь дайте мне веревку или ремень, - велел он, когда под головешками открылась плита с врезанным в нее медным, покрасневшим от жара, кольцом.
Крики и топот уже раздавались где-то неподалеку, когда Одиссей последним сошел по узкой каменной лестнице вниз и опустил за собой плиту.
- Ничего не видно, - раздался в темноте шепот Арета. - У кого кресало?
- Не надо огня, - так же тихо отозвался базилей. - Возьмитесь за руки, а ты, Арет, держись за меня. И нагните головы, здесь низко…
Они шли гуськом, держась за руки, как танцоры, собравшиеся пуститься в пляс, но юному Политу было не до веселья. Он стискивал губы, но втуне. Ему казалось, что сейчас все услышат, как зубы стучат друг о друга, и будут смеяться над ним. И еще он страшно боялся темноты. Запалить бы сейчас факел… А вдруг обнаружится, что он держит не руку дружинника Перифета, а лапу подземного зверя, сродни ужасному псу Керберу?
Тайный ход уходил под гору и местами сужался так, что приходилось один за другим протискиваться сквозь щель, разжимая руки. Это было хуже всего - Полит шел последним и опасался вдруг не найти руки дружинника, отстать, свернуть не туда на развилке, заблудиться и околеть здесь с голоду.
Вскоре под ногами оказались ступеньки, и они пошли медленнее, чтобы ненароком не полететь вниз, оступившись. В тишине слышалось лишь тяжелое дыхание и шарканье кожаных сандалий. Потом в эти звуки вплелся слабый плеск, и они вышли к воде. Сквозь трещины в скале сюда просачивался слабый свет, можно было разглядеть высоко наверху остроконечные глыбы, угрожающе висевшие над головами, маленькое озерцо, овальной чашей мерцающее перед ними, а плеск и журчание исходило от струйки воды, бьющей из камней недалеко от прохода.
- Вода горькая, пить нельзя, - предупредил Одиссей.
Базилей прислонился к скале и оглядел своих спутников. Арет и дружинники выглядели бодро, Медон, морщась, растирал ноги, а Полит хоть и устал, да и страшно ему, вон как глаза вытаращил, но ничего, держится молодцом и даже ножик свой вытащил.
- Там… там, - пролепетал юноша, тыкая острием куда-то в сторону озерца.
В тот же миг одни дружинники обнажили мечи, а другие натянули луки, настороженно оглядываясь по сторонам. Медон замер, держась за щиколотку, а Одиссей, бросив короткий взгляд в ту сторону, куда указывал Полит, спросил:
- Что ты там углядел?
- Там что-то шевелилось, базилей, на той стороне…
Одиссей покачал головой и грустно сказал:
- Все, кто здесь мог шевелиться, увы, либо убит, либо давно сбежал.
Не успело эхо его слов под каменным сводом утихнуть, как откуда-то издалека звонкий женский голос ответил:
- Разве могли мы сбежать, если тебя дожидались с подмогой, о Лаэртид!
Костерок еле тлел в маленьком убежище. Узкая тропа вела к выступу, а за ним почти под самым сводом каменного зала таилось небольшое отверстие - а за ним открылась пещера. Здесь у огня скрывались несколько женщин и дети. Луч света, идущий сквозь дыру в стене, высветил испуганные лица служанок. Одиссей и его спутники еле разместились в пещере. Арет остался снаружи, на случай, если враги обнаружат подземный ход и выйдут к озеру.
Полит молча смотрел, как красивая женщина рыдала на плече Одиссея, а тот утешал ее, гладя по волосам - длинным и светлым. Он догадался, что это и есть чистая телом Калипсо. Правда, сейчас по ее прекрасному лицу слезы проложили белые дорожки среди следов золы и грязи, но юноша смотрел восхищенно - никогда он прежде не видел нимфу.
Они поделились своими припасами, служанки быстро нарезали хлеб и сыр, накормили детей. Одиссей подозвал их и представил Медону мальчика лет пяти и семилетнюю девочку:
- Вот сын мой, Латин, а вот дочь - Лавиния.
- Славные дети, - сказал Медон. - Теперь я понимаю, почему ты не спешил домой.
Мальчик отбежал в угол, к служанкам, а девочка внимательно посмотрела на Медона и спросила отца:
- Кто этот человек с лохматой бородой?
Одиссей рассмеялся и взял ее на руки.
- Видишь ли, милое дитя, если бы ему повезло, та этот лохматобородый был бы твоим… ну, скажем, двоюродным папой.
Тут засмеялся и Медон.
- Вряд ли я стал Телемаху приемным отцом, скорее меня бы уже хоронили на Земе. Но объясни, почему ты все же вернулся на Итаку, да еще так гневно?
Переглянулись Одиссей и Калипсо.
- Плыл я за помощью. Хотел набрать большую дружину и вернуться сюда, на Огигий. Беда надвигалась, а помощи ждать неоткуда было. Ну а когда вернулся и увидел, как добро мое разоряют да на трон посягнули - вот тут кровь ударила в голову! Может, я сам уступил бы и дом, и жену за дружину хороших бойцов, но с той пьяной толпой женихов договориться было невозможно без урона для чести.
- Да, честь ты не уронил, - пробормотал Медов. - Но многие пали во имя ее…
Дружинники слушали этот разговор, переминаясь с ноги на ногу, потом двое вышли наружу к Арету, чтобы не толпиться в тесном убежище, остальные уселись вдоль стен. Калипсо утерла слезы и села на камень рядом с базилеем. Полит с любопытством прислушивался к их разговору, из слов Калипсо стало ясно, что несколько дней назад внезапно напали враги, перебили охрану, многих увезли в рабство, лишь владычица острова с детьми и трое служанок успели тайным ходом уйти от погибели. Они уже мучились от голода, еще немного, и сдались бы врагу. Кто и зачем разрушил дворец, Полит так и не понял. Медон, кажется, тоже, потому что, прервав разговор неучтиво, он спросил, как зовут того злодея, что смел так подло напасть на беззащитных женщин. Ответа он не получил. Одиссей сказал, что у всех есть враги, особенно у него. Многозначительно покачал головой Медон, но ничего более не спросил.
- Здесь оставаться нельзя. - Одиссей поднялся с камня. - Если обнаружат наш корабль, то кончина всех неминуема. Есть ли отсюда другой выход?
- Сквозь щели в скале можно выйти наружу неподалеку от бухты, - сказала Калипсо. - Тропинка у входа в пещеру дальше ведет, там есть выход у самой воды.
- Постой, - насторожился Одиссей. - Почему мы не видели в бухте чужих кораблей? Не было стражи, дозора… Где же они затаились?
Долго смотрела Калипсо в глаза Одиссею.
- Если ты знаешь, кто напал на нас, то ясно тебе, как они прибыть могли. Им все течения подвластны, А может, отплыли суда за новыми воинами. Хотя с кем им теперь воевать? Верно, не ждали, что ты вернешься…
- Надо спешить, - сказал базилей, а когда встали дружинники и потянулись к выходу, велел он служанкам: - Берите детей, и в дорогу. Стой, ты куда?!.
Юный Полит не понял, к кому обращен вопрос базилея. Кто-то его сильно толкнул, его меч вдруг оказался в руке служанки, что доселе неприметно копошилась в углу. Он больно ударился плечом об острый камень, а когда поднялся, то увидел, как Одиссей выкручивает руку служанке, а та, изогнувшись, зубами впилась в плечо базилея. И еще увидел юноша, что свободная рука служанки скользнула под хитон и вынырнула оттуда с маленьким кинжалом. Но тут в спину ей вошло бронзовое жало копья Перифета.
Вскрикнула служанка и обмякла в руках Одиссея. Руки разжал он, и злодейка упала на камни. С ужасом посмотрела Калипсо на ее тело.