Ты прав, Питер, они не любят жизнь, но очень любят вскрывать и изучать изнутри тех, кому дарована такая любовь. Они похожи на пересохшие фонтаны, на трухлявые пни, яростно тянущиеся к влаге. Им не терпится изрубить нас на части, чтобы разгадать тайну жизни, чтобы разгадать, как это возможно: просто так петь и смеяться, радоваться дождю и детям и не думать о деньгах и власти. Они потрошат нас сотнями, но не могут напиться, и никогда не напьются, потому что в их жилах течет совсем другая кровь. Я бы не удивилась, если бы узнала, что приемные родители Константина давно получили печальное известие о смерти их мальчика.
Глубокие соболезнования. Несчастный случай. Возможно, даже похороны, с закрытым гробиком.
Константин попал к нам. Врачам очень было нужно, чтобы с ним общались именно дети. От взрослых он забивался под кровать и способен был просидеть ночь, держа во рту большой палец и глядя в потолок. С детьми он начинал смеяться, даже играл и прыгал. О, внешне, по сравнению с тобой, он был настоящий красавчик, хотя не уверена, что он дожил до нашего возраста. Почему-то мне кажется, что мамочка меня снова обманула. Я никогда не получала от нее полной правды, а она так и не поняла, за что же я ее столь страстно ненавижу. Формально, с Константином занимались другие медики, но она могла бы узнать и сказать мне истину. Боюсь, что мальчик не выдержал напряжения.
Ведь его, Питер, никто не лечил.
Им нужно было, чтобы он играл и возбудился. Понимаешь, Питер, они добивались психомоторного возбуждения, нисколько не заботясь, во что превратится в дальнейшем его мозг. И не от электричества или от их жутких таблеток, такие средства не помогали. Он должен был, видите ли, возбудиться с положительными эмоциями. И мы послушно, две дуры, я и Таня, старались его развеселить. Иногда на это уходил целый день, а доктор Сью и доктор Пэн следили за нами в окошечко. У меня времени было полно, у Тани - тем более.
Каким я сама тогда была ребенком! Я свято верила, что нам доверили серьезное дело! Что мы помогаем в лечении! Мы кидались всякими там мягкими игрушками, твердых ему не полагалось, а Константин так хотел пожарную машинку! Сначала у него была пожарная машинка, железная, с выдвижной лестницей, но мальчик ухитрился запихать в рот какую-то деталь и чуть не задохнулся. Машинку отняли и разрешили исключительно безопасные забавы. Мы скакали по кроватям, забрасывали друг друга одеялами, сражались с Таней подушками, корчили рожи и строили крепости из мебели… Константин постепенно раскрепощался, не всегда, но часто. Его вечно устремленный в пространство взгляд переползал на нас, и мальчик потихоньку выплывал из задумчивости.
А когда доктора решали, что ребенок достаточно возбужден, мне подавали знак, пищал такой приборчик в кармашке моей пижамы, и тогда мы шли в зверинец. Из палаты открывалась другая дверь, там был аквариум с мышами, хомяками, под конец моего пребывания привезли шиншиллу…
Вероятно, эти ублюдки собирались поэтапно дойти до собаки, а то и до кого-нибудь покрупнее. Константин не понимал, он был в тот момент весь мокрый, взъерошенный, напрыгавшийся. Но мышки ему нравились, по-своему. Он садился, брал этих мышек в руки.
Он не душил их и не тискал, просто держал в Дрожащих розовых пальчиках. Да он и не сумел бы причинить своими тонкими, как спички, ручонками кому-нибудь зло.
Но зверьки умирали.
Умирали почти сразу. Шиншилла была крупнее, она продержалась минут пять. Таня всегда плакала, она не понимала, что происходит. Она жалела зверюшек, но не понимала. И Константин не понимал. Но он не плакал, а почти сразу засыпал, иногда у него из носа начинала идти кровь, он становился весь потный и валился. После чего игры прекращались, а наутро мальчик ничего не помнил.
Входили взрослые, снимали у него с головы и груди приклеенные коробочки, мне кажется, я не забуду этот звук отрываемой клейкой ленты, и укладывали его под капельницу, делали свои замеры, соскобы. Уносили мертвых зверей…
Собственно, хомяков мне не было жалко, они и так были обречены. В черепе и мягких тканях каждого зверька торчали тоненькие пластинки, они были буквально нашпигованы следящей аппаратурой. А мальчик два дня отсыпался, неделю кушал, и все повторялось. По крайней мере, при мне, пока нас с Таней не перевели в Крепость.
Если и существует такое понятие, как русский отдел, то вас там уже трое. Про остальных я ничего не знаю, Питер. Зато знаю кое-что неприятное про Роби.
Милый Питер, я опять не о том, хотя об этом надо тоже, чтобы ты понял - я тебе не вру. Они тебе, конечно, внушают, что я дрянь, сбежала и обманула всех, или вообще делают вид, что меня перевели назад, в Клинику. Там ведь солнечно, а Куколке необходимы солнце и морской воздух. Питер, я молю Бога, чтоб они не догадались и не отняли у тебя Интернет. И еще.
Я должна рассказать тебе о Роби. То есть ты, наверное, слышал о несчастном случае с твоим санитаром Дэвидом, но все не так, как они говорят.
Дэвида убил малыш Роби.
12. ПОРОЛОНОВАЯ КОМНАТА
Всю следующую неделю моя деятельность сводилась к просмотру мультиков. Порой остроумные, порой смешные, тем не менее, они оставляли какой-то тревожащий осадок.
Наверное, я слишком оторвался от обычных ребят, убеждал я себя. Я всего лишь заторможенный инвалид и ни черта не понимаю. Не умею легко и свободно воспринимать такие вещи…
- Не углубляйся слишком сильно! - напутствовал Винченто. - Просто смотри, запоминай язык. Примерно так выражаются твои сверстники. Встретишь незнакомые слова - перемотай назад и отметь.
Незнакомых слов встретилось не так много, но в основном, на русском. Некоторые мультфильмы были переведены. Все, что касалось английского, я понимал достаточно свободно, учитывая сотни фильмов, просмотренных еще в Москве. Винченто прикрепил ко мне инженера, но, скорее, этот прилизанный тип в круглых очечках был лингвистом.
Я сначала думал, что он эмигрант, но оказалось нет. Я мог только позавидовать столь свободному владению русским.
Мультики…
Двое рисованных придурков, лет тринадцати. Они себя очень смешно ведут, в каждой серии норовят осуществить какой-то гениальный план, но выходит немного боком. Постоянно друг над дружкой смеются и забавно хихикают. Как овцы. А еще они здорово озабоченные женскими "буферами" и всякими приколами в сексуальном плане. Но самое смешное то, что девчонки не желают с ними знаться, и два эти кадра вечно остаются в дураках.
Они придумывают специальный прибор, чтобы подглядывать за девочками в туалете, и пытаются собирать плату за просмотр. В результате их поймал учитель и поколотили старшеклассники.
Потом они вынуждены слушать лекцию жутко занудного учителя насчет половой жизни. Ребята кричат, чтобы учитель поскорее показал им слайды, где трахаются, а он вместо этого рассказывает тошнотворные подробности о родах и менструациях. А главное, что героям фильма никак не сбежать. Сами напросились на "пикантную" лекцию в старший класс вместо того, чтобы кататься на роликах. Идиоты.
Дальше еще смешнее. Скучный педагог раздает семечки, чтобы посадить их и вырастить дома какой-то там злак. У нормальных людей получается, как надо, а наши чуваки ухитряются все испортить. Вместо того, чтобы поливать водой, они писают на семечко, кормят его консервами и ругаются чуть ли не матом. В результате собирается целая армия навозных мух, а росток так и не поднялся.
Потом они придумывают устройство для ловли мух и не находят ничего умнее, как приманить муху на собственное дерьмо. Порция яда из баллончика достается самим изобретателям, а на какашки слетается целая армия насекомых.
Полные придурки…
- Превосходно, - сказал доктор Винченто в ответ на мои робкие замечания о невысоком художественном уровне. - Это и хорошо, Питер. Я рад, что внутри ты старше своих сверстников и понимаешь, что к чему. Тебе удалось противостоять страшной болезни, тебе хватило мужества вынести корсет, и потерю близких, и угнетающую атмосферу в Доме инвалидов. Так давай теперь вместе поможем другим подросткам, тем, кто слаб и не имеет, как ты, внутренних резервов.
От такой грубой лести я покраснел. Но, черт подери, ведь шеф говорил правду!
- Что я должен делать?
- Ты будешь делать переводы к готовым сериям, а потом мои друзья, кто непосредственно задействован в производстве сериала, сверят твои переводы со своими. Прошу тебя, Питер, все как раньше, при тестировании. Не задумывайся над точностью формулировок, переводи так, как придет в голову. Если тебе покажется, что твой перевод лучше, не стесняйся. Не стесняйся употреблять нецензурные выражения. Ведь это не Шекспир.
- Но они же… Сэр, они несут такую чушь!
- Естественно. Питер, я повторяю. Это часть терапии, часть емкого и долговременного процесса. Дети будут смотреть на наших героев и смеяться. У многих ведь плохие оценки, их третируют родители, их постоянно обзывают тупицами учителя, насмехаются сверстники. Наша с тобой задача - дать таким ребятам поверить в себя. Пусть они видят, что есть кто-то намного глупее их. Пусть они похохочут над беззлобными шутками, ведь здесь все на поверхности. Скажи, ведь никому же не придет в голову подбрасывать раненую птицу в воздух, чтобы она летала, или самолично разжевывать для нее червей?
- Пожалуй, такое в голову не придет… - содрогнувшись от отвращения, кивнул я.
- Вот именно! - Винченто доверительно потрепал меня по плечу. О, как он умел убеждать, когда хотел… - Этот сленг, на котором общаются персонажи, он несет двоякую смысловую нагрузку. Во-первых, дети сейчас, как никогда, разобщены, потеряны. Слишком много проблем на них валится. Поэтому тот язык мультфильма, язык простой, удобный и понятный, он призван облегчить коммуникацию и снять стрессы.
- Значит, надо постараться говорить именно такими словами-"баклан", "отстой", "буфера", "заторчал", и все такое?
- Конечно. И что важно, никаких синхронных переводов. Ты просматриваешь серию целиком, а потом озвучиваешь. Не пытайся переводить в точности. В этом весь смысл, в творческом подходе. Не стесняйся проявить эмоции. Если тебе что-то противно, пусть это прозвучит.
Меня словно что-то кольнуло.
- А что, если я опять выдам не те слова, как тогда?
- Этого не случится! - уверенно покрутил пальцем Винченто. - Для того мы и оставляем инженера, он проведет предварительную фильтрацию. А если и вклинятся какие-нибудь… ммм… реплтки, отражающие твой душевный настрой, то это даже к лучшему. А после того, как ты переведешь, ну скажем, штук десять серий, мы попробуем доверить тебе самому создать мультфильм.
- Самому? - Я не мог поверить. - То есть вы хотите, чтобы я придумывал сюжеты в таком же стиле? Но я не сумею…
- Сумеешь, Питер, прекрасно сумеешь. Ты сочинял замечательные сказки, фантазии тебе не занимать. Главное - уловить общий настрой, и все получится. А наши парни тебе с удовольствием помогут, если что.
- Скажите, сэр… - Я так быстро привык использовать это вежливое обращение, даже сам удивлялся. - Скажите, а зачем перевод? Эта дребедень, она что, пойдет по российскому телевидению?
- А как же, Питер! - всплеснул руками добрейший доктор Винченто. - Не забудь, ведь мы вплотную работаем с благотворительными организациями у тебя на родине. Или ты думаешь, что российские дети меньше нуждаются в психологической помощи, чем американцы? Для чего весь этот, нелепый на первый взгляд, черный юмор? Для того, чтобы облегчить ребятам общение. Современный подросток, как никогда, перегружен неадекватно сложной информацией, истерзан уроками. Часто он не решается даже выходить на улицу. Кроме того, детям скучно в школе. Учеба, для большинства,это монотонная, рутинная каторга, притупляющая сознание и здоровые инстинкты. А наши смешные, о внутри добрые герои помогут ребятам найти общий язык. Это называется субкультура, слышал о таком понятии? Да, я согласен, некий упрощенный, чуть суррогатный язык, который поможет ребятам общаться, поможет робким натурам найти друзей. Слышал о таком понятии - "вербальная коммуникация"? Разобщенные ребята, получив заряд бодрости от просмотра, сразу начинают более активно общаться. Искусство взрослых от них слишком далеко, а здесь отличная возможность поделиться впечатлениями, развить юмор, наблюдательность. А как только активизируется телефонное общение, очень скоро возникает потребность в личных встречах. Подростки обретают уверенность, им есть о чем поговорить, и главное - над кем посмеяться. Ведь даже слабый ученик всегда будет чувствовать себя умнее наших молодцов с экрана. Таким образом, ребята больше не сидят по домам и не портят глаза "Звездными войнами", они собираются в группы. Они тусуются. Они обретают внутреннюю свободу и быстрее взрослеют.
- А что означают буквы "НРР"? - поинтересовался я.
- Какие еще буквы? - занервничал шеф. Мня показалось, он прекрасно понял, о чем я говорю. Но раз не стал отвечать, то и я не развивал эту тему. При медленном просмотре, перед самыми титрами, иногда в уголке, на долю секунды, возникало это загадочное сокращение. Возникало и моментально пропадало. "НРР" я уже встречал, в Москве, на заставках перед некоторыми художественными лентами. Я прогнал, очень медленно, штук восемь мультиков, самое начало. Создавалось впечатление легкого, почти незаметного, скачка. Словно кому то было поручено вырезать кусочек с тремя буковками, но цензор отнесся к своим обязанностям халатно и кое-где пропустил.
- Ах, вот ты о чем, - отмахнулся Винченто. - Скорее всего, марка записывающей аппаратуры. Что-то в этом роде, типа маркировки на пленке. Но фильмы еще не прошли окончательной редакции, все лишнее уберут. - Он почесал нос и не удержался от ремарки. - Да, надо же, какой ты наблюдательный! Дэвид не зря говорит, с тобой надо ухо востро держать…
- Мне кажется, я где-то видел майку с этими рожами! - поделился я, в сотый раз вглядываясь в уродливый профиль своего будущего персонажа.
- Не сомневаюсь! - ободряюще улыбнулся доктор. - Ты же понимаешь, кино - это индустрия. Так что дерзай, Питер, но сильно не переутомляйся. Завтра кроме Сэма я пришлю к тебе монтажера и оператора в одном лице. Он классный парень, уверен, вы подружитесь. И сильно не переутомляйся. В субботу поедете с Дэвидом к океану. Я говорил с твоим врачом, он считает, что на следующей неделе тебя можно готовить к операции. Если ты не передумал, конечно?
О, нет, конечно, я не передумал. Консилиум и так совещался слишком долго. Уже одна идея, что можно восстановить подвижность левой руки, вгоняла меня в самые радужные мечтания. Боже мой, как люди не понимают, что это за мука, наблюдать свои тощие белые конечности и быть не в силах шевельнуть даже мизинцем!
Винченто хорошо знал, чем поднять мой боевой задор. Он не шантажировал меня, Боже упаси, но ухитрялся всякий раз в минуту сомнений ловко напомнить, почему я здесь нахожусь и кому всем обязан…
И я принялся за переводы. За несколько дней я настолько вошел в образ мультипликационных кретинов, что их кошмарные словечки начали прорываться из меня к месту и не к месту. Помимо того что-то переключилось в черепе, я почти что начал мыслить, как эти два урода. Потому, когда инженер Сэм и монтажер Александр, который, по совместительству, оказался потрясающим вэб-дизайнером, привлекли меня к режиссуре, я почти не испытал трудностей.
Я имею в виду, профессиональных трудностей. Какая-то темная мыслишка цепляла и отравляла весь ход работ. Но распорядок дня натянулся, как басовая струна в рояле; иногда меня везли с процедур чуть ли не бегом, чтобы завершить кусок, скомпоновать отрывки, а затем снова бегом - к другим медицинским пыткам.
Мы сообща сочинили штук тридцать серий. Иногда к вечеру у меня возникало ощущение, точно купаюсь в собственной блевотине. Самые низкопробные сюжеты приносил Александр, он намечал основную нить. Но какие бы идиотские извращения мне ни приходили в голову, оба инженера все послушно записывали и претворяли на экране. Не знаю, какое количество этого бреда увидело свет, но Винченто никогда не говорил, что я хватил через край. Наши герои-мальчишки по скудоумию били все рекорды, я бы никогда их не то что в школу, я бы их из психлечебницы не выпустил.
…Когда учитель поручил придумать спортивный праздник, они устроили состязания, кто наложит кучу побольше. Они вырыли подкоп под пляжной раздевалкой, чтобы подглядывать за женщинами, и их там чуть не засыпало. Все в таком духе…
- Грандиозно! - ни капельки не смущаясь, повторял Винченто, отсматривая материал. - Что такое компьютерные игры, Питер? Монотонная интеллектуальная нагрузка, провоцирующая нездоровые последствия для мозга. Наша задача - сдвинуть этот пласт. Ввести своего рода ударные, пиковые возмущения дремлющего эмоционального заряда, и неважно, в положительной или отрицательной области. Наша задача - взбудоражить и рассмешить детей, вывести их из-под пресса скучных уроков, бесконечных игр и произвола родителей…
Компьютер творил чудеса. В какой-то момент Винченто остановил процесс, видимо понял, что мне невмоготу. Он сообщил, что с понедельника перейдем ко второй фазе. Совсем другой тип деятельности, никаких луж блевотины во время скрипичных концертов, никаких гигиенических тампонов. Очень вовремя он это сообщил. Но до понедельника произошли кое-какие изменения.
Я стал полноправным служащим Крепости. У меня появился собственный банковский счет, регулярно пополняемый. И я мог следить за приростом своих денег через Интернет. Свободные часы я посвятил изучению биржевой деятельности; поскольку запросы мои были довольно скромные, я рассчитал, что через год смогу рискнуть в одном из трастовых фондов. Самую большую доходность, правда, вкупе с огромным риском, приносили бумаги высокотехнологичных компаний и фирм, производящих софт. Причем я заметил, что чем меньше фирма, тем выше шансы утроить капитал. Или потерять все.
Но Винченто посулил свести меня с опытным маклером. В свое время, если буду качественно отдаваться общему делу.
Я научился видеть других служащих. Если они вкалывали в таком же лихорадочном темпе, то ничего удивительного, что мы никогда не встречались. Здешние люди проявляли минимум любопытства. Сотрудники нашего корпуса "С" завтракали в две смены в нижней столовой для персонала, затем дисциплинированно собирались на получасовой обед и так же молниеносно рассасывались по комнатам. Я очень долго не мог привыкнуть к отсутствию курилок. Постепенно многие начали мне улыбаться, кивать при встрече, с несколькими женщинами я ухитрялся переброситься парой слов, когда катился мимо большой столовой, в зальчик для пациентов. Но не более того.
Никто не собирался группками в парковых беседках, как в Москве. Никто не сидел на подоконниках и не примерял колготки.
Да, существовала столовая для пациентов, и с постоянными обитателями этажа мне предстояло познакомиться как раз на этой неделе. Произошло это случайно и при довольно грустных обстоятельствах. Мой санитар Дэвид занимал комнатку по соседству. Точнее, жил он в городе, у себя дома, а в соседнем помещении располагалось нечто вроде сестринского поста. Диван, телек, маленькая кухня и восемь экранов. Дэвид чередовал ночные дежурства еще с тремя санитарами, но поскольку мои спастические приступы практически исчезли, то сменщиков я не запоминал. Обидно, что в их комнату я тоже не мог попасть. Помимо опознавательного чипа в браслете, что носили здесь все сотрудники и сдавали перед выездом в город, у Дэвида имелась еще и специальная карточка, открывавшая ему положенные по рангу двери.