Собаки ушли последними. Они ненавидели меня сильнее, чем всех остальных, чем отца, и самая слабая из них охотно перегрызла бы мне глотку. Они были голодными - ведь кормить их стало некому. И я заманил их в глубокий погреб, прикинулся, что убегаю, а когда все оказались внутри, бросился к двери и заложил ее на засов. Много ночей они выли и лаяли внизу, но я был уверен, что мне-то ничего не грозит. Постепенно вой затихал - псы убивали друг друга, выжившие черпали силы из трупов убитых. Они долго держались. Но наконец внизу стал мстительно завывать вечерами лишь один тонкий голос. Каждую ночь отходил я ко сну, повторяя: "Завтра настанет тишина". Но каждое утро будило меня воем. Тогда я заставил себя взять факел, спуститься и заглянуть в погреб через окошко. Я долго следил, но в мерцающем свете ничто не шевельнулось, только белели кости и виднелись обрывки шкур. И я сказал себе: звук скоро исчезнет.
Тонкие губы старика сложились в горестную и несчастную гримасу, от которой Мышелов невольно поежился.
- Но звук так и не умер, даже начал становиться громче. И я понял, что хитрость моя оказалась напрасной. Ведь я убил только их тела, но не души, и скоро они обретут силу вернуться, чтобы убить меня, как всегда и намеревались. И потому отыскал я черные книги отца, чтобы магией навсегда погубить эти души или проклятием привязать их к столь дальним краям, откуда нет возврата. На некоторое время, казалось, я преуспел. Но весы вновь качнулись, и души стали одолевать. Все ближе и ближе подступали они… Иногда мне казалось, что среди воя я слышу голоса отца и братьев.
Однажды ночью, когда они подступили совсем близко, утомленный путник прибежал к моей башне. Странно глядели глаза его, и я поблагодарил благих богов, что послали его к моей двери, - я понял, что делать. Дал ему еды и питья и подмешал в него жидкость, что несет сон и отлучает нагой дух от плоти. Должно быть, они поймали его и разорвали, потому что тело путника истекло кровью и он умер. Это несколько утихомирило их… вой удалился, и не скоро стал приближаться вновь. Но боги были добры ко мне и всегда посылали гостя, прежде чем звук подступал слишком близко. Я научился перевязывать тела тех, кого подпаивал зельем, чтобы они могли протянуть подольше, и смерть моих жертв полнее удовлетворила тех, кто воет.
Тут старик умолк, странно затряс головой и слабо, с укоризной поцокал языком.
- Но вот что меня теперь беспокоит, - продолжил он, - они стали теперь жаднее или, быть может, поняли мою хитрость. Ведь теперь их труднее удовлетворить, они обступили меня отовсюду и теперь больше не удаляются. Иногда я просыпаюсь ночью и слышу, как они обнюхивают все вокруг, чувствую их морды у моего горла. Мне нужны мужчины, больше мужчин, чтобы они охраняли меня. Они мне необходимы. Этого, - он указал на оцепеневшее тело проводника, - они словно и не заметили, словно засохшую кость. Но этот, - палец его обратился к простертому Фафхрду, - этот задержит их надолго.
Снаружи стало темно, свет исходил лишь от дрожащего пламени свечи. Мышелов с яростью глядел на старика, восседавшего на стуле, будто неряшливо ощипанный петух. А потом перевел взгляд на Фафхрда: громадная грудная клетка друга вздымалась и опадала. Над бинтами выступала сильно побледневшая челюсть. Тут ужасный гнев и безмерное отвращение овладели им, и, забыв обо всем, он бросился на старика.
Но в тот миг, когда длинный кинжал уже был занесен для рокового удара, звук вернулся. Он словно вытекал из какой-то налитой до краев мраком ямы, сотрясая и башню и всю равнину, так что задрожали стены, и пыль взметалась с мертвых чучел, подвешенных к потолку.
Мышелов остановил клинок в ладони от горла старика, судорожно трясшего в ужасе запрокинутой головой. Звук вернулся, а это значило только одно: без старика Фафхрда не спасти. В нерешительности отпихнув старика в сторону, Мышелов склонился над другом, потряс его, заговорил. Ответа не было. И тогда он услышал голос старика. Тот дрожал, и слова его почти не были слышны за звуком, но в голосе его теперь слышались едва ли не наслаждение и уверенность.
- Тело твоего друга находится на грани жизни и смерти. И если ты будешь груб, равновесие нарушится. Если ты сорвешь сейчас повязки, он лишь быстрее умрет. Ты не можешь помочь ему. - И словно прочитав в глазах Мышелова вопрос, ответил: - Нет, противоядия нет, - и поспешно добавил, словно опасался отнять у него надежду: - он не беззащитен там. Он могуч. И дух его будет могучим. Быть может, ему окажется по силам утомить их. Если он переживет полночь, то, возможно, вернется.
Мышелов обернулся и поглядел на старика. И снова тот словно прочитал нечто в безжалостных глазах Мышелова, потому что произнес:
- Тем, кто воет, будет мало моей смерти от твоей руки. Убив меня, ты все равно не спасешь своего друга, наоборот - погубишь. Если ты отнимешь у них мою душу, они разорвут душу его.
Иссохшее тело старика дрожало в припадке возбуждения и страха. Руки тряслись, голова раскачивалась вперед-назад, словно у паралитика. Трудно было хоть что-то прочесть на дергающейся физиономии с остекленелыми блюдцами глаз. Мышелов медленно поднялся на ноги.
- А может, и не разорвут, - сказал Мышелов. - Погубит его, как ты говоришь, твоя смерть или нет, - он говорил медленным, размеренным тоном, - я все же рискну и убью тебя прямо сейчас, если ты не предложишь ничего лучшего.
- Подожди. - Старик попытался отвести кинжал Мышелова и отдернул порезанную руку. - Подожди. Есть способ помочь ему. Где-то там, - он широко махнул рукой вверх, - дух твоего друга бьется с ними. У меня еще есть этот состав. Я и тебе дам глотнуть. Тогда ты сможешь биться с ним рядом. Вместе вы победите. Но нужно торопиться. Гляди! Они уже набросились на него.
Старик показал на Фафхрда. Повязка на левой руке варвара утратила прежнюю белизну - на левом запястье рдело пятно, именно там, где может вцепиться собака. Увидев это, Мышелов почувствовал, как похолодело все его нутро. А старик все толкал что-то ему в руку.
- Пей! Пей скорее! - приговаривал он.
Мышелов поглядел вниз. Это был небольшой стеклянный флакон. Глубокий пурпур его содержимого напоминал цвет струйки, застывшей в уголке рта Фафхрда. Словно завороженный, он вытащил пробку, медленно поднес флакон к губам и…
- Быстрее, быстрее, - торопил старик, почти приплясывая от нетерпения, - половины будет довольно, и ты очутишься рядом с другом. Времени уже мало. Пей! Пей!
Но Мышелов не спешил. Вдруг осененный внезапной мыслью, он из-за поднятой руки поглядел на старика. И старик, должно быть, мгновенно прочел его мысль… Выхватив из книги кинжал, он с неожиданной быстротой бросился на Мышелова. И преуспел бы, не приди тот в себя и не выбей ударом кулака по руке кинжал, звякнувший где-то поодаль. Потом осторожно и расчетливо Мышелов поставил флакон на стол. Старик потянулся следом, попытался опрокинуть его, но железные руки Мышелова стальной хваткой стиснули его кулаки. Мышелов заставил старика опуститься на пол и прижал руки к камням, голова его откинулась назад.
- Да, - согласился Мышелов, - я выпью, не опасайся, но выпьешь и ты сам.
Старик издал полузадушенный визг и конвульсивно задергался.
- Нет! Нет! - кричал он. - Убей меня! Убей своим ножом! Только не это! Только не это! - Мышелов придавил коленями его руки, и нажал на подбородок. Вдруг старик затих и, глядя вверх с каким-то особенным блеском в белесых глазах, с суженными в точку зрачками, проговорил: - Это бесполезно. Я хотел одурачить тебя, остатки наркотика я отдал твоему другу. А у тебя в руках - яд. И мы оба умрем жалкой смертью, и твой друг безвозвратно погибнет.
Когда же он понял, что Мышелов не внемлет ему, старик снова начал яростно сопротивляться. Но Мышелов был неколебим. Старик глубоко прокусил ему мякоть большого пальца, но Серый все же заставил старика разжать челюсти и, взяв его за нос, влил пурпурную жидкость прямо в рот. Даже в глотке слышалась поступь смерти… Потом Мышелов допил остатки - жидкость с тошнотворно приторным запахом оказалась на вкус солоноватой как кровь - и стал ждать.
То, что он сделал, наполняло его отвращением. Никогда прежде ему не доводилось еще вызывать такой ужас в мужчине, да и в женщине. Уж лучше было убить старика. Выражение лица его теперь было как у младенца… под пыткой. Лишь этот несчастный старик, думал Мышелов, знает истинный смысл грозного воя, что отдавался в ушах. Мышелов едва не позволил старику добраться до кинжала, к которому тот вяло тянулся, но подумал о Фафхрде и сильнее прижал руки старика к полу.
Комната начала постепенно наполняться туманом, закачалась и стала медленно вращаться. Голова Мышелова кружилась, словно звук растворял сами стены. Что-то дергало его тело, с любопытством копошилось в мозгу. А затем его охватил вихрь абсолютной тьмы, содрогавшейся от демонического воя.
Но на обширной пустой равнине, которой тьма вдруг уступила место, звуков не было. Только жуткий холод. В лунном свете взгляду открывались бесконечные окаменевшие отлогими волнами скалы да резкий очерченный горизонт без всяких ориентиров.
Он ощутил, что рядом с ним находится нечто и пытается укрыться за его спиной. Вдруг неподалеку он заметил бледный силуэт… инстинктивно он понял, что это Фафхрд. И вокруг него бушевали нечеткие темные силуэты… свора. Тени собак то наскакивали, то припадали к земле… глаза их светились ярче бликов луны, длинные морды беззвучно щерились. Рядом жалась к нему какая-то тварь. И Мышелов ринулся на помощь другу.
Призрачная свора бросилась навстречу, и он приготовился отбиваться. Но вожак проскочил мимо его левого плеча, остальные разделились, обтекая его, словно бурлящий черный ручей. Тогда он понял, что пытавшаяся укрыться позади него тварь исчезла. Он обернулся и увидел, что черные силуэты гонятся за второй бледной тенью.
Она стремительно убегала, но они догоняли. Погоня перепрыгивала с одной каменной волны на другую. Вместе со сворой силуэт догоняли и высокие, с виду человеческие, фигуры. Все они медленно уменьшались в размере, пока не стали крошечными, почти незаметными. Но жуткая ярость и страх, источаемые ими, не пропадали.
А потом исчез призрачный свет луны, которой не было, остался лишь холод, скоро и он рассеялся в никуда…
Когда он проснулся, над ним склонилось лицо Фафхрда, тот приговаривал:
- Лежи, малыш. Лежи спокойно. Нет, я не ранен. Просто порвали руку. Не так уж и плохо. Не хуже, чем тебе.
Но Мышелов нетерпеливо тряхнул головой и оторвал свое ноющее плечо от ложа. В узких клинках солнечного света, света, что пронзал узкие окна, клубились пылинки, и тогда он увидел труп старика.
- Да, - ответил Фафхрд, когда Мышелов вяло отвалился назад, - теперь его страхи закончились. Они разделались с ним. Мне следовало бы ненавидеть его. Но кто может ненавидеть растерзанный труп? Когда я появился в башне, он дал мне снадобье. В моей голове что-то спуталось. Я поверил его речам. Он говорил, что питье сделает меня богом. Я выпил и оказался в аду - в холодной пустыне. Но теперь все позади, и мы на Нихвоне.
Мышелов же разглядывал свисавшие с потолка тщательно высушенные и, вне всяких сомнений, безжизненные тельца, и чувствовал удовлетворение.
VI. Затонувшая земля
- Ну, я родился в близнецах со счастьем, - радостно заорал Фафхрд, подскочив на месте так, что отнюдь не шаткий шлюп качнулся, несмотря на противовесы. - Я поймал рыбину посреди океана! Я вспорол ей брюхо! И погляди, малыш, что я нашел!
Серый Мышелов слегка отстранился от оказавшегося прямо перед его лицом измазанного рыбьей кровью кулака, сморщил нос с привередливой ухмылкой, поднял левую бровь и пригляделся. Предмет этот не казался крохотным даже на широкой ладони Фафхрда и, хотя был измаран кровавой слизью, поблескивал золотом. Это было кольцо… и ключ одновременно. Стержень ключа был отогнут под прямым углом к кольцу и ложился на палец при носке. На нем была какая-то резьба. Мышелову перстень не понравился - инстинктивно. Смутная тяжесть, что одолевала его уже не первый день, словно сошлась на блестящем предмете.
Во-первых, ему совсем не нравилось громадное соленое Внешнее Море, и только смелость и настойчивость Фафхрда, да собственная тоска по земле ланхмарской заставили его пуститься в долгое и, вне сомнения, рискованное путешествие над неизведанными глубинами. Во-вторых, ему не нравилось, что вокруг кипит вода от мальков… - на таком-то расстоянии от земли! Даже ровная тихая погода и попутный ветер беспокоили его, словно знаменовали впереди великие беды, как несет грозу медленно подступающее облачко. Слишком много удач - это опасно. И теперь это кольцо, прямо-таки свалившееся в их руки при удивительном стечении обстоятельств.
Они разглядели вещицу, Фафхрд медленно покрутил ее. На кольце можно было различить гравировку - морское чудовище увлекало под воду корабль. Изображение, впрочем, было весьма стилизовано, деталей было немного, так что нетрудно было и ошибиться. Но более всего Мышелова удивил незнакомый стиль рисунка, хотя он странствовал повсюду и знал мир.
Напротив, в памяти Фафхрда это кольцо пробудило странные воспоминания о неких легендах, что рассказывают долгими северными ночами вокруг костров из плавника: о дальних морских странствиях, о прибрежных набегах в незапамятные времена, вспоминались и кое-какие вещи. К примеру, остатки добычи невообразимо дальнего предка, поблескивавшие возле костра, - считалось, что ритуальная ценность их слишком велика, чтобы менять, продавать или дарить такие предметы. Вспомнились и зловещие неясные страхи, которыми пугали мальчишек, осмеливавшихся чересчур далеко заплывать в море просто так или в лодке. На мгновение зеленые глаза его затуманились, обветренное лицо стало серьезным, но лишь на мгновение.
- Прелестная вещица, согласись, - рассмеялся он. - И чью же дверь отпирает этот ключ? Дамочки какого-нибудь короля. Вот что я тебе, скажу, погляди: ключ этот как раз для королевского пальца. - Он подбросил ключ вверх, поймал и обтер о грубую ткань собственной рубахи.
- Я бы не стал надевать его, - предостерег Мышелов, - не иначе рыбина отъела его вместе с пальцем с руки мертвеца и со всем трупным ядом. Выбрось его.
- И посиди у борта, может, выловишь побольше? - лукаво ухмыльнулся Фафхрд. - Нет, мне довольно и этого. - Он надел кольцо на средний палец левой руки, стиснул кулак, критически оглядел его. - Годится и для драки, - добавил он.
Тут над водой блеснула чешуей крупная рыбина, чуть не ударившаяся о лодку, и Фафхрд подхватил свой лук, наложил на тетиву неоперенную стрелу с зазубренным тяжелым наконечником и стал внимательно вглядываться в воду, наступив ногой на балансир. От стрелы тянулась тонкая бечевка.
Мышелов глядел на него не без зависти. Громадный Фафхрд на борту корабля всегда обретал непривычную легкость и уверенность в движениях. Он становился на воде таким же проворным, каким был на суше Мышелов. Сам Серый вовсе не был сухопутной крысой и владел судном не хуже Фафхрда, но ему всегда становилось слегка не по себе, когда со всех сторон день за днем его окружала вода. Фафхрду в свой черед не по душе были города, хоть и в них находились для гиганта кое-какие удовольствия: таверны и уличные схватки. На борту корабля Мышелов становился осторожным и подозрительным: все искал течи, все боялся, что вспыхнет пожар, протухнет еда и сгниют тросы. Раздражала его и привычка Фафхрда радоваться бурям - тот вечно тянул время, не торопясь брать паруса на рифы. Несколько раздражало вдобавок и то, что подобные поступки друга нельзя было считать просто дурачеством.
Фафхрд продолжал внимательно вглядываться в медленно колыхавшуюся, убегающую назад воду. Длинные медно-красные волосы его были зачесаны назад и туго перевязаны. На нем была коричневая рубаха и брюки, на ногах легкие кожаные шлепанцы, которые легко сбросить. Пояс же, длинный меч и прочее оружие, конечно, были завернуты в промасленное тряпье от ржавчины и убраны. Никаких узоров и драгоценностей, кроме кольца.
Взгляд Мышелова миновал друга и устремился вдаль, к горизонту: по правому борту с носа начинали скапливаться облака. Почти с облегчением он подумал, что они наконец дождались скверной погоды. Потуже затянув тонкую серую рубаху на горле, он сдвинул руль. Почти закатившееся солнце бросало тень его скрючившейся фигуры на коричневый парус.
Звякнула тетива лука, стрела Фафхрда плеснула в воде. Тонкий линь, подобранный петлями в правой руке, со свистом разрезал воду. Северянин придерживал бечеву пальцем. Она слегка ослабла, потом скользнула к корме. Нога Фафхрда локтя на три скользнула по балке, связывающей шлюп с поплавком, за ней последовала другая и тоже оперлась о поплавок. Гигант лениво разлегся на балке, море омывало его ноги, осторожно подводя рыбину, он похохатывал и удовлетворенно бурчал.
- И каково же твое счастье на этот раз? - осведомился Мышелов чуть попозже, когда Фафхрд в уютной кабине на носу подавал ему нежное белое мясо, сваренное на жаровне. - Неужто нашел и браслет с ожерельем под пару кольцу?
Фафхрд ухмылялся с набитым ртом и не отвечал, словно важнее еды дела на всем свете не было и быть не могло. Но когда они растянулись чуть позже под звездной тьмою, по которой ползли черные пятна облаков, а ветер с правого борта подгонял их суденышко, он заговорил:
- Кажется, земля эта звалась Симоргией, она давно затонула в море, с тех пор прошли века и века. Но уже тогда мой народ совершал набеги в эти края, хотя до них долго шли под парусом, а весь обратный путь приходилось грести. Я плохо помню сказы о ней. Какие-то обрывки, что с детства запали в память. Но мне довелось видеть несколько безделушек, украшенных подобной резьбой, впрочем, совсем немного, две или три. В легендах, кажется, говорилось, что мужи этой дальней Симоргии были могущественными магами и утверждали, что властны над ветром, и над волнами, и над всякой тварью под ними. За это море и поглотило их всех. И теперь они там. - Он крутанул рукой, показывая пальцем на дно лодки. - В легендах говорилось, что однажды летом наши люди ушли в набег на эти края, но вернулась только одна лодка, да и то когда уже были потеряны все надежды, люди в ней умирали от жажды. Они говорили, что все плыли и плыли вперед, но так и не достигли Симоргии, ее скалистых берегов с приземистыми многооконными башнями. Следующим летом в набег ушло народа побольше, но Симоргии опять не нашли.
- Значит, - резко спросил Мышелов, - мы проплываем сейчас над этими затонувшими землями? И быть может, твоя рыбина сновала вокруг башни, вплывала и выплывала сквозь окна.
- Как знать… - отвечал Фафхрд сонным голосом. - Океан велик. И если мы оказались именно там, где ты думаешь, значит, мы почти дома… Вот так. А может, и нет. Я ведь не знаю, существовала ли Симоргия на самом деле. Творцы легенд умели приврать. В любом случае едва ли эта рыбина стара настолько, чтобы отъесть палец у мертвеца из Симоргии.
- Тем не менее, - тихо отозвался Мышелов, - я бы выбросил это кольцо.