Мать Изабель ожидала его у себя в кабинете. На столе перед ней лежали стопкой "Malleus Maleficarum" и всяческие другие книги в тканых и кожаных переплетах.
Сплошные декорации. Вероятнее всего, она даже не открывала ни одной из книг, просто сложила их так, чтобы выглядело поэффектнее.
- Садитесь, Лоуренс.
Он сел.
- Вам известно, для какого разговора я вас вызвала.
- Не совсем. Я…
- Конечно, известно. Вы ведь были в часовне, хоть и проспали первую половину того, что я говорила.
- Мать Изабель, я не католик. Я вообще неверующий…
- Вечно вы стараетесь найти себе оправдание, Лоуренс. Заставить людей поверить, будто в том, что вы делаете, нет ничего плохого и выйти из воды сухим и благоухающим, точно роза. Вы у нас здесь больше десяти лет, и этого для меня достаточно, чтобы распознать, как вы лжете самому себе и всем остальным. Но вы обвенчаны в католической церкви, католическим священником, с женой-католичкой, и школа эта - католическая. Так что если вы в самом деле не понимаете, о чем я говорю, то почему бы вам не рассказать, где вы заполучили этот синяк на физиономии и шишки на голове?
- Пожалуйста, мать Изабель… Нынче ночью мне снилось что-то вроде кошмара, не помню точно, что именно, но я начал метаться и, должно быть, при этом ударился головой…
- Прекратите лгать! Вы все помните не хуже меня. Есть три причины, почему я вас до сих пор не уволила. Во-первых, вы муж Вероники; если я вас уволю, мне, вероятно, придется и ее отпустить, а она этого не заслужила. Во-вторых, Благочестивые Сестры не получили еще официального одобрения Церкви - мы пока проходим испытательный срок - и я предпочла бы не осложнять этот вопрос больше необходимого, особенно таким противоречивым предметом, как одержимость демоном. В-третьих, я полагаю, что ваша беда скорей заключается в общей бесхребетности, нежели в прямой преданности злу. Я внимательно смотрела на вас во время изгнания дьявола, и хотя вы все время ерзали…
- Это из-за того, как вы на меня смотрели!
- …однако никаких настоящих мучений, похоже, вы не испытывали. Синистрари делает различие между теми, кого инкубы либо суккубы навещают без их прямой вины и ведьмами или колдунами, коим такие визиты наносятся в результате непосредственной сделки с демонами. Я предполагаю, что вы относитесь к первым. Так сказать, конь и ездок. Я полагаю, вы не подписывали какого-либо рода соглашение…
- Конечно же, нет. Я даже не верю в Дьявола!
- Да или нет?
- Нет!
- Настоящего вреда девочке причинено не было, поэтому я приму ваше слово - на сей раз. Может быть, то, что вы не верите в Дьявола, говорит в вашу пользу. Согласно Синистрари, те, кто заключает союз с инкубами и суккубами, полагая, что они демоны, столь же при этом виновны в демонизме, как и заключающие союз с истинными демонами.
- Не понимаю. Так они все-таки не демоны?
- Синистрари утверждает, что в действительности они - низшая разновидность ангелов, согрешающих через свою похоть с мужчинами и женщинами. Вот почему он рассматривает сексуальные отношения с ними как преступления против целомудрия, но не против Церкви.
- Я вам уже сказал, что ни во что это не верю.
- А я вам сказала, что принимаю на сей раз ваше слово, - мать Изабель открыла один из ящиков письменного стола и достала оттуда кошель с травами. - Вот.
Сен-Жак осторожно принял кошель.
- Он вам не повредит. Вложите его сегодня в свою подушку прежде чем отойти ко сну. И держите там постоянно: если я узнаю, что вы его выбросили, мне не останется ничего иного, как заключить, что вы вошли в сознательный сговор с силами зла. В каковом случае я вас не только уволю, но и сделаю все, что в моих силах, чтобы вас никто больше не нанял. Я высказалась достаточно ясно?
- Совершенно ясно. Хотя я просто не могу поверить, что участвую в подобном разговоре.
Он понюхал кисет. Пахло корицей и другими специями, и когда он вдохнул поглубже, от этого запаха слегка закружилась голова, но без неприятных ощущений.
- Что здесь? - он сознавал, что этим вопросом как бы признает за ней право заставлять его держать что-то в своей подушке, при условии, что это "что-то" безвредно.
- Душистый ирис, корень аристолочии, имбирь… травы, семена, специи. Рецепт вот здесь, - мать Изабель придвинула к Сен-Жаку книгу в кожаном переплете. Шелушащейся позолотой на книге было оттиснуто: "Собрание трудов Лудовико Мариа Синистрари". - Можете сами посмотреть, если хотите.
Это был вызов. Сен-Жак отклонил его, пожав плечами.
- Я попробую делать это какое-то время. Раз уж вы настаиваете. Но вся эта затея абсурдна.
Направляясь к своему автомобилю, он заметил Рассела Томаса, сидящего в шезлонге возле бассейна и беседующего с несколькими из учениц. Вероника находилась поодаль с плавательной командой - им предстояли состязания в Сан-Хосе - и поэто играл при них роль телохранителя.
Томас был молодым, светловолосым, загорелым, мускулистым - словом, у него было все, чего Сен-Жак был лишен. У него также был богатый интонациями театральный голос и абсолютная самоуверенность человека, настолько самовлюбленного, что он даже представить не в состоянии кого-либо, не разделяющего этой страсти. Девушки слушали его, широко раскрыв глаза от восхищения и внимая каждому слову; Сен-Жак узнал среди них Лиз в ее белом открытом купальнике. Остановившись, он некоторое время смотрел на девушек, стараясь получше запомнить все детали для последующего использования. Наконец, не в силах больше терпеть, он ушел.
По пути домой Сен-Жак задержался в книжной лавке, специализирующейся на мистической и оккультной литературе, где он изредка выбирал какую-нибудь книжку для Вероники. Продавец указал ему на трехтомное издание под названием: "Демоны, демонологи и демонизм: энциклопедический компендиум"; перелистав его, Сен-Жак обнаружил перевод сочинения Синистрари "De Daemonialitate". В предисловии утверждалось, что эта книга входит в список запрещенных Церковью; таким образом мать Изабель в своих попытках справиться с Сен-Жаком уже без сомнения впала в ересь. Довольный, он приобрел трехтомник.
Вернувшись домой, он извлек кисет из портфеля и еще раз понюхал, прежде чем швырнуть на кухонный стол. Пахло, собственно говоря, довольно приятно. Придвинув стул, Сен-Жак некоторое время рассматривал мешочек. Было непохоже, чтобы травы и специи могли причинить ему какой-то вред, однако уверен в этом он не был: Церковь располагала веками, чтобы изобрести методы управляться с теми, кого полагала своими врагами, даже если изобретались эти методы способом проб и ошибок. Сен-Жака подмывало выбросить кисет или опустошить его и подменить содержимое, но даже если Вероника окажется достаточно верной женой, чтобы отказаться за ним шпионить - а в этом он был никоим образом не уверен-то мать Изабель, без сомнения, по-прежнему будет и впредь заглядывать на чай несколько раз в неделю и Сен-Жак точно знал, что она без труда убедит Веронику позволить ей обыскать их спальню.
Собственно говоря, он был вполне уверен, что Вероника нисколько не будет возражать пошпионить за ним в пользу своей сестры. Она не сохранила ни малейшей верности ему лично, но лишь институту брака - конечно же, священному институту. Мать Изабель сумеет ей внушить, что роль и обязанности супруги находятся в подчиненном положении по отношению к высшей, религиозной ответственности не только перед богом и Церковью, но и перед бессмертной душой самого мужа.
Сен-Жак прошел в спальню, сделал небольшое углубление в поролоновой набивке своей подушки и засунул туда кисет, после чего вновь застегнул наволочку. Осененный новой мыслью, он распахнул окно спальни, чтобы воздух в ней оставался по возможности свежим.
Вероника должна была вернуться лишь заполночь. Сен-Жак начал было проверять сочинения, но бросил на середине и вместо этого принял душ; потом составил большую часть купленных книг на книжную полочку возле кровати. Вероника их никогда и не заметит, хотя перед следующим визитом ее сестры придется подыскать им другое место.
Некоторое время Сен-Жак читал, пытаясь утомить себя настолько, чтобы заснуть. Большая часть прочитанного вызывала в нем отвращение и он отбрасывал эти сведения, как порожденные болезненным воображением и тайными ожиданиями самих инквизиторов, однако кое-что все-таки оседало в мозгу: предполагаемая неотразимость демонических любовников в сочетании с неутолимой страстью очарованных ими женщин; тот факт, что иногда инкубам приписывались двойные или даже тройные половые члены; и наконец, их способность заставить даже самый обычный с виду орган расти или сжиматься, разбухать, пульсировать или вращаться внутри соблазняемой ими женщины, создавая тем самым приятное раздражение, которое ни один обыкновенный мужчина никогда не мог и надеяться повторить.
Все это, окажись оно правдой, наверняка недурно было бы испытать. Сен-Жак отложил книгу и выключил свет, обнаружив при этом, что вновь и вновь проигрывает в воображении эротические сценарии, придуманные в течение дня - бесконечная череда сплетающихся жадных тел, грудей и бедер, ягодиц, влагалищ и ртов - и так нервничает от предвкушения, что совершенно не в силах расслабиться. Эрекция продолжалась так долго, что стала уже болезненной. Запах трав разжигал, казалось, воображение, ничуть не помогая лежать спокойно. Сен-Жак вертелся и ерзал, настолько сбив простыни и покрывала, что пришлось два раза вставать и заново поправлять постель. В конце концов он поменялся подушками с Вероникой, но даже это не принесло никакой пользы.
Около двенадцати тридцати он услышал, что Вероника возвращается. Сен-Жак быстро переложил подушки обратно и притворился спящим.
Дверь в спальню отворилась, но свет не зажегся.
- Ларри? - прошептала жена. - Ларри, ты спишь?
Он слышал ее дыхание, хотя жена стояла еще в дверях, на противоположной стороне комнаты; он чуял запах бассейна от ее волос и одежды. Все чувства вдруг неестественно обострились, словно кисет, лежащий в подушке, наполнял воздух каким-то стимулирующим составом. Может быть, именно так он и должен работать: всю ночь не давать жертве уснуть, чтобы она и шанса не имела увидеть сон.
Вероника сбросила туфли и на цыпочках пересекла деревянный пол. Сен-Жак зажмурился. Жена стояла по его сторону кровати и Сен-Жак услышал, как она наклоняется, шурша чем-то из одежды. Он почувствовал на лице ее дыхание - чистое, ароматное и теплое - услышал, как она дважды, трижды глубоко втягивает воздух, каждый раз чувствуя, как она его выпускает.
Проверяет его, хочет убедиться, что кисет у него в подушке.
Сен-Жаку хотелось заорать, что ни у нее, ни у ее сестры нет на то никакого права. Вместо этого он продолжал лежать, неподвижный и напряженный, пока не услышал, как жена выпрямляется и выскальзывает из комнаты, потихоньку закрывая за собой дверь. После этого он слегка потянулся, разминая перенапрягшиеся мышцы, и услышал, как Вероника берет в госстиной телефонную трубку и набирает номер.
- Алло… Да. Нет, все в порядке, он это положил в подушку и уже спит. Ты, должно быть, где-то ошиблась. Он никогда… Нет конечно, раз ты говоришь, что так было, я тебе верю, но это никак не может быть он, понимаешь; может быть какой-то злой дух ПРИТВОРИЛСЯ… Конечно, я присмотрю, чтобы он не убрал. Мне нравится, как он пахнет. Стало быть, завтра увидимся. Пока.
Сен-Жак услышал, как Вероника идет на кухню, открывает холодильник, придвигает стул и садится. Самое худшее то, что она никогда не сделает ему ничего во вред, если не будет уверена, что это для его собственной пользы. Тогда как он сам, не имея никаких трансцендентных целей, не прибегая к морали или же самооправданию, прекрасно сознавал, что когда бы ни сделал нечто, способное ее ранить или причинить ей боль, это будет сделано всего лишь ради его удобства и выгоды, если не попросту из эгоистичного равнодушия.
За исключением одной краткой интрижки со студенткой во втором колледже, где он преподавал (глубоко задевшей Веронику, когда та обо всем узнала, хотя она ни разу не упрекнула за это мужа), Сен-Жак никогда ничего такого не делал и всегда знал, что никогда ничего не сделает. Теперь дело обстояло иначе, если только ему удастся развеять подозрения матери Изабель, продолжая в то же время призывать девушек в свои сны, не испытывая чувства вины из-за их принудительного участия в его фантазиях.
Немного погодя Вероника вошла в спальню, разделась в темноте и почти тотчас уснула. Сен-Жак по-прежнему бодрствовал, нервный и возбужденный, но теперь он еще боялся разбудить жену. Начиная, в конце концов, соскальзывать в сон, Сен-Жак опять испытал чувство падения вглубь собственных глаз. Ага, возликовал он, значит, кисет с травами не смог все-таки его остановить!
Однако на сей раз Сен-Жак переживал в обратном порядке не события минувшего дня, а то время, когда он лежал в кровати, притворяясь спящим. Ничего такого, что ускорило бы этот процесс, придумать ему не удалось, так что Сен-Жак взял сон под свой контроль, пожелав вылезти из постели. Текшее вспять время вновь поменяло направление и стало нормальным. Часы возле кровати показывали 4–00 пополуночи.
Он представил, как Терри и Джина открывают дверь спальни и входят на цыпочках, но ничего не произошло. Он представил себе звонящий телефон, которому звонит из автомата Лиз, сообщающая, что удрала из школы и будет у него через пять минут; телефон, однако, не зазвонил. Сен-Жак сказал себе, что к его дому только что подъехал автомобиль и вот-вот остановится прямо перед окном, и по-прежнему ничего не прооизошло.
Сен-Жак вдруг ужаснулся, решив, что мать Изабель нашла какой-то способ перехватить управление сном и вот-вот ворвется сюда в своей белой атласной бейсбольной форме и двинет его по голове или применит какую-нибудь из пыток, про которые он читал в книгах об Инквизиции.
Какой-то момент он был уверен, что просто проснулся, хотя часы свидетельствовали обратное. Сен-Жак взглянул на себя, подумав, что если он все-таки спит, то вполне можно сменить пижаму на что-нибудь другое, например, купальный костюм.
Пижамы не было. На нем был купальный костюм. Итак, это в самом деле сон.
Сен-Жак оставил снящуюся ему Веронику крепко спящей и пошлепал босиком в холл. Сны - это символы; если он хочет вступить с кем-то в контакт, что может быть лучше телефона? Он превратил каждую из цифр на телефоне в имя определенной девочки и набрал Марсию. Ничего; не было даже сигнала "занято". Сен-Жак попробовал других - безуспешно.
Закрыв глаза, он представил, что лежит на солнышке возле бассейна, но когда вновь открыл их, то оказался лежащим в своей кровати, хотя на мгновение ему показалось, будто он чувствует грудью и лицом солнечные лучи. Сен-Жак представил на себе поверх плавок твидовый костюм - тройку, потом прибавил рубашку, галстук, носки и туфли, о которых поначалу забыл, и снова вышел в холл, чтобы взять ключи от машины из пепельницы, где он их держал. Телефон стоял рядом с пепельницей и Сен-Жак заметил, что циферблат вернулся в обычное состояние.
Никто не поджидал его в романтичных зарослях кустов снаружи. Когда он попытался отъехать от дома на своем автомобиле, весь окружающий ночной ландшафт погас и Сен-Жак вновь оказался в постели, одетый в пижаму. Часы показывали двадцать минут пятого.
Еще несколько экспериментов убедили Сен-Жака, что он не может отойти от своего спящего тела дальше, чем на несколько сотен ярдов и не может изменять больше нескольких вещей одновременно. В противном случае Сен-Жак тотчас оказывался там же, откуда начал.
Продолжая экспериментировать, он убедился, что не может привести в свой сон никого из предыдущего дня. Помимо, разве что, Вероники, которая по-прежнему спала в кровати, составляя часть обстановки сна, но ее-то как раз Сен-Жак вводить в сон более активно и не хотел - слишком велика была вероятность, что все случившееся дойдет до матери Изабель, если он не сможет найти верного способа подавить или исказить память своей жены. Чувствуя себя довольно глупо, Сен-Жак перебирал журналы в гостиной, пока не наткнулся на последний номер "L'Evenement du Jeudi", перелистав который он нашел запомнившийся снимок - хорошенькая итальянская киноактриса, купающаяся нагишом возле отеля в Каннах.
Немного поупражнявшись, он обнаружил, что может увеличить картинку, извлечь оттуда девушку и сделать ее более или менее трехмерной, но оказался не в состоянии сделать ее похожей на настоящее человеческое существо - лишь на большую, глянцевую надувную куклу. Когда Сен-Жак попытался заставить куклу двигаться, она вздрогнула раз-другой и он вновь оказался на кровати, одетым в пижаму.
Итак, чтобы играть другие роли в этих снах-сценариях, ему необходимы другие люди. Может быть, именно так вообще и возникают сны - благодаря телепатическому контакту между умами спящих людей. Погружение в подлинное "коллективное подсознание" с целью исполнения желаний. В этом случае его отличие от других состоит не в телепатии, ибо тогда все телепаты; разница в том, что он каким-то образом научился входить в это коллективное состояние, оставаясь при этом в сознании и сохраняя ясность мысли.
Если он прав, то сомнения насчет морали можно смело оставить в покое: он не делает ничего такого, чего бы не делали и все остальные; единственное различие в том, что он взял свою роль под сознательное управление. Стало быть, он не выдумывает себе оправдания, что бы там ни говорила мать Изабель.
Однако все это ничуть не помогало ответить на вопрос, как вступить в контакт с умами спящих девочек. Возможно, он получает доступ к умам только тех людей, с которыми сталкивался во время "обратного восприятия". А это означало, что нынче ночью он не получит никого, кроме Вероники.
Сен-Жак посмотрел на спящую жену, вдруг поняв, что может использовать ее, чтобы выяснить, окажется ли он в силах заставлять посещающих его сон людей забывать о случившемся, надо только вести себя достаточно невинно, чтобы не дать ей повода что-либо заподозрить, если она все-таки вспомнит. В любом случае, при всей верности Вероники своей сестре, безопаснее, вероятно, экспериментировать все-таки с ней, нежели с кем-то, у кого нет повода видеть его во сне.
Сен-Жак снова влез в постель, закрыл глаза и притворился, что спит, а потом заставил телефон зазвонить. Теперь можешь вставать, Вероника, подумал он. Телефон звонит.
Жена просыпалась долго. Похоже, она была недовольна и озадачена, так что Сен-Жак просто заставлял телефон звонить, пока она не встала с кровати, направившись в холл и взяв там телефонную трубку.
- Алло? - услышал Сен-Жак ее голос. - Алло?
На другом конце провода никого нет, подумал он. Положи трубку на место и иди в постель.
Открыв глаза, он увидел, как Вероника входит обратно в спальню. Луна светила в окно, но не особенно ярко, и в этом свете жена показалась ему моложе и грациознее, чем обычно. Почти такой же, какой запомнилась она ему по их первой встрече в Висконсинском Университете. Вероника выглядела чуть старше Терри или Джун, пока не набралась практичности и основательности, делавших ее теперь такой похожей на сестру.
Такой она видит себя во сне, такая она внутренне, на самом деле, понял Сен-Жак. Он ощутил неожиданный прилив желания, но подавил его: нельзя было рисковать, чересчур усложняя эксперимент; по крайней мере - не в первый раз.
Когда Вероника начала забираться в кровать, он заставил телефон зазвонить еще раз. Она снова взяла трубку, снова ничего не услышала, повесила трубку обратно и уже направлялась в спальню, когда телефон зазвонил вновь.