- Я небольшой приверженец спиртного, - сказал де Бержерак. - Оно низводит человека до уровня скота, я же предпочитаю постоянно помнить о том, что я - человек. Но теперь действительно особый случай. Еще один тост, мой друг, а затем приступим к делу.
- За раскрытие тайны этого мира, - сказал Бартон, и они снова выпили. Сирано поставил свой кубок.
- Что ж, мсье Бартон, капитан бывших десантников бывшего "Рекса" - я ненавижу войну и кровопролитие, но долг свой знаю и выполняю его, когда нужно. Мы оба с вами - прекрасные люди, и стыдно будет, если один из нас умрет, стараясь доказать, что он лучше другого. Платить за истину ценой своей гибели противоречит здравому смыслу. Поэтому я предлагаю считать победителем того, кто первый пустит другому кровь. И если, о чем молю Творца, которого нет, первая рана не будет роковой, победитель возьмет побежденного в плен, после чего мы спешно, но с достоинством покинем это судно, пока оно не затонуло.
- Клянусь честью, так и будет, - сказал Бартон.
- Прекрасно? Защищайтесь же!
Отсалютовав друг другу, оба приняли классическую оборонительную позицию: левая нога позади правой под прямым углом к ней, колени. согнуты, тело повернуто боком, чтобы уменьшить площадь попадания, левая рука приподнята, плечо параллельно земле, предплечье под прямым углом к нему, кисть свободна; правая рука опущена, и шпага служит ее непосредственным продолжением. Круглая coquille, чашка эфеса, в этой позиции защищает предплечье.
Де Бержерак с возгласом, соответствующим английскому "ха", прыгнул вперед. Двигался он быстро, как молния, как было известно Бартону из его биографии и из прошлой дуэли с ним. Но и Бартон отличался необычайной быстротой. После многолетней практики на Земле и здесь он на каждый вид атаки отвечал почти автоматически.
Бержерак метил Бартону в плечо. Бартон отразил удар и перешел в контратаку. Бержерак тоже отразил и сделал выпад поверх шпаги Бартона, но тот совершил встречный выпад, отведя чашкой острие противника и почти одновременно направив свое острие противнику в плечо.
Де Бержерак снова парировал и сделал быстрый выпад в обход эфеса Бартона, снова целя ему в руку. Этот прием назывался "тычок" или "клевок".
Бартон отклонил острие - при этом край клинка проехался ему по руке, но кровь не выступила.
Дуэль на рапирах или шпагах напоминает попытки продеть нитку в движущуюся иглу. Острие шпаги атакующего - это конец нити, а шпага обороняющегося - ушко иглы. Ушко должно быть как можно уже и в данном случае таким и было. Но проходит секунда - и вот игла с ниткой меняются ролями. В защите двух славных фехтовальщиков почти не было просветов - она приоткрывалась лишь на миг, когда шпага, переходя в атаку, описывала небольшой круг.
В спортивном фехтовании не разрешается целить в голову, руки, ноги, но выпады ниже пояса допускаются. В настоящем же бою наносят удары и в голову, и по всему телу. Проткнуть можно что угодно, даже большой палец ноги - лишь бы противник не насадил тебя при этом на шпагу.
Считается аксиомой, что фехтовальщик с безупречной защитой проиграть не может. Ну а если. защита безупречна у обоих дуэлянтов? Что же тогда - нашла коса на камень? Нет. Человек - не коса и не камень. Один из противников непременно устанет раньше другого, или обстановка будет помогать одному из бойцов. Всегда можно поскользнуться на полу, а в данном случае - на щепке от мебели, на бутылке или споткнуться о мертвое тело. Чей-нибудь крик, как было при первой дуэли Бартона с Бержераком, может на долю секунды отвлечь бойца - и его быстрому, как кошка, и зоркому, как орел, противнику этой доли хватит.
Бартон думал об этом краем сознания, основная часть которого была занята пляской клинков. Противник был выше его и руки имел длиннее. Но это еще не означало, что Бартон был в невыгодном положении. Если поединок пойдет на более близкой дистанции, длинная рука француза утратит свое значение, а Бартон получит преимущество.
Бержерак это знал - он все знал о фехтовании - и держал выгодную для себя дистанцию.
Звенела сталь, и дыхание со свистом вырывалось из груди бойцов. Бержерак, продолжая вести бой выпрямленной рукой, сосредоточил свои атаки на кисти и предплечье Бартона, чтобы тот не мог достать его шпагой.
Англичанин держал руку согнутой, делая наклонные выпады, стараясь связать шпагу противника, "обойти" ее. Для этого шпагу нужно было отклонить в сторону боковым ударом. При "обходах" конец шпаги Бартона описывал полный круг.
Тем временем он искал слабые места Бержерака, точно так же как француз изучал его. Искал и не находил. И надеялся, что де Бержерак, в свою очередь, не найдет никакого изъяна.
Как и в первом поединке, они установили ровный ритм атаки и парирования, рипоста и контрпарирования. Даже финты стали частью ритма, поскольку ни один не поддавался на них и не открывался.
Оба ждали момента, когда противник откроется и недостаточно быстро загородится. По лицу де Бержерака лился пот, промывая ручейки в копоти. И Бартону пот ел глаза. Когда становилось невмоготу, он отскакивал назад и быстро вытирал лоб и глаза левой рукой. Француз пользовался этими перерывами, чтобы самому утереть пот платочком, засунутым за пояс кильта. Перерывы делались все чаще - не только чтобы утереть пот, но и чтобы отдышаться.
В одну из таких передышек Бартон сорвал нагрудную повязку с мертвой женщины, чтобы промокнуть ею пот. Потом, следя, не предпримет ли де Бержерак "флеш" - атаку с разбега, - он обвязал эту тряпицу вокруг головы. Де Бержерак, следуя его примеру, снял повязку с другого тела и обвязал себе голову.
У Бартона пересохло во рту, и язык сделался большим и шершавым, как огурец.
- Минутное перемирие, мсье де Бержерак, - прохрипел он. - Выпьем чего-нибудь, пока не померли от жажды.
- Согласен.
Бартон зашел за стойку, но в кранах не было воды. Тогда он достал из открытого французом буфета бутылку "пурпурной страсти" и вытащил зубами пластмассовую пробку. Первый глоток он предложил де Бержераку, но тот отказался. Тогда Бартон напился и передал бутылку через стойку французу. Напиток обжег ему горло, согрел грудь и нутро и немного утолил жажду - полностью утолить ее могла только вода.
Де Бержерак посмотрел сквозь бутылку на свет:
- Ага! Вы проглотили три унции, мой друг. Я выпью столько же, чтобы степень нашего опьянения была одинаковой. Будет нехорошо, если я убью вас из-за того, что вы окажетесь пьянее меня. Вы могли бы тогда пожаловаться на мое нечестное поведение, и вопрос о том, кто же лучше фехтует, так и остался бы без ответа.
Бартон рассмеялся по-своему - сквозь зубы. Де Бержерак вздрогнул.
- Вы точно кот, мой друг.
Он выпил и поставил бутылку, кашляя и обливаясь слезами.
- Mordioux! Нет, это не французское вино! Такое пьют только северные варвары - англичане!
- Неужели вы ни разу его не пробовали? За все длинное путешествие?
- Я же говорил вам, что очень мало пью. Helas! Ни разу в жизни я не дрался на дуэли, не будучи трезвым, как стеклышко. А теперь я чувствую, как поет во мне кровь, как возвращаются силы - и знаю, что все это фальшь, обман, вызванный спиртным. Ну что ж. Если я несколько навеселе, отчего реакция у меня стала медленнее и глаз слабее, то ведь и вы в том же положении.
- На алкоголь все реагируют по-разному, - заметил Бартон. - Очень возможно, что я, любящий крепкие напитки, больше привык к ним. И теперь получу преимущество.
- Посмотрим, - улыбнулся де Бержерак. - А теперь, мсье, не выйдете ли вы из-за стойки, чтобы мы могли возобновить наш маленький спор?
- Разумеется, - Бартон обошел бар. Почему бы сейчас не попробовать флеш? Если он промахнется или его удар с налету будет отражен, он потеряет равновесие и станет легкой добычей для Бержерака. Есть, однако, возможность прорвать защиту француза.
Нет, нет. Пришла бы ему в голову эта мысль, не влей он в себя три унции пятнадцатиградусной "пурпурной страсти"? Нет. Нельзя.
Ну а если взять бутылку и швырнуть ее, одновременно предприняв флеш? Противнику придется пригнуться, и это он утратит равновесие.
Бартон остановился рядом с винной бутылкой. Де Бержерак ждал. Бартон разжал левую руку и вздохнул. Француз с улыбкой отвесил ему легкий поклон.
- Мои поздравления, мсье. Я надеялся, что вы не поддадитесь искушению и не прибегнете к бесчестному приему. Это разногласие должно улаживать одной лишь шпагой. Я салютую вам за то, что вы это понимаете. И салютую, как лучшему противнику из всех, что мне встречались, а встречались мне сильнейшие из сильных. Как это прискорбно, какая это жалость, что при этой дуэли, великолепнейшей дуэли всех времен и мест, присутствуем только мы с вами. Какая драма! Нет, не драма - трагедия, величайшая потеря для человечества!
Бартон заметил, что француз стал говорить несколько бессвязно. Следовало ожидать. Или он, хитрец, преувеличивает свое опьянение, чтобы усыпить бдительность Бартона?
- В принципе я с вами согласен, - сказал Бартон, - и благодарю вас за комплименты. Я тоже должен сказать, что вы - лучший фехтовальщик, которого я встречал. Однако, мсье, незадолго до этого вы намекнули на мое красноречие. Так вот, если в фехтовании мы и равны, то в умении трепать языком вы меня превосходите.
- Языком я орудую столь же легко, сколь и шпагой, - улыбнулся француз. - Мои читатели и мои слушатели получали не меньше удовольствия, чем свидетели моих поединков. Я забыл о вашей англосаксонской сдержанности, мсье. Пусть же за меня впредь говорит моя шпага.
- Пусть. Защищайтесь!
Шпаги скрестились снова - атака, отражение, рипост, контррипост. Оба были безупречны в точности дистанции, в ритме, в расчете, в тактике и в координации.
Усталость и хмель одолевали Бартона - он знал, что из-за них движется медленнее и глазомер у него уже не тот. Однако противник должен испытывать то же, если не в большей степени.
И вот, когда Бартон отразил выпад, направленный в его левое плечо, и ответил выпадом, метящим в живот Бержераку, он увидел что-то на пороге у главной лестницы. Бартон отскочил назад и крикнул:
- Стойте!
Де Бержерак, видя, что Бартон смотрит ему за спину, тоже отскочил подальше, чтобы не быть застигнутым врасплох. И увидел воду, тонкой струйкой текущую через порог.
- Итак, мсье Бартон, - сказал он, тяжело дыша, - вода поднялась до нашей палубы. Времени у нас немного. Пора заканчивать, да поскорее.
Бартон очень устал и с трудом переводил дух, его точно ножами кололи под ребра.
Он подступил к французу, собравшись атаковать с разбега. Но де Бержерак опередил его и ринулся вперед, невесть откуда почерпнув энергию в своем щуплом теле. Возможно, он наконец-то заметил брешь в защите Бартона. Или решил, что его противник обессилел больше, чем он сам.
Как бы там ни было, он просчитался. Точнее, расчет его был, возможно, и верен, но Бартон вдруг понял - по телесному языку Бержерака, по сокращению некоторых мускулов, по легкому прищуру глаз, - что намерен сделать француз. Понял еще и потому, что сам готовился к тому же и подавлял сигналы своего тела, чтобы не выдать себя.
Де Бержерак бросился вперед, стараясь отжать в сторону шпагу Бартона. Этот прием иногда использовался при внезапных атаках и мог бы удаться, если бы Бартон не ждал его, если бы Бартон, так сказать, не видел перед собой своего зеркального отражения, выполняющего тот же маневр.
Для успешного флеша требуется внезапность, быстрота и преодоление защиты противника. Быстрота у Бержерака была, но внезапности не получилось, поэтому защиту преодолеть он не смог.
Знающий зритель отметил бы, что де Бержерак пользуется преимуществом. Он держался прямее Бартона, рука его была выше, что позволяло более сильной половине его клинка, от эфеса до середины, отвести в сторону более слабую половину клинка Бартона - от середины до острия.
Но Бартон подставил верхнюю часть шпаги, сбил шпагу де Бержерака вниз и тут же пронзил противнику левое плечо. Лицо де Бержерака в не покрытых копотью местах сделалось серым, но шпаги он не выпустил. Бартон мог бы убить его в тот момент.
Бержерак в шоке, покачиваясь, все же нашел в себе силы улыбнуться.
- Первая кровь за вами, мсье. Вы победили. Я признаю, что победа за вами, однако не стыжусь…
- Позвольте мне помочь вам, - сказал Бартон, и тут кто-то с порога выстрелил из пистолета.
Бержерак споткнулся и тяжело упал лицом вниз. Пуля попала ему в спину около поясницы.
Бартон взглянул в сторону двери.
Там стояла Алиса с дымящимся пистолетом в руке.
- Боже! - вскрикнул Бартон. - Зачем ты это сделала, Алиса? Алиса бросилась к нему, шлепая по воде. Бартон присел и перевернул француза, положив его голову себе на колени. Алиса стала рядом.
- В чем дело? Ведь это же враг?
- Да, но он только что сдался. Знаешь, кто это? Сирано де Бержерак!
- О Господи!
Де Бержерак открыл глаза и взглянул на Алису:
- Вам следило бы сначала выяснить, как обстоят дела, мадам. Впрочем… люди так редко дают себе этот труд. Вода быстро прибывала, и палуба перекашивалась - этак де Бержерака - скоро покроет с головой. Он закрыл глаза и открыл их снова.
- Бартон?
- Да?
- Теперь я вспомнил. Как же глупы мы были оба. Ведь вы тот самый Бартон… Клеменс говорил, что вас… завербовал этик.
- Да.
- Зачем же мы…тогда дрались? Я… слишком поздно вспомнил… нам… следовало бы отправиться… в башню… вместе. Теперь… я…
Бартон наклонился, чтобы расслышать угасающий голос.
- Что вы говорите?
- …ненавидел войну… и глупость… Бартону показалось, что де Бержерак умер, но француз вымолвил еще:
- Констанс! - потом вздохнул, и его не стало. Бартон заплакал.
ЧАСТЬ ДВЕНАДЦАТАЯ
ПОСЛЕДНИЕ 20 000 МИЛЬ
ГЛАВА 39
Бартону и Харгривз, наряду с другими оставшимися в живых пришлось выдержать гнев Ла Виро. Высокий, темнолицый, большеносый епископ бушевал битый час, расхаживая перед шеренгой "преступников". Они стояли у почернелого собора, огромного и крайне нелепого сооружения.
Греческий портик с ионическими колоннами венчал луковичный купол с гигантской каменной спиралью на макушке. Все это были символы Церкви Второго Шанса, что не мешало Бартону и прочим находить собор безобразным и смешным. Как ни странно, но именно дурной вкус Ла Виро, создателя этого архитектурного чуда, помог им выдержать гневную речь. Он был во многом прав, но нагородил и немало глупостей.
Что ж делать - только он мог дать им Граали, одежду, кров. Поэтому спасенные не защищались, но давали выход своему гневу, втихомолку посмеиваясь над уродливым храмом и его строителем.
Наконец Ла Виро устал живописать глупость, черствость, жестокость, кровожадность и эгоизм тех, кто стоял перед ним. Он воздел руки и заявил, что ему тошно на них смотреть. Он вернется в храм и помолится за ка убитых ими вироландцев. А также за живых и мертвых грешников, хотя они этого не заслуживают Корабельщиков он передает брату Фениксо, известному ранее как Герман Геринг.
- Вид у вас как у наказанных за дело детей, - сказал Геринг. - Надеюсь, вы так себя и чувствуете. Но пока что я не питаю на ваш счет особых надежд. Это потому, что я зол на вас. Но я преодолею свой гнев и тогда сделаю все, чтобы помочь вам измениться к лучшему.
Он провел всех в заднее помещение храма, где вручил каждому Грааль и одежду, включая и теплые вещи.
- Все остальное, что вам понадобится, придется добывать самим, - сказал он и отпустил всех, попросив остаться одного Бартона.
- Вы слышали, что Сэмюэль Клеменс умер от сердечного приступа?
Бартон кивнул.
- Очевидно, он думал, что брат Эрик по-прежнему намерен свести с ним старые счеты. Это оказалось последней каплей после того, что он пережил во время боя. Последняя соломинка сломала спину верблюда - и сердце человека.
- Джо Миллер рассказал мне об этом утром, - сказал Бартон.
- Да-а. Если кто-то не займется этим титантропом, он тоже умрет от разбитого сердца. Он по-настоящему любил Клеменса.
Геринг спросил Бартона, намерен ли тот продолжать свой пути к истокам. Бартон ответил, что не затем шел так далеко, чтобы отказаться. И намерен отправиться к башне как можно скорее.
- Придется вам построить себе парусник. Люди Клеменса, конечно, не разрешат вам плыть вместе с ними на "Афиш не расклеивать".
- Кто знает.
- Вы хотите сказать, что похитите катер в случае отказа? Бартон промолчал.
- Есть ли предел насилию, которое вы творите?
- Я не говорил, что прибегну к насилию. Я только намеревался в ближайшее время поговорить с Андерсоном.
- Андерсон убит. Предупреждаю вас, Бартон - не лейте больше здесь крови!
- Я сделаю все, чтобы этого избежать. Право же, мне это нравится не больше, чем вам. Однако я реалист.
Маленький катер "После вас, гасконец" пропал вместе со всей командой. Никто не знал, что с ним сталось, хотя некоторые вироландцы будто бы видели, как он взорвался.
- На катере, если идти хорошим ходом, до истока можно добраться дней за тридцать, - сказал Геринг. - Но агенты этиков окажутся там раньше вас.
- Так вы о них знаете? - опешил Бартон.
- Да. Я говорил ночью с Фрайгейтом и с Миллером, стараясь облегчить их горе. Я и раньше знал больше, чем вы думаете, и многое подозревал. С полным основанием, как выяснилось. Ни один из двоих не счел нужным скрыть от меня существование этика-ренегата. Я рассказал об этом Ла Виро, и он теперь погружен в тяжкие раздумья. Это стало для него большим потрясением, хотя нисколько не отразилось на его вере.
- А на вашей?
- Не вижу причин ее менять. Я никогда не считал создателей этого мира ни ангелами, ни демонами. Однако две истории, услышанные мною, содержат немало загадок. Самая интригующая и самая печальная из них касается участи, постигшей инопланетянина с корабля Клеменса - кажется, его звали Монат.
- Как? В первый раз слышу об этом.
Геринг передал ему рассказ Миллера и спросил:
- Так вы говорите, что его спутник, Фрайгейт, тоже исчез?
- Тот Питер Джейрус Фрайгейт был агентом. Он не был точной копией Фрайгейта, о котором вы говорите, но очень на него походил. Он мог бы быть братом Фрайгейта.
- Возможно, когда вы попадете в башню - если попадете, - вы найдете ответ.
- Я нашел бы ответ еще скорее, если бы догнал агентов, ушедших на катере, - мрачно сказал Бартон.
Поговорив с Герингом еще немного, он ушел, так и не сказав Герману, что означают новости о Монате и мнимом Фрайгейте. А означают они, что этик Икс, Таинственный. Незнакомец, плавал на "Внаем не сдается". И что он избавился от Моната часов восемь спустя после своего появления на судне. Почему? Потому что. Монат узнал бы его. Икс сменил свой облик, но Монат опознал бы его рано или поздно. Скорее рано. Поэтому этику пришлось действовать быстро. Хотелось бы Бартону знать…
Итак, Икс плавал у Клеменса. Остался ли он в живых после боя? Если да, он должен быть где-то здесь, в горстке спасшихся с "Внаем не сдается".
Если только он не уплыл сразу вверх по Реке или не перебрался на другой берег.
Бартон вернулся к Герингу и спросил, нет ли спасенных на той стороне озера и не ушел ли кто-нибудь по скальной тропе через пролив.