- До тебя что, еще не дошло? Ты уже мертв, просто не знаешь этого. Я видел демона, которого ты преследуешь. Он сделал со мной это. - Феликс вновь поднял культи отрубленных рук. - Это существо тебе не одолеть. Оно способно исчезнуть на ровном месте. Оно живет в тенях. Тебе его не победить, потому что ты его не увидишь. - В голосе вора зазвучали истерические нотки, слова начали наскакивать друг на друга, стремясь поскорее вырваться изо рта. - Его не одолеть. Оно не живое. Оно бессмертно. У него есть кольцо. Оно не может умереть. Оно не может умереть, дварф. Не может умереть. Ты это понимаешь? Ты выследишь его, но не убьешь. Отрубишь ему голову, а он вернется. Вырежешь сердце, а он вернется. Сожжешь - он поднимется из пепла. Он вернется и будет продолжать возвращаться. Ты это понимаешь? Понимаешь?
Демоны Манна не походили ни на одного вампира, о которых Калладу доводилось слышать: невидимые, непобедимые, они казались чем-то вымышленным, сказкой, чтобы пугать детишек. Однако в истершее вора, пусть и причудливой, ощущалось зерно правды. Что-то довело Манна до безумия. Нетрудно представить, что за никому не нужным злом - бойней в Грюнберге - стоял тот же самый монстр. И это делало историю Феликса Манна первой реальной подсказкой, найденной Калладом со времени его прибытия в Альтдорф, а значит, вор становился тем самым утраченным звеном, которое дварф так долго искал. Теперь нужно только оттащить его от края.
- Вздор, - фыркнул алтарник. - Ты несешь полную чушь. Из-за травмы, конечно. Сам верховный теогонист отдал свою жизнь, чтобы спасти нас от демонов, о которых ты бредишь. Угрозы больше нет.
Сейчас Каллад был на шаг ближе к врагу, погубившему его народ.
- Я понимаю, - произнес дварф, - что та тварь напугала тебя до полусмерти и что жрецы пожалели тебя. Но сказать могу лишь одно - этот путь ведет к безумию. Так жить нельзя.
- Не смейся надо мной, дварф! - крикнул Манн почти осмысленно. - Убей меня или оставь догнивать, ладно?
Каллад покачал головой:
- Нет, это не дело. Если ты хочешь снова начать жить, помоги мне убить эту мразь. Если нет, что ж, возможно, мне стоит раскроить тебе череп и положить конец твоим скорбям.
Феликс Манн вскинул свои культи.
- Что я могу сделать? - На этот раз он скорее спрашивал, чем жаловался на свою никчемность. - Что я могу сделать?
- Я могу помочь тебе, вор, если ты сам захочешь помочь себе. В кузнице я сумею выковать тебе новые руки. Они будут скорее латными перчатками, чем обычными руками, их придется прикреплять специальными ремнями к предплечьям. Изящества от них не жди, ни двигаться, ни хватать они не будут, но все-таки это лучше, чем ничего. Я не слишком искусный кузнец, но обещаю, что одной рукой ты сможешь взять чашку, а другая станет чем-то вроде крюка. Они вернут тебе жизнь. Ты сможешь есть сам и начать все заново. Остальное зависит от тебя.
Между человеком и дварфом повисла пауза.
- Почему?
- Потому что ты сражался с этим существом и выжил.
- Только потому что оно мне позволило.
- Это не важно. Ты и сам знаешь. Я верну тебе руки, а взамен попрошу рассказать мне все. Все, что ты помнишь о вампирах. Все. Хороший охотник должен знать свою жертву. Тогда добыча преподносит меньше сюрпризов и легче умирает.
- Они не остаются мертвыми, - мрачно произнес Феликс Манн.
- Этот останется, - пообещал Каллад. - Поверь мне, этот останется.
Глава 3
Глас из теней
В подземелье собора Сигмара, Альтдорф
Суровое зимнее солнцестояние, 2055
Когда кулак солдата обрушился на его лицо, Джон Скеллан лишь ухмыльнулся и сплюнул кровь. Он не чувствовал боли. Они могут избить его, сжечь, заклеймить, но им его не сломить. Они заковали его в серебряные кандалы, припекающие плоть, обугливающие ее, но это не имеет значения. Он неуязвим.
- И это все, солдат? - с издевкой спросил Скеллан.
Солдат ударил еще раз и еще, выбив из легких воздух. Голова Скеллана перекатывалась от толчков.
Сперва оскорбления, которым подвергали его те, кто взял вампира в плен, балансировали на грани нечеловеческих, но, по мере того, как дни сливались в недели, а недели - в месяцы, потребность захватчиков в страданиях узника постепенно таяла. Побои становились все скучнее. Им недоставало изощренности. Недоставало ненависти, делавшей пытки столь ужасными. Нет, они не были холодными или лишенными эмоций. Они были… доброкачественными. Скеллан черпал силы из уверенности, что враги играют с ним, измеряют пределы его выносливости. День за днем его свирепо колотили, но это лишь делало его крепче. Он жил. Его не смели убить, но жестокость побоев ничто не сдерживало. Дураком Скеллан не был. Если бы сигмариты желали его смерти, для этого у них была масса возможностей. Иллюзий он не питал. Он существует за счет милосердия жрецов. Нет, правда состоит в том, что они хотят, чтобы он жил.
А значит, он им нужен.
Несмотря на все оскорбления, несмотря на все эксперименты с пыточными инструментами, предназначенными для сокрушения его духа, им нужен был их "домашний" вампир.
А это давало ему силы противостоять им.
За решеткой клетки удобств было немного. На полу валялись грязная солома и гнилой камыш, защищающие от холода и сырости. Имелось у Скеллана и одеяло. Крысы составляли ему компанию - когда шел дождь и затоплял норы в подземных сточных трубах столицы, спасающиеся бегством грызуны выбирались из щелей в каменных стенах. Тех, кого удавалось поймать, Скеллан убивал и съедал. Это, конечно, не жизнь, но и в крысах бежит кровь, свежая кровь, и кровь возрождала его.
Солдат обошел пленника и обрушил свирепый удар на затылок Скеллана. Вампир растянулся на камышовой подстилке. Со скованными руками он просто не мог удержаться. Скеллан лежал на животе, и солдат отвесил ему основательный пинок по ребрам, да такой, что избиваемого подбросило над землей дюймов на шесть. Задыхаясь, Скеллан подтянул колени к груди. Острые соломинки вонзились в лицо.
- Уже лучше, - прохрипел он.
Солдат не ответил.
Вампир был недостоин его слов.
Скеллан знал, что о нем думают.
Он пополз к маленькой охапке сухого камыша, служившей ему грубым матрасом. Стул у него забрали после того, как Скеллан отломал у него ножку и до смерти забил ею тюремщика, пытаясь спровоцировать врагов в отместку прикончить его. Но они оставили его жить, только совсем оголили камеру, оставив лишь горшок - облегчаться. Конечно, горшок - штука бесполезная. Его тело не производит обычных жидкостей и нечистот, как тело живого человека.
Но хуже всего было то, что жрецы, зная его потребность в крови, приносили ее ему.
Они кормили его кровью, как кормят младенца-сосунка.
Жрецы пускали себе кровь и доставляли ее вниз, в его подземную темницу, все еще теплую, но уже сворачивающуюся: теряющую живой жар. Кровь была ему необходима, но, забранная у донора, она теряла свои укрепляющие и восстанавливающие свойства. Впрочем, и немногое - лучше, чем ничего. И хотя кровь уже через несколько минут теряла то, что требовалось Скеллану для выживания, жрецы не давали пленнику кормиться из непосредственного источника - и не без оснований.
Из-за такой суровой диеты его постоянно мучил голод. Желание насытиться толкало Скеллана на грань сумасшествия и галлюцинаций. Ему уже казалось, что он чует залах сигмаритской крови, пульсирующей в венах жрецов, когда они крадутся по коридорам мимо его темницы.
Он закрывал глаза и посылал разум наружу, воображая, что действительно слышит отчетливый пульс всех и каждого, пульс, заполняющий собор над ним, слышит, несмотря на слои камня и извести. Он наслаждался ритмичным биением сотен сердец в сотнях тел коленопреклоненных богомольцев, биением, то спотыкающимся, то ускоряющим ход по велению эмоций. В самые темные часы Скеллан давал волю фантазии: представлял, как он кормится вволю. Он играл образами белой плоти и голубых вен, проступающих под бледной кожей на шеях жрецов, из которых он пил, быстро и жадно.
Этот вкус ничем не напоминал вкус крови, льющейся из ран живых. Свежая кровь - амброзия. Скеллан представлял, как бешено мчится по собору, осушая жрецов одного за другим в безумной кровавой оргии, расплачиваясь за все пытки, которым подвергли его после пленения.
Фантазия была сладка. И она осуществится. Он пообещал себе это.
Они состарятся и ослабеют: А он нет.
Он будет жить и однажды станет свободным. Когда этот день придет, они узнают природу зверя, которого заточили в клетке, и ради одного этого уже стоит терпеть гнусные издевательства.
Дверкой засов скользнул в сторону, и в камеру Скеллана вошел Рейнард Гримм, капитан альтдорфской гвардии, любопытный тип, полный противоречий. В его теле обитали сразу два человека - свирепый садист и пронырливый льстец, прилепившийся к учению Сигмара как к оправданию своей жестокости. Гримм получал слишком много удовольствия от боли, причиняемой им пленнику, чтобы быть стражем добродетели и праведности, на что он претендовал всем своим напыщенным видом.
Тени вокруг толкнувшего дверь Гримма странно качнулись, словно что-то скрывалось в них, невидимое невооруженным глазом. Скеллан проследил за размытой рябью, нырнувшей в самый темный угол его камеры. Должно быть, это игра света. Там ничего нет и не было. Внимание вампира вернулось к солдату.
- Тебе больше нечего делать со своей жизнью, Гримм? - осведомился Скеллан.
Страх исчез. Его место заняло мутное презрение. Гримм был трусом, Скеллан давно это понял.
- Что может быть приятнее твоих воплей, вампир?
- О, я могу представить себе массу иных вещей, у меня хорошее воображение. А оно, поверь мне, и благословение, и проклятие разом. - Уголки губ Скеллана иронически приподнялись.
- Не переводи зря воздух, вампир, он скоро понадобится тебе для криков.
Скеллан покачал головой.
- Ты все еще не понял, да, Гримм? У меня нет дыхания, чтобы его сдерживать. У меня нет сердца, которое бьется. У меня нет человеческих слабостей вроде любви и страха. Я сродни проклятым. Я вампир. Я свободен от недостатков твоей породы. Я буду разгуливать среди живых, когда ты давным-давно превратишься в прах и сотрешься из памяти. Но ты, Гримм, ничто, ты меньше, чем ничто. Ты младенец в шкуре мужчины. Ты боишься. Боишься меня. Я это чую. Твоя трусость выступила на твоей коже вместе с вонючим потом. Она взывает к каждому хищнику: "Убей меня! Убей меня!"
За спиной Гримма дверь в камеру снова открылась. Вошедший в крохотную клетушку настоятель выглядел встревоженным.
- Умоляю вас, капитану больше никаких пыток. Я глаголю устами Сигмара, неужели его слова ничего не значат для вас? - Настоятель положил руку на плечо Гримма.
- Заткнись, жрец! - Гримм стряхнул руку старика. Зыбь в тенях позади настоятеля притянула взгляд Скеллана. Он почти отмахнулся от видения, когда снова заметил неясное движение, на этот раз гораздо ближе к жрецу: тени смялись, подернулись складками, по стене скользнуло пятно, словно что-то прошло перед ней. Вампир не разглядел бы ничего, если бы не искал специально, но теперь он знал, что проследить за дымкой не так уж и трудно. Кто-то - или что-то - подкрадывался в тенях к двум тюремщикам.
Скеллан оттолкнулся от устланного соломой пола и встал на колени перед своими мучителями. Но этот жест никоим образом не являлся подобострастным. Он отвергал их. Вампир посмотрел на Гримма. Солдат был одержим. В глазах его - ни капли разума, ни единой мысли. Он ненавидел Скеллана не за то, кем он был, а за то, чем он был. Капитан гвардии пережил осаду Альтдорфа. Он видел, как его друзья и соратники гибнут от рук вампиров. У него имелись причины бояться и ненавидеть все, что олицетворял собой Скеллан, и эти причины подстегивали солдата. Каждый раз, занося кулак, чтобы ударить Скеллана, он мстил призракам. И каждый раз, поднимаясь, вампир словно издевался над человеком, напоминая ему о том, что его мертвые по-прежнему мертвы и смерти их не отомщены.
Гримм ударил, но удар его так и не достиг цели.
В мерцающей тьме сгустился силуэт высокого стройного мужчины. Незнакомец откинул капюшон, схватил Гримма за волосы и рванул, лишая капитана равновесия. Неожиданность и ярость атаки привели к тому, что Гримм, оказавшись совершенно беспомощным, упал прямо в смертельные объятия чужака. За миг до того, как пришелец погрузил зубы в горло Рейнарда Гримма, его глаза встретились с глазами Скеллана. Узнавание, от которого содрогнулись самые глубины души, пробежало меж ними. Впервые Скеллан решил, что действительно сошел с ума. Ему отчаянно хотелось верить в то, что Влад фон Карштайн материализовался из тени, чтобы спасти его, но это было невозможно. Граф-вампир шагнул за грань воскрешения, и все же Скеллан видел перед собой глаза Влада - древние, мудрые и очень, очень холодные. Они сдирали слои лжи, слои наносной индивидуальности и проникали в самое ядро твоей сущности. Они знали, кто ты есть.
Незнакомец вонзил клыки в горло солдата, прижав руки тщетно пытающегося сопротивляться человека к его бокам. Он жадно напился - и точно выверенным, экономным движением сломал Гримму шею.
Тело капитана рухнуло на пол безжизненной грудой.
Скеллан метнулся вперед, моментально вскочив с коленей. Он выгнул спину и на всем ходу ударил лбом в подбородок настоятеля. Тошнотворно хрустнула кость, и лишившийся сознания жрец растянулся на полу.
Чужак - Влад! - облизнул губы и пнул труп Гримма.
- Все равно что пить уксус, когда густой бретонский кларет так близко, но и это утоляет жажду. И все же мы испробуем немного вина высшего качества, прежде чем выберемся отсюда. Не сомневаюсь, тебе еще надо отдать жрецам должок-другой. - Он увидел, как смотрит на него Скеллан - с благоговением, страхом и безошибочным узнаванием, и добавил: - Я не он.
- Но ты…
- Похож, - завершил чужак. - Все мы как-никак одинаковые чудовища. Не так ли?
- Но ты его, верно? Я чую это в тебе.
- Я фон Карштайн, если ты это имеешь в виду. Во мне есть что-то от него, как в тебе есть что-то от твоего родителя. Влад привел меня в эту жизнь. Это случилось давно, я уже и не помню когда, и далеко от этого полуразрушенного городишки. Он увидел во мне что-то, что ему приглянулось, - призрак самого себя, возможно? Только он мог бы сказать наверняка. Не утверждаю, что он любил меня больше всех - эта честь, несомненно, принадлежала Изабелле, - но он наверняка любил меня дольше, чем кого-либо. А теперь кормись - и уходим.
- А как же это? - Скеллан поднял скованные руки. Серебро проело в его плоти глубокие раны.
Незнакомец кивнул, резко крутанулся на каблуках, плащ взметнулся над его головой - и пришелец исчез в тенях. Дверь темницы открылась и захлопнулась. Невидимый вампир покинул камеру. Секунду спустя до Скеллана, склонившегося над телом настоятеля, купая подбородок в скользкой крови, долетел приглушенный крик охранника. Убийства начались.
Когда вампир поднял взгляд, незнакомец стоял в дверях, держа ключи от кандалов.
- Не присоединишься ли к моей трапезе?
Скеллан кивнул.
- Я отведаю их крови, - просто ответил он.
- Хорошо. Вытяни руки.
Пришелец вставил ключ в крохотную скважину, покрутил немного, замок щелкнул, и серебряные цепи упали на пол.
Скеллан потер исстрадавшиеся запястья.
- Кто ты?
- Иди со мной, разберешься.
Незнакомец повернулся и растворился в открытом проеме.
Скеллану не оставалось ничего, кроме как последовать за ним.
Глава 4
Ночь демона
Собор Сигмара, Альтдорф
Суровое зимнее солнцестояние, 2055
Пронзительный вопль расколол покой уединенного погоста.
Мгновение никто не двигался, скованный тайной магией неожиданного крика, не в состоянии поверить, что это действительно крик, а не какое-то далекое воспоминание, воскресшее, чтобы преследовать их, - призрак прошлого или мстительная тень, разбуженная присутствием живых среди могил. Все они слышали достаточно криков и видели достаточно ужасов, чтобы подобный обман разума смутил их. Таково уж проклятие возраста. Но от этого крика, рвущегося из недр собора, кровь стыла в жилах. Это не воображение играло шутки. Куда могущественнее, чем любой из восьми ветров, крик черпал силу в самых примитивных источниках, в первобытном страхе, таящемся в каждом. Алтарник, вор, дварф и мальчишка-простак застыли, окутанные хрупкими чарами. Затем, когда второй крик вспорол непрочную тишину, волшебство разбилось вдребезги.
Что бы ни стало причиной первого крика, оно оборвало второй.
По спине Каллада пробежал холодок скверного предчувствия, пальцы дварфа сомкнулись на обернутом кожаными полосами древке Разящего Шипа.
Феликс Манн среагировал первым. Новообретенная решимость вора долго не прожила. Он весь скукожился и простонал:
- Видишь… видишь… Они не хотят умирать… не хотят. Не хотят.
- Не болтай, человек.
Каллад Страж Бури освободил Разящий Шип и взял его на изготовку. Но не успел он сделать и двух шагов к дверям храма, молодой служитель схватил его за плечо.
- Нет! - Дварф обернулся. - Ради Сигмара, никакого оружия в доме нашего бога!
- При всем моем уважении, вы сражаетесь молитвами, а я - Разящим Шипом. Сэмми, уходи отсюда.
Мальчик затряс головой:
- Мы друзья.
Этим все было сказано.
Каллад кивнул. Что тут возразить?
Паренек ответил дварфу его же собственными словами.
- Да, мы друзья, парень, но я не хочу в битве беспокоиться о тебе. Делай, что тебе велено.
Сэмми Крауз стиснул кулаки, разминая костяшки, готовый драться и упрямо отказываясь двигаться.
- Я тоже могу биться.
Но времени спорить не было. Крики больше не раздавались, но это не означало, что сейчас в соборе кто-то не умирает. Опыт Каллада говорил, что смерть чаще всего безмолвна.
- Идем, жрец, - поторопил Каллад. Тяжесть Разящего Шипа в мозолистых руках придавала ему уверенности. - Это твой дом, так давай выясним, в чем там дело.
Как и Манн, служитель был не просто потрясен криками: в глазах его метался нарастающий ужас. Эти двое знали что-то, о чем не ведал дварф, и то, что они знали, безмерно тревожило их.
Служитель медлил, не желая входить в собор.
Каллад, не слишком церемонясь, пихнул юнца внутрь и сам последовал за ним.
Сперва запах напомнил Калладу о глубоких шахтах под Карак Садрой; в застоявшемся воздухе остро чувствовался железистый привкус, но у жрецов всегда курится ладан и в изобилии водятся всякие порошки, изгоняющие вонь немытых тел. Железом пахнет кровь. То, что они почувствовали, ступив в собор, было кровью. Запах свежепролитой крови вытеснил мускусные ароматы жрецов.
Плохое предзнаменование, ох, плохое.
Каллад поцеловал знак Гримны на лезвии Разящего Шипа и шагнул туда, где, как он боялся, могла оказаться мертвецкая. Бойня.
Никто больше не кричал.
Ярость подступала к горлу дварфа, идущего по узкому коридору. Было тихо, слишком тихо.
- Здесь что-то не так. Это место пахнет смертью. Что тебе известно, жрец? Что ты скрываешь от меня?
Молодой служитель вздрогнул от рыка Каллада и начертил в воздухе перед собой знак Сигмара. Нервный тюфяк.