- Есть Грисман, - сказал тут Полянов. - Это ты, Миша? - кричал он в трубку. - Полянов говорит. Ты мне скажи - снимки твои не липа? Нет, говоришь? Сам видел? Сам? Повтори! Так. Ты знаешь, что ты диплодокуса нашел? Живого. Далеко они отсюда? То-то я и говорю: диплодокуса, ди-пло-дока. Раньше не слыхал? Учиться надо! Так ты повтори: видел своими глазами?
Полянов подмигнул нам и сказал:
- Видел. Не врет.
Он повернулся к трубке и продолжал:
- Что? Нет, это не тебе, я тут товарищам из университета говорил. Так вот, далеко они от города живут? Ага. Километров сто, говоришь? А дорога туда есть? Сколько без дороги? Пятьдесят? Теперь слушай. Сейчас этим делом займутся ученые. Так что тебе там на месте помогут. С транспортом, с загонщиками… Понял?
- Пусть ничего не предпринимает. Завтра туда вылетим и я, и мои коллеги, - вмешался Ганковский. На него смотреть было страшно.
- Все ясно. Так ничего особенно не предпринимай. Без авантюр. Увидишь - наблюдай. Сам, говоришь? Ни в коем случае. А так как знаешь. Чтоб камеры из рук не выпускать. Каждый кадр на вес золота. Все. Жди дальнейших указаний.
Полянов передал трубку взволнованному доценту, а сам, переводя дух, уселся рядом со мной и прошептал:
- Ты видел, как я ему не то чтобы запретил организовать охоту, а только для порядка. Если наш человек первого диплодокуса поймает… Если Грисман сам обеспечит - готова сенсация в лучшем смысле этого слова. А с доцентом туда ты сам полетишь.
- Они отправят Грисмана к болотам сегодня же. У них вертолет есть, - сказал доцент, повесив трубку. - Невероятно. Ведь всего сто километров от районного центра, и охотники там бывали. Геологи. И хоть бы кто сообщил.
- Так как же: все динозавры вымерли, а эти диплодокусы остались? - спросил не без коварства Полянов.
- Не знаю, не беру на себя смелости ответить, - сказал доцент, снова снимая телефонную трубку. Он принялся звонить на кафедру.
- Может, они закапываются на зиму? Ведь морозы там.
- Чепуха, - ответил доцент.
На следующий день мы не улетели на Саяны. Была нелетная погода. Как нарочно. До этого две недели была летная. А когда срочно лететь, так нелетная. Мы полдня провели на аэродроме, надеясь на метеорологов, но те ничего сделать с погодой не смогли.
Время от времени репродуктор в зале ожидания неожиданно прокашливался и звал пассажиров лететь в Тюмень, Красноярск или Читу. В Парык он никого не звал. Журналисты и кандидаты наук быстро привыкли друг к другу и к залу ожидания, отгородили креслами самый уютный угол и время от времени уходили небольшими группами в буфет.
Нет ничего удивительного в том, что восемьдесят процентов разговоров в нашем углу касались динозавров и подобных им таинственных причуд природы.
- Я недавно читал, товарищи, - сказал кто-то, - что в Африку отправилась экспедиция за чудовищем, которое обитает неподалеку от озера Виктория. Местные жители его боятся.
- Не исключено, - поддержал рассказчика один из кандидатов наук. - В конце концов мы не все знаем о нашей старушке Земле. Существует масса неисследованных областей, куда и не ступала нога человека. Почему бы не подтвердиться хотя бы части сведений о морских змеях, озерных змеях и так далее.
- Но, говорят, лабынкырское чудо оказалось мифом?
- Ну, на Лабынкыре чудовищу прокормиться нечем. И на Лох-Нессе тоже. Хотя океаны могут скрывать в себе…
- Но ведь Парык-то не океан, - прозвучал чей-то трезвый голос.
Я оставил спорящих и отошел к телефону, чтобы позвонить Ник-Нику. Новостей от Грисмана не было.
Вернулся в редакцию я под вечер, когда стало ясно, что улететь раньше завтрашнего утра не придется. Полянов стоял с телефонной трубкой в руке и молчал. Зато все вокруг говорили не переставая. У Полянова одно ухо было малиновым от неоднократно прижимаемой к нему телефонной трубки, он осунулся, но вид у него был победоносный. Я понял, что случилось нечто важное.
- Сейчас говорил с Грисманом, - сказал он.
- Он вернулся?
- Почти. Они поймали ящера.
- Живьем?
- Живьем. Сейчас заказываю спецплатформу.
- А кормить его чем?
- Ученые сообразят. Так что отлет отменяется. Потом полетишь. Сам понимаешь.
И Полянов набрал номер телефона Ганковского, чтобы сообщить ему о первом подвиге Грисмана.
Все мы очень беспокоились, как диплодок перенесет столь длительное путешествие, как его доставят к железной дороге, как… как… как… Наш карикатурист уже подготовил к номеру карикатуру - поезд из одних платформ, а с последней свешивается на рельсы хвост чудовищного динозавра.
А утром, когда я, невыспавшийся и загнанный непрерывными звонками, совещаниями и поездками, вошел в редакцию, меня поразила тишина и пустота в коридоре.
Я посмотрел на часы. Девять. Вроде все должны быть на местах, вернее, должны метаться по коридорам и обсуждать нашу сенсацию. Но никто не метался. Я заглянул в кабинет к Ник-Нику. Кабинет был пуст. Брошенная второпях телефонная трубка тихо раскачивалась у самого пола. Я положил ее на рычаг. Телефон немедленно зазвенел.
- Какие новости от Грисмана? - спросил незнакомый голос.
- Не знаю, - сказал я. - Позвоните через полчаса.
Тяжелое предчувствие тревожило меня. Я вышел в коридор и прислушался. Со стороны зала, где обычно проводятся собрания, вечера и шахматные турниры, раздался взрыв голосов. Снова все смолкло.
Я побежал туда.
Там были все члены редакции и половина сотрудников университета. Я заглянул через головы стоявших в дверях.
На сцене стоял Полянов. Рядом с ним Грисман, обросший свежей, недельной давности бородкой. Между ними стул. На стуле находилось нечто вроде громадной, метра в полтора, стеклянной банки, видимо, взятой в какой-то химической лаборатории. В банке сидел, свернувшись кольцом, динозавр. Самый настоящий динозавр, сантиметров тридцать в длину. - …И, несмотря на некоторое разочарование, которое испытали вы, товарищи, - заканчивал свою речь Полянов, - наука сегодня может сказать, что она сделала шаг вперед. Динозавры не окончательно вымерли. В болоте Парык сохранился и приспособился один из видов ископаемых чудовищ. Правда, он, сами, товарищи, можете убедиться при внимательном рассмотрении представленного объекта, сильно измельчал за последующие геологические эпохи.
Полянов не казался разочарованным. Если появление Грисмана с банкой и опечалило его, он уже успел взять себя в руки и извлекал максимум из того, что произошло. Лучше маленький динозавр, чем никакого динозавра.
Доцент Ганковский тянул шею, не мог дождаться счастливой минуты, когда сможет вцепиться в живое ископаемое.
Только мне почему-то стало грустно. Я поверил Грисману, я ждал появления платформы, с которой свисает хвост чудовища.
- А я-то сначала подумал, что такая ящерица уже науке известна, - сказал тут Грисман. Он переминался с ноги на ногу и почесывал молодую бородку. Фотокорреспонденту явно было не по себе под вспышками коллег-фотографов, под взглядами ученых и журналистов. Он говорил виновато, как человек, случайно дернувший тормозной кран и остановивший поезд. Грисман судорожно вздохнул и закончил: - На всякий случай пленку послал. А тут мне Николай Николаич звонит и говорит: проследи и, если что, поймай. Ну и поймал, тем более мне помогли транспортом и посудой.
Выбор
Было душно, хотелось устроить сквозняк, но все время кто-нибудь закрывал дверь. Я устал настолько, что минут пять, прежде чем поднять трубку, старался придумать правдоподобный предлог, который помешает мне увидеть Катрин. А потом, когда набирал номер, я вообразил, что Катрин сейчас скажет, что не сможет со мной встретиться, потому что у нее собрание. Катрин сама сняла трубку и сказала, что я мог бы позвонить и пораньше. Возле стола с телефоном остановился Крогиус, положил на стол сумку с консервами и сахарным песком - он собирался на дачу. Он стоял и ждал, пока я не закончу разговор, жалобно глядя на меня. Катрин говорила тихо.
- Что? - спросил я. - Говори громче.
- Через сорок минут, - сказала Катрин. - Где всегда.
- Все, - кивнул я Крогиусу, положив трубку. - Звони.
- Спасибо, - обрадовался Крогиус. - А то жена с работы уйдет.
У входа в лабораторию меня поджидала девочка из библиотеки. Она сказала, что у меня за два года не уплачены взносы в Красный Крест и еще что мне закрыт абонемент, потому что я не возвратил восемь книг. Я совсем забыл об этих книгах. По крайней мере две из них взял у меня Сурен. А Сурен уехал в Армению.
- Вы будете выступать в устном журнале? - спросила меня девочка из библиотеки.
- Нет, - ответил я и улыбнулся ей улыбкой Ланового. Или Жан-Поля Бельмондо.
Девочка сказала, что я великий актер, только жалко, что не учусь, и я сказал, что мне не надо учиться, потому что я и так все умею.
- С вами хорошо, - вздохнула девочка. - Вы добрый человек.
- Это неправда, - сказал я. - Я притворяюсь.
Девочка не поверила и ушла почти счастливая, хотя я ей не врал. Я притворялся. Было душно. Я пошел до Пушкинской пешком, чтобы убить время. У Зала Чайковского продавали гвоздики в киоске, но гвоздики были вялыми, к тому же я подумал, что, если мы пойдем куда-нибудь с Катрин, я буду похож на кавалера. Мной овладело глупое чувство, будто все это уже было. И даже этот осоловелый день. И Катрин так же ждет меня на полукруглой длинной скамье, а у ног Пушкина должны стоять горшки с жухлыми цветами и вылинявший букетик васильков.
Так оно и было. Даже васильки. Но Катрин опаздывала, и я сел на пустой край скамьи. Сюда не доставала тень кустов, и потому никто не садился. В тени жались туристы с покупками, а дальше вперемежку сидели старички и те вроде меня, которые ожидали. Один старичок громко говорил соседу:
- Это преступление - быть в Москве в такую погоду. Преступление.
Он сердился, будто в этом преступлении кто-то был виноват. Катрин пришла не одна. За ней, вернее рядом, шел большой, широкий мужчина с молодой бородкой, неудачно приклеенной к подбородку и щекам, отчего он казался обманщиком. На мужчине была белая фуражечка, а если бы было прохладнее, он надел бы замшевый пиджак. Я смотрел на мужчину, потому что на Катрин смотреть не надо было. Я и так ее знал. Катрин похожа на щенка дога - руки и ноги ей велики, их слишком много, но в том-то и прелесть.
Катрин отыскала меня, подошла и села. Мужчина тоже сел рядом. Катрин сделала вид, что меня не знает, и я тоже не смотрел в ее сторону. Мужчина сказал:
- Здесь жарко. Самый солнцепек. Можно схватить солнечный удар.
Катрин смотрела прямо перед собой, и он любовался ее профилем. Ему хотелось дотронуться до ее руки, но он не осмеливался, и его пальцы невзначай повисли над ее кистью. У мужчины был мокрый лоб и щеки блестели.
Катрин отвернулась от него, убрав при этом свою руку с колена, и, глядя мимо меня, прошептала одними губами:
- Превратись в паука. Испугай его до смерти. Только чтобы я не видела.
- Вы что-то сказали? - спросил мужчина и дотронулся до ее локтя. Пальцы его замерли, коснувшись прохладной кожи.
Я наклонился вперед, чтобы встретиться с ним глазами, и превратился в большого паука. У меня было тело почти в полметра длиной и метровые лапы. Я придумал себе жвалы, похожие на кривые пилы и измазанные смердящим ядом.
Мужчина не сразу понял, что случилось. Он зажмурился, но не убрал руку с локтя Катрин. Тогда я превратил Катрин в паучиху и заставил его ощутить под пальцами холод и слизь хитинового панциря. Мужчина прижал растопыренные пальцы к груди и другой рукой взмахнул перед глазами.
- Черт возьми, - пробормотал он. Ему показалось, что он заболел, и, видно, как многие такие большие мужчины, он был мнителен. Он заставил себя еще раз взглянуть в мою сторону, и тогда я протянул к нему передние лапы с когтями. И он убежал. Ему было стыдно убегать, но он ничего не мог поделать со страхом. Туристы схватились за сумки с покупками. Старички смотрели ему вслед.
Катрин засмеялась.
- Спасибо, - кивнула она. - У тебя это здорово получается.
- Он бы не убежал, - объяснил я, - если бы я не превратил тебя в паучиху.
- Как тебе не стыдно, - укорила меня Катрин.
- Куда мы пойдем? - спросил я.
- Куда хочешь, - сказала Катрин.
- Где он к тебе привязался? - поинтересовался я.
- От кинотеатра шел. Я ему сказала, что меня ждет муж, но потом решила его наказать, потому что он очень самоуверенный. Может быть, пойдем в парк? Будем пить пиво.
- Там много народу, - возразил я.
- Сегодня пятница. Ты же сам говорил, что по пятницам все разумные люди уезжают за город.
- Как скажешь.
- Тогда пошли ловить машину.
На стоянке была большая очередь. Солнце опустилось к крышам, и казалось, что оно слишком приблизилось к Земле.
- Сделай что-нибудь, - попросила Катрин.
Я отошел от очереди и пошел ловить частника. Я никогда не делаю этого, только для Катрин. На углу я увидел пустую машину и превратился в Юрия Никулина.
- Куда тебе? - спросил шофер, когда я сунул голову Никулина в окошко.
- В Сокольники.
- Садись, Юра, - пригласил шофер.
Я позвал Катрин, и она спросила меня, когда мы шли к машине:
- Ты кого ему показал?
- Юрия Никулина, - ответил я.
- Правильно, - одобрила Катрин. - Он будет горд, что возил тебя.
- Ты же знаешь…
- Что-то давно тебя в кино, Юра, не видел, - сказал шофер, наслаждаясь доступностью общения со мной.
- Занят в цирке, - объяснил я.
Мне приходилось все время думать о нем, хотя я предпочел бы смотреть на Катрин. Катрин веселилась. Она прикусила нижнюю губу, и кончики острых клыков врезались в розовую кожу. Шофер был говорлив, я дал ему рубль, и он сказал, что сохранит его на память.
Под большими деревьями у входа было прохладно и все места на лавочках заняты. Впереди, за круглым бассейном, поднимался купол, оставленный американцами, когда они устраивали здесь выставку. Теперь тоже была выставка "Интер что-то-71". Я подумал, что если Гуров прочтет наш с Крогиусом доклад к понедельнику, то во вторник приедет в лабораторию. Крогиус сам не понимал, что мы натворили. Я понимал.
- Пойдем левее, - предложила Катрин.
В лесу, изрезанном тропинками, у какого-то давно не крашенного забора Катрин постелила две газеты, и мы сели на траву. Катрин захотела пива, и я достал бутылку из портфеля. Я купил ее по дороге с работы, потому что подумал, что Катрин захочет пива. Открыть бутылку было нечем, и я пошел к забору, чтобы открыть ее о верх штакетника. Перед забором была большая канава, и я подумал, что могу ее перелететь - не перепрыгнуть, а перелететь. Но на тропинке показались две женщины с детскими колясками, и я перепрыгнул через канаву.
- Ты хотела бы летать? - спросил я Катрин.
Катрин посмотрела на меня в упор, и я заметил, как ее зрачки уменьшились, когда в них попал солнечный свет.
- Ничего ты не понимаешь, - фыркнула она. - Ты не умеешь читать мысли.
- Не умею, - согласился я.
Мы пили пиво из горлышка и передавали друг другу бутылку, как трубку мира.
- Очень жарко, - пожаловалась Катрин. - И все потому, что ты не разрешаешь мне закалывать волосы.
- Я?
- Ты сказал, что тебе больше нравится, когда у меня распущенные волосы.
- Мне ты нравишься в любом виде, - заверил я.
- Но с распущенными волосами больше.
- С распущенными больше.
Я принял ее жертву.
Катрин сидела, упершись ладонью в траву, рука у нее была тонкая и сильная.
- Катрин, - предложил я, - выходи за меня замуж. Я тебя люблю.
- Я тебе не верю, - сказала Катрин.
- Ты меня не любишь.
- Глупый, - сказала Катрин.
Я наклонился к земле и поцеловал по очереди все ее длинные загорелые пальцы. Катрин положила мне на затылок другую ладонь.
- Почему ты не хочешь выйти за меня замуж? - спросил я. - Хочешь, я буду всегда для тебя красивым? Как кинозвезда.
- Устанешь, - сказала Катрин.
- Давай попробуем.
- Я никогда не выйду за тебя замуж, - вздохнула Катрин. - Ты пришелец из космоса, чужой человек. Опасный.
- Я вырос в детском доме, - объяснил я. - Ты знаешь об этом. И я обещаю, что никогда не буду никого гипнотизировать. Тебя тем более.
- А ты мне что-нибудь внушал?
Она убрала ладонь с моего затылка, и я почувствовал, как ее пальцы замерли в воздухе.
- Только если ты просила. Когда у тебя болел зуб. Помнишь? И когда ты так хотела увидеть жирафа на Комсомольской площади.
- Ты мне внушал, чтобы я тебя любила?
- Не говори глупостей и верни на место ладошку. Мне так удобнее.
- Ты врешь?
- Я хочу, чтобы ты в самом деле меня любила.
Ладонь вернулась на место, и Катрин повторила:
- Я тебе не верю.
Мы допили пиво и поставили бутылку на виду, чтобы тот, кому она нужна, нашел ее и сдал. Мы говорили о совсем ненужных вещах, даже о Татьянином отчиме, о людях, которые проходили мимо и смотрели на нас. Мы вышли из парка, когда стало совсем темно, и долго стояли в очереди на такси, и когда я проводил ее до подъезда, Катрин не захотела поцеловать меня на прощание, и мы не договорились о завтрашней встрече.
Я пошел домой пешком, и мне было грустно, и я придумал вечный двигатель, а потом доказал, что он все-таки не будет работать. Доказательство оказалось очень трудным, и я почти забыл о Катрин, когда дошел до своей улицы. И тут я понял, что, когда я приду домой, зазвонит телефон и Крогиус скажет, что у нас ничего не выйдет. Мне не захотелось обходить длинный газон, и я решил перелететь через него. Летать было непросто, потому что я все время терял равновесие, и поэтому я не решился взлететь к себе на четвертый этаж, хотя окно было раскрыто. Я взошел по лестнице.
Когда я открывал дверь, то понял, что кто-то сидит в темной комнате и ждет меня. Я захлопнул за собой дверь, не спеша закрыл на цепочку. Потом зажег свет в прихожей. Человек, который сидел в темной комнате, знал о том, что я чувствую его, но не шевелился. Я спросил:
- Почему вы сидите без света?
- Я вздремнул, - ответил человек. - Вас долго не было.
Я вошел в комнату, нажал на кнопку выключателя и сказал:
- Может быть, я поставлю кофе?
- Нет, только для себя. Я не буду.
От человека исходило ощущение респектабельности. Поэтому я тоже напустил на себя респектабельный вид и внушил гостю, что на мне синий галстук в полоску. Гость улыбнулся и сказал:
- Не старайтесь, ставьте лучше кофе.
Он прошел за мной на кухню, достал из кармана спички и зажег газ, пока я насыпал в турку кофе.
- Вы не чувствуете себя одиноким? - спросил он.
- Нет.
- Даже сегодня?
- Сегодня чувствую.
- А почему вы до сих пор не женились?
- Меня не любят девушки.
- Может быть, вы привыкли к одиночеству?
- Может быть.
- Но у вас есть друзья?
- У меня много друзей.
- А им до вас и дела нет?
- Неправда. А как вы вошли в квартиру?
Человек пожал плечами и объяснил: