- Юра, - предупреждал я его, - будь осторожен, ты же видишь, как хитроумно защищены все доступы...
- Вижу, - обрывал меня Юра, поправляя очки, - я же не слепой.
Чего он только не напридумал, чтобы нам удалось проникнуть в здание банка! И потом замести следы. Усилия по отключению сигнализации не стоили выеденного яйца, а сейфы с купюрами раскрылись перед нами, как по мановению волшебной палочки.
Я был ошеломлен происходящим, и до сих пор не могу взять в толк, как до смешного легко нам удалось осуществить задуманное. Мы набили рублями мешки и сумки... А что оставалось? Аза бы никогда не оставила нас в покое. Я не знал тогда никакого Вита.
- Кто такой Вит? - спрашивает Лена.
- Вит - человек-доллар! Это наш Абрамович, Гусинский и Березовский вместе взятые.
- Что же Аза?
- Когда она позвонила, мы как раз набивали пачками ее сумку.
Лена удивлена!
- И она вам поверила?
- Говорили, что на эти деньги она с сыном уехала из страны. Нам хотелось бы хоть одним глазом посмотреть на нашего малыша, но мы не стали просить ее об этом. Вот такая история...
- Да уж, история... Особенно с банком!.. Вы и в самом деле взяли банк? Вы рыли землю?.. Сегодня не так-то просто...
Лена просто поражена!
- Мы рыли!.. Мы рыли!..
Видимо, в моем рассказе было не все так правдоподобно, как я пытался представить. Все было гораздо проще.
- Ничего мы не рыли, не было никакого подкопа, и Юре не надо было исхитряться и мудрствовать с отключением сигнализации. Ты же понимаешь, что сегодня взять банк невероятно сложно. Это целая технология, если хочешь - искусство! Это только в кино... Да. Мы сделали проще. Юра быстренько излечил своими серебряными и золотыми китайскими иглами (как раз набирала силу китайская медицина) от неизлечимой болезни директора банка, и тот в знак благодарности рассказал ему за бутылкой коньяка, как бы в шутку, все слабые места в работе инкассатора. Вот мы и воспользовались одним из таких мест. Никто не пострадал. Денег хватило не только, чтобы рассчитаться с Азой, но и чтобы щедро вознаградить и директора, и следователя. Все были довольны. Инкассатора даже повысили в должности.
Мое "рассчитаться с Азой", конечно, резало слух, но я не хотел оправдываться и молчал.
- Зачем же ты мне все это рассказывал... Ну, про рытье и...
Лена не понимает: зачем же рассказывать то, чего не было?
- Так...
Этим "Так..." я прервал целый каскад ее вопросов, которые разглядел в любопытных глазах.
- Так, - сказал я еще раз, чтобы поставить жирную точку.
С тех пор и Юля часто ловила меня на всяких придумках. А мне нравилось ее удивлять, эпатировать, восхищать: я не мог себе отказать в удовольствии видеть блеск ее дивных глаз и слышать короткий, похожий на маленький взрыв, восторженный выкрик: "Правда!?".
То, что я придумывал, не всегда было правдой.
А совсем недавно заметил: когда я рассказываю Лене о Юле, она не может оторвать от меня любопытных глаз.
- А что, - неожиданно предлагаю я Лене, - что если нам с тобой вместе поужинать?
- С радостью, - восклицает она, - с тобой - с радостью!..
Вечером мы сидим в тихом кафе, Лена рассказывает о своей работе, я узнаю...
Да, она вдруг рассказывает о себе - не все же время слушать меня - я слушаю, я даже перестаю жевать, внимая ее рассказу, я узнаю: ее родина - Сибирь!.. Там прошло ее детство, там остались родители, там она впервые... Она рассказывает о пятидесятиградусных морозах, по которым скучает-скучает...
- Здесь же никогда не бывает зимы, представляешь?
Я представляю ее в ворсистой до пят жаркой шубе, в унтах, в песцовой шапке на голове...
На лыжах!..
Щеки горят, а глаза - сияют!..
- Мы ходили в тайгу на медведя, ага, да! Да-да, на медведя, с ружьем и рогатиной... С дедом и его друзьями.
У нее до сих пор горят щеки!
- Да нет, - говорит она, - в какой шубе?! На лыжах в шубе далеко не уйдешь. В телогрейке! Нет-нет, совсем не холодно - жарко! Шапка в сосульках, да-да!..
Я слушаю! Как интересно: Лена - с ружьем наперевес!
- Да ты ешь, ешь, - говорю я, чтобы она, жестикулируя руками, не опрокинула фужер с вином.
Она не слышит:
- ... и я стрельнула, раз, второй... Нет, не попала... Никто не попал, - радуется она, - медведь ушел, это была медведиха, и я, знаешь, радовалась, что никто не попал. Даже не ранили - крови на снегу не было. А сперва, конечно, была расстроена.
- Почему?
- Что промазала! Только потом обрадовалась. Дед тогда укорял: зачем вспугнула?!
Каждый вечер я узнаю что-нибудь новое... Слушаю, слушаю... Лена мне нравится, нравится...
- Ты слышишь меня, - спрашивает она, - расскажи, как это было?
- Что? Что "это"?
- Как ты познакомился с Тиной?
Хох!.. Как!.. Как это было... Это было...
Глава 26
Долгое время мы ходили как пришибленные.
А после того как взяли банк, как-то ожили, развернули плечи, расшутились... Мы снова почувствовали почву под ногами - нас не так-то просто загнать в тупик!
- Какой банк? Вы же...
- Да! Не брали мы никакого банка. Но идея, идея сделать подкоп и все-таки взять банк была прекрасна! Мы загорелись!..
- Слушайте, - восторгался Шут, - мы провернем такое дельце! Все сдохнут от зависти! Да идет козе под хвост вся эта наука!
Юра молчал. Ушков заметил нашу сдержанность, но виду не подавал: проживу и без вас. Он давно уже жил без нас.
- Ну, так что, - приставал Шут, - когда мы оставались втроем, - берем или не берем? Твой ход, Рест.
Мы по-прежнему играли в шахматы, никакой работы не было, равно как и новых научных идей.
- Шах!
Я не успевал защищаться.
- Шах!
Я отбивался как мог!
- Тебе мат, Рест!..
Да, так и было, это был мат, край. Настоящий цугцванг. Я ведь прекрасно осознавал, что с каждым днем мне все трудней будет удерживать их в подвале. Энтузиазм, с которым мы начинали, истощился и выдохся, заботы быта одолели всех, а вера в меня, в идею, которой я их кормил каждый день, теперь едва теплилась в их душах.
Поговаривали, что и Ушков, и Валерочка уже где-то трутся в верхах в поисках тепленьких местечек.
Дни стремительно проходили... Казалось, еще вчера деревья были зелеными и вот они уже золотые. Осень в тот год ворвалась в нашу жизнь стеной мощных холодных дождей. С крыш текло, капало, булькало, все куда-то спешило. В наши души прокралась лень, мы готовились к зимней спячке. Даже Архипов махнул на нас рукой. Наступил период растерянности перед будущим. Работать в подвале мы уже не могли, а другого помещения нам пока не светило. К тому же у каждого накопилась масса неотложных дел. Вдруг влюбилась в какого-то волейболиста Инна, Ната увлеклась английским и плаванием, а Шут ударился в подработки (он называл это "малый бизнес"), так и не уговорив нас взять банк.
А у Юры украли скрипку! Это был шок: у нас никогда ничего не пропадало! Ни часов, ни колечек, ни рубля, ни копейки. Вдруг исчезла скрипка! Это тоже был знак. В тебе возникает странное чувство растерянности и недоумения, когда взгляд упирается в непривычную пустоту на том месте, где ты привык видеть предмет всеобщего обожания - Юрину скрипку. Она принадлежала всем нам, она была нашим достоянием и талисманом, если хочешь - брэндом. И реликвией, да, не меньше.
- Юра, - успокаивал я его, - найдется твоя скрипка. Ты же видишь, что все, чем мы жили, катится козе под хвост. Пройдет черная полоса и мы снова...
- Вижу, не слепой, - оборвал меня Юра.
Стас уехал в Голландию, а Васька Тамаров - в Сибирь, разводить, кажется, кроликов. Или пчел...
Пропала и Аня...
Мне нужно ненадолго уехать, сказала она, и пропала надолго.
Только Ушков не мог ничего не делать. Он писал научные статьи и клепал уже докторскую. Его не интересовали никакие перспективы, кроме своей собственной. Не давая себе отдыха и не уставая, он резал на микротоме залитые в эпоксидную смолу кусочки тканей, аккуратно укладывал их на латунные сеточки и совал в дупло электронного микроскопа. Затем, не отрываясь, смотрел в бинокуляр на межклеточные контакты и сиял, находя в них подтверждение своим умозаключениям. Глядя на него со стороны, казалось, что он был гармоничным продолжением этого блестящего куска железа, напоминающего то ли маленькую ракету, то ли огромный фаллос. Когда он работал, к нему было не простучаться.
- Слав?..
- Извини, ты же видишь...
Он произносил это, не меняя позы и не отрывая глаз от экрана.
Только пальцы его, как клешни перевернутого рака, лихорадочно шевелились, вращая винты регуляции фокуса в поисках той картинки на серо-зеленом экране, которую он хотел видеть.
Иногда мы ненадолго встречались, но, не найдя темы для разговора, разбегались в разные стороны. Снова катастрофически не хватало денег!
Оставалось одно: брать банк. Шут просто сидел на голове с этой идеей. Но как, как его возьмешь?! Ты смеешься, но тогда было не до смеха. Спас пожар!
- Пожар?!
Лена удивлена: разве пожар может спасти?
- Сам Бог так решил. Он примчался на помощь по моей просьбе, когда отчаяние стало несносным. Я молился, я умолял, Он услышал. Я понимал: это то испытание, которое я сам для себя придумал. И Бог поспешил мне на помощь. Я просил, я молил и молился. И Он дал мне то, что я смог унести - пепелище пожара. Ведь Бог не по силам креста не дает. Много лет спустя Тина объяснила мне этот феномен.
- Какой феномен? - спрашивает Лена.
- Как Бог слышит каждого, кто нуждается в его помощи.
- Как? Расскажи!..
Хо! Хорошенькое дело - расскажи!.. Я до сих пор не могу найти слов, чтобы об этом рассказывать. Если бы Тина... Она ведь...
- Не сейчас, - обещаю я, - как-нибудь...
А однажды пришла в голову неплохая светлая мысль: не бросить ли все к чертям собачьим?!!
Я колебался.
- И понимаешь, мне так хотелось...
- Понимаю, - произносит Лена, - я тебя прекрасно понимаю. К сожалению, я уже должна бежать...
- Конечно-конечно, - говорю я, - пока-пока...
А мне так хотелось, чтобы она меня слушала и слушала...
Как Бога... Я бы смог рассказать такое...
Глава 27
Был обычный рабочий день, завершалось раннее лето...
С самого утра задался приятный солнечный день. Ничто не предвещало беды. Но часам к четырем по полудню небо вдруг затянулось черными тучами, то и дело прочерчиваемыми молниями, словно то метались по ним сверкающие змеи преисподней. Земля содрогалась от раскатов грома. Стало первозданно темно, как было до разделения света и тьмы. Позже стало известно, что весь город неспешно и основательно накрыл буран. Небесная артиллерия не унималась: небо озарялось мощными вспышками и грохало так, что хотелось забиться в дальний угол, под стол. Наконец хлынул дождь, длившийся полчаса. Но как лило! - лило как из ведра... И резко все кончилось.
Мы, как всегда, работали у себя на Севастопольской, кстати, это в Нагорном районе. И после грозы, что совпало с окончанием рабочего времени, высыпали на улицу, чтобы порадоваться бурлящим потокам воды, несущейся в Днепр по пологим склонам, веселому щебету птиц и бесконечно щедрому солнцу, так внезапно и обильно умытому. Мы находились на одном из трех знаменитых холмов этого города, прославленного Михаилом Шатровым в известной книге "Город на трех холмах", которую еще называют книгой о старом Екатеринославе, поэтому потопа не заметили, и нас все радовало. И жизнь казалась раем. Еще месяц тому назад мы засиживались до ночи, а в тот день решили отдохнуть привычным образом: прогулка, кофе или чай в ближайшем кафе, шахматы в Севастопольском парке, на лавочке...
А потом был еще один странный день, слившийся в памяти с днем потопа... Вероятно, так и должно быть - сознание щадит человека, заслоняет от инфернального, оно стремится проявления геенны, все свидетельства ее посягательств на нашу обитель собрать воедино и засунуть подальше, чтобы не омрачать прошлое. В тот день даже Ушков появился - к полудню. Он сидел за столом и менял лопнувшую струну на ракетке для игры в бадминтон.
Телефонный звонок никого не встревожил.
- Рест, тебя, - сказала Ната, - подавая мне трубку.
- Всем привет, - залетела Соня Ераськина.
- Да, - сказал я и стал слушать.
- Ой, - щебетала Соня, - я вся мокрая, представляете!..
Я прикрыл левое ухо ладонью и прижал посильнее к правому трубку.
- Да, - сказал я еще раз.
- Мы горим.
Я узнал голос Шута.
- Еще как! - сказал я.
Мы часто шутили.
- Рест, - сказал он очень спокойно, - мы сгорели...
Я его не понимал.
- Ты приедешь? - спросил я.
Он звонил из нашего филиала - полузаброшенного здания, где нам удалось организовать небольшой экспериментально-испытательный полигон.
- У нас здесь пожар, - сказал он еще раз.
- Рест, ты слышал, - Ната вырывала у меня трубку из рук, - ты слышал: Сонька беременна!
- Дай, - сказал я и посмотрел на Нату так, что она отступила. Я приложил трубку к уху, все еще теряясь в догадках.
- Рест, ты слышишь меня, - сказал Шут, - я не шучу, приезжай. Это какой-то...
Он не договорил. Мы молчали. Шут любил подшутить, мы к этому давно привыкли, но сейчас я верил тому, что он говорил: "мы горим!" Только этого не доставало! Большего удара я не мог себе и представить. И куда уж больше?! Мы и так прогорели по всем статьям. Неужели в самом деле пожар?! Я убью Шута, если он и на этот раз меня разыграл, решил я. Первая мысль была, конечно, о моих клеточках. Я вдруг вспомнил о них! Но разве мог я о них забыть!? Мои клеточки и вся первичная документация моей докторской диссертации, которой сверху донизу были набиты три железных сейфа! Все было готово для ее защиты, не было просто времени написать ее набело. И лень было тащить все домой.
- Рест, - снова набросилась на меня Ната, когда я положил трубку, - ты слыхал, Сонька беременна!
Я улыбнулся Соне и произнес негромко:
- Надо ехать.
- Куда!?
- Мы горим!..
- Ура-а-а!!!
Я дождался, когда стихнет гам. Все уставились на меня.
- Мы горим, - повторил я еще раз, - там пожар...
Они по-прежнему молча смотрели на меня. У Сони еще не успела сойти с лица улыбка, и на нее, без улыбки, невозможно было смотреть.
- Брось... шути...- сказала Ната, съев остаток слова.
- Надо ехать тушить, - сказал я, стараясь осознать сказанное.
Только Юра, как всегда, был спокоен.
- Зачем? - спросил он, и это короткое, неожиданно трезвое и звучное "зачем?" мне надолго запомнилось.
Как мы все уместились в "Жигуленок", одному Богу известно! Только Ушков остался, его резон был краток: не лягу же я поперек на ваши колени! А Валерочка пожалел свои новые выглаженные брюки: вы же видите! Через полчаса мы стояли в стороне и любовались тем, как легко и непринужденно управлялся пожарный с непокорным брандспойтом. Мощная струя белой воды извивалась змеей и с веселым шумом устремлялась сквозь обширный развал стены в пугающую, дышащую клубами пара и дыма, и огня темноту наших комнат. Свирепые причуды Змея Горыныча. И чем больше лилось воды, тем ярче вспыхивало пламя и гуще клубился черный дым из пробоины в стене. Еще бы! Все комнаты были набиты легковоспламеняющимися жидкостями и реактивами. Спирт, ксилол, толуол... Чего там только не было! Три Валерины канистры с бензином, приготовленные для поездки в Крым, трехлитровая капсула с ртутью, бутыли с растворителями... Взорвались они или нет? Я спросил об этом у кого-то из пожарной команды.
- Ты же видишь!..
Перед глазами у меня были только клеточки. Каково им сейчас?! Был полдень, небо было чистое, вовсю горело и светило солнце... На пожар сбежалось немало народу.
- Что случилось?
- Баня сгорела...
Смешно было это слышать: горит даже баня, полная воды. Ушков подоспел к тому самому времени, когда пламя, наконец, удалось сбить.
- Ну что тут? - спросил он, взобравшись на сухой кусок кирпичной кладки и прикрывая ладонью глаза от солнца.
- Да вот, - сказал я, - сгорели.
- У меня в ящике стола было шесть рублей, думаешь, сгорели? - спросил он.
Я уехал с госпожой Новицкой, ректором института, не дождавшись конца спектакля.
Прошел, вероятно, месяц, может, больше. Меня затаскали по каким-то комиссиям, следователи просто пытали:
- Кто поджег?!
Кто-то должен за все ответить. Потом Новицкая все уладила: обвинили в пожаре недавнюю грозу, смявший весь город буран, ветхую проводку и случившееся вследствие этих причин короткое замыкание... А меня злые языки обвиняли в поджоге. Дурачье и завистники! На кой мне этот поджог?! И еще меня обвиняли во многом таком, о чем я не мог даже мечтать: отравил, мол, всех парами горящей ртути! Взбрело же кому-то в голову! Говорят, что Валерочка тайно шептался с кем-то там... Ну да Бог с ним, с Валерочкой: воздастся и ему... Тогда я впервые узнал, как гадок может быть человек. Они были, как свора диких собак... Рвали кожу до крови и харкали желчью. Только Ушков помалкивал, он вообще куда-то пропал. Если бы не Новицкая - грыз бы я и сейчас сухари... А сегодня не найду времени даже позвонить ей!
Так познаются люди в свете неблагоприятных событий и так начинается слава. О, Господи!
Одним словом, тот пожар стал чертой, разделившей мою историю жизни на "до" и "после". Как мировая война, как рождение Христа, как первая невосполнимая потеря. Сначала я был поражен, потрясен: за что мне такая немилость? И только теперь, с высоты своей Пирамиды, ясно видно: это был знак Неба, вмешательство Бога. Тина так и сказала: "Пришло время платить. И начать все с нуля. Новое na4alo na4al". Какое начало, каких новых начал? Тина не объяснила, но и без объяснений было ясно, как день: нужно было выбираться из подземелья на свет. Тогда я этого не понимал. Единственное, что меня радовало в те, казалось мне, черные и жаркие дни, это то, что украли Юрину скрипку. Хоть она-то осталась целой!
Прошли месяцы...
Лена тоже рада: да, скрипка - это важная деталь нашей жизни! Мои мысли возвращали меня в те годы, а с ними и Лена приобщалась к нашему прошлому и теперь переживала его вместе со мной. И все это совершенно серьезно! Она как бы протягивала мне руку помощи в трудную минуту. И я старался удержать эту руку. И наслаждался ее рассказами. У нее тоже, оказывается, случались в жизни пожары.
- Турея - название, которое получило селение от фамилии графа, который владел землями. Было это давно, я мало об этом знаю.
Я заметил, когда Лена рассказывает о своей Турее (каких-то пара часов езды от Питера), у нее щеки горят румянцем, а глаза просто сияют!
- Деревенька горела два раза, два раза ее отстраивали, поэтому не
разрослась. Больше всего мне нравится, что я приезжаю туда, как в
свою семью. Очень теплые, дружеские отношения со всеми. Все рядом и никто друг другу не мешает. Я познакомилась этим летом еще с одним водителем (из соседней деревушки), который ездит туда каждые выходные и недорого берет. Так что - было бы желание... Все доступно. Хочешь там побывать? Поехали завтра?..
- Да я с радостью...
- Да, кстати, жители Туреи прочитали твою книжку, не все, конечно, но члены фанклуба поработали над ней основательно.