– Эй, мужчины! – в кухню вошла Цукка, за которой следовала Яна. На девочке была длинная ночная рубашка, волочившаяся по полу, ее влажные волосы торчали во все стороны. – У вас тут химическая экспресс-лаборатория? Или серьезный разговор? Можно поучаствовать глупым женщинам?
– Глупым женщинам – нельзя, – подмигнул Дзинтон. – И глупым мужчинам тоже. Но вы у нас обе умницы и красавицы, верно? Значит, вам можно. Ты как, не проголодалась после пробежки по аптекам?
– Нет. Но наших гостей надо чем-то накормить. Ф-фу, как воняет. Чем вы тут занимались?
– У нас оставалась готовая еда, – Дзинтон переместился к холодильнику и заглянул в него. – Так… вчерашняя вареная картошка, сегодняшний бекон, полвилка капусты, но его на потом… сосиски, а тут яйца и майонез. А тут… – Он заглянул в хлебницу. – Полбатона. Сойдет. Эй, молодежь, устраивает меню? Так, сейчас мы все погреем и покрошим, и будет вам объедение.
– Я там еще молока купила и несколько йогуртов, – заметила Цукка. – Тоже бери.
Яна с Палеком набросились на еду так, что за ушами затрещало. Дзинтон наблюдал за ними почти с отеческой улыбкой. Цукка хихикнула про себя. Этих мужчин хлебом не корми, дай почувствовать себя защитником слабых детей и угнетенных женщин. Однако он, кажется, умеет обращаться с детьми, и те отвечают взаимностью…
Пару минут спустя в дверь заглянул доктор.
– Я закончил обследование, – сообщил он. – Господин Дзинтон, можно тебя на несколько слов?
Дзинтон взглядом позвал за собой Цукку и прошел за доктором в комнату Карины.
– Итак, молодые люди, – прежним сухим тоном сообщил он, – если бы у меня не имелось привычки держать язык за зубами в вопросах, меня не касающихся, я бы, несомненно, обратился бы в полицию и предъявил вам – или родителям девочки – обвинение в жестоком обращении с детьми. У ребенка по всему телу следы побоев и издевательств, причем большую часть из них я затрудняюсь интерпретировать. Вот эти полукруглые шрамы походят на ожоги от сигарет, а вот эти синяки и ссадины – на побои ремнем с большой пряжкой, наподобие армейского. Плюс к тому – натертости на запястьях и лодыжках, характерные для наручников или жестких пут…
– Меня не интересуют внешние следы, доктор, – жестко оборвал ее Дзинтон. – Их мы в состоянии рассмотреть самостоятельно. Что внутри?
– Ну, – доктор заложил руки за спину и прошелся по комнате, – я, безусловно, диагностировал острый гастрит, как ты и предполагал. Причина непонятна, но если учесть, что у девочки ярко развитая атония кишечника, я бы предположил, что она просто съела много грубой твердой пищи, которая и вызвала раздражение слизистой. Если бы речь шла о взрослом человеке, – добавил он, поколебавшись, – я бы предположил, что его долго держали без сознания, как это практикуется в некоторых тюрьмах для особо опасных преступников и психиатрических лечебницах. В обездвиженном состоянии питание осуществляется жидкими смесями, вводимыми в желудок через носовые трубки, что крайне негативно сказывается на правильном функционировании кишечника. В пользу такой версии говорят и следы на руках и ногах, характерные для фиксирующих захватов, и потертости кожи в районе ноздрей, и раздражения органов выделения, обычные при частом введении анального и уретрального катетеров, и характерные параметры мышц конечностей, как бы находившихся на постоянной электротренировке. Если человек, долгое время находившийся в состоянии такой фиксации, внезапно начнет есть твердую пищу, у него, несомненно, разовьется острый гастрит именно в такой форме, которую мы наблюдаем сейчас. Но, господин Дзинтон, такие меры категорически запрещены к применению в отношении несовершеннолетних детей из-за катастрофического их влияния на развивающийся организм.
– Понятно, – медленно проговорил Дзинтон. – И каков прогноз?
– Я ввел лекарства, снимающие остроту воспаления. По большому счету, ее организм в порядке, если не считать общего болевого шока. С сердцем у нее, кстати, все нормально – острый гастрит иногда сопровождается симптомами, характерными для инфаркта, так что непрофессионал вроде тебя, – в его голосе проскользнули самодовольные нотки, – вполне может и запутаться. Покой, желательно в постели, тепло, минимум пять раз в день жидкое питание наподобие нежирных бульонов с хлебным мякишем и пресных протертых каш, постепенный переход на нормальную пищу, сначала мягкую, потом твердую, но не жирную и не острую. Лекарства давать в соответствии с расписанием, что я оставлю – и через период она вполне оправится. Имейте в виду – на первых порах у нее весьма вероятны запоры, так что слабительное обязательно. Купите его завтра же. В остальном, господин мой Дзинтон, я склонен одобрить твой набор лекарств. Разумеется, я бы выписал несколько иные аналогичные препараты, более дорогие и качественные, но, в общем, сойдут и эти. Да, разумеется, через неделю следует снова показать ее врачу, чтобы удостовериться в нормальном ходе лечения.
– Могу я снова рассчитывать на тебя, доктор Тарсаки?
– Да. Но только, ради всех богов, не в такое время, как сейчас.
– Само собой, доктор, – Дзинтон достал из кармана брюк бумажник. – Ты, как всегда, предпочитаешь бумажные деньги?
– Само собой, – кивнул тот. – Не верю я этим новомодным электрическим монетам, которые даже и в руках-то не подержишь.
– Вот, – Дзинтон протянул ему бумажки. – Надеюсь, эта сумма вполне компенсирует причиненное беспокойство.
– Вполне, – согласился врач, убирая деньги. – Приятно иметь с тобой дело.
– Взаимно. Такси я уже вызвал, оно прибудет с минуты на минуту.
Цукка подозрительно взглянула на Дзинтона. Она как-то не заметила, чтобы тот воспользовался пелефоном хотя бы раз после прибытия доктора. Когда он успел? А сколько денег он заплатил! Четыре тысячи – ничего себе консультация терапевта!…
Когда за врачом закрылась дверь отеля, Дзинтон вернулся в комнату Карины, прихватив с собой ковшик. Он вытащил из аптечного пакета шприц и наполнил его жидкостью из ковшика.
– Двух кубиков должно хватить… – задумчиво проговорил он. – Зависит, конечно, от дозы, но вряд ли она получила слишком много.
Перетянув девочке плечо жгутом, он воткнул ей в вену иглу и аккуратно, медленно ввел лекарство.
– Что это? – поинтересовалась Цукка.
– Антидот, – дернул плечом Дзинтон. – Не спрашивай, от чего, тебе ответ точно не понравится.
Сняв жгут и бросив на стол пустой шприц, он прикрыл спящую девочку вытащенным из шкафа одеялом.
– Ну вот, – задумчиво сказал он, усаживаясь на стул. – Похоже, у нас завелся еще один жилец. Точнее, два, а то и три жильца – Яне с Палеком тоже некуда идти. То я один как перст, то сразу целая компания, чуть ли не настоящая семья. Надо завтра купить постельное белье. Да и одежду для девочек – тоже. У них даже нательного белья нет.
– И ты не хочешь вызвать полицию? – поинтересовалась Цукка, присаживаясь на край кровати и осторожно подтыкая на Карине одеяло. – Помнишь, что сказал врач? Какие-то изверги над ней измывались, по ним же тюрьма плачет!
– Ты слышала, что сказала Яна? Они бежали из Института человека.
– Из Института Человека? – удивилась Цукка. – А это что еще такое?
– Широко известная в узких кругах контора, – пояснил Дзинтон, нахмурившись. – Формально – неправительственная организация, занимающаяся философскими изысканиями, поддержкой литераторов определенного сорта, разработкой и финансированием социальных проектов и так далее. Есть даже департамент, разрабатывающий теоретические модели функционирования искинов. На деле же Институт – тайное детище блистательного господина Тоя Карация, слышала про такого?
– Который глава партии гуманистов?
– Именно. А поскольку эта партия уже не первое десятилетие стабильно имеет в Ассамблее от сорока до пятидесяти процентов голосов, формируя с коалиционной партией аграриев квалифицированное большинство, господин Той Караций имеет огромное влияние как в правительстве, так и в президентской администрации. Он негласно влияет на распределение серьезных финансовых потоков, часть которых перепадает Институту Человека отнюдь не на философские эссе. В частности, Институт по заказу…
Дзинтон замолчал.
– Что? – переспросила Цукка, когда молчание затянулось.
– Тебе, пожалуй, лучше не знать, – качнул головой Дзинтон. – Меньше знаешь – крепче спишь. Но детей туда я вернуть не позволю. Особенно после того, как своими глазами увидел, что сделали с Кариной.
Девушка задумалась.
– Но ведь содержать троих детей дорого, – наконец сказала она. – Где мы возьмем деньги?
– Мы? – улыбнулся Дзинтон, и от его улыбки у Цукки по жилам словно прокатилась волна приятного тепла. – Спасибо, Цу, но тебя я в эти расходы втягивать не намерен. Тебе лишних денег действительно пока взять неоткуда. Ну, а я… буду играть на бирже не два часа в день, а три или четыре. Опять же, я тут придумал новую эвристику, так что есть шанс, что и этого не понадобится. Поставлю на автомат, и пусть шуршит само. В общем, я выкручусь. Другое дело, что детьми надо заниматься, а у меня как-то нет опыта обращения с ними. Вот если поможешь приглядывать за ними, скажу большое спасибо.
– Конечно, я помогу! – горячо сказала Цукка.
– Вот и здорово! – снова улыбнулся Дзинтон. Внезапно он бесшумно встал со стула, в три шага пересек комнату и резко распахнул дверь. Раздалось двойное громкое ойканье, и Яна с Палеком, неожиданно потеряв опору, ввалились в комнату.
– Подслушиваем, значит? – укоризненно спросил Дзинтон. – Ну, поросята!
Дети, потирая ушибленные ладони и локти, уселись на полу, виновато отводя взгляд.
– Ладно, на первый раз прощаю, – резюмировал парень. – Но еще раз поймаю – в уши наплюю, чтобы не чесались лишний раз. Ну что, мелочь пузатая, наелись? А посуду за собой помыли? Я так и думал. Нет уж, прислуги здесь не имеется, так что за собой придется прибирать самостоятельно. Ну-ка, в кухню, вымыть посуду, а потом спать. Утро вечера мудренее, завтра разберемся, что к чему. Цукка, – обратился он к девушке, – ты бы тоже ложилась. Тебе на работу вставать.
Он по очереди подхватил насупившихся детей под мышки, поставил их на ноги и вышел вместе с ними. Цукка, не удержавшись, снова хихикнула. Ну точно – не человек, ураган.
И однако же – откуда Дзинтон все знает? Про Институт Человека, про Тоя Карация? Почему он разбирается в медицине не хуже настоящего доктора? И откуда он знает этого странного врача? Они ведь явно встречаются не в первый раз!
А вдруг он шпион? Цукка хмыкнула. Ну да, шпион Четырех Княжеств, у которого дел других нет, кроме как за приблудными детьми ухаживать. Ох, что только не придет в сонную голову. Внезапно девушка осознала, что глаза буквально слипаются. Действительно, надо ложиться. Под душ – и спать. А думать она станет завтра утром. Прав Дзинтон – утро вечера мудренее…
Ночью Яна пробудилась словно от толчка. Рядом на принесенной из соседней комнаты кровати тихо посапывал Палек, в окно без занавесок лился звездный свет, пробивающийся сквозь качающиеся кроны деревьев. Под колючим одеялом было на удивление тепло и уютно. Девочка лежала в темноте, глядя в потолок, и чувствовала, что страх остался где-то там, за стенами отеля. А здесь есть Цукка, и Дзинтон, и Палек, и Карине больше ничего не угрожает. Наверное, Дзинтон – очень хороший человек, потому что он знает, что такое Институт, и не хочет возвращать их туда, несмотря на полицию. И еще тогда, подслушивая под дверью, она не чувствовала в нем лжи и нечестности – только спокойную уверенность, легкую улыбку, небольшую озабоченность и, где-то глубоко-глубоко внутри, скрытую искру такой же ярости, какую она чувствовала в Карине утром. И Цукка – в ней скрывалась тревога, такая же, как у матери, тревога, и жалость, и озабоченность, и немного страха. Наверное, она тоже хороший человек.
Но Цукка сказала, что содержать троих детей – дорого. Невежливо заставлять чужих людей нести большие расходы. Но что она может сделать? Она еще маленькая, она даже не может пойти и устроиться на работу. Но зато она может во всем помогать по дому – мыть пол и посуду, убирать, мести двор, ходить в магазины. А потом, когда она вырастет, она обязательно вернет Дзинтону все деньги, которые он на нее потратит.
Но у нее есть дар. Должна ли она сказать про него Дзинтону и Цукке? Она не знает. Так нечестно – не сказать. Мама и папа умерли, но мама всегда говорила, что показывать свой дар чужим людям нельзя ни в коем случае. Иначе ее заберут в плохое место и начнут больно колоть иголками. Но Дзинтон и Цукка уже не совсем чужие – ведь они помогли Карине. А если она станет жить с ними, то они совсем не чужие.
Решено. Она подождет еще немного и расскажет им. И если они не испугаются и не отдадут ее обратно в Институт, все будет хорошо. Навсегда.
И с этой мыслью Яна уснула легким безмятежным сном.
Палек проснулся от того, что одеяло сползло на пол. Он поворочался, устраиваясь поудобнее и прислушиваясь к сопению спящей рядом Яны. Девчонки, покровительственно подумал он. Вечно всего боятся и вздрагивают на пустом месте. Эта вот вцепилась в него, словно репей, и даже засыпала, ухватив его за руку. Наверное, в первый раз сбежала из детдома. Интересно, что за название такое дурацкое – "институт"? Впрочем, для девчонки сбежать – подвиг, так что Яна все-таки молодец. Можно даже путешествовать вместе. Правда, рано или поздно они все равно попадутся в руки полиции, и их вернут обратно, но никто ведь не мешает им сбежать снова, верно? Не прикуют же их цепью…
Интересно, а эта Карина… ведь она совсем не могла двигаться. Как же они попали в тот заброшенный дом? Он уже задремал в своей комнате и проснулся только от скрипа половиц. Кто же знал, что в ту заброшенную развалюху кто-то припрется? Да, жаль, он не видел, как они туда попали. Неужели мелкая и явно слабосильная Яна тащила Карину на себе? Ну она дает…
Наверное, пока стоит остаться здесь. Тем более что директорша наверняка опять поставила полицию на уши, и вокзал с автобусными станциями под усиленным наблюдением. Этот Дзинтон, кажется, неплохой дядька – и разговаривает нормально, и полицию звать не стал. Даже то, что посуду заставил помыть – тут все честно, сами насвинячили, сами убираем. Только, кажется, видит прямо насквозь – как он догадался про детдом и что они подслушивают? Ну, неважно. Главное – здесь можно пока пожить, прежде чем отправиться путешествовать дальше. А обузой он точно не окажется, ха! Яну с Кариной, может, и надо содержать, а он, Палек, прекрасно прокормит себя самостоятельно. И не только себя. Завтра утром можно осторожненько совершить вылазку в город и осмотреться. А там… наверное, толстый Морж все еще не прикрыл свою лавочку.
И с этой мыслью мальчик снова уснул легким безмятежным сном.
12.05.843, деньдень
Утреннее солнце било в окна так, словно хотело проплавить их насквозь. Яна с Палеком, жмурясь, жевали яичницу с колбасой, когда Дзинтон стремительно вошел в кухню.
– Так, все. Цукка ушла на работу, а дом остался на нас с вами. Ну что, мелочь пузатая, давайте, дожевывайте. Надо за жизнь поговорить.
Он взял со стола кувшинчик с водой и в три глотка почти опорожнил его.
– Ф-фу! – довольно сказал он. – Что-то жарко сегодня с утра. Или я просто забегался? – Он оседлал табурет, уперевшись локтями в стол, и, подперев подбородок, стал наблюдать, как дети торопливо дожевывают яичницу.
– Итак, – сказал он, когда последние крошки поджаренного хлеба оказались доедены. – Начнем с того, что у нас нежданно-негаданно образовалась коммуна. А в коммуне надо соблюдать некоторые правила. И правило номер один: в доме вести себя тихо, – он загнул большой палец. – Не бегать, не кричать, особенно когда Карина спит. А она в ближайшие дни спать будет все время. Правило номер два: когда я работаю у себя в комнате, постарайтесь меня не отвлекать, – Дзинтон загнул второй палец. – Поскольку я не просто работаю, а зарабатываю деньги, причем с сегодняшнего дня и на вас, оболтусов, лишние вопросы в неверное время могут оставить вас без мороженого. И наконец – иждивенцев здесь нет и не будет. Прокормить я вас смогу, но это не значит, что вы можете сесть мне на шею и ножки свесить. Раз вы живете здесь, то отвечаете за определенные дела.
Он внимательно посмотрел на детей. Те согласно кивнули.
– Главное в том, что готовка еды – вещь нудная, утомительная и отнимающая много времени. А я в повара не нанимался. И Цукка тоже. Так что с сегодняшнего дня устанавливаем график дежурств по кухне. Сегодня, так и быть, дежурный я. Но завтра – вы двое. Послезавтра – Цукка, потом снова я, потом вы, и так далее. Выздоровеет Карина – задействуем и ее, но пока она на положении лежачего инвалида. Рецепты выдаю я или Цукка, вы же по-первости станете их применять на практике. Набьете руку – посмотрим. Далее, походы по магазинам полностью на вас. Если продавцы станут спрашивать, вы – брат с сестрой, мои дети. Списком продуктов обеспечим, деньгами я снабжу, остатки можете оставлять себе на карманные расходы, но на многое не рассчитывайте – я не миллионер. Понятно?
Дети снова синхронно кивнули.
– Замечательно. Также периодически, раз в период-два, устраиваем в доме большую уборку. Участвуют все. Ну и, наконец, в течение ближайших двух-трех дней как минимум Карину из кровати я не выпущу. Пусть ее желудок в себя приходит. Еду ей придется носить в постель, а сверх того где-то я видел ночной горшок. Его тоже поставим ей в комнату, и его нужно выносить. И то, и другое – на вас. Угу?
– Угу, – пробурчал Палек. – А только в детдоме готовить не заставляли.
– Ну, кто тебя просил сбегать, путешественник? – пожал плечами Дзинтон. – Сам сбежал – сам отдувайся. Мир, знаешь ли, суровое место. За все кто-то платит – или ты, или кто-то другой. В детдоме за уход за тобой платит государство. Здесь мы сами по себе, так что и барахтаться придется самостоятельно. Так, теперь о насущном. Яна, – он окинул девочку критическим взглядом, – ночнушка Цукки – не самая лучшая одежда. Вчера вечером я быстро простирнул ваши с Кариной платья, и они уже высохли. Висят на веревке во дворе. Пока надень свое, потом подумаем, как вас с Кариной одеть. Проблема в том, что сначала нужно вас в магазин доставить, а Карину пока одну оставлять я не хочу. То есть поход за одеждой временно откладывается.
Он стремительно встал со стула.
– Теперь займитесь пока чем-нибудь, а я сварю бульон. Покормим Карину – пойдете в магазин.
Пока Дзинтон возился с оттаивавшим с раннего утра куском мяса, извлеченным из морозилки, Яна быстро влезла в свое платье. За вчерашний день оно заметно поистрепалось, но все еще выглядело более-менее прилично. Хотя оно все еще оставалось на пару размеров больше, чем надо, и то и дело норовило сползти с плеч, от утренней прохлады вполне защищало. Палек окинул девочку критическим взглядом и хмыкнул.
– Какой-то странный у вас детдом, – сказал он. – Даже одежды нормальной не дают. Так ты из какого? Я вот из "Солнечного".
– А я издалека, из другого города, – соврала Яна. Ей совсем не хотелось рассказывать, откуда она на самом деле и что с ними произошло. Она боялась, что Палек станет приставать с расспросами, но тот не стал. Вместо этого он потянул ее осматривать заброшенный сад, окружавший старый отель. Почти сразу они обнаружили тропинку, выводящую на скалу над бухтой, и восторженно любовались открывшимся видом, пока Яна не вспомнила про Дзинтона и Карину.