6
Последнее лето перед поступлением в институт Максиму целыми днями пришлось корпеть над книгами. Незаметно наступил день отъезда. Вещи были собраны с вечера. Вчера же он простился с Мариной. Почти до рассвета простояли у ворот, клялись не забывать друг друга. Теперь осталось дождаться вертолета. Время было, и он решил еще раз взглянуть на озеро, к которому так привык.
Здесь ни души. Максим искупался, потом растянулся в траве под старым кедром. Шесть лет прошло с тех пор, как он впервые увидел эти места. Как изменилось все здесь! Все, кроме озера и того, что вокруг него. Тот же обрыв над омутом, та же стена елей на другом берегу. Все изменилось, но и стало привычнее, уютнее, особенно старик кедр, под которым он лежал сейчас и где уснул в то самое утро, когда спас таинственную незнакомку.
Сколько раз вспоминал он это происшествие. Сколько раз старался понять, что же произошло в тот день на озере. Но все так и осталось загадкой.
Впрочем, если бы девчонки не было, то много из того, что произошло, можно объяснить так или иначе. Волки могли погибнуть от шаровой молнии. Свет в заимке просто пригрезился: когда человек замерзает или теряет голову от страха, такое случается. Музыка на озере доносилась из какого-нибудь транзистора - мало ли сейчас туристов в тайге. Ну а запах объяснить и того проще: цветы в тайге очень пахучие.
Максим потянулся, стал тереть глаза. Вздремнуть бы часок-другой… А кто разбудит? Нет, нет, нельзя, так и вертолет проспишь! Он ущипнул себя, чтобы отогнать назойливую дремоту. Однако тень от кедра как-то странно изогнулась, озеро сдвинулось в сторону, обрыв закачался перед глазами. Максим с усилием поднял набрякшие веки. Встать, встать! Он было поднялся, но вдруг увидел, как за деревьями мелькнуло что-то светлое.
Она?..
Он скорее почувствовал, чем понял, что это именно она. И даже не удивился этому. Только сейчас, здесь он и мог ее встретить. Не удивился и тому, что перед ним стояла уже не девочка, а взрослая красивая девушка. Максим рассмотрел ее. Узкое, даже чересчур узкое лицо. Прямой тонкий нос. Глаза огромные, удлиненные, с неестественно расширенными зрачками, которые, казалось, светились изнутри.
Девушка улыбнулась и коротко спросила:
- Уезжаете?
- Да… - еле выдавил он из себя, даже не удивившись ее вопросу, и почему-то уточнил: - Сегодня часа через три-четыре.
- Это хорошо, что вы уезжаете, - сказала она, бросив на него быстрый взгляд.
- Почему? - спросил Максим, немного приходя в себя и снова рассматривая незнакомку. Теперь его внимание привлек цветок, заколотый в прическе девушки. Цветок был, несомненно, живой, необычной расцветки. Он напоминал альпийский эдельвейс, только лепестки лирообразной формы были много нежней, почти прозрачные. Максим был уверен, что где-то уже встречал такой же цветок, но не мог вспомнить где.
- Вы еще очень мало видели, - отвечала девушка. - Плохо знаете жизнь и людей. - Голос ее звучал тихо, как шелест листьев на слабом ветру, глаза же струили мягкий свет. - О мире вы судите по своему глухому уголку и поэтому делаете много ошибок.
- Я делаю ошибки?!
- О, много! Очень много. Вчера, например, вы говорили девушке, что всю жизнь будете любить ее одну. Но ведь такое редко бывает. К тому же вы не любите ее даже сейчас. И вообще не знаете, что такое любовь.
Максим почувствовал, как мысли у него снова сбиваются. Еще час назад он был уверен, что любит Марину больше всего на свете. А теперь…
- Нет, я действительно люблю ее. Мы давно любим друг друга…
Девушка покачала головой.
- Вы заблуждаетесь, она тоже не любит вас.
- Как?! Значит, она обманывает меня?
- Нет, она тоже не понимает своих чувств.
- Ну это, знаете, уж слишком! - начал сердиться Максим, чувствуя, что девушка подчиняет его себе. - И вообще, зачем вы говорите об этом? Давайте не будем…
Взгляд его упал на цветок, и слова точно замерли на языке. Лепестки эдельвейса, только что отливавшие чистым изумрудом, на глазах у него стали оранжевыми, потом желтыми и вдруг вспыхнули ярким багрянцем. А лицо девушки, ее улыбка, голос оставались спокойными и приветливыми, как прежде.
- Я в большом долгу перед вами, и мне казалось естественным помочь разобраться в том, что недоступно еще вашим рецепторам и вашей мыслительной системе. Вы сами убедитесь, что ваши и ее чувства обманывают вас обоих. И будет очень плохо, если вы прежде этого решите соединить ваши жизни.
- Но почему, почему?!
- Потому что вся ее внутренняя конституция, все первичные элементы сознания и подсознания противоположны вашим.
Как будто он сам не думал о чем-то похожем. Но у него не было никого ближе Марины. Он привык к ней, привык и к ее недостаткам. Ему хорошо было с ней. Она влекла его. Чего же еще?
- Что я, не знаю своей девушки! - пробовал он возражать. - Откуда вы-то знаете Марину?
- Я? Я… - Девушка засмеялась.
- Что вы? - настойчиво спросил он.
- Сейчас это не имеет значения, - ответила она и повернула голову, как бы прислушиваясь.
- Но вы даете такие советы…
- Я не вправе их давать. Вы вольны поступать так, как найдете нужным. Но если вы скоро встретите другую девушку, лучше, интереснее Марины? Если полюбите ее так, что не сможете без нее жить? - Она смотрела на него огромными глазами, в которых играло какое-то удивительное зеленое пламя, и Максим почувствовал, как в нем, в этом пламени, сгорают те нити, которые связывали его с Мариной.
- А теперь прощайте. И возьмите это на память о нашей встрече.
Она вынула из своей прически этот цветок удивительной красоты и протянула его Максиму.
- Это такой подарок… - Руки их встретились, и Максим, охваченный внезапным волнением, не мог больше сказать ни слова. Он молчал, вместо того чтобы хотя бы расспросить ее о всех загадочных событиях последних лет. А девушка уже поднялась с места, протянула руки ладошками вперед:
- Всего доброго.
Максим вскочил:
- Постойте! Я хотел сказать… Я хотел спросить…
- Мне пора, Максим, прощайте. - Она уже уходила в сторону леса.
- Как можно! Кто вы, откуда? - Он бросился за ней и… проснулся. - Фу, черт! Приснится же такое! - Он вскочил с земли, да так и застыл с поднятой рукой - в руке у него был… цветок. Тот самый цветок, который подарила ему незнакомка!
Что же это?! Он в два прыжка пересек прибрежную поляну, заметался по лесу. Никого не нашел. Никаких следов.
Он вернулся к озеру. Здесь ничто не напоминало о странном происшествии. Все та же сонная тишина висела над долиной. И те же неподвижные ели отражались в воде. А цветок - вот он, блестящий, словно покрытый лаком, с тонкими лепестками. И запах от него - тот самый горьковатый запах, который преследовал его все эти годы.
Максим поднес цветок к глазам, и повторилось чудо - зеленые лепестки вдруг стали желтыми, потом оранжевыми и наконец красными. Сон продолжался… Максим снова подумал, что где-то видел этот эдельвейс. Но где, где? Вспомнил! Алмазная гемма! Да, именно там, на грани сгоревшего бриллианта, видел он точно такой цветок. Но что же получается? Цветок из астийского времени? Астийский эдельвейс? И сама девушка - тоже из астийской эпохи? Астийская Нефертити? Тут уж действительно можно сойти с ума. Максим забыл и о времени, и об отъезде - обо всем на свете. Но в это время сверху, от кордона, послышались торопливые шаги. И голос Марины:
- Максим! Максимка-а-а!
Он сунул цветок в карман, пошел ей навстречу. Марина сбежала к озеру:
- Вот он, полюбуйтесь! Давно пора ехать, дома все с ног сбились! А он… Да ты что, заболел?
- Н-нет… Почему же?
- На тебе лица нет.
- Заснул…
- Нашел время! Пойдем скорее. Там все тебя ждут.
Только в вертолете, когда домики Отрадного скрылись за вершинами сопок, Максим сунул руку в карман, чтобы еще раз взглянуть на удивительный цветок. Там было пусто. Максим поискал вокруг - цветок исчез. Видно, выронил его в суете. Дома Максим обшарил бы каждый уголок и нашел бы цветок. Но могучий винт машины нес его все дальше и дальше и от дома, и от озера. И низкий гул мотора перечеркивал все, что осталось за сплошным морем тайги.
7
Поступив в институт, в общежитии Максим оказался в одной комнате с третьекурсниками-палеонтологами. Ребята были интересные. К ним частенько заглядывали биологи, и они часто спорили - о путях развития жизни на Земле, о законах эволюции, о новейших открытиях в молекулярной генетике.
Многого в этих спорах Максим еще не понимал, о многом вообще слышал впервые. Но ребята охотно посвящали его во все тонкости своих профессий. И он все больше и больше увлекался той наукой, заняться которой советовал ему Крайнов: палеонтологией, наукой о вымерших животных.
Неудивительно поэтому, что и первым институтским другом Максима стал его сосед по койке, староста палеонтологического кружка Миша Глебов. Он сразу взял "зеленого" первокурсника под защиту своего авторитета, а вскоре затащил и на заседание кружка. Тон в кружке задавали те самые ребята, которые собирались у них в комнате. Но теперь нить их споров умело направлялась и поддерживалась доцентом Стоговым, совсем еще молодым ученым, но с огромной эрудицией, студенты благоговели перед ним. Стогов не обходил вниманием нового члена кружка, умело втягивая его в дискуссии. Уже к концу семестра Максим получил тему для доклада - "Филогения лошади в свете палеонтологических данных".
К докладу Максим готовился тщательно. Проштудировал всю рекомендованную Стоговым литературу, перерыл фонды музея и открыл для себя картину поистине удивительную. Оказывается, предком лошади, жившим более шестидесяти миллионов лет назад, был некий эогиппус, животное величиной с кошку, с короткими трехпалыми ногами и плоской мордой. На лошадь оно походило не больше, чем Моська на слона. Но, поместив между этим эогиппусом и современной лошадью все известные палеонтологам промежуточные формы, Максим получил как бы сплошную лесенку, каждая ступень которой отличалась от соседней лишь самыми незначительными деталями.
Тогда и возникла у него мысль построить такую же лесенку для человека. В памяти, правда, были еще свежи беседы с Крайновым. Но, может быть, тот просто не знал всех достижений палеонтологии? Если родословная лошади изучена так подробно, какой же материал должен быть накоплен по филогении человека! С неделю Максим не вылезал из библиотеки, прочел все, что мог найти о наших предках. Потом поделился своими мыслями с Михаилом. Тот сразу умерил его пыл:
- О человеке мы знаем гораздо меньше. Слишком мало ископаемых остатков. Строго говоря, на сегодняшний день это уже сфера деятельности не палеонтологов. А ты вот что… Есть тут один парень с отделения бионики, Антон Платов. Он много лет этим вопросом занимается. Только… Как бы это тебе сказать?
- А что?
- Для него ни авторитетов не существует, ни общепринятых представлений. Все надо самому проверить, пощупать. Все известные теории готов вверх ногами перевернуть. А уж спорить с ним… Лучше не связываться! Но… голова у него на плечах есть!
- Он что же, филогению человека построил?
- Не то чтобы построил, не так это просто. Но во всем, что касается антропогенеза, у нас тут, пожалуй, никто с ним не потягается. Сам Стогов его в аспирантуру звал. Только теперь они как кошка с собакой. Из-за астия.
- Из-за астия?!
- Ну да. Он, понимаешь, выступил у нас на кружке. И заявил, что, по его мнению, - как это тебе нравится: "по его мнению", - человек жил еще в астийское время. И не где-нибудь, а в Сибири.
- Так это здорово, Мишка, просто здорово! - чуть не закричал от радости Максим.
- Стой ты - здорово! Здоровее некуда. Стогов его, понятно, припер к стенке: где доказательства? А он свое: а какие, говорит, у вас доказательства, что в астийское время людей не было? Ну, дальше - больше. Такая перепалка началась, только держись!
- Слушай, Михаил, познакомь меня с ним!
- Хоть сейчас. Это над нами, на пятом этаже. Пойдем!
Друзья вышли на лестницу.
- Миша, а расскажи мне, какая растительность была в астийское время, - сказал Максим, но не услышал, что говорил его спутник. Он остановился как вкопанный. Навстречу им по лестнице спускалась… та, из рук которой он получил загадочный цветок. Она прошла мимо них, а когда Максим опомнился, она уже исчезла из его поля зрения.
- Михаил! Так это же… Ты знаешь, кто это?!
- Еще бы не знать! Ларочка Эри, профессорская дочка… Эдуарда Павловича, того самого, что вам математику читает.
- Не может быть!
- Почему не может быть? Она уже второй год у нас на радиотехническом. Первая красавица в институте. Только… Не подпускает она никого к себе. Да и сам Эри странный - настоящий Фауст. Но Лара удивительная, иногда, кажется, жизни бы не пожалел для такой… Впрочем, хватит об этом! Пошли к Платову.
Максиму ничего не оставалось, как последовать за ним.
Дипломант - бионик Антон Платов - был прямой противоположностью веселому, словоохотливому, никогда не унывающему Михаилу. Друзья нашли его в самом дальнем углу дипломной комнаты, за шкафами, где он сидел один над грудой чертежей и в ответ на шумное приветствие Глебова сказал тихо, не поднимая головы:
- Привет. Что скажешь?
Максим с интересом рассматривал его - высокий, широкоплечий, с большими сильными руками и очень крупными неправильными чертами лица. Было что-то в нем очень располагающее к себе. Глаза, догадался Максим. Глаза у Антона были голубыми, почти синими, полные застенчивости и доброты.
Глебов подтолкнул Максима к столу:
- Да, вот познакомься - еще один любитель родословной человечества. И тоже бредит астием.
- Астием? - Антон быстро взглянул на Максима. - Чем же вас привлек астий?
- Астий - это так, к слову. А о предках человека мне действительно хотелось бы потолковать.
- А что вы уже читали, что знаете о происхождении человека?
- Прочитал все, что мог найти. - Максим назвал несколько книг и статей по антропологии.
Антон усмехнулся:
- Это, конечно, интересные работы, но наука не стоит на месте… - Он подождал, когда выйдет из комнаты Глебов. - На мой взгляд, все это было иначе. Кстати, ты знаешь, что писали о наших предках индусы? В античных санскритско-тибетских рукописях можно прочесть, что четыре с половиной махаюги* назад с гор, расположенных на севере Джамбудвипы, спустились на равнины двуногие существа. Вначале они бродили по лесам и саваннам, не имея пристанища. А в течение последней махаюги перешли к оседлому образу жизни, расправились со страшными чудовищами-девами и стали настоящими людьми.
* Временной промежуток в летосчислении древних индийцев.
- Что-то такое я читал, - сказал Максим. - Но ведь почти у каждого народа можно найти похожую легенду.
- Легенд много, - согласился Антон. - Однако сейчас считают почти доказанным, что именно Джамбудвипа - этот южный материк, объединяющий современный Индостан и Юго-Восточную Азию, был прародиной человека, именно здесь были найдены останки самого древнего человека - питекантропа, именно здесь обитали самые высокоразвитые человекообразные обезьяны - рамапитеки. Скелеты их встречаются здесь в отложениях всех эпох, начиная с середины миоцена вплоть до астия. И все это время, понимаешь, рамапитеки постепенно совершенствовались, все больше приближаясь к облику современного человека. Ведь эта Джамбудвипа, надо тебе сказать, была интереснейшим уголком Земли. Здесь буквально, как говорится, на пятачке чередовались самые разнообразные ландшафты - горы, долины, плоскогорья, низменности. То же самое с климатом: где палящая жара, где вечные льды, где тропические ливни, где полное безводье. Сущий ад! А самое главное - постоянная нехватка пищи. Ели и листья, и корни, и червей, и насекомых - все, что удавалось найти. Природа все время как бы подхлестывала рамапитеков, не давая им долго задерживаться на одной стадии развития.
- Потому они превратились в человека?
- Постой! Этого я не сказал. До человека было еще далеко! Ты слышал, наверное, - в конце астийской эпохи произошло похолодание в масштабе планеты. Обрушилось оно и на Джамбудвипу. Условия жизни здесь стали совсем невыносимыми. Рамапитеки начали массовую миграцию из Джамбудвипы через современный Афганистан, Иран, Северный Ирак, Палестину в долину Нила.
- Почему ты думаешь, что миграция шла именно так?
- Это хорошо известно науке. Последние находки рамапитеков в этих странах позволяют точно проследить маршрут их переселения. Но вот, достигнув Экваториальной Африки с ее влажным тропическим лесом, обильной пищей и сравнительно безопасными условиями существования, рамапитеки, грубо говоря, "зажирели", то есть "специализировались" и тем закрыли себе все пути к дальнейшему прогрессу. Так и возник здесь знаменитый Гомо Габилис - Человек Способный, останки которого обнаружил Луис Лики в ущелье Олдовай и который, как оказалось, далеко еще не был человеком, хотя и использовал камни для охоты на животных.
- Но он уже не мог стать человеком?
- Конечно! Специализация Гомо Габилис зашла настолько далеко, что уделом его оставалось лишь одно - полное и окончательное вымирание.
- А как же люди?
- Гомо сапиенс? Тут-то и загвоздка… Что получается? Если останки рамапитеков встречаются на территории Джамбудвипы лишь до конца астия, а дальше уверенно прослеживаются по всему Ближнему Востоку вплоть до Африки, то ясно - все они мигрировали туда из Джамбудвипы, так и оставшись обезьянами, и на них, как на предков человека, надо поставить крест.
- Допустим. А дальше?
- Дальше тоже ясно - поскольку останки питекантропов тоже найдены в пределах Джамбудвипы, а между ними и рамапитеками провал в полтора миллиона лет*, значит, на смену рамапитекам откуда-то с севера пришли другие существа, не менее совершенные, чем рамапитеки, и они-то и были предками перволюдей.
* Существуют новейшие данные, касающиеся как условий возникновения, так и датировок происхождения Гомо Габилис и других представителей эволюционной цепочки, которые не названы автором, - Гомо Эректус, а также яванский питекантроп, занимающий промежуточное положение между Гомо Габилис и Гомо Эректус. - Примеч. ред.
- Постой, а почему они должны были прийти обязательно с севера?
- Больше неоткуда, кругом море. Перволюди могли спуститься только с гор Джамбудвипы. Помнишь, я говорил тебе о древних рукописях?
- Так это всего-навсего легенда.
- Может, и не просто легенда. Некоторые легенды, если их проанализировать, заключают в себе рациональное зерно.
- Но откуда взяться перволюдям в горах?
- Необязательно в горах. Горы они могли перевалить.
- Перевалить? Тогда откуда они шли, не из Сибири же?
- А почему бы нет? Почему не допустить, что прародиной человечества была Сибирь? Логики здесь не меньше, чем во всех других общепринятых гипотезах.
- А доказательства?
- Доказательств пока нет. Их надо искать. Искать в Сибири. В сибирском астии.
- В астийских слоях Сибири?! - У Максима во рту пересохло от волнения.
- Да. Ты не веришь?
- Верю! Там, в этих слоях… Я расскажу тебе как-нибудь…