А ведь это было, наверное, сказочно красиво: бледно-голубое мерцающее сияние под куполом, колеблющиеся разноцветные огни светильников, превращенные десятками зеркал в переливающиеся световые потоки, и вся эта бесшумная, бесплотная, неуловимо изменчивая симфония красок падает невесомо в широко раскрытый, влажно поблескивающий глаз бассейна…
Кому предназначалась эта феерия? Тем, кто следил за ними из глубины, через прозрачный пласт воды?
Что за таинственный ритуал совершался в этом храме? И как попадали сюда люди - ведь не для дельфинов, не для прочих морских обитателей эти лестницы и балконы, эти светильники и зеркала, эти окна и фрески, а ведь в стенах нет ни одной, а до оконных отверстий могут добраться только птицы…
В храм можно попасть, как попали они с Уиссом, - с морского дна, по спирали подводно-подземного хода, сквозь пятнадцатиметровый слой воды в бассейне… А это возможно только с могущественной помощью существ, чьи добрые и сильные тела изображены на фресках…
Кстати, почему на фресках нет ни одной мужской фигуры? Ведь не женщины же вырубали в скале этот зал, ковали светильники и зеркала, расписывали стены и выкладывали мозаики, придумывали систему вентиляции воздуха в храме и протока воды в бассейне…
Кто, когда и зачем посещал этот единственный в своем роде храм?
- Женщины. Ты поймешь. Сядь, смотри и слушай… - прозвучал где-то в висках - или за спиной? - ее собственный голос. - Женщины. Очень давно. Слушали музыку звезд. Они не понимали всего. Ты поймешь. Сядь, смотри и слушай. Будут петь звезды. Здесь, в воде.
Уисс висел в бассейне, опираясь клювом о нижнюю ступеньку. Темный глаз его смотрел на Нину печально.
- Ты поняла? Что надо смотреть?
- Да, - неуверенно ответила Нина.
Разумеется, она ничего не поняла. Да и не пыталась понять. Думать в ее положении было так же бессмысленно, как доделывать во сне то, что не успелось наяву. Сейчас важно было смотреть и слушать, видеть и запоминать. А понимать - это потом. Если все это вообще можно понять…
Нина села на трон и вздрогнула от ледяного прикосновения мрамора к телу. Аппарат, висевший на боку, глухо звякнул о камень. Только сейчас Нина вспомнила о видеомагнитофоне и огорченно прикусила губу - ведь его можно было использовать как обыкновенную кинокамеру, снять весь подводный путь, "волшебную лампу" и осьминога, подземную галерею и этот зал. Теперь поздно. Впрочем, интерьер храма она снять еще успеет - после того, что хочет показать Уисс.
Она поудобнее устроила аппарат на коленях, сняла переднюю стенку бокса, открыла объектив и выдвинула в направлении бассейна раскрывшийся бутон микрофона.
- Убери свет.
Рука, потянувшаяся к шлему, замерла на полпути. Уисс плавным толчком пошел на другую сторону бассейна, и, проводив его взглядом, Нина увидела прямо напротив, в глубокой нише, не замеченную раньше скульптуру.
Хрупкая, наполовину раскрытая раковина из розового с фиолетовыми прожилками мрамора зубцами нижней створки уходила в воду. Нагая женщина полулежала на боку, у самой воды, опершись локтем на хвост дельфина. Дельфин, прижавшись сзади, положил голову ей на колени. Оба отрешенно и грустно смотрели прямо перед собой, не в силах расстаться и не в силах быть вместе, и верхняя рубчатая створка, казалось, вот-вот опустится вниз, замкнув раковину и навсегда скрыв от мира их встречу.
Женщина и дельфин были выточены из дымчатого темного обсидиана, и полупрозрачные тела их как будто таяли на розовом ложе, уходя в мир несбывшегося и несбыточного.
- Убери свет. И включай свою искусственную память.
Нина торопливо выключила фонарь и запустила видеомагнитофон. Полная темнота и безмолвие хлынули из углов и затопили пространство. И только шорох аппарата нарушал тишину.
В храме повис еле слышный звук, даже не звук, а тень звука, одна томительная нота, где-то на пределе высоты, где-то у порога слуха.
В темноте возник еле видимый свет, даже не свет, а эхо света, один тончайший луч, где-то на пределе спектра, у порога зрения.
Во рту появился еле различимый привкус, даже не запах, а память запаха, одна мгновенная спазма, где-то на пределе дыхания, у порога обоняния.
Во рту появился еле различимый привкус, даже не привкус, а след привкуса, один соленый укол, где-то на кончике языка, у порога вкусовых отличий.
Кожу лица тронуло еле ощутимое прикосновение, даже не прикосновение, а ожидание прикосновения, одно дуновение ветра, где-то на пределе давления, у порога осязания.
Не стало ни страха, ни боли, ни радости, все перестало существовать, и сама она сжалась в бешено пульсирующий клубок, раскинувший в пространстве пять живых антенн, пять органов чувств, и предельное напряжение вытянуло антенные щупальца в длинные лучи.
Мысли остановились, исчезли. Она не могла думать, оценивать, сопоставлять - она стала оголенным ощущением, сплошным, невероятно обостренным восприятием. Она была подобием морской звезды, неподвижно лежащей на дне Океана Времени: пять жадных лучей во все стороны, а вместо тела - хищный мозг, ждущий добычи, и память, готовая принять все, что придет…
Перед ней вспыхнул пятиугольный экран. В его голубой глубине светились многоцветные звезды.
Высокий вскрик, упавший до вздоха, пролетел над куполом. Призыв и мука слышались в нем.
Нет, это был не экран - это была дверь. Зеленая дверь в неведомый мир, который чем-то знаком и близок, он как забытая детская сказка, которую пытаешься вспомнить в одинокой старости, но не вспомнишь ни слова, только неясный свет, и мягкое тепло, и прощение всему, и прощание со всем…
9. ЗЕЛЕНАЯ ДВЕРЬ
Она падала - падала безостановочно, ощущая лишь напряжение скорости и глухую тоску безвременья. Непрекращающийся взрыв потрясал все вокруг.
Ломались, едва возникнув, хрупкие рисунки созвездий, вздувались и лопались звездные шары, бешеное вращение сжимало и разрывало в клочья газовые туманности, растирало в тончайшую пыль куски случайно отвердевших масс и выбрасывало в пространство.
Она летела сквозь эту мешанину обломков и бессмысленно кипящей энергии, сквозь раскручивающийся огневорот - летела, одинаково легко пронизывая великие пустоты и сверхплотные сгустки тверди, - и прямой путь ее не могли скривить ни тяга магнитных полей, ни штормовые волны гравитации.
Она была бесплотным и сложным импульсом, в ней дремали до срока силы, неведомые ей самой. Вокруг бушевал разрушительный огонь, давя гроздья неоформившихся молекул, срывая электронные пояса атомов, дробя ядра - и, казалось, не было ничего, способного противостоять его гибельному буйству.
Уже десятки ледяных планет с кремниевыми сердцами кружились вокруг звезды, и звезда следила за их полетом, как засыпающий красный глаз.
Это была лишь уловка, хитрый прием хищника, ибо однажды красный глаз раскрылся широко и цепкие протуберанцы метнулись к планетным орбитам.
Вспышка длилась недолго, и дальние ледяные гиганты успели отступить в спасительный сумрак, и лишь один из них, разорванный двойным притяжением, опоясал светило широким кольцом из обломков и пыли.
Вспышка длилась недолго, но близкие планеты снова стали голыми оплавленными глыбами - пламя слизнуло ледяной панцирь и развеяло в пустоте пустот.
Атомный огонь обрушился на среднюю планету, и там, как и везде, лед стал газом. Газ рванулся в пространство, но тяготение не отпустило его. Оно скручивало пар в титанические смерчи, свивало в узлы страшных циклонов, сдавливало и прижимало к каменному ядру.
Освобожденно и устало пронесся вздох - это ураганно и грузно упали на камень горячие ливни.
Разошлись и соединились бурлящие воронки.
Нина стала морем, безбрежным и безбурным, и это было мучительно и сладко, как короткая минута, когда уже не спишь и еще не можешь проснуться. Только минута эта длилась миллиарды лет.
Она еще не была живой, но в ней бродил хмель жизни, и в голубом свечении радиации поднималась грудь, и токи желанно пронизывали плоть - и долгим жадным объятием обнимала она Землю, предвкушая и торопя неизбежный миг.
Гонг прозвучал - дрогнуло и раскололось дно, и белая колонна подземного огня пронзила водные толщи, ударила в низкие тучи и опала гроздьями молний.
В затихающем водовороте покачивался шарик живой протоплазмы…
Это походило на забавную игру, когда в бурной круговерти развития, в суматошной смене форм Нина переходила из стадии в стадию, превращаясь из организма в организм, смешные, уродливые, фантастические сочетания клеток, скелетов, раковин, - все кружилось зыбко и цветасто, словно примеряло маски для карнавала.
Какой был карнавал!
Не существовало никаких законов - море щедро. Можно было плавать, шевеля ушами. Можно было превратиться в большой пузырь и всплыть на поверхность или, наоборот, опуститься на дно, заключив себя в изящную роговую шкатулку. Наконец, можно было вообще ни во что не превращаться, а просто висеть куском студня в средних слоях.
Нина не заметила момента, когда перестала быть участницей пестрого хоровода, а стала только зрительницей. Крепкий кремниевый панцирь прикрывал ее от всяких неожиданностей и опасностей. Вокруг шарообразного тела торчал густой лес длиннейших игл-антенн, переплетенных в тончайшие кружева. Каждая игла была пронизана миллионами ветвящихся обнаженных нервов.
Она не могла передвигаться, да в этом и не было нужды: в морской воде было достаточно пищи, а пульсирующие каналы связи соединяли множество подобных шаров, разбросанных по Мировому океану.
Хоровод продолжался, странные создания проплывали мимо, рождались и умирали, уступая место другим, а кремниевые шары неизменно и бесстрастно следили за каруселью эволюции, стараясь найти причины и следствия каждого изменения, предугадать многозначные ходы приспособления, проникнуть в тайну тайн превращений живого вещества.
Море не помнило своих ошибок и удач. Беззаботно продолжало оно игру, перебирая цепочки случайностей.
Длился Первый Круг Созидания.
Все вершилось медленно, очень медленно - миллионолетние геологические эпохи проносились и затихали короткой рябью. Вода сжимала землю, и от чудовищных сил сжатия плавились недра. Твердь вспухала, заставляя отступать море, и застывала неровными пятнами материков. Мертвыми надгробиями из базальта и гнейса высились они среди океана.
Жизнь переполняла океан. Колыбель становилась тесной. Место в ней доставалось боем.
Это случилось, когда базальтовый суперматерик занимал почти пятую часть поверхности планеты и первый "десант" зоофитов, цепких полуживотных-полурастеннй, в поисках жизненного пространства высадился на береговые скалы.
Нина почувствовала голод.
Напрасно напрягались слабые мышцы, прогоняя сквозь организм морскую воду - пищи в ней почти не оставалось после тысяч прожорливых существ, снующих рядом.
Так начался Второй Круг.
Оставалось одно - действовать самой.
Она вновь и вновь переживала свое первое движение: легкое напряжение щупалец - и тело послушно поднялось вверх, едва уловимое сокращение мышц - и тело передвинулось вбок, дрожь расслабления - и тело опустилось на песок, слежалый от века. Три внутренних приказа, три неуверенных исполнения, но она пережила целую эпоху ожидания и сомнения, страха и радости.
А когда наступал отлив, солнце тянуло к ней горячие красные щупальца, пронизывало мутную воду щекочущим теплом радиации, рождая в крови смутную музыку странных стремлений.
Близился Третий Круг.
Нина вместе с другими все чаще и дальше проникала в лагуну. Небольшая стая самых неуемных и самых отчаянных входила в узкий проход вместе с приливом и бродила по мелководью, пока дыханье отлива не позовет назад, в привычную глубину.
Подплывая к берегу, Нина видела буйные заросли неведомых трав, огромные зеленые утесы деревьев, летающие армады насекомых. И все чаще ей приходило в голову, что именно на суше, наедине с солнцем, свершится дерзкая мечта - опередить природу, используя ее собственную неустойчивость, освободиться от давящей власти Времени, предельно ускорив ритм приспособления.
Однажды, когда начался отлив и разная морская мелочь, давясь, бросилась за уходящей водой, Нина обняла острый камень и застыла на месте.
Инстинкт самосохранения стучал в ней набатным пульсом - отпусти, разожми плавники, уходи, - но она, дрожа и напрягаясь, подавила тревожный импульс.
Широко расставленные телескопические глаза видели, как непоправимо светлеет голубизна, чуткая кожа чувствовала, как скачками поднимается температура и острые иглы космических частиц вонзаются в тело, но она не разжала сомкнутых плавников.
Воздух оглушил, судорога свела тело, последний мутный поток отбросил ее от камня и перевернул на спину. Зеленая линия побережья чудовищно исказилась в глазах, созданных для подводного зрения.
Неизвестно, сколько времени прошло, прежде чем Нина поняла, что она все-таки жива. Слизь на коже превратилась в роговые чешуйки, и спасительный панцирь защитил плоть от мгновенного высыхания. Лабиринтовый орган позволил дышать - тяжко, трудно, но дышать. Сердце билось яростной барабанной дробью, но все-таки билось.
Лавина энергии падала сверху, прижимая к горячему илу - желанная и страшная энергия атомного огня.
Прошло еще немного времени, прежде чем Нина ощутила в себе возможность расправить мышцы. Попробовала перевернуться, и, как ни странно, это ей удалось.
Еще не веря в случившееся, она выкинула плавники вперед и медленно, неуверенно подтянула отяжелевшее тело…
Нина недоуменно и долго смотрела на свои руки, протянутые к бассейну.
Уисс парил у ног, кося внимательным глазом. Морские звезды на дне едва тлели, сложившись в правильный треугольник. Она приходила в себя рывками, мгновенными озарениями. Она снова ощутила пустоту и тишину храма. Уисс молчал.
- Это все? - спросила Нина. Она не была уверена, что произнесла слова, потому что спекшиеся губы не хотели шевелиться.
- Это все?
- Нет, это не все.
Голос внутри опустошенного мозга звучал глухо и низко, бился о стенки черепа, как птица, случайно залетевшая в окно и не находившая выхода.
- Нет, это не все. Был Третий Круг, когда предки дэлонов вышли на сушу и стали жить там. Третий Круг называют по-разному, но в каждом названии боль. Круг Великой Ошибки, Круг Гибельного Тупика - стоит ли перечислять? Мы, живущие сейчас, чаще всего зовем его Кругом Запрета, ибо только Хранители способны вынести бремя его страшных знаний.
- Хранители. Ты - Хранитель?
- Да, я один из них. Остальные дэлоны не могут переносить безумное знание Третьего Круга. Это Запрет во имя будущего.
- Я смогу?
- Ты не сможешь и не поймешь. Слишком слаба воля и несовершенно знание. Я покажу тебе песню - то, что помнят все остальные дэлоны. Это не страшно - тебе не надо перевоплощаться. Только смотреть и слушать, и оставаться собой.
Морские звезды в бассейне плавно сдвинулись и поплыли музыкальными узорами цветовых пятен, и низ-кий мелодичный свист Уисса затрепетал под каменными сводами храма.
Уисс был прав - ее сознание не отключилось, она чувствовала под руками холод каменных подлокотников, незримый объем зала и дрожь "видеомага" на коленях.
Пронзительный тоскующий мотив плескался у ног, странные картины и слова сами собой рождались в аккордах цветомузыки.
Был день встречи и день прощания, и между ними прошла тысяча лет.
Было солнце рассвета и солнце заката, и обманчивый свет величья ослепил пращуров…
То, что видела Нина, не имело аналогий с человеческим опытом, и даже приблизительные образы не могли передать сути происходящего. Какие-то удивительные существа бродили по Земле, и ни одно из них не походило на другое. Больше того - сами существа беспрерывно изменялись: кентавры превращались в шестикрылых жуков, жуки - в раскидистые деревья, деревья - в грозовые облака… Раскручивалась карусель превращений, все плыло, все менялось на глазах - и вот уже то ли существа, то ли тени существ, полуматериальные, полубесплотные, распадаясь на подобия окружающих предметов, сливаясь в плотные смерчи голубого горения, проносятся на фоне текучих сюрреалистических пейзажей. Невозможно понять, что они делают, но их танец имеет какую-то непостижимую цель.
А песня тосковала, переливаясь в слова:
- Они искали идеального приспособления - и все дальше уходили в лабиринты Изменчивости.
- Они все быстрее изменяли себя - и все ближе и ближе подходили к границам Бесформия, за которыми огонь и хаос.
- Они не могли, не хотели остановиться, хотя догадывались, что час близок.
- Играя с огнем, они надеялись победить природу.
- И свершилось…
Земля летела по орбите, медленно поворачиваясь к солнцу красновато-зеленой выпуклостью гигантского праматерика. Дымчато-желтые облака плыли над ним, скручиваясь кое-где в замысловатые спирали циклонов.
И вдруг в центре материка появилась слепящая белая точка. Она росла и скоро засверкала ярче солнца.
Материк лопнул, как лопается кожура перезревшего плода, и мутное зарево раскаленных недр осветило трещины.
Исчезло все - контуры суши, просинь дрогнувшего океана, - пар, дым и пепел превратили планету в раздувшийся грязно-белый шар, который, как живое существо, затрепетал, пытаясь сохранить старую орбиту.
Раненой Земле удалось сохранить равновесие, хотя катастрофа изменила ось вращения.
Казалось, ничему живому не дано уцелеть в этом аду, в этом месиве огня и мрака, в этих наползающих серых тучах, среди медлительно неотвратимых ручьев лавы и рушащихся гор…
И тогда явилась та, которой суждено было явиться, и имя ей было Дэла.
Из пены волн явилась она и позвала всех, кто остался.
И когда все, кто остался, собрались в одно место, она сказала им слово Истины.
- Позади смерть, впереди море, - сказала она. - Выбирайте!
Все хотели жить и поэтому выбрали море.
- Праматерь живого примет вас, - сказала Дэла, - и пусть идут века.
- Пусть идут века, и пусть покой придет в ваши души, и будет Четвертый Круг - Круг Благоразумия.
- Пусть покой придет в ваши души и сотрет память о Третьем Круге, и только Бессмертные будут помнить все.
- За зеленой дверью запрета пусть спят до времени страшные силы и тайны, которые открылись слишком рано.
- Ибо нет большей ошибки, чем применить знание, которое не созрело, и освободить силу, которая не познана до конца.
- Ибо Равновесие - суть всего живого и жизнь - охранительница Равновесия Мира.
- И когда вы будете здоровы телом и духом, и сильны дети ваши, и беззаботны вновь дети детей ваших, тогда начнется Пятый Круг, Круг Поиска.
- Чтобы соединить вновь разрозненное в единое, разбитое в монолитное. И это будет Шестой Круг - Круг Соединенного Разума.
- А до той поры пусть нерушимо будет Слово Запрета и пусть некоторые из вас будут бессмертны в поколениях, чтобы передать Соединенному Разуму знание Третьего Круга…