Так что же такое, в конце концов, рукопись Войнича? Фрагмент ли это труда, претендующего на всеобъемлющее научное описание Вселенной: ее происхождения, истории, географии (если этот термин здесь уместен), математической структуры и потаенных глубин. На страницах, имеющихся в моем распоряжении, содержался краткий предварительный обзор всего этого материала. В отдельных местах - пугающая осведомленность, и тут же - типично средневековая смесь магии, теологии и умозрительных гипотез, предшествующих учению Коперника. У меня сложилось впечатление, что, возможно, авторов было несколько - либо та часть, что попала мне в руки, представляет собою краткий пересказ какой-то другой книги, причем Мартин Садовник не вполне понял прочитанное. Встречались там и традиционные ссылки на Гермеса Трисмегиста, и на Изумрудную скрижаль, и на книгу Клеопатры о получении золота - "Chrysopeia", и на гностического змея Уробороса, и на загадочную планету или звезду под названием Торманций, что считалась домом величественных и грозных богов. А еще там не раз и не два упоминался "хианский язык", причем, судя по контексту, он не имел никакого отношения к Эгейскому острову Хиос, родине Гомера.
Именно эта подробность и вывела меня на следующий этап моего исследования. В книге Лавкрафта "Сверхъестественный ужас в литературе", в небольшом разделе, посвященном Артуру Мейчену, мне встретилось упоминание о "хианском языке", так или иначе связанном с ведовским культом. А еще там фигурировали "дьоли", "вуулы" и некие "буквы Акло". Последние привлекли мое внимание: в рукописи Войнича я уже встречал ссылку на "надписи Акло". Сперва я подумал было, что "Акло" - это искаженный вариант каббалистического "Агла", имени, применяемого в экзорцизме; теперь я пересмотрел свое мнение. Все списывать на совпадения (далее определенного предела) - это верный признак глупости. Теперь в сознании моем сложилась следующая гипотеза: рукопись Войнича - это фрагмент либо краткий конспект труда гораздо более пространного под названием "Некрономикон", возможно, каббалистического происхождения. Полные списки этой книги тоже существуют или, по крайней мере, существовали; возможно, что предание передается из уст в уста в тайных обществах, таких как скандально известная "Кармельская Церковь" Наундорфа либо Братство Тлёна, описанное Борхесом. В 1880-х годах Мейчен какое-то время жил в Париже и практически наверняка общался с учеником Наундорфа, аббатом Буланом, который, как известно, занимался черной магией. (Он фигурирует в романе Гюисманса "Там, внизу".) Неудивительно, что отголоски "Некрономикона" встречаются и в его собственных трудах. Что до Лавкрафта - он, вероятно, каким-то образом познакомился с пресловутой устной традицией - либо сам, либо, возможно, через Мейчена.
В таком случае не исключено, что копии книги и впрямь существуют - спрятанные где-нибудь на чердаке или, опять-таки, в сундуке под сводами итальянского замка. Ах, если бы мне удалось отыскать хоть одну - и опубликовать вместе с моим переводом рукописи Войнича! Вот это был бы самый настоящий триумф! Или если бы мне хотя бы удалось доказать ее существование…
Все пять дней путешествия через Атлантику я жил этой мечтой. Я читал и перечитывал свой перевод рукописи, надеясь обнаружить хоть какую-то зацепку, что привела бы меня к полному списку. Но чем больше я читал, тем больше запутывался. При первом прочтении мне примерещилась некая совокупная структура: общая темная мифология, о которой не говорилось напрямую, но которая угадывалась в туманных намеках. Перечитывая текст, я задумался: а не игра ли это воображения. Книга словно распадалась на разрозненные фрагменты.
Оказавшись в Лондоне, я с неделю просидел в Британском музее, тщетно ища ссылки на "Некрономикон" в разнообразных трудах по магии, от трактата "Azoth" Василия Валентина до Алистера Кроули. Единственная многообещающая ссылка обнаружилась в "Заметках об алхимии и алхимиках" И. А. Хичкока (1865), в сноске к "ныне неразрешимым тайнам табличек Акло". Но никаких других упоминаний этих табличек в книге не обнаружилось. Означало ли слово "неразрешимый", что таблички со всей определенностью уничтожены? А если да, то откуда про них узнал Хичкок?
Пасмурная атмосфера лондонского октября и полное изнеможение, следствие неослабевающей боли в горле, почти сподвигли меня улететь на самолете обратно в Нью-Йорк, когда удача наконец-то мне улыбнулась. В книжной лавке в Мейдстоуне я повстречал отца Энтони Картера, кармелита и издателя небольшого литературного журнала. Он встречался с Мейченом в 1944 году, за три года до смерти писателя, и позже посвятил целый номер его жизни и творчеству. Я доехал с отцом Картером до его монастыря близ Севен-оукса, и, ведя малолитражный "остин" на степенной скорости тридцать миль в час, он долго беседовал со мной о Мейчене. Наконец я полюбопытствовал, не знает ли, случайно, отец Картер, общался ли Мейчен с какими-либо тайными обществами и занимался ли черной магией? "Очень сомневаюсь", - ответил монах, и сердце у меня упало. Еще один ложный след… "Думается, он нахватался всяких-разных преданий в родных краях, в Мелинкурте. Там же когда-то находилась римская крепость Иска Силурум".
- Преданий? - переспросил я с деланой небрежностью. - Каких таких преданий?
- Да право - все то, что он описывает в "Холме грез". Разные там языческие культы и тому подобное.
- А я думал, это чистой воды вымысел.
- О нет. Он мне как-то намекал, что своими глазами видел книгу, расписывающую всевозможные ужасы в краю Уэльса.
- Где же? Что это за книга?
- Понятия не имею. Я не особо вслушивался. Кажется, он познакомился с этой книгой в Париже или, может, в Лионе. Но я помню, как звали человека, показавшего ему этот фолиант. Стаислав де Гуайта.
- Гуайта! - не сдержавшись, воскликнул я, и водитель от неожиданности чуть не вырулил на обочину. Отец Картер посмотрел на меня с мягким упреком.
- Именно. Он был связан с какими-то нелепыми чернокнижными обществами. Мейчен делал вид, что воспринимает всерьез весь этот вздор, но я уверен, он просто меня дурачил…
А Гуайта между тем входил в каббалистический круг Булана и Наундорфа. Еще один кирпичик лег в основание здания…
- А Мелинкурт - это где?
- В Монмутшире, кажется. Где-то под Саутпортом. Вы хотите туда наведаться?
Я не видел смысла отрицать очевидное: ход моих мыслей был более чем понятен.
Священник не произнес больше ни слова до тех пор, пока машина не притормозила в тенистом дворике перед монастырем. И лишь тогда оглянулся на меня и кротко обронил:
- На вашем месте я бы не ввязывался.
Я буркнул что-то уклончивое, и тему мы оставили. Несколько часов спустя, уже в отеле, я вспомнил его замечание - и весьма ему подивился. Если священник полагал, что в отношении "языческих культов" Мейчен его просто-напросто дурачил, тогда зачем предостерегать меня? Неужто он на самом деле в них верил, но предпочитал держать язык за зубами? Конечно же, католикам полагается верить в существование сверхъестественного зла!..
Перед тем как лечь, я пролистал гостиничный справочник "Брадшо". Поезд в Ньюпорт отходил с Паддингтона в 9.55, с пересадкой в Кайрлеоне в 2.30. В пять минут одиннадцатого я уже устроился в вагоне-ресторане, попивая кофе и следя, как унылые, закопченные дома Илинга сменяются зелеными полями Мидлсекса - весь во власти душевного волнения, глубина и незамутненная чистота которого были мне внове. Я не в силах этого объяснить. Могу лишь сказать, что интуиция мне подсказывала: на этой стадии моих изысканий начало происходить что-то важное. До сих пор я пребывал в некотором унынии, несмотря на все многообещающие загадки рукописи Войнича. Возможно, причиной тому стало смутное отвращение к содержанию текста. Я - романтик не хуже любого другого; полагаю, что большинство людей в глубине души разумно романтичны, но, наверное, вся эта болтовня о черной магии показалась мне отвратительной чушью, принижающей человеческий интеллект и его способность к эволюции. Однако ж тем серым октябрьским утром я почувствовал что-то еще: вот так, наверное, у Ватсона волосы вставали дыбом, когда Холмс будил его со словами: "Игра началась, Ватсон". Я по-прежнему не имел ни малейшего представления, что это за игра. Но уже начал осознавать, словно бы по странному наитию, всю ее серьезность.
Когда мне прискучило любоваться пейзажами, я достал из сумки "Путеводитель по Уэльсу" и два тома Артура Мейчена (в одном - избранные рассказы, в другом - автобиография "Дальние дали"). Под влиянием второй книги я уже предвкушал, что Мейченова часть Уэльса окажется страной поистине волшебной. Как пишет он сам: "То, что мне посчастливилось родиться в самом сердце Гвента, я всегда буду считать величайшей своей удачей". Его описания "загадочного кургана", "гигантского вздыбленного вала" Каменной горы, густых лесов и петляющей реки наводили на мысль о ландшафте из снов и грез. А ведь Мелинкурт на самом деле - это легендарный престол короля Артура; именно там происходит действие Теннисоновых "Королевских идиллий".
В "Путеводителе по Уэльсу", купленном в букинистической лавке на Чаринг-Кросс-роуд, Саутпорт описывался как провинциальный ярмарочный городок "в окружении пышного великолепия холмистых гряд, лесов и лугов". У меня было полчаса на пересадку, так что я решил пройтись по улицам. Десяти минут мне хватило. Какими бы уж прелестями он ни обладал в 1900 году (дата выпуска "Путеводителя"), сейчас это типичный промышленный город: на горизонте - силуэты подъемных кранов, и поезда и корабли возвещают о себе оглушительными гудками. Я выпил двойного виски в отеле напротив вокзала - моральной поддержки ради: кто знает, не ждет ли меня сходное разочарование в Кайрлеоне? Но даже это не смягчило впечатления от унылого, осовремененного городишки, в котором я оказался час спустя, по завершении недолгой поездки через предместья Саутпорта. Над округой главенствовала чудовищная громадина из красного кирпича; я предположил в ней психиатрическую больницу - и не ошибся. А честертоновский "бурноропщущий Уск" явился моему взгляду мутным и грязным потоком, что под дождем, ливмя лившим с грифельно-серого неба, смотрелся еще более невыигрышно.
В половине четвертого я зарегистрировался в непритязательной гостинице без центрального отопления, оглядел цветастые обои у себя в спальне - хоть один реликт 1900 года! - и решил прогуляться под дождем.
Пройдя по главной улице ярдов сто, я обнаружил гараж с написанным от руки объявлением: "Прокат автомобилей". Какой-то коротышка в очках сосредоточенно копался в моторе. Я спросил, нельзя ли нанять шофера.
- Конечно можно, сэр.
- На сегодня?
- Как скажете, сэр. Куда ехать?
- Да просто на окрестности полюбоваться.
Коротышка недоверчиво воззрился на меня.
- А вы, часом, не турист, сэр?
- Ну, наверное, можно сказать и так.
- Одну минуточку, сэр, - я сей же миг вернусь.
Он поспешно вытер руки: по всему было видно, что свой счастливый шанс он упускать не собирался. Не прошло и пяти минут, как он уже ждал меня на пороге, в шоферской тужурке по моде 1920-х годов и при машине примерно того же периода. Фары и то вибрировали под стук мотора.
- Куда?
- Да все равно. Куда-нибудь на север - в сторону Монмута.
Съежившись на заднем сиденье, я созерцал дождь и ощущал, как неумолимо подкрадывается простуда. Но спустя минут десять машина прогрелась, а пейзаж изрядно улучшился. Невзирая на всю модернизацию и октябрьскую морось, долина реки Уск покоряла красотой. Пронзительной яркостью зелень полей затмевала даже Виргинию. Вздымались леса - тенистые и таинственные, в точности как описывал Мейчен, а пейзаж казался чересчур живописным для настоящего - ни дать ни взять одно из грандиозных романтических полотен Ашера Дюрана. А на севере и северо-востоке высились горы - смутно различимые в облачной дымке; и в памяти моей оживали ландшафты из мейченовских "Белых людей" и "Черной печати". Мистер Ивенс, мой водитель, тактично молчал, давая мне сполна насладиться окружающей красотой.
Я спросил водителя, доводилось ли ему встречаться с Мейченом, но мне пришлось продиктовать имя по буквам, прежде чем мистер Ивенс сумел его опознать. Похоже, в родном городе Мейчена напрочь позабыли.
- Вы, сэр, никак его изучаете?
Водитель употребил слово "изучаете", как если бы речь шла о некоем эзотерическом ритуале. Я признался, что да; по правде сказать, я слегка преувеличил и сказал, что подумываю написать о Мейчене книгу. Это водителя заинтересовало: как бы он ни относился к мертвым писателям, к живым он питал глубокое уважение. Я поведал ему, что местом действия в нескольких рассказах Мейчена стали те самые пустынные холмы впереди, и небрежно добавил:
- Мне очень бы хотелось выяснить происхождение легенд, что Мейчен использовал в своих сочинениях. Я практически уверен, что он не сам их придумал. Вы, часом, никого тут не знаете, кто был бы в этом сведущ, - может, местный священник?
- Нет-нет, только не священник - ему-то откуда легенды знать? - Прозвучало это так, словно легенды - порождение самого что ни на есть махрового язычества.
- А никто другой вам на ум не приходит?
- Дайте подумать. Ну есть, конечно, полковник - если только найти к нему подход. Полковник - человек со странностями, что правда, то правда. Если вы ему не придетесь по душе, так только время попусту потратите.
Я попытался разузнать об этом полковнике больше - уж не собиратель ли он древностей? - но Ивенс отвечал по-кельтски уклончиво. Я сменил тему, заговорил о пейзажах, и на меня обрушился поток информации, не иссякавший до самого возвращения в Мелинкурт. По подсказке мистера Ивенса мы доехали на север до самого Раглана, затем свернули на запад и покатили назад, так, что справа остались Черные горы: вблизи они смотрелись еще более мрачно и грозно, нежели из зеленых низин в окрестностях Мелинкурта. В Понтипуле я попросил остановиться и купил книгу о римских развалинах в Мелинкурте и подержанное издание Гиральда Камбрийского, валлийского историка и географа, современника Роджера Бэкона.
Тарифы мистера Ивенса на заказ такси оказались на диво умеренными, и я согласился нанять его на весь день, как только погода наладится. По возвращении в отель, потягивая напиток под названием грог (смесь темного рома, горячей воды, лимонного сока и сахара), я полистал лондонские газеты и осторожно навел справки о полковнике. Подход мой себя не оправдал - валлийцы чужаков не жалуют, - так что я воспользовался телефонным справочником. Полковник Лайонел Эрхарт, особняк "Пастбища", Мелинкурт. Взбодренный грогом, я вышел на холод в телефонную будку и набрал его номер. Женский голос с едва уловимым валлийским акцентом сообщил, что полковник вышел, и тут же предположил, что, может, он и дома - она пойдет посмотрит. Прождал я долго, и вот наконец в трубку рявкнул резкий голос с характерными интонациями британца-аристократа:
- Здравствуйте, с кем имею честь?
Я назвался, но не успел я докончить фразу, как мой собеседник отрезал:
- Прошу прощения, но интервью я не даю.
Я поспешно объяснил, что я профессор литературы, а вовсе не журналист.
- А, литературы! Какой такой литературы?
- В настоящий момент меня интересуют местные легенды. Я слышал, вы в них весьма сведущи.
- Ах, вот как? Ну что ж, пожалуй, так оно и есть. Как, вы сказали, вас зовут-то?
Я еще раз представился, упомянул Виргинский университет и мои основные публикации. На другом конце провода послышалось невнятное бормотание, как если бы мой собеседник жевал усы - а вот проглотить их никак не удавалось. Наконец он смилостивился:
- Послушайте… как насчет заглянуть сюда нынче же вечером, часов этак в девять? Выпьем по глотку, потолкуем…
Я поблагодарил полковника, вернулся в гостиную, где в камине пылал огонь, и заказал еще один ром. В конце концов, после всех предостережений мистера Ивенса насчет полковника, меня можно было поздравить! Одно лишь не давало мне покоя. Я по-прежнему понятия не имел, кто этот человек и что за легенды его интересуют. Надо думать, местный любитель древностей.
В половине девятого, после обильного, но обыденного ужина (бараньи отбивные, вареный картофель и какой-то неопознанный зеленый овощ), я отправился в особняк полковника, предварительно справившись о дороге у регистратора гостиницы, явно заинтригованного. Дождь так и не стих, дул холодный ветер, но грог надежно защищал меня от простуды.