- Послушай, Дуа! - сказал он потом. - Всякий раз, когда мы синтезируемся, когда синтезируется любая триада, мы образуем Жесткого. Каждый Жесткий триедин, потому-то он и Жесткий. И весь срок утраты сознания в период синтезирования мы живем в форме Жесткого. Но лишь временно, а потом, выходя из синтеза, мы все забываем. И долго оставаться Жесткими мы не можем, нам необходимо возвращаться в мягкое состояние. Однако всю жизнь мы развиваемся от стадии к стадии. Отпочкование каждого ребенка отмечает такую стадию. Появление третьего ребенка - крошки-эмоционали - открывает путь к заключительной стадии, когда сознание рационала само, без содействия остальных двух, обретает память о кратких периодах существования в форме Жесткого. Тогда и только тогда он становится способен провести безупречный синтез, который создаст Жесткого уже навсегда и обеспечит триаде новую единую интеллектуальную жизнь, посвященную приобретению знаний. Я ведь говорил тебе, что переход - это как бы новое рождение. Тогда я лишь нащупывал эту неясную мысль, но теперь я говорю то, что знаю твердо.
Дуа смотрела на него, силясь улыбнуться. Она сказала:
- Как ты можешь настолько обманываться, Ун? Будь это так, почему Жесткие не рассказали тебе об этом раньше? Да и всем нам тоже?
- Они не могли, Дуа. Когда-то, тысячи тысяч циклов тому назад, синтезирование представляло собой лишь соединение атомов тела. Но в результате эволюции у первоначальных форм постепенно развились разные типы сознания. Слушай, Дуа. Синтезирование включает в себя и слияние сознаний, а это процесс гораздо более сложный и тонкий. Рационал может слить их правильно и навсегда, только когда он созреет для этого. Зрелость же наступает в тот момент, когда он сам, без чьей-либо помощи, постигает сущность происходящего, когда его сознание наконец становится способным вместить воспоминания о том, что происходило в периоды временных слияний. Если рационалу объяснить все заранее, естественность развития будет безнадежно искажена, он уже не сумеет определить правильный момент для безупречного синтеза, и новый Жесткий получится ущербным. Когда Лостен умолял меня думать, он очень рисковал. И не исключено, что… Хотя я надеюсь… Видишь ли, Дуа, мы ведь особый случай. Из поколения в поколение Жесткие старательно подбирали триады так, чтобы появлялись особо одаренные новые Жесткие. И наша триада - лучшая из тех, которые им удалось до сих пор подобрать. А особенно ты, Дуа. Особенно ты. Лостен - это слившаяся триада, чьей крошкой-серединкой когда-то была ты. Какая-то его часть была твоим пестуном. Он следил за тобой. Он привел тебя к нам с Триттом.
Дуа приподнялась. Голос ее стал почти нормальным.
- Ун! Ты придумал все это, чтобы утешить меня!
Но, опередив Уна, ей ответил Тритт:
- Нет, Дуа! Я это тоже чувствую. Да, чувствую. Я не совсем понял, что, но я это чувствую.
- Он говорит правду, Дуа, - сказал Ун. - И ты это тоже почувствуешь. Разве ты уже не припоминаешь хоть немного, как мы были Жестким в период нашего синтеза? Разве ты не хочешь еще раз синтезироваться? В последний раз? В самый последний?
Он помог ей подняться. В ней чувствовался жар, и она, хоть и сопротивлялась, уже начала разреживаться.
- Если ты сказал правду, Ун, - произнесла она, задыхаясь, - если мы должны стать Жестким, то по твоим словам получается, что мы будем кем-то очень важным. Ведь так?
- Самым важным. Самым лучшим, который когда-либо синтезировался. Я не преувеличиваю… Тритт, стань вот тут. Мы не расстаемся, Тритт. Мы будем вместе, как нам всегда хотелось. И Дуа тоже. И ты тоже, Дуа.
- Тогда мы сможем убедить Эстуолда, что Насос надо остановить, - сказала Дуа. - Мы заставим…
Синтезирование началось. В комнату один за другим входили Жесткие. Ун еле различал их, потому что он уже сливался с Дуа.
Этот синтез не был похож на прежние - ни упоенного восторга, ни острой радости бытия, а лишь непрерывный, спокойный, блаженно-безмятежный процесс. Он чувствовал, что становится единым с Дуа, весь мир словно хлынул в его/ее обостренное восприятие. Позитронный Насос все еще работал - он/она чувствовали это ясно. Почему он работает?
Он был также с Триттом - его/ее/его сознание исполнилось ощущением горькой потери. О мои крошки…
И он вскрикнул - последний крик, рожденный еще сознанием Уна, но каким-то образом кричала Дуа:
- Нет, мы не сможем остановить Эстуолда. Эстуолд - это мы! Мы…
Крик, который был криком Дуа и не ее криком, оборвался - Дуа перестала быть. И больше никогда не будет Дуа. И Уна. И Тритта. Никогда.
Глава 7 абв
Эстуолд шагнул к стоящим в молчании Жестким и печально сказал с помощью звуковых вибраций:
- Теперь я навсегда с вами. Нам предстоит сделать так много…
Часть третья
…Бороться бессильны?
Глава 1
Селена Линдстрем просияла профессиональной улыбкой и пошла дальше. Ее легкая пружинистая припрыжка уже больше не удивляла туристов, и теперь им даже начинало казаться, что в этой непривычной походке есть своя грациозность.
- Пора перекусить! - объявила она жизнерадостно. - Завтрак исключительно из продуктов местного производства, уважаемые дамы и господа. Вкус может показаться вам несколько непривычным, но все они высокопитательны… Вот сюда, сэр. Я знаю, вы не станете возражать, если я посажу вас с дамами… Одну минутку. Места хватит для всех… Мне очень жаль, но дежурное блюдо всего одно, хотя напитки вы можете заказать по желанию. Сегодня телятина… Нет-нет. И вкус и консистенция создаются искусственным образом, но общий результат превосходен, можете мне поверить.
Затем она села сама, не удержавшись от легкого вздоха, и даже любезная улыбка на ее лице чуть-чуть поблекла.
Один из туристов остановился у стула напротив.
- Разрешите? - спросил он.
Селена бросила на него внимательный оценивающий взгляд. Он казался безобидным, она привыкла, с полным на то основанием, полагаться на свою проницательность.
- О, пожалуйста! - ответила она. - Но ведь вы, по-моему, тут с кем-то?
Он покачал головой.
- Нет. Я один. Но в любом случае общество земляшек меня не особенно прельщает.
Селена снова поглядела на него. Лет около пятидесяти, лицо усталое, но глаза живые и умные. Ну и, конечно, впечатление неуклюжей грузности, которое всегда производят земляне, впервые попавшие в условия лунного тяготения. Она сказала:
- Земляшки - это чисто лунное словечко, и к тому же довольно грубое.
- Я ведь сам с Земли, - ответил он, - а потому, мне кажется, имею право его употреблять. Но, конечно, если вам неприятно…
Селена только пожала плечами, словно говоря: "Как вам угодно!"
Глаза у нее были чуть раскосыми, как у большинства лунных девушек, но волосы цвета спелой пшеницы и крупноватый нос никак не вязались с традиционным представлением о восточных красавицах. Однако, несмотря на неправильные черты лица, она была очень привлекательна.
Землянин глядел на металлический флажок с ее именем, который она носила на груди слева. И Селена ни на секунду не усомнилась, что интересует его действительно флажок.
- А тут много Селен? - спросил он.
- О да! Они исчисляются по меньшей мере сотнями. Так же, как Синтии, Дианы и Артемиды. Но особенно популярны Селены, хотя половина знакомых мне Селен предпочитает сокращение Лена, а вторая половина именует себя Селиями.
- А какое сокращение выбрали вы?
- Никакого. Я - Селена. Все три слога. Се-ЛЕ-на, - произнесла она, подчеркнуто выделив ударный слог. - Так называют меня те, кто вообще меня называет по имени.
Губы землянина сложились в улыбку - с некоторой неловкостью, словно для них это было что-то не вполне привычное. Он сказал:
- А когда вас спрашивают, на что вы сели, Селена?
- Больше он этого вопроса не повторит! - ответила она с полной серьезностью.
- Но спрашивают?
- Дураков в мире хватает.
К их столику подошла официантка и быстрыми плавными движениями расставила блюда.
На землянина это произвело явное впечатление. Он повернулся к официантке и сказал:
- Они у вас словно парят в воздухе.
Официантка улыбнулась и отошла к следующему столику. Селена сказала предостерегающе:
- Только не вздумайте ей подражать. Она привыкла к нашей силе тяжести и умеет ею пользоваться.
- Другими словами, я все перебью?
- Во всяком случае, вы устроите нечто очень эффектное.
- Ну хорошо. Не буду!
- Но кто-нибудь непременно попробует! Тарелка спланирует на пол, он попытается поймать ее на лету и свалится со стула. Я пробовала предупреждать, но, конечно, это не помогает, и бедняга потом только сильнее смущается. А все остальные хохочут. То есть остальные туристы, А мы столько раз видели такие спектакли, что нам уже не смешно, да к тому же потом кому-то приходится все это убирать.
Землянин с большой осторожностью поднес вилку ко рту.
- Да, вы совершенно правы. Даже простейшие движения даются с некоторым трудом.
- Нет, вы быстро освоитесь. Во всяком случае с несложными операциями вроде еды. Ходьба, например, дается тяжелее. Мне еще не приходилось видеть землянина, который был бы способен бегать тут по-настоящему. То есть легко и быстро.
Некоторое время они ели молча. Потом землянин спросил:
- А что означает это "А"?
Он опять глядел на ее флажок, на котором было написано: "Селена Линдстрем, Л."
- Всего лишь "Луна", - ответила Селена равнодушно. - Чтобы отличать меня от иммигрантов. Я родилась здесь.
- Неужели?
- А что тут удивительного? Люди живут и работают на Луне уже более пятидесяти лет. Или вы полагали, что у них не может быть детей? У многих лунорожденных есть уже внуки.
- А сколько вам лет?
- Тридцать два года.
На его лице отразилось неподдельное удивление, но он тут же пробормотал:
- Ах да, конечно.
Селена подняла брови.
- Значит, вы понимаете? Большинству землян приходится объяснять, в чем тут дело.
- Ну я достаточно осведомлен для того, чтобы сообразить, что большинство внешних признаков возраста появляется в результате неминуемой победы силы тяжести над тканями тела - вот почему обвисают щеки и животы. Поскольку сила тяжести на Ауне равна лишь одной шестой силы тяжести на Земле, нетрудно догадаться, что люди тут должны выглядеть молодыми очень долго.
- Да, но только выглядеть, - сказала Селена. - У нас тут нет ничего похожего на бессмертие, и средняя продолжительность жизни соответствует земной. Однако старость мы, как правило, переносим лучше.
- Ну это уже немало… Но, конечно, у медали есть и обратная сторона? - он как раз отхлебнул кофе. - Вам, скажем, приходится пить вот это… - он умолк, подыскивая нужное слово, но, по-видимому, оно оказалось не слишком удобопроизносимым, потому что он так и не докончил фразы.
- Мы могли бы ввозить продукты питания и напитки с Земли, - сказала она, улыбнувшись. - Но в таких мизерных количествах, что их хватило бы лишь для очень ограниченного числа людей и к тому же на очень ограниченный срок. Так какой же смысл отнимать ради этого место у по-настоящему важных грузов? Да мы и привыкли к этому пойлу. Или вы хотели употребить слово покрепче?
- Не для кофе, - сказал он. - Я приберегал его для еды. Но "пойло" вполне подойдет… Да, кстати, мисс Линдстрем, в программе нашей поездки я не нашел упоминания о посещении синхрофазотрона.
- Синхрофазотрона? - она почти допила кофе и уже поглядывала по сторонам, выбирая момент, чтобы встать и собрать группу. - Это собственность Земли, и он не входит в число достопримечательностей, которые показывают туристам.
- Вы хотите сказать, что доступ к нему для лунян закрыт?
- О, ничего подобного! Его штат укомплектован почти одними лунянами. Просто правила пользования синхрофазотроном устанавливает Земля, и туристам его не показывают.
- А мне бы очень хотелось взглянуть на него!
- Да, конечно… А вы принесли мне удачу, - весело добавила она. - Ни одна тарелка и ни один турист не очутились на полу!
Она встала из-за стола и сказала;
- Уважаемые дамы и господа! Мы отправляемся дальше через десять минут. Пожалуйста, оставьте на столах все, как есть. Если кто-нибудь хочет привести себя в порядок, туалетные комнаты направо. Сейчас мы отправимся на пищевую фабрику, благодаря которой мы смогли пообедать так, как пообедали.
Глава 2
Квартира Селены была, разумеется, небольшой и умещалась, по сути, в одной комнате, но догадаться об этом сразу было трудно. Три панорамных окна сверкали звездами, которые двигались медленно и беспорядочно, образуя все новые и новые созвездия, не имевшие даже отдаленного сходства с настоящими. При желании Селена могла поменять настройку и созерцать их словно в сильный телескоп.
Бэррон Невилл не выносил этих звездных видов и всегда сердито их выключал, повторяя каждый раз: "Как только ты их терпишь? Из всех моих знакомых одной тебе нравится эта безвкусица. И ведь этих туманностей и звездных скоплений в действительности даже не существует!"
А Селена спокойно пожимала плечами и отвечала: "А что такое "существует в действительности?" Откуда ты знаешь, что те, которые можно увидеть с поверхности, действительно существуют? А мне они дают ощущение свободы и движения. Неужели я не могу обставить свою квартиру, как мне нравится?"
После этого Невилл бормотал что-то невнятное и без особой охоты шел к окнам, чтобы вновь их включить, а Селена говорила: "Оставь!"
Мебель отличалась округлостью линий, а стены были покрыты неярким геометрическим орнаментом на приятно приглушенном фоне. Нигде не было ни одного изображения, которое хотя бы отдаленно напоминало живое существо.
"Живые существа принадлежат Земле, - говорила Селена. - А тут Луна".
Вернувшись домой в этот вечер, она, как и ожидала, увидела у себя в комнате Невилла. Он полулежал на маленькой легкой кушетке, задрав ногу в сандалии. Вторая сандалия валялась рядом на полу. На его груди, там, где он ее задумчиво почесывал, проступили красные полосы.
Селена попросила:
- Бэррон, свари кофе, ладно? - и, грациозно изогнувшись, одним гибким движением сбросила платье на пол и носком ноги отшвырнула его в угол. - Уф! - сказала она. - Какое облегчение! Пожалуй, хуже всего в этой работе то, что приходится одеваться, как земляшке.
Невилл, который возился в кухонной нише, ничего не ответил. Он слышал это десятки раз. Через минуту он спросил с раздражением:
- Что у тебя с подачей воды? Еле капает.
- Разве? - рассеянно сказала она. - Ну, значит, я перерасходовала. Ничего, сейчас натечет.
- Сегодня у тебя были какие-нибудь неприятности?
- Нет, - Селена пожала плечами. - Обычная канитель. Смотришь, как они все ковыляют, как притворяются, будто еда им не противна, и наверняка все время думают про себя, предложат им ходить раздетыми или нет… Бррр! Ты только представь себе, как это выглядело бы!
- Ты, кажется, становишься ханжой?
Бэррон вернулся к столу, неся две чашечки кофе.
- Не понимаю, причем тут ханжество. Дряблая кожа, отвислые животики, морщины и всякие микроорганизмы. Карантин карантином, только они все равно нашпигованы всякими микробами… А у тебя ничего нового?
Бэррон покачал головой. Для лунянина он был сложен очень плотно. Привычка постоянно щуриться придавала хмурое, почти угрюмое выражение его лицу.
"А если бы не это, - подумала Селена, - оно было бы очень красиво".
Он сказал:
- Да ничего особенного. Мы по-прежнему ждем смены представителя. Прежде всего надо посмотреть, что такое этот Готтштейн.
- А он может помешать?
- Не больше, чем нам мешают сейчас. В конце-то концов, что они могут сделать? Подослать шпиона? Но как земляшку ни переодевай, за лунянина он сойти не сможет! - Тем не менее в его голосе слышалась тревога.
Селена внимательно смотрела на него, со вкусом прихлебывая кофе.
- Но ведь и лунянин внутренне может быть вполне убежденным земляшкой.
- Конечно, но как их узнаешь? Иногда мне кажется, что я не могу доверять даже… Ну да ладно. Я трачу уйму времени на мой синхрофазотронный проект и ничего не могу добиться. Все время что-то оказывается более срочным.
- Возможно, они тебе попросту не доверяют, да и неудивительно! Вольно же тебе расхаживать с видом заядлого заговорщика!
- Ничего подобного! Я бы с величайшим восторгом раз и навсегда ушел из синхрофазотронного комплекса, но тогда они и правда встревожатся… Если ты растратила свою водную квоту, Селена, о второй чашке кофе, наверное, не стоит и думать?
- Да, не стоит. Но если уж на то пошло, то ведь ты усердно помогал мне транжирить воду. На прошлой неделе ты дважды принимал у меня душ.
- Я верну тебе водяной талон. Мне и в голову не приходило, что ты все подсчитываешь.
- Не я, а водомер.
Она допила свой кофе и, задумчиво посмотрев на дно чашки, сказала;
- Они всегда строят гримасы, когда пьют наш кофе. То есть туристы. Не понимаю почему. Я его всегда пью с удовольствием. Ты когда-нибудь пробовал земной кофе, Бэррон?
- Нет, - ответил он резко.
- А я пробовала. Всего раз. Один турист тайком провез несколько пакетиков кофе - растворимого, как он его назвал. И предложил мне попробовать, рассчитывая на… Ну ты понимаешь. По его мнению, это был справедливый обмен.
- И ты попробовала?
- Из любопытства. Очень горький, с металлическим привкусом. Просто омерзительный. Тут я объяснила этому туристу, что смешанные браки не входят в лунные обычаи, и он тоже приобрел горький и металлический привкус.
- Ты мне об этом прежде не рассказывала! И он себе что-нибудь позволил?
- А собственно, какое тебе дело? Нет-нет, он себе ничего не позволил. Не то с непривычки к нашей силе тяжести он у меня полетел бы отсюда до коридора номер первый. Кстати, - продолжала она после паузы, - меня сегодня обхаживал еще один земляшка. Подсел ко мне за обедом.
- И что же он предложил тебе взамен… "ну ты понимаешь", по твоему столь изящному выражению?
- Он просто сидел и ел.
- И поглядывал на твою грудь?
- Нет, только на именной флажок… Но в любом случае не все ли тебе равно, на что он поглядывал? Или, по-твоему, я только и думаю о том, чтобы завести роман с землянином и любоваться, как он хорохорится наперекор непривычной силе тяжести? Да, конечно, подобные случаи бывали, но не со мной, и, насколько мне известно, ни к чему хорошему такие романы не приводили. С этим вопросом все ясно? Могу ли я вернуться к моему обеденному собеседнику? Которому почти пятьдесят? Впрочем, он и в двадцать явно не был сногсшибательным красавцем. Правда, лицо у него интересное, не стану отрицать.
- Ну ладно, ладно. Портрет его меня не интересует. Так что же он?
- Он спрашивал про синхрофазотрон.
Невилл вскочил, слегка пошатнувшись (обычное следствие быстрых движений при малой силе тяжести).
- Что именно?!
- Да ничего особенного. Что с тобой? Ты просил, чтобы я тебе рассказывала о туристах все вплоть до мелочей, если эти мелочи хоть в чем-то выходят за рамки стандартного поведения. Ну так вот, о синхрофазотроне меня еще никто ни разу не спрашивал.
- Ну хорошо! - он помолчал, а затем спросил уже спокойнее: - Почему его интересует синхрофазотрон?