- Ни при чем. В общем-то я имела в виду другое. Я хотела сказать, что, сколько бы они ни изучали нас, как бы в интересах дела ни старались на нас походить, они никогда не научатся мыслить, как мы.
- Поэтому ты считаешь, что после двух неудачных покушений на чью-либо жизнь они должны оставить этого человека в покое, верно?
- Не совсем, хотя такое тоже возможно. Во всяком случае, они никогда не прибегнут к одному и тому же методу дважды.
- Значит, впредь я могу не опасаться бомб, капканов и засад в стенном шкафу.
- Возможно, они суеверны, - продолжала она. - А может, таков их образ мышления. Или их логика, о которой мы не имеем ни малейшего представления.
Я понял, что она все время только об этом и думала, пытаясь разложить все по полочкам. Ее хорошенькая головка была наполнена всевозможными предположениями и догадками и непрерывно перемалывала немногие известные нам реальные или кажущиеся факты. Но для нас это темный лес, подумал я. Мы слишком мало знали, чтобы по-настоящему в этом разобраться. С человеческим складом мышления нечего и пытаться думать за пришельцев, когда не знаешь, как именно они мыслят. И даже если бы это было известно, нет никакой гарантии, что процесс человеческого мышления можно втиснуть в чуждое ему русло.
Джой подошла к этому с другого конца. По ее словам, пришельцы, как бы они к этому ни стремились, никогда не смогут мыслить по-человечески. Но при этом у них было куда больше шансов мыслить по-нашему, чем у нас - мыслить как они. Они ведь изучали нас - одному богу ведомо, как долго. И их было много; сколько - этого тоже никто не знал. А что, если я заблуждаюсь? А вдруг на Земле только один пришелец, раздробленный на отдельные элементы - каждый размером с кегельный шар, - так что одно-единственное существо способно быть одновременно в нескольких местах и нескольких обличьях?
Но даже если это самостоятельные индивидуумы, если каждый кегельный шар представляет собой отдельную особь, между ними существует такая тесная связь, о которой людям не приходится и мечтать. Ведь для того чтобы, скажем, создать одно существо, подобное Этвуду или той девушке, с которой я повстречался в баре, потребовалось множество таких шаров: чтобы соорудить подобие человека, они должны объединиться в большие группы. И вот, принимая облик человека или какого-нибудь предмета, они действуют как одно целое; именно при таких обстоятельствах они фактически превращаются в единый организм.
Миновав последнюю улицу студенческого городка, мы выехали на пустынную Университетскую авеню, и я повернул к городу.
- Куда теперь? - спросил я.
- Только не ко мне, - проговорила Джой. - А вдруг они все еще там.
Я кивнул, прекрасно понимая, что она чувствует. И мысленно вернулся к тем тварям, которые шныряли в ее дворе. Что это было такое? Имитация какой-нибудь свирепой зверюги, обитающей на неведомой далекой планете? А может, целая кунсткамера чудовищ, и не с одной планеты, а с нескольких. Богатый ассортимент омерзительных форм жизни, возможно созданных скорее для устрашения, чем с целью нанести реальный ущерб. Или их использовали как приманку, чтобы собрать нас троих - Джой, Пса и меня - в одном месте. Но если они собирались всех нас убить, они на этот раз снова просчитались.
Пес вроде бы что-то говорил о нерешительности кегельных шаров, о том, что они никогда не проявляют достаточной настойчивости, ограничиваясь полумерами. Я попытался вспомнить, что конкретно он тогда сказал, но память мою застлало туманом. Она перенасытилась событиями. И еще меня занимало таинственное исчезновение Пса.
- Паркер, - сказала Джой, - нам необходимо немного отдохнуть. Мы должны найти какое-нибудь сухое помещение и хоть часок соснуть.
- Угу, - согласился н. - Я сам об этом подумываю. Моя квартира…
- Твоя квартира отпадает. Она сейчас ничуть не лучше моего дома. Хорошо бы найти какой-нибудь мотель.
- Джой, у меня в кармане каких-нибудь один-два доллара. Я забыл зайти за чеком.
- А мой уже обращен в наличность, - сказала она. - Так что я при деньгах.
- Джой…
- Да, да понятно. Оставь это. Все нормально.
Мы продолжали наш путь по Университетской авеню.
- Который час? - спросил я.
Она подставила запястье под свет, падающий с приборного щитка.
- Около четырех, - ответила она.
- Ну и ночка, - обронил я.
Она устало откинулась на спинку сиденья и повернула ко мне лицо.
- Не говори, - подхватила она. - Взлетела на воздух одна машина с каким-то бедолагой - слава богу, что это был не ты; убит один друг, убит каким-то таинственным существом с другой планеты, и на его теле не обнаружено никаких следов насилия; ко всем чертям полетела репутация одной девицы, которая так хочет спать, что готова улечься где угодно…
- Да будет тебе, - прервал я.
Я свернул с авеню.
- Куда сейчас, Паркер?
- В редакцию. Мне нужно заказать телефонный разговор. Междугородный. С равным успехом его может оплатить и газета.
- Разговор с Вашингтоном?
Я кивнул.
- С сенатором Роджером Хиллом. Пора уже с ним поговорить.
- В такой ранний час?
- Роджу можно звонить в любое время. Он ведь слуга народа, не так ли? Во всяком случае, он заявляет об этом во всеуслышание. Во время предвыборной кампании. А стране - всей этой проклятой стране сейчас позарез необходим человек, посвятивший себя служению народу.
- За этот звонок он тебя не погладит по головке.
- А я на это и не рассчитываю.
Я остановил машину у обочины напротив темного здания редакции. Там лишь слабо светились окна третьего этажа и печатного цеха, который располагался на первом.
- Пойдешь со мной?
- Нет, - ответила она. - Я останусь. Запру дверцы и подожду тебя здесь. Заодно прослежу, чтобы не заминировали машину.
27
В отделе не было ни души. Где-то, конечно, бродили уборщики, но я не встретил ни одного; нигде не было видно и Лайтнинга, которому полагалось сейчас находиться при исполнении служебных обязанностей, скорей всего он отправился по каким-то своим таинственным личным делам либо прикорнул в каким-нибудь уголке.
Кое- где горели лампы, но их слабый свет лишь подчеркивал зыбкость теней, подобно свету далеких уличных фонарей на окутанном туманом бульваре.
Я прошел к своему столу, сел на стул и протянул руку к телефону, но трубки не снял. Я застыл, напрягая слух, но убей меня бог, если я знал, к чему прислушиваюсь - разве что к тишине. Комната безмолвствовала. Я не уловил даже намека на какой-нибудь звук. И мне показалось, что в эту минуту такое же безмолвие стоит во всем мире, что тишина этой комнаты, просочившись сквозь стены, обволокла всю планету, заглушив все звуки Земли.
Я медленно снял трубку и набрал номер. Мне ответил сонный голос телефонистки. Когда я объяснил, с кем меня нужно соединить, в нем послышались нотки вежливого недоумения, словно она тоже не прочь была мне напомнить, что такому великому человеку, как сенатор, не звонят в столь неурочный час. Но она была достаточно хороша вышколена и ограничилась тем, что попросила подождать ее звонка.
Я положил трубку на рычаг, откинулся на спинку стула и попытался собраться с мыслями, но уже давала себя знать бессонная ночь, и мозг мой отказывался работать.
Только теперь я впервые почувствовал, до какой степени я вымотан.
Я сидел точно в тумане: далекими уличными фонарями светили редкие лампы, и ни один звук не нарушал окружавшей меня тишины. И в моем затуманенном мозгу слабо шевельнулась мысль о том, что, быть может, такова в эту ночь вся Земля - притихшая, усталая планета, выдохшаяся, безразличная ко всему планета, которая с безропотным равнодушием катится к своей гибели, и всем на это наплевать.
Зазвонил телефон.
- Говорите, мистер Грейвс, - объявила телефонистка.
- Хелло, Родни, - сказал я.
- Паркер, ты? - донеслось издалека. - Какого дьявола ты колобродишь в такой поздний час?
- Важное дело, Родж, - сказал я. - Ты ведь знаешь, что иначе я не стал бы тебя беспокоить.
- Надеюсь. Я заснул всего два часа назад.
- Пришлось из-за чего-то засидеться допоздна, сенатор?
- Так, небольшое совещание. Обсуждали кое-какими вопросы.
- Ты чем-то озабочен, Родж?
- Чем? - спросил он голосом ровным и гладким, как ледяной каток.
- Хотя бы невиданным изобилием денег в банках.
- Послушай, Паркер, - проговорил он, - если ты пытаешься из меня что-нибудь вытянуть, попусту тратишь время.
- Я из тебя ничего не вытягиваю. Напротив, сам хочу тебе кое-что сообщить. Если только ты меня выслушаешь, я расскажу, что сейчас происходит. Объяснить это не так-то просто, но тем не менее мне хотелось бы, чтобы ты мне поверил.
- Слушаю тебя.
- У нас на Земле сейчас находятся пришельцы, - сказал я. - Существа из космоса. Я их видел собственными глазами, разговаривал с ними и…
- Теперь мне все ясно, - перебил меня сенатор. - Завтра ведь суббота, и ты не упустил возможности накачаться.
- Ничего подобного, - запротестовал я. - Я трезв как…
- Ты получил свой чек и отправился…
- Но я даже не зашел за чеком. Так забылся, что он совершенно вылетел у меня из головы.
- Вот теперь я уже не сомневаюсь, что ты пьян в стельку. Такого не бывает, чтобы ты забыл про чек. Уж ты-то всегда тут как тут, стоишь в очереди с протянутой лапой…
- Да выслушай меня наконец, черт тебя побери!
- Ползи обратно в кровать и проспись, - приказал сенатор. - А если потом у тебя не пропадет охота со мной покалякать, позвонишь утром.
- Чтоб ты провалился! - взревел я, но мое проклятье повисло в воздухе. Он уже положил трубку. И мне ответила лишь мертвая пустота гудков.
Меня так и разбирало хлопнуть трубкой, но я этого не сделал. Что-то меня удержало - быть может, мою ярость подавило ощущение полного поражения.
Я сидел, сжимая в руке трубку, из которой неслось далекое комариное гудение опустевшей линии; я уже знал, что надеяться больше не на что: мне никто не поверит. ни один человек не прислушается к моим словам. Как будто все они Этвуды, подумал я, как будто каждый из них лишь имитация человека, созданная из заполонившей Землю чужеродной материи.
А ведь если вдуматься, это не такой уж бред, сказал я себе. Это вполне могло бы произойти. И сотворить такое было бы как раз в духе пришельцев.
По спине у меня забегали ледяные мурашки, а я все сидел за столом, стиснув трубку, - самое одинокое человеческое существо на Земле.
Ведь могло оказаться, что я и вправду остался один.
Что, если сенатор Роджер Хилл вовсе не человек, не тот, кем он был, скажем, лет пять назад? Что, если тело настоящего, подлинного Роджера Хилла запрятано в каком-то тайнике, а я только что разговаривал с поддельным Роджером Хиллом, с Роджером Хиллом - пришельцем? Что, если Старик - не Старик, а некое омерзительное существо, принявшее его облик? Что, если какую-нибудь крупную стальную компанию уже возглавляет не человек, а оборотень? Что, если пришельцы одного за другим убрали виднейших промышленников и политических деятелей и их места заняли существа из другого мира, перевоплотившиеся с таким совершенством и так прекрасно обо всем осведомленные, что в их подлинности не усомнились их собственные коллеги и семьи?
Что, если женщина, которая ждала меня в машине, была не…
Стоп, одернул я себя, это же чистое безумие. Психоз какой-то. Больная фантазия человека, настолько потрясенного и измученного, что он потерял способность к нормальному мышлению.
Я положил трубку на рычаг и отодвинул от себя аппарат. Медленно поднявшись на ноги, я встал во весь рост, окруженный пустотой и безмолвием. Тело мое бил озноб. Я спустился по лестнице и вышел на улицу, где меня ждала Джой.
28
"Мест нет" - вспыхивали и гасли буквы светящегося объявления, роняя красные и зеленые блики на черную гладь мокрого асфальта. Вспыхивали снова и снова, предостерегая мир. А в глубине двора маячили темные блоки мотеля; над каждой дверью горела маленькая лампочка, и, отражая переменчивые вспышки букв, мягко поблескивали припаркованные машины.
- Когда на постоялом дворе нет свободных мест, - произнесла Джой, - чувствуешь себя лишним.
Я кивнул. Мы уже проехали мимо четырех переполненных мотелей. Этот был пятым. Правда, не все объявления мигали, как это, но они неизменно были на каждом мотеле, слабо светясь в ночи. И хотя в эти вспышки не было заложено никакого особого смысла, своей выразительностью это объявление впечатляло больше, чем остальные. Казалось, будто оно с мрачным упорством настойчиво вдалбливало людям, что для них отныне нет места на Земле.
Итак, пять мотелей, оповещавших об отсутствии мест, и один вообще без всякого объявления - запертый, темный и пустой: уголок, наглухо отгородившийся от всего мира.
Я замедлил ход и, нажав на тормоз, плавно остановил машину. Мы уставились на мигающее объявление.
- Этого следовало ожидать, - проговорила Джой. - Как это мы не сообразили! Те люди, которые не могут найти себе жилье, - ведь это они нас опередили. И возможно, что кое-кто из них даже на несколько недель.
Дождь не стихал. Уныло поскрипывали "дворники".
- Может, мы тут и впрямь дали маху, - сказал я. - Может, все-таки…
- Нет, - перебила она. - Ни о своей квартире, ни о моем доме даже не заикайся. Я скорее умру, чем поеду туда.
Мы тронулись дальше. Еще два мотеля - еще два объявления, сообщавших об отсутствии мест.
- С ума сойти можно! - воскликнула Джой.
Везде все занято. В отелях, верно, творится то же самое.
- Не отчаивайся, - сказал я. - Помнишь тот мотель, на котором не было объявления? Тот, что был закрыт?
- Но в нем ведь темно. Он пуст.
- Зато в нем можно укрыться от непогоды, - сказал я. - И у нас будет крыша над головой. Тому человеку на берегу озера пришлось взломать замок. Почему бы нам не последовать его примеру?
Я повернул, не доезжая до конца квартала. Сейчас это было безопасно - ни вслед за нами, ни навстречу не шло ни одной машины.
- Ты помнишь, где он находится? - спросила она.
- Думаю, что помню, - ответил я.
Однако я все-таки проскочил мимо, и пришлось возвращаться назад. Вот наконец и он - ни вывески, ни огонька, ни души вокруг.
- Куплен и закрыт, - сказал я. - Закрыт безо всяких проволочек. Это тебе не многоквартирный дом, где нужно предупреждать жильцов заранее.
- Ты так считаешь? - спросила Джой. - По-твоему, этот мотель купил Этвуд?
- А иначе зачем было его закрывать? - в свою очередь, спросил я. - Тебе не кажется, что, будь у него другой хозяин, он был бы открыт? При нынешнем-то спросе.
Я свернул на дорогу, которая некруто спускалась к строениям мотеля. Свет фар скользнул по стоявшей перед одним из блоков машине.
- Нас уже кто-то опередил, - заметила Джой.
- Не волнуйся, - сказал я. - Все в порядке.
Я проехал двор и затормозил, осветив фарами другую машину. Сквозь затуманенное дождем стекло на нас с испугом смотрели бледные, с расплывшимися контурами лица. Немного повременив, я вылез из машины. У той машины открылась дверца со стороны водителя, и показался какой-то мужчина. Он направился ко мне, шагая в веере света наших фар.
- Вы ищете, где бы переночевать? - спросил он. - Напрасный труд - везде все занято.
Это был средних лет мужчина, хорошо одетый, хотя его платье нуждалось в глажке. На нем было новое пальто, шляпа из дорогого магазина, а под пальто элегантный деловой костюм. Ботинки его были свежевычищены, и их облепили блестящие бусинки дождевых капель.
- Я знаю точно, что нигде нет мест, - продолжал он. - Я уже справлялся. И не только сегодня - я занимаюсь этим каждый вечер.
Я молча кивнул, чувствуя, как мои внутренности сжимаются в плотный, твердый комок. От его вида у меня тоскливо защемило сердце. Вот и еще один бездомный.
- Сэр, - проговорил он, - вы не объясните мне, что сейчас творится на свете? Вы ведь не полицейский, правда? Впрочем, это не имеет значения.
- Нет, я не фараон, - сказал я.
Судя по его тону, он находился почти на грани истерики - у него был голос человека, который вот-вот рухнет под тяжестью свалившихся на него невзгод. Человека, на глазах у которого день за днем постепенно разваливался его личный, сколоченный им мирок, а он бил бессилен этому помешать.
- Я в том же положении, что и вы, - сказал я. - Ищу конюшню.
Мне почему-то вдруг вспомнилось, как Джой назвала мотель постоялым двором.
Сейчас подобная острота была явно не к месту, но он, видимо, этого не заметил.
- Мое имя - Джон Куинн, - представился он. - Я вице-президент страховой компании. Зарабатываю около сорока тысяч в год, и, как видите, мне негде жить, негде укрыть маю семью от дождя. Если, конечно, не считать машины.
Он заглянул мне в глаза.
- Обхохотаться можно, - проговорил он. - Ну, смейтесь же!
- Мне не до смеху, - сказал я.
- Почти год назад мы продали свой дом, - продолжал Куинн. - На условии долгосрочной аренды. Мне предложили за него такую цену, о которой я и не мечтал. Понимаете, мы собирались купить дом побольше. Семья ведь росла. Нам очень не хотелось продавать наш старый дом. Он был такой уютный. Да и привыкли мы к нему. Но нам стало в нем тесновато.
Я кивнул. Все та же история.
- Послушайте, - сказал я, - хватит нам мокнуть под дождем.
Но он словно оглох. Он испытывал неодолимую потребность выговориться. Его распирало от желания излить душу. Верно, я был первым человеком, с которым он мог по-настоящему поделиться, - человеком, который, как и он, рыскал по городу в поисках пристанища.
- Разве мы могли предположить, что так получится? - продолжал он. - Нам казалось, что все очень просто. При наличии договора о долгосрочной аренде у нас впереди было достаточно времени, чтобы подыскать себе подходящий дом. Но мы его так и не нашли. Нам, конечно, попадались объявления. Но мы всегда опаздывали. Приедешь, а дом уже продан. Тогда мы обратились к строительным подрядчикам, но никто из них не брался выстроить дом раньше, чем через два года. Одному или двум я даже попытался дать взятку, на безрезультатно. Все в один голос твердили, что завалены заказами. Многие нахватали до ста подрядов, а то и больше. Что-то невероятное, правда?
- Да, просто не верится, - согласился я.
- По их словам, сумей они нанять больше рабочих, они бы выполнили мой заказ. Но рабочих нет и в помине. Все они заняты. Ни один не сидит сложа руки. Мы попросили продлить срок нашего пребывания в доме сперва на месяц, потом на два, и наконец - на три, но пришел день, когда мы уже обязаны были передать собственность владельцу. Я предложил покупателю пять тысяч отступного, если он аннулирует сделку, но получил отказ. Он сказал, что очень сожалеет, но дом им куплен и этот дом ему нужен. Напомнил, что дал мне три месяца сверх договоренного срока. И, бесспорно, был прав.