Человек рядом с Ах-К'аком был такого же роста, приземист и сложен, как Геркулес. Он даже внешне походил на Ах-К'ака орлиным носом и круглым раздвоенным подбородком. Но жира на нем не было, и он не принадлежал к американским индейцам, хотя имел почти столь же темную кожу. Назвался он Гильгамешем.
- Мы с Ах-К'аком соревновались, кто кому прижмет руку, - сказал он, - и никто не смог победить. Еще я превосходный лучник и боец на топорах.
- Отлично! И капитан с удовольствием послушает твои рассказы о древнем Шумере - у тебя их, я уверен, в достатке. Ему приятно будет иметь на борту царя и бога. Царей он уже встречал, хотя ему с ними, как правило, не везло. Боги - другое дело. Боги капитану пока не попадались! На, держи.
Де Марбо двинулся дальше и, отойдя туда, где шумер - если он был таковым - уже не мог видеть и слышать его, со смеху повалился на траву. Потом встал, вытер слезы и продолжил опрос.
Четверо этих и еще шесть других были приняты. Взойдя по трапу на котельную палубу, они увидели Моната-инопланетянина, который стоял у борта и сверлил их взором. Новобранцы испугались, но де Марбо велел им следовать дальше. Позже он объяснит им, что это за странное существо.
Но вечером новичкам не пришлось познакомиться с Монатом, как было задумано. Две женщины не поделили мужчину и принялись палить друг в друга. Прежде чем их разняли, одна получила тяжелую рану, а вторая прыгнула за борт с Граалем в одной руке и своими пожитками - в другой. Мужчина тоже решил уйти, поскольку предпочитал беглянку. Пароход остановили, и он сошел. Сэм так расстроился, что отложил церемонию презентации в большом салоне до завтра.
А ночью Монат Грраутут исчез.
Никто не слышал крика, никто не заметил ничего подозрительного.
Осталось только кровавое пятно на кормовых поручнях палубы "А", которое могло сохраниться по недосмотру команды уборщиков после боев за камни левого берега.
Клеменс подозревал, что к исчезновению приложил руку кто-то из четырех новобранцев - однако они твердили, что ночью спали в своих койках, а улик против них не было.
Пока Сэм разбирал дело, жалея, что на борту нет Шерлока Холмса, "Ненаёмный" шел вперед. Через три дня после пропажи Моната на Реке объявился Сирано де Бержерак и подал сигнал, чтобы его приняли на борт. Сэм выругался, увидев его. Он надеялся, что они пройдут мимо Сирано ночью - однако вот он, француз, и его видели человек пятьдесят из команды.
Француз весело взошел на борт и перецеловал всех своих друзей: мужчин в обе щеки, а женщин неспешно в губы. Войдя в рубку, он воскликнул:
- Капитан! Что я вам расскажу!
"Вот разуважишь, если расскажешь", - сердито подумал Клеменс.
ГЛАВА 14
Мужчина и женщина лежали рядом. Тела их соприкасались, но сны блуждали за много световых лет друг от друга.
Сэму Клеменсу снова снилось, как он убил Эрика Кровавого Топора. Или, точнее, взбудоражил других, один из которых и вонзил копье в живот норвежцу.
Упавший метеорит нужен был Сэму, поскольку состоял из никеля и стали. Без них Сэм не построил бы огромный пароход, который так часто виделся ему во сне. Сэм давал указания Лотару фон Рихтхофену. Джо Миллер не присутствовал - его предательски захватил в плен бывший король Англии. Неприятельский флот плыл с низовьев Реки, чтобы завладеть упавшей звездой. Король Иоанн готовил свой флот в верховьях для той же цели.
Армия Сэма оказалась меж двух огней и была слабее обеих. Враги обещали размолоть ее, как жерновами. Победить можно было, лишь заключив союз с Иоанном. Союз нужен был и для того, чтобы спасти жизнь Джо Миллеру.
Но Эрик Кровавый Топор, компаньон Сэма, наотрез отказался вступать в сделку. Он ненавидел Джо Миллера, единственного человека, к которому испытывал страх - если считать Джо человеком. Кровавый Топор заявил, что его и Сэма люди встанут насмерть и одержат блистательную победу над обоими войсками. Это была глупая похвальба, хотя сам норвежец, возможно, и верил в нее.
Эрик Кровавый Топор был сыном Харальда Хаарфагера (Харальда Пышноволосого), который впервые объединил Норвегию и чьи победы привели к массовым миграциям в Англию и Исландию. Со смертью Харальда, последовавшей около 918 года, Эрик стал королем. Но популярностью он не пользовался, считаясь суровым и жестоким государем даже по тем временам. Его кровный брат Хокон, которому в ту пору было пятнадцать, с годовалого возраста воспитывался при дворе английского короля Ательстана. При поддержке англичан Хокон поднял норвежское войско против своего брата. Эрик бежал в Англию, в Нортумберленд, где передал права на свое королевство Ательстану, но недолго прожил после этого.
Норвежские хроники повествуют, что он погиб в 954 году, совершая набег на Южную Англию. Английская же летопись гласит, что Эрик был изгнан из Нортумберленда и убит в битве при Стэйнморе.
Эрик сказал Клеменсу, что верна первая версия.
Клеменс объединился с норвежцем потому, что тот владел редчайшим оружием - стальным топором - и разыскивал руду, из которой топор был сделан. Клеменс надеялся, что руды хватит и на то, чтобы построить большой пароход, на котором он доплывет до истоков Реки. Эрик был невысокого мнения о Сэме и взял его к себе только из-за Джо Миллера. Эрик не любил Джо, но признавал, что в бою титантроп незаменим. А потом король Иоанн захватил Джо в заложники. Отчаявшийся Сэм, боясь, что король убьет Джо и метеорит будет потерян, обсудил ситуацию с Лотаром, младшим братом "Красного барона". Сэм предложил убить Эрика и его викингов - тогда можно будет вступить в переговоры с Иоанном, который должен понять, что ему выгодно объединиться с Клеменсом. Вместе они могут выстоять против сил фон Радовица, идущих вверх по Реке.
Сэм подкрепил свои аргументы тем, что Кровавый Топор скорее всего намерен убить его самого после победы над врагом. Кто-то из них неизбежно должен умереть.
Лотар фон Рихтхофен согласился с Сэмом. Расправиться с предателем не значит совершить предательство. Кроме того, логика не оставляет иного выхода. Будь Кровавый Топор истинным другом - дело другое. Однако доверять ему можно не больше, чем гремучей змее, у которой болят зубы.
И злодеяние совершилось.
Да, это было злодеяние, как бы ни оправдывали его обстоятельства.
Сэм так и не смог избавиться от сознания своей вины. В конце концов, можно было просто плюнуть на метеорит и отказаться от своей мечты.
Сэм с Лотаром и несколькими надежными людьми пришли к хижине, где Кровавый Топор занимался любовью с женщиной. Бой с охраной длился всего минуту - превосходящие силы захватили викингов врасплох.
Голый Эрик выскочил наружу со своим большим топором, и Лотар пригвоздил его копьем к стене хижины.
Сэма чуть не вырвало, но его поддержала мысль о том, что все по крайней мере кончено. И когда сильная рука схватила его за лодыжку, он едва не лишился чувств от ужаса. Сэм посмотрел вниз: умирающий Эрик держал его мертвой хваткой.
- Bikkja, - чуть слышно, но ясно выговорил викинг. Это значило "сука" - Эрик часто обзывал так Клеменса, которого считал женоподобным.
- Кал Рататока, - добавил Эрик. Рататок - это гигантская белка, скачущая по ветвям мирового дерева Иггдрасила - космической оси, связывающей вместе землю, обитель богов и преисподнюю.
А потом Кровавый Топор предсказал, что Клеменс построит-таки свой корабль. И поведет его вверх по Реке. Но и постройка корабля, и само путешествие принесут Клеменсу одно только горе вместо ожидаемой радости. И когда Клеменс наконец приблизится к истокам Реки, он. Кровавый Топор, будет ждать его там.
Слова умирающего врезались Сэму в память, и теперь, во сне, он слышал их опять из уст темной фигуры, которая вцепилась ему в ногу, высунув руку из-под земли. Горящие глаза смотрели из ямы на Клеменса.
- Я достану тебя! Я буду поджидать тебя в лодке, а после убью. Ты не доберешься до конца Реки и не пройдешь во врата Валгаллы!
Хватка ослабла, но Сэм, окоченевший от ужаса, не мог отойти прочь. Призрак хрипел в агонии, а Сэм стоял недвижимо, хотя внутри у него все ходило ходуном.
- Я жду!
Таковы были последние слова Эрика, отдававшиеся эхом в снах Клеменса все эти годы.
После Сэм посмеялся над пророчеством Эрика. Видеть будущее не дано никому. Это суеверная чушь. Может, Кровавый Топор и живет сейчас где-то в верховьях Реки - но если это и так, это только совпадение. Такова же вероятность того, что он оказался в нижнем течении Реки. И даже если викинг ждет своего часа, чтобы отомстить, вряд ли ему представится для этого случай. Пароход останавливается только три раза в день, если не считать редких недельных стоянок. Скорее всего пароход пройдет мимо Эрика. Ни бегом, ни в весельной лодке, ни под парусом Кровавому Топору не догнать быстроходное судно.
Эти здравые мысли, однако, не мешали Эрику являться Сэму в страшных снах. Возможно, потому, что в душе Сэм признавал себя виновным в убийстве. А виновный должен нести наказание.
Владыка Снов с присущей ему легкостью сменил кадр, и Сэм оказался в хижине. Была ночь, лил дождь, гремел гром, и молния хлестала во тьме, как плетка-девятихвостка. Ее вспышки слабо освещали хижину. Рядом с Сэмом присела темная фигура в плаще с капюшоном.
- Чем обязан столь неожиданному визиту? - спросил Сэм, как тогда, при втором посещении Таинственного Незнакомца.
- Мы со Сфинксом играем в покер с жеребьевкой, - ответил Незнакомец. - Не хочешь ли присоединиться?
Сэм проснулся. На его стенном хронометре светились цифры 03:03.
Бог троицу любит. Рядом Гвенафра простонала во сне: "Ричард". Так ей снится Ричард Бартон. Ей было всего лет семь, когда она с ним познакомилась, и знала она его только год, а вот забыть не может. Детская любовь не прошла.
Теперь ничто не нарушало тишины, кроме дыхания Гвенафры и отдаленного шлепанья колес по воде. От их вращения пароход слегка вибрировал. Держа руку на дюралюминиевой раме кровати, Клеменс чувствовал эту легкую дрожь. Четыре колеса, движимые мощными электромоторами, гнали судно к цели.
На берегах Реки спали люди. Над полушарием стоит ночь, и около 8,75 миллиона человек спят и видят сны. Что им видится? Кому-то Земля, кому-то этот мир.
А пещерный человек, быть может, стонет и мечется, видя, как саблезубый зверь крадется к огню у входа. Джо Миллеру часто снились мамонты, лохматые, с загнутыми бивнями левиафаны его времени - их мясом он набивал свой объемистый живот, из их шкур делал шатры, бивнями подпирал эти шатры, из зубов низал громадные ожерелья. Еще Джо снился его тотем, его предок - гигантский пещерный медведь; могучий и косматый, он приходил и давал Джо советы по разным трудным делам.
А иногда Джо снилось, что враги бьют его палками по пяткам. Джо, весивший восемьсот фунтов, страдал плоскостопием и не мог оставаться на ногах весь день, как пигмеи гомо сапиенс; ему то и дело приходилось садиться и давать отдых своим несчастным ногам.
У Джо бывали поллюции по ночам, когда ему снилась женщина его породы. Теперь он спал с красоткой ростом шесть футов семь дюймов, со славянкой-кашубкой из третьего века. Ей нравилась огромность Джо, его волосатость, его здоровенный нос, его колоссальный член и его мягкосердечие. Возможно, она получала извращенное наслаждение, предаваясь любви с тем, кто был не совсем человеком. Джо тоже любил ее, но это не мешало ему грезить о своей земной жене и других женщинах своего племени. Или скорее, как грезят все живые, о подруге, созданной Владыкой Снов, об идеале, что существует только в подсознании.
"Каждый человек, как луна, имеет темную сторону, которую не показывает никому".
Так писал Сэм Клеменс. И это правда. Но Владыка Снов, этот шталмейстер причудливых цирков, каждую ночь выводит на арену хищников и акробатов, канатоходцев и карликов.
В своем последнем за ночь сне Сэмюэль Ленгхорн Клеменс оказался заперт в одном помещении с огромной машиной, которой управлял Марк Твен, его второе "я". Машина была чудовищная, приземистая, с круглым верхом - какой-то тысяченогий, тысячезубый таракан. Вместо зубов у нее в пасти были пузырьки с патентованным средством "змеиное масло", а вместо ног - металлические штыри с буквами алфавита на конце. Она ползла на Клеменса, лязгая зубами и скрипя несмазанными сочленениями. Марк Твен сидел у нее на спине в золотом, усыпанном бриллиантами слоновьем седле и управлял ею, двигая рычагами. Это был старик с пышными белыми волосами и пышными белыми усами, и костюм на нем был белый. Сначала он скалился, а потом сердито глянул на Сэма и заработал рычагами, стараясь отрезать Сэму путь к бегству.
Сэму было всего восемнадцать, и его знаменитые усы еще не отросли. В руке он сжимал ручку коврового саквояжа.
Сэм бегал кругами по комнате, а машина с лязгом и скрежетом преследовала его, то наступая, то отступая. Марк Твен все время кричал ему: "Вот страничка из твоей книги, Сэм", или "Твой издатель шлет тебе наилучшие пожелания, Сэм, и просит еще денег".
Сэм верещал не хуже машины, чувствуя себя мышью, которую ловит механическая кошка. Как бы быстро он ни бегал, как бы ни вертелся, ни прыгал и ни изворачивался, его неизбежно поймают.
Вдруг по металлическому панцирю чудища прошла дрожь. Оно остановилось и застонало. Потом лязгнуло зубами и присело, подогнув ноги. Из заднего отверстия хлынул поток зеленых бумажек - это были тысячедолларовые купюры, скоро целая куча их выросла у стены и стала сыпаться на машину. Гора все росла и наконец обрушилась на Марка Твена, который ругал машину на чем свет стоит.
Завороженный Сэм пополз вперед, настороженно поглядывая на машину, и подобрал одну из бумажек. "Наконец-то, - подумал он, - наконец-то сбылось".
Но купюра у него в руке превратилась в человеческий кал.
И все ассигнации, что были в комнате, тоже.
Затем в глухой стене отворилась дверь.
В комнату заглянул Г. Г. Роджерс. Этот состоятельный человек поддерживал Сэма в трудные времена, когда тот нападал на крупные нефтяные тресты. Сэм бросился к нему с криком: "Помогите! Помогите!" Вошел Роджерс в одних красных подштанниках - их задний клапан болтался незастегнутым. На груди у него золотыми буквами значилось: "НА "СТАНДАРД ОЙЛ" УПОВАЕМ - НА БОГА ПУСТЬ УПОВАЮТ ДРУГИЕ".
"Вы спасли меня, Генри!" - выдохнул Сэм.
Роджерс ненадолго обернулся к нему спиной, показав надпись на ягодицах: "ОПУСТИТЕ ДОЛЛАР И НАЖМИТЕ НА РЫЧАЖОК".
Потом сказал: "Минутку" - и вытащил откуда-то сзади документ. "Подпишите это, и я вас выпущу".
"Но у меня нет ручки!" - ответил Сэм. За спиной у него опять зашевелилась машина. Сэм не видел ее, но знал, что она опять ползет к нему. В проеме двери за Роджерсом Сэм видел прекрасный сад. Лев и ягненок сидели там бок о бок, а рядом с ними стояла Ливи и улыбалась.
На ней совсем не было одежды, а над головой она держала громадный зонтик. Из цветов и кустов выглядывали лица. Одна была Сюзи, его любимая дочь. Но что она там делает? Сэм чуял неладное. Кажется, из куста, за которым она прячется, торчит босая мужская нога?
"У меня нет ручки", - снова сказал Сэм.
"Я приму вашу тень в качестве расписки".
"Я уже продал ее".
За Роджерсом захлопнулась дверь, Сэм застонал, и на этом кошмар кончился.
Где-то теперь его жена Ливи, где его дочки Клара, Джин и Сюзи? Какие сны снятся им? Является ли им он? Если да, то как? Где Орион, его брат? Недотепа, путаник, невезучий оптимист Орион. Сэм любил его. Где брат Генри, получивший такие тяжкие ожоги при взрыве парохода "Пенсильвания" и протянувший еще шесть мучительных дней в походном госпитале Мемфиса? Сэм был с ним, разделял его муки и видел, как его вынесли в палату для безнадежных.
Воскрешение восстановило обгорелую кожу Генри, но его душевных ран оно не залечит, как не залечило душевных ран Сэма.
А где тот несчастный проспиртованный бродяга, сгоревший во время пожара в тюрьме города Ганнибала? Сэму тогда было десять. Его разбудил набат, он побежал к тюрьме и увидел того человека - он держался за решетку и кричал, черный на фоне красного пламени. Судебного исполнителя никак не могли найти, а ключи от камеры были только у него. Несколько человек пытались высадить дубовую дверь, но безуспешно.
Незадолго до того как бродягу забрали, Сэм дал ему спичек раскурить трубку. От спички и загорелся соломенный тюфяк в камере. Сэм знал, что это он повинен в ужасной смерти бродяги. Если бы Сэм не пожалел его и не сбегал домой за спичками, бродяга был бы жив. Милосердный жест, минутное сочувствие - и он сгорел живьем.
Где Нина, внучка Сэма? Она родилась уже после его смерти, но Сэм узнал о ней от человека, который читал ее некролог в "Лос-Анджелес Таймс" от 18 января 1966 года.
"ПОХОРОНЫ НИНЫ КЛЕМЕНС, ПОСЛЕДНЕГО ПОТОМКА МАРКА ТВЕНА".
У того парня была очень хорошая память, да и его интерес к Марку Твену помог ему запомнить некролог.
- Ей было пятьдесят пять; под вечер воскресенья ее нашли мертвой в комнате мотеля на Норт-Хайленд-авеню - номер двадцать, кажется. В комнате было полно пузырьков с лекарствами и бутылок со спиртным.
Записки не осталось, и назначили вскрытие, чтобы определить причину смерти. Результатов я не видел.
Она умерла через улицу от своего роскошного пентхауза с тремя спальнями в Хайленд-Тауэрс. Ее друзья сказали, что она часто селилась в мотеле на выходные, когда ей надоедало быть одной. В газете писали, что она почти всю жизнь провела в одиночестве. Она взяла фамилию Клеменс, когда развелась с художником Ратгерсом. Вышла она за него, кажется, в 1935 году, и брак продлился недолго. В газете сказано, что она была дочерью Клары Габрилович, вашей единственной дочери, - то есть единственной, оставшейся в живых. Клара вышла за некоего Жака Самоссуда после смерти своего первого мужа, то есть в 1935-м, кажется. Она была приверженкой христианской науки, как вам известно.
- Мне это неизвестно! - сказал Сэм.
Рассказчик, знавший, что Сэм был ярым противником христианской науки и написал памфлет о Мэри Бейкер-Эдди, ухмыльнулся:
- Думаете, она хотела этим насолить вам?
- Избавьте меня от вашего психоанализа, - сказал Сэм. - Клара боготворила меня. Как все мои дети.
- Короче, Клара умерла в 1962 году, а незадолго до этого дала разрешение опубликовать ваши неизданные "Письма на Землю".
- Неужто напечатали? И какая же последовала реакция?
- Книга хорошо продавалась. Но впечатление произвела довольно слабое. Никто не приходил в ярость и- не заявлял, что это богохульство. Кстати, ваш "1601-й" тоже напечатали. В мои молодые годы его можно было достать только подпольным путем, но в конце 60-х годов он продавался повсюду.
Сэм потряс головой:
- И даже дети могли это купить?
- Купить нет, а прочесть - сколько угодно.
- Как же все изменилось!
- Все ваши вещи напечатаны - ну почти все. Еще в статье говорилось, что ваша внучка занималась как любительница живописью, пением и актерством. Она была также страстным фотографом и беспрестанно снимала своих друзей, барменов, официантов, даже прохожих на улице. Писала автобиографию "Одинокая жизнь" - название говорит само за себя. Бедняжка. Ее друзья говорили, что книга "весьма сумбурна", но местами в ней видны проблески вашего гения.
- Я всегда говорил, что мы с Ливи слишком большие сумасброды, чтобы иметь детей.