- Куда изволите?
Франц не сразу понял, что обращаются к нему, и водителю пришлось повторить вопрос. Секретарь неопределенно махнул рукой, негр закрутил педалями еще старательнее. Экипаж был стар, скрипел, обещая развалиться с минуты н минуту, изношен и наверняка не имел разрешения на эксплуатацию. О чем говорила и застиранная ливрея мулата, долженствующая изображать форменное обмундирование какой-нибудь серьезной транспортной конторы. Но главное - 'такси' катилось вперед, и это все, что от него требовалось.
Франц оглянулся на Гильермо. Будущий (возможно) понтифик выглядел, как и положено выглядеть сугубо мирному человеку, которого за один вечер дважды пытались убить. То есть в высшей степени жалко. Боскэ кутался в сутану, как в одеяло, все время потирал запястья и часто, глубоко дышал. По лицу его струился пот, так что воротничок сутаны уже потемнел. В довершение всего от святого отца несло кислой рвотой. Но, по крайней мере, он был относительно спокоен и не впадал в неконтролируемый припадок сумасшедшей деятельности, что уже было хорошо.
Франц откинулся на сиденье, прикрытое для красоты старым пледом. Закрыл глаза и задумался, пытаясь изгнать из памяти звуки выстрелов, запах крови и главное - красные пятна, что расплывались на защитном жилете Байнета.
Итак... Что делать дальше?
Деньги у Франца были, примерно две сотни франков в кармане пиджака. Больше ничего, даже карандаша, чтобы ткнуть в глаз очередного убийцу. Самое скверное - не имелось даже тени понимания, что происходит. Кто решил смахнуть с доски фигуру понтифика? Почему именно сейчас, когда казалось, что все интересы основных партий при Святом Престоле более-менее сбалансированы? Как этому загадочному некто удалось организовать такую быструю и жесткую акцию с вооруженными людьми в отлично охраняемом картельном отеле? Сплошные вопросы без ответов. И самое неприятное - все версии начинались с констатации двух очевидных фактов.
Первый - кардинала Морхауза переиграли. Вернее - просто не стали играть по традиционным правилам, обойдя их. И пусть эта победа временная, сейчас игра ведется на условиях неизвестного противника. На условиях, к которым Морхауз не готов - это Франц отлично понимал, как особа приближенная. А факт второй описывался интересным англоязычным оборотом, который Франц подцепил у фра Винченцо.
'Trust no one'
Не верь никому.
Тот, кто решился убить Гильермо Леона Боскэ, поставил на карту слишком много и определенно не остановится ни перед чем. Уьийцы знают слишком много, возможно имеют глаза и уши в близком окружении Морхауза. Значит, предать может кто угодно. Любое письмо или сообщение может быть перехвачено, разговор прослушан. Любой контакт с патроном приведет к спасению или смерти с одинаковой вероятностью.
Что же делать?..
Франц потер виски гудящей головы. Мысли разбегались в стороны. как испуганные мыши. Секретарь никогда не сталкивался ни с чем подобным. Он был сведущ в своей работе, мог вести сложные переговоры, подкупать, даже аккуратно шантажировать - и делал все указанное на службе у кардинала Александра Морхауза. Однако никогда не спасал беспомощного и бесполезного подопечного от рук неведомых убийц. Подобными вещами занимался Андерсен. Но Штыка больше нет, да упокоит Господь его душу.
Франц беззвучно забормотал молитву по усопшим.
'Всемогущий Боже, услышь наши молитвы, возносимые с верой в Воскресшего Твоего Сына, и укрепи нашу надежду на то, что вместе с усопшим рабом Твоим и все мы удостоимся воскресения. Через Господа нашего Иисуса Христа, Твоего Сына, который с Тобою живёт и царствует в единстве Святого Духа, Бог во веки веков. Аминь.'
Привычные слова успокаивали, возвращали некоторое спокойствие.
'Боже, Отче Всемогущий, тайна креста - наша сила, а Воскресение Сына Твоего - основание нашей надежды; освободи усопшего раба Твоего от уз смерти и сопричти его к лику спасённых. Через Христа, Господа нашего. Аминь.'
Как бы то ни было, Байнет нынче уже на том свете, свободен от мирских забот. А Франц с Гильермо здесь, живы и в опасности, словно ягнята во тьме, лишенные пастыря. И время не терпит.
Мулат крутил педали, аппарат катился по одной из улиц, ловко огибая автомобили и родственников по транспортному классу. Хотя водитель относился к явным негроидам, он с истинно арабской ловкостью и цветистостью ухитрялся одновременно ругательски ругать автомобилистов, корчить рожи коллегам, делать комплименты симпатичным особам и комментировать вообще все происходящее. Например, несколько полицейских машин, пронесшихся мимо с громким воем сирен.
- О! Что то разбушевались нынче фараончики, не так ли, почтенные господа? Носятся, как наскипидаренные! Я-то хорошо понимаю, не думайте, я знаю, как это бывает. Как то раз моя почтенная матушка решила подлечить больную кошачью задницу, а надо сказать, была она подслеповата... матушка, то есть, не кошка и не задница, и перепутала масло со скипидаром...
После короткого раздумья Франц соотнес наскипидаренных фараонов с недавними событиями и счел, что между этими двумя явлениями определенно есть связь. Вспомнилось напутствие Байнета.
'Мы не знаем, кого они успели купить. Один подсаленный чинуша, и вы оба не доживете до утра. Удавят в камере и все. Вывози его из города, там свяжись с Александром.'
Да, это будет самым верным - секретарь схватился за мысль, как утопающий во грехе хватается за соломинку веры.
- На вокзал, - бросил он мулату.
- Какой именно? - сразу откликнулся тот.
Франц замялся.
- Уехать быстро, незаметно, недорого? - ухмыльнулся негр.
- Точно, - выдохнул секретарь. - Именно так.
- Значит нумер три, - подытожил водитель. - Тридцать франков!
- Что? - не выдержал Франц. - Это и десятой части не стоит!
- Все верно, месье, все верно, - рассмеялся мулат, светя своей сюрреалистичной улыбкой в битое зеркальце заднего обзора. - Три франка за дорогу, а остальное - маленькая премия. Воспоминание о вашей щедрости согреет мою душу, вернет веру в благочестие, и я вряд ли вспомню о таких добрых и отзывчивых людях, если кто-нибудь спросит.
- А без премии ты соответственно будешь стенать на весь белый свет о неправде людской, аки кимвал звенящий? - сквозь зубы уточнил Франц.
- Истинно так, месье, истинно так, - закивал хитрый коричневый водитель. - Готовьте денежки, и помчимся, как ветер!
Он повернул рычаг, выключая аккумулятор. Трицикл задрожал, затрясся еще сильнее, но покатил гораздо быстрее.
* * *
- Не иначе проповедовать будут и деньги клянчить. Сейчас я их шугану, святош поганых.
- Прошу прощения, - на хорошем французском отозвался один из святош, тот, что выглядел почище и поприличнее, сверкая лысиной и очками с одной погнутой дужкой. - Не надо нас ... шугать. У меня... у нас ... есть для вас предложение. Дело.
Ганза с немым удивлением воззрилась на святых отцов. Святые отцы смотрели на ганзу. Обе стороны явно и откровенно испытывали друг к другу недоброе подозрение.
Контрабандисты видели перед собой двух странных 'чертей', как весьма точно выразился англичанин. Один пониже ростом, в пиджаке мелкого конторщика, которому приходится носить перелицованные вещи и нет денег на пошив воротника. Зато очки хоть и подломаны, но в тонкой изящной оправе, какую не встретишь в трущобах и бедных кварталах. Хольг посмотрел на ботинки лысого. Те были запылены и забрызганы какой-то черной гадостью, схватившей кожу тонкой коробящейся пленкой. Но пошиты хорошо, не рваные и к тому же на тонких шнурках. Целых шнурках, что немаловажно.
Второй пришелец вообще выглядел сущим пугалом, к тому же малость заблеванным, хотя и оттертым (или плохо отмытым). Высокий, длинноволосый, лет пятидесяти или около того. Седой, с узкими чертами лица и глубоко запавшими глазами. Глаза те малость с придурью и зрачки расширены, как у накидавшегося хлорэтила аскари перед боев. Одет соответственно, в тряпье не по росту и размеру. Поверх сутана, но под ней...
- Это что, халат?.. - прошептал Кушнаф. - Точно, шелковый. Хорошо его забрало, одно на другое надевать.
В общем люди, которые при первом взгляде показались святыми отцами, после более тщательного обзора показались скорее скользкими типами непонятного рода занятий. Даже истинная католичка Родригес скривилась в недоумении.
Гильермо смотрел на странных людей перед собой, как через толстое стекло иллюминатора. В памяти Боскэ зиял здоровенный провал - вот буквально только что они с Францем вырвались из отеля, затем пробирались по каким-то задворкам приличных домов... Затем... Что же было затем? И кто эти странные клошары? Потому что на сколь-нибудь приличных людей они совершенно не походили. Отвратительные рожи, что белые, что цветные. Китаец, два негра, азиат непонятного происхождения...
Но больше всего отвращали не жуликоватые физиономии, на которых явно отображалась порочность, но общая печать неблагополучия. Гильермо казалось, что он смотрит на персонажей Босха, несчастливых людей с тяжко изувеченными душами. Землистые лица, одинаковые чуть ссутуленные позы, как будто они постоянно мерзли и старались сохранить тепло. Взгляды исподлобья, а вожак клошаров вообще разворачивал голову набок, словно плохо видел одним глазом. Скула у него едва заметно подергивалась в нервном тике.
- Дело? - переспросил дерганый, еще сильнее отворачивая лицо. Он был молод и даже мог бы показаться красивым, но впечатление портил тик и солидная щетина. Не романтическая небритость, а запущенная поросль, которой уже несколько дней не касалась бритва.
- Говори, какое дело, - недружелюбно сказал Хольг.
____________________________
- События обрели неожиданный поворот, - заметил слепец. - Слишком уж неожиданный, надо сказать.
- Если смотреть со стороны - да, безусловно, - согласился рассказчик. - Но для тех, кто был там, в ту ночь, все казалось вполне естественным и разумным. События раскручивались слишком быстро и ... жестко. А Франц никогда не держал в руках оружия, не сталкивался с открытым насилием. Он хотел безопасности и возможности спокойно все обдумать. И решал задачу, как умел. Глядя сквозь время и линзу соответствующего опыта его решения нельзя назвать наилучшими. Но единственный человек, который мог посоветовать что-нибудь дельное, к тому часу был уже мертв. Франц боялся смерти, боялся потерять подопечного. Кто осудит его за импульсивное решение нанять уголовных типов?
- Будущий понтифик, жизнь которого не стоила и гроша. Секретарь кардинала-вице-канцлера. И еще восемь... или семь? Сколько их было?
- Восемь.
- И восемь жалких наемников-контрабандистов. В одном месте, в одно время. Определенно, не обошлось без фатума, воли судьбы.
- Судьбы нет. Есть лишь Providentia - Промысел Божий, - поправил рассказчик.
- Как скажешь, - не стал спорить слепец. - Как скажешь...
Глава 14
Как сказали бы в обществе - Ицхак Риман 'Il a attir l'attention' - привлекал внимание. В значении - заинтересовывал дам и невольно заставлял мужчин втягивать пивные животы.
Трудно избежать любопытства, когда в тебе всего метр семьдесят роста, но размах плеч кажется приближающимся к тому самому росту; на голове типичная шапочка-ермолка, а под специально перешитой курткой угадывается нечто странное, похожее на чемодан с лямками или рюкзак с жестким каркасом. Такой человек вызывает интерес где угодно, но в особенности - если он не спеша дефилирует вдоль набережной Сены с видом праздного мещанина.
Дважды у Римана проверяли passeport, настолько его вид не гармонировал со славным городом Парижем, вернее с историческим центром, где место лишь приличным людям с пристойной годовой рентой. И дважды же полицейские-ажаны козыряли, извиняясь за доставленное неудобство.
Риман вежливо принимал извинения и столь же вежливо кивал в ответ. Он приближался к 'Световому Мосту' размеренными шагами уверенного в себе человека, который в точности знает, где и когда намерен оказаться.
Ицхак позволил себе лишь одну остановку, у пункта электросвязи 'Telex-Rapport'. Он зашел в будку, похожую на телефонную, тщательно запер за собой дверцу, дернул правой рукой, освобождая из-под ремешка часов тонкую стальную цепочку с двумя маленькими, но очень прочными карабинами. Сбоку от дверцы с матовой целлулоидной панелью вместо стеклянного окошка, традиционно располагался крючок для зонта. Ицхак накинул цепь на ручку двери и крюк, фиксируя так, что теперь никто не мог одним махом открыть будку снаружи. Эта привычка сопутствовала хозяину много лет и поглотила немало человекочасов. Но однажды спасла Риману жизнь, что с его точки зрения искупало временные потери. А еще один раз цепочка пригодилась в качестве импровизированной гарроты.
Обезопасив себя от возможного вторжения, Ицхак закатал левый рукав мешковатой куртки, открывая наручный 'Миньон', похожий на помесь часов и крошечной пишущей машинки в маленьком прочном корпусе из бакелита с прозрачными окошками. Вынул заглушку, извлек два тонких провода и вставил в гнезда стационарного коммутатора. Несколько секунд понадобилось, чтобы подзарядить аккумулятор крошечного аппаратика, а затем 'Миньон' ожил. Застрекотал, вращая маленькими шестеренками и хитрой электромеханической начинкой. Риман вздохнул, вспоминая времена, когда все это делалось проще, через телеграф или телефонных барышень. Собственно, делалось и сейчас, но конспирация требовала более защищенной связи, а прогресс такие возможности предоставлял. Разумеется, и телепечатное сообщение можно было перехватить, но это было куда сложнее, чем при телефонном разговоре. А самое главное - при правильной и своевременной смене шифра перехват ничего не давал, кроме хаотичной последовательности символов.
Кодированный электрический сигнал ушел на станцию-коллектор, где оператор, получив очередной запрос, с вышколенной точностью ввел соответствующую последовательность на пульте аппарата 'мемекс'. Электромеханический агрегат ответил вспышкой зеленой лампы - для абонента имелось сообщение. И в обратную сторону автоматически отправился уже иной набор сигналов, который преобразовался крошечным шестереночным мозгом 'Миньона' в набор печатных символов.
Из тонкой щели выползла узкая бумажная лента, перфорированная через каждые два сантиметра. Точки, тире и цифры. Продвинутые модели позволяли слать и передавать полноценные текстовые сообщения, но Риман верил в здоровый консерватизм и надежность простоты. Кроме того, чем больше возможностей, тем больше объем аппарата, а хозяин считал, что и без того носит немалый груз хитрой машинерии.
На этот раз сообщение было очень коротким - все без изменений, направление 'Африка' работает, как заведено, незапланированных происшествий не случалось. Риман оторвал использованный участок ленточки, тщательно сжег в специально установленной чашке газовой горелки, похожей на пепельницу. Одернул рукав, скрывая 'Миньон', снял цепочку, вернув ее на прежнее место.
У Римана было еще четверть часа, и он употребил их для совсем уж неспешной прогулки вдоль реки. Смеркалось, все больше почтенных 'bourgeois' появлялось на улицах. Слово это давно изменило смысл и теперь охватывало обширный класс между пролетариями и 'золотой' элитой. Человек, который может позволить себе пристойный уровень жизни, счет в банке и ренту, однако не обладает существенными активами и капиталами. Днем все эти люди неустанно трудились на благо общества и собственного частного процветания, подобно гномам, что не видят солнечного света под тяжелыми сводами конторских потолков. Но вечером торопятся наверстать упущенное. Париж посещало ничтожно мало (в сравнении с его статусом. конечно) туристов и прочих прожигателей жизни. Город был слишком дорог, а те, кто мог себе позволить настоящий отдых - отправлялись совсем в другие места.
Над головой скользнул яркий сиреневый луч - включилась подсветка Башни Ворраля, а на высоте четырехсот метров закрутилась батарея из трех громадных прожекторов.
Сама башня отсюда, с набережной, была не видна - ее скрывали расстояние и комплекс французского отделения американского картеля 'Association of Independent Entrepreneurs'. Но темнеющее небо подсвечивалось отраженным светом, попеременно золотым и сиреневым.
Скользнув взглядом по зданию, Риман усмехнулся, вспоминая, сколько копий было сломано относительно зданий AIE или 'Мерзости Талда', как их обычно именовали во французской прессе. Дед Престейна еще в прошлом веке купил и перестроил довольно симпатичный особнячок в пятнадцать этажей и окнами на Сену. Отец, пользуясь временным спадом цен, выкупил солидный участок вокруг особняка и затеял строительство куда более обширного комплекса. Сын - собственно Иоганн Престейн Талд - строительство закончил, но поступил экстравагантно. Он не стал сносить особнячок, как планировалось изначально, а вписал его в общий ансамбль. Громадины новых построек возвышались справа и слева от дома, накрывали его сверху солидной аркой, но при этом первый офисный дом Престейнов остался полностью самостоятельной постройкой.
Несколько лет подряд возмущенная общественность, щедро оплаченная конкурентами AIE, требовала снести 'воплощенную архитектурную мерзость', но денег для контрмер у Талда было достаточно, и со временем все затихло. А потом был новый скачок цен на парижскую недвижимость, сделавший ее самой дорогой в мире, и Престейн сохранил комплекс на балансе, даже с учетом того, что основные дела теперь решались в Реймсе.
С заходом солнца на внешнюю сторону зданий выползали мойщики окон, похожие на крошечных букашек. Днем их работа воспрещалась, во избежание искажения архитектурного ансамбля и облика столицы мира.
Слабо улыбаясь собственным мыслям, вспоминая о некоторой работе на картель Талда, Риман миновал скульптуру 'Механик, работающий с паровым насосом на электростанции', которая символизировала послевоенный подъем Франции. Еще одна достопримечательность, ради которой из Германии выписали лучшего мастера, Ланг, надо сказать, не подвел, произведение получилось впечатляющим. Постамент бронзовой композиции был обклеен совсем свежими рекламками, которые еще не успели сорвать ажаны. На сей раз рекламировали 'ликвидный пистолет' - распылитель едкой взвеси, специально для самозащиты дам. А также радиевую зубную пасту, уникально дезинфицирующую полость рта и язык.
У самого моста небольшая толпа собралась под навесом уличного телевизора Маркони, торопясь опустить несколько сантимов в монетоприемник и посмотреть новый выпуск 'Удивительных историй'. Усталый клоун снимал грим прямо на улице. Взгляды клоуна и Римана на мгновение пересеклись, и старый мим отшатнулся, словно в его сторону плеснули кипятком. Ицхак пожал плечами и поднялся на мост, а клоун сгорбился и начал быстро собирать нехитрые принадлежности в старый потертый чемодан.
Риман давно заметил, что производит странное впечатление на таких вот людей, которые привыкли год за годом пропускать мимо тысячи человеческих лиц, в доли секунды безошибочно считывая всю суть их владельцев. Именно на них и еще на собак. Проблем это не доставляло, но казалось ... странным.
Хотя, кому какое дело?