– Спокойно, спокойно, граждане. – Кассирша замахала на них руками. – Соблюдайте тишину. Мужчина! Я к вам обращаюсь.
– Да-да, – Железяка с жалкой поспешностью встал в конец очереди. Гранату на всякий случай держал перед собой на виду, как букет цветов.
В очереди уже забыли про него и тихо переговаривались. Только сейчас Железяка заметил двух банковских охранников в униформе. Один сидел на стуле у стены в дальнем конце зала и бдительно наблюдал за гражданами. Другой, помоложе, болтал и пересмеивался с девицей за соседним окошком, к которому никто не стоял.
Железяка хотел уйти. Ему было не по себе. Дело даже не в компании уголовников-налетчиков. Железяка знал: то, что он видит, – противоестественно, но почему-то доказательств этому не находил. Он не смог бы не только убедить всех этих людей в том, что они ведут себя противоестественно, но и просто рассказать им об этом. Язык не поворачивался. Они бы просто угрюмо отмахнулись от него. Железяке стал теперь понятен глубокий смысл выражения "оказаться в ложном положении". Ему хотелось бежать, бежать сломя голову. Он не знал, что делает здесь и зачем пришел. Он уже не помнил о своем желании заявить протест. Точнее, он его заявил – но протест сжевал его вместе с костями и муляжом гранаты.
Железяка сделал шаг в сторону, собираясь незаметно смыться. Но что-то его остановило. Он насторожил слух, хотя и смотрел равнодушно в сторону, чтобы снова не стать мишенью для бандитских неприветливых взглядов, красноречиво проходящих сквозь того, на кого они направлены, вроде пули сорок пятого калибра. Зацепило Железяку слово "привидение", тонко, визгливо стрельнувшее в тихом бубнении двух гангстеров, стоявших перед ним в очереди.
– …всмятку тачка. Чалдон в гипсе, Мухе шнобель своротило. Мозгов у него и так немного было, а тут последним умишком тронулся. Понты строит, с пальцовкой на приличных людей бросается, как сявка мелкая.
– Чего это он?
– Орет, что падлу эту, которая на дороге встала, из-под земли достанет и контакт в анус вставит. Дурачок.
Оба громилы весело гыгыкнули. АКМы, нацеленные под углом в потолок, запрыгали у них на животах.
– Привидению провод в кишку – как мне хорошая жрачка под водочку, – продолжал первый.
– Так его ж еще взять надо, привидение, – хихикнул второй, пожиже комплекцией.
– Ну! – подтвердил первый. – Так ты попробуй впарь это Мухе. Он только пошлет тебя. Совсем двинулся.
– А че же они… зачем свернули? Давили б козла этого… Вконец оборзели, беспредельщики. Если с того света, так все можно, да?!
– У Чалдона нервишки подвели, вот и свернул. Тачка всмятку, столб погнулся. Привидение свинтило куда-то. У них это запросто. Стас базарил, у них на стрелке с чеченами два таких из кустов вылезли. Вроде как мужик с бабой. Прикинь, он с обрезом, а она в коротких портках, с пулеметными лентами, как у Чапаева, крест-накрест, а между ними во-от такие… голые. Я как услышал, заржал, ровно конь. Была б эта кобыла в теле, а не пустым местом…
– Да-а, – протянул второй, мысленно пуская слюни. – Брутальный бабец.
– Чего? – уставился на него первый.
– Ну… – меньшой стушевался, стесняясь вырвавшегося мудреного слова. – Я говорю, ласковая, наверно.
– А-а.
– А че дальше было?
– Дальше… Чечены пальбу начали, как увидели, что эти двое в их сторону двинули. Парни Стаса, понятно, ответили. В них же шмаляли, там без разбору, из-за чего и почему. Короче, у чеченов только одна тачка из пяти ушла, остальные уже некому было отогнать. А у Стаса тоже девять пацанов полегли. Но когда уже грузились, никто не видел тех червей могильных, сдриснули фантомасы. Вот так вот, Леха. Это тебе не средний класс за ж… брать. Чует моя задница, эти слизняки прозрачные нам всем скоро вставят в анус провода.
– Как?
– Найдут как, – отрезал первый громила.
Очередь между тем продвигалась. Перед Железякой осталось всего четверо. Дослушав правдивую историю из криминальной жизни, он воровато оглянулся, бросил гранату в сумку и тихо шмыгнул к выходу.
И навсегда зарекся грабить банки.
Домой Железяка приплелся в расстроенных чувствах. Кот встретил его радостной точкой когтей – сначала о коврик в прихожей, потом о Железякины брюки. Последнее было многоцелевым упражнением, совмещающим с заточкой когтей потягушки, гимнастику для позвоночника, просьбу взять на ручки и легчайшее стремленье к поцелую.
У Железяки потеплело на сердце.
Порка обормота откладывалась на неопределенный срок.
Only reality
…Помню, был у меня один такой. Махровый матерьялист. Иные реальности признавал только в виде белой горячки. При мне он туда не попадал, но вообще случалось. Нервный, знаете, человек. Так вот, чуть с ума меня не свел. Вместо воды наливал мне в миску деревенского первача. Думал жаждой извести, аспид. Пришлось поднапрячься и сесть с ним за стол. А то что же одному из миски лакать. Непедагогично. После третьей рюмки он меня зауважал. И с того дня дело сдвинулось с мертвой точки. Потом его, правда, все равно забраковали. А меня с тех пор нет-нет да и тянет на рюмочку. Так я к чему это рассказываю. Сомнения меня гложут. Истинно ли то, что я показываю? Имеет ли хоть какую основу? А если имеет, то в какой плоскости? Может, все-таки в вашей, людской? Ведь даже там, у себя, вы воспринимаете только то, что хотите воспринимать, на что запрограммированы – простите мне это нелестное слово – воспитанием и мировоззрением. Возможно, отогнутый краешек завесы показывает вам вас же самих. Но это предположение, не более. Я ни в чем не уверен. Мне не хватает информации. Наверное, это потому, что я еще плохо знаю вас и вашу психологию. Тот, кто направляет мои действия, несомненно, знает больше. Я не исключаю, что ему известно совершенно все о вас. Не говоря уже, естественно, обо мне. Я полагаю, это весьма отрадно – знать, что есть некто, кто может, пусть не сейчас, не быстро, но когда-нибудь раскрыть нам глаза на нашу собственную сущность. Некто, стоящий выше мира, выше нашего разумения о Нем…
Turboreal
А вообще Железяке было паршиво. Муторно как-то и гадливо, как если б по улицам лились обильные потоки дерьма. И вонь от него пробиралась в душу, переворачивала там все вверх дном. Не с кем было поговорить толком, излить наболевшее. Телефон Инги онемел, всех знакомых ветром сдуло. Душевный и безработный сосед Федя невнятным образом выиграл путевку в Израиль.
Железяка попытался напиться в усмерть, но ничего не получилось. После второй бутылки водки был трезв как монах на епитимье, а непотребство в душе сделалось только еще отчетливей и яростней.
Тогда Железяка вернулся к телевизору.
Телевизор подсунул ему широкое доброе лицо симпатичного дядьки, истекающего потом под взглядами миллионов телезрителей. Доброму дядьке внимала молодая журналисточка, которая для придания себе бывалого вида делала очень серьезное лицо, отчего была похожа на меланхолическую пингвиниху.
– …В чем же состоит открытие вашей лаборатории вирусных и бактериологических исследований?
– Видите ли, мы не ставили себе целью стяжание каких-то громких лавров, раздувание сенсации. Мы – ученые, и мы давно и кропотливо вели разработки в этом направлении, но нужно признать, что, как это часто бывает в науке, открытие было сделано фактически случайно, вслепую. Однако, как вы сами заметили, вытекающие из этого последствия, несомненно, окажутся, не побоюсь этого слова, грандиозными.
– Но все-таки не могли бы вы поконкретнее…
– Ну, если говорить коротко, не вдаваясь в сугубо научные подробности, то нашей лабораторией обнаружен мельчайший вирус, очень трудно различимый даже в мощнейший микроскоп. Вирус этот, как мы полагаем, и отнюдь не безосновательно, попадая в белковый организм, а преимущественно он поражает мозг, провоцирует так называемую, разумеется очень условно, и так сказать, беллетристически, – симпатичный дядька снисходительно усмехнулся, – метафизическую интоксикацию. То есть происходит нарушение психической гармонии. Человек – а мы с вами говорим именно о значении этого открытия для человека, – начинает мучиться поисками, так сказать, смысла жизни. Столетие назад с этим заболеванием шли к священникам, которые, конечно же, не могли одолеть его. В двадцатом веке появился психоанализ, но и он, увы, был бессилен и подчас лишь усугублял проблему.
– Тогда как теперь…
– Теперь у нас появилась надежда, что скоро в мире не останется ни одного человека, который страдал бы от собственной ненужности и иллюзорности, так сказать, абсурдности, фальшивости окружающего мира. Этому настанет конец. Без преувеличения можно сказать, что изобретение сыворотки счастья не за горами.
– То есть вы хотите сказать, что еще не располагаете препаратами, убивающими этот загадочный вирус?
– Увы, это так, сыворотки пока не существует. Но, могу вас уверить, мы располагаем всем необходимым для синтезирования антивируса. И, разумеется, при соответствующем финансировании, проблема эта вполне решаема в течение двух-трех лет.
– А может быть, вы поподробнее расскажете нашим зрителям, как действует этот вирус?
– По невыясненным пока причинам вирус этот опасен для особей молодого и среднего возраста. Для детей же и стариков он абсолютно безвреден. В лаборатории мы проводили неоднократные опыты с крысами. Одну из них инфицировали и возвращали в клетку, к другим крысам. Через несколько дней у зараженной крысы появлялись очевидные признаки депрессии. Она отказывалась нажимать на педальки, соединенные с электродами, вживленными в мозговые центры наслаждения, то есть отказывалась удовлетворять такую же естественную потребность, как еда, сон, спаривание. Но мы наблюдали и более пугающие вещи. Крыса отказывалась от борьбы за существование с другими особями, у нее утрачивался здоровый дух соревновательности. В скором времени такая крыса, как правило, оказывалась убитой своими соседками.
– Но ведь вы не думаете, что и люди тоже… Ведь это же страшно! – журналистка в простодушном волнении прижала руки к груди.
– Ну, на то мы и люди, чтобы изменить это, – благодушно ответил дядька. – Но могу вас успокоить: болезнь эта становится причиной не столько убийств, сколько самоубийств. Более того, здесь есть несколько аспектов, так сказать, культурного характера. Общеизвестно, что многие люди искусства были одолеваемы тем самым недугом, о котором мы с вами говорим. И я думаю, а многие мои коллеги согласны со мной, что большое число художников и философов творили, побуждаемые к тому именно нашим вирусом.
– Какой же вывод вы делаете из этого?
– А вывод простой: львиная доля мировой духовной культуры имеет вирусную этиологию. Кстати, я не исключаю, что и все религии произрастают из той же основы. Ведь к богоискательству человек приходит не от хорошей жизни, чаще всего – через экзистенциальный тупик. Это просто-напросто болезнь, с которой нужно и можно бороться.
– Не считаете ли вы, что сыворотка счастья, как вы ее назвали, уничтожит в этом случае нашу культуру?
– Отнюдь. Счастье – это тоже культура. Мы должны научиться быть счастливыми, ведь пока что мы не умеем этого. Конечно, культура счастья, не исключено, опустошит библиотеки, картинные галереи, музеи, но зато произведением искусства станет сам человек, с его мечтами, желаниями, с его, не побоюсь этого слова, каждодневными потребностями, с малейшими движениями психической организации.
– Большое вам спасибо, Лев Маркович, за интересную беседу…
Железяка выключил телевизор.
Сказать по правде, он был напуган пуще прежнего. Какие-то вирусы… какой-то экзистенциальный тупик… фальшивость окружающего… крысы… черт знает что такое. А что если он тоже болен этим… интоксикацией? А сыворотки нет. Обещают через три года. Да за эти три года, если все, что сейчас, будет продолжаться в том же духе, он просто спечется!
Пойти в поликлинику? Нет, там отправят к психиатру, это точно. А может, это не вирус, может, он в самом деле сошел с ума и бредит заговором жидомасонов, пользующихся услугами спецслужб? С другой стороны, передача о вирусах могла быть спланированной акцией тех же самых купленных спецслужб. То есть частью заговора. Замкнутый круг.
Железяка ходил из комнаты в комнату, как заводной солдатик. Кот путался под ногами, жалостно подвывая в унисон с его скорбными мыслями. Потом плюхнулся на бок и вытянулся глистой, подставив брюхо для чесания. Железяка не реагировал на томный призыв и вообще был мрачнее тучи, чернее ночи.
Так и не придя ни к каким выводам, он отправился на поиски доказательств своего безумия или следов заговора. Но на улице в голову пришла оптимистическая идея. К дьяволу заглохший телефон, надо послать Инге телеграмму и вызвать домой… или не вызывать? Может, не расстраивать раньше времени, авось все как-нибудь утрясется, уладится? Просто спросить, какого черта не отвечает на звонки и как там вообще… с погодными условиями.
До почты Железяка добрался без происшествий. Наверное, потому, что старательно и упорно не смотрел по сторонам, а глядел под ноги. Асфальт, слава Богу, не умеет вести себя противоестественно.
Или делает вид, что не умеет? Пока еще делает…
Происшествие ждало его на месте.
Телеграмму Железяка не отправил – не нашел ни почты, ни телеграфа. В том месте, где еще две недели назад населению оказывались почтовые и иные услуги, теперь был вокзал. Железяка долго, со страдающим выражением лица всматривался в буквы на фронтоне подъезда: "WWW-вокзал", которые никак не желали выдавать смысла загадочной надписи.
Внутри все оказалось не менее загадочно, чем снаружи. Вдоль одной стены тянулись кабины, как на междугородной телефонной станции. Возле другой в два ряда стояли пластиковые кресла, а над ними висела табличка "Зал ожидания". Ожидающих – чего? – было пятеро. Нормальные туристы – с чемоданами и спортивными сумками, в панамках и сандалиях. У одного в руках складное удилище. В другой стороне – несколько компьютеров за стойкой с обслуживающим персоналом.
Из динамика раздался голос одного из операторов:
– Клевцов Игорь Михайлович. Пункт назначения – Дальнереченск. Пройдите в третью кабину. Отправка через две минуты.
Мужичок с удочкой торопливо подхватился с места, нацепил на голову бейсболку, поднял рюкзак и скрылся в кабине № 3. Дверцы были непрозрачными. Железяка сел в кресло и, мучаясь неизвестностью, стал ждать.
Через полторы минуты вызвали еще одного "пассажира", человека, похожего на киллера, с маленьким, плоским чемоданчиком, попросив зайти в кабину № 5.
Еще через две минуты Железяка не утерпел. Встал и принялся прогуливаться вдоль кабин, изображая рассеянность. Убедился, что никто на него не смотрит, и осторожно приоткрыл дверцу третьей кабинки. Там никого не было. Мужичок с удочкой пропал без вести. Железяка на секунду оторопел, беспокойно оглянулся на туристов, затем протиснулся в дверь.
Изнутри кабина выглядела как фантастическая машина времени. То есть никак не выглядела. Голые стенки как в лифте, в одной – панель со светящимся экраном. Снизу экрана прямо из стенки выходил провод длиной в полметра, на нем болталась маленькая черная пластиковая коробочка, очень похожая на телефон, только без кнопок и дисплея. Железяка в волнении прилип глазами к экрану. В строке "Адрес получателя" стояло: Move.dalrech.transp. Мигала кнопка "Отправка завершена". Через несколько секунд появилась надпись на синем фоне: "Идет сборка пакетов. Контроль целостности". Железяка, затаив дыхание, подождал еще полминуты. Надпись сменилась другой, на светло-зеленом фоне: "Целостность подтверждена. Отключение канала". Кнопка "Отправка завершена" перестала мигать.
Железяка вывалился из кабины. С перекошенным лицом добрался до кресел и растекся по пластику. Долго, слишком долго приходил в себя. Нет, увиденное не добавило новой порции страха к прежнему. Оно… как бы это сказать… подорвало его веру в людей. В то, что они могут быть якорями. Что они могут быть настоящими.
Почему-то Железяка испытывал вину. Ему было стыдно и больно. И темно. Темно перед глазами. Железяка понял, что плачет.
Нужно было идти домой.
Он встал и пошел, не оглядываясь. Никто на него не смотрел.
Железяка жил на пятом этаже двенадцатиэтажного серого дома. Лифтом никогда не пользовался. Медленно поднимаясь по лестнице, он будто в бреду бормотал под нос: "Не понимаю… Не постигаю… куда идем…"
Нога зависла над пустотой. Железяка дернулся, схватился за перила и выпучил глаза.
Между третьим и четвертым этажами отсутствовал лестничный пролет. Все девять ступенек вместе с секцией перил. Очень аккуратно отсутствовал, наводя на мысли о расхитителях народного хозяйства. Железяка тупо раздумывал, кому могла понадобиться лестница и для чего. Не для дачного же участка. И не для украшения квартиры. "Вот паразиты!" – озлился он и поглядел оценивающе на следующую лестничную площадку. Нет, лучше не пытаться допрыгнуть.
И вдруг до него дошло, что это снова то самое. Драные простыни и иже с ними. А он, как дурак, еще гадает, кто спер лестницу. Да сама же себя и стырила! "Стремленье бабочки к огню, дорога лестниц – в пустоту", что-то вроде этого. Страшное дело.
Железяка еще немного потолкался возле провала, снова бормотнул, покрутив головой: "Куда идем…" и спустился к лифту. Нажал на кнопку пятого этажа. Лифт поехал вверх. Все быстрее и быстрее. Полминуты скоростного полета. Железяка жал на кнопку "Стоп", но кабина не слушалась. Лифт возомнил себя ракетой и нацелился в космос. Железяка моментально взмок и давил на все кнопки подряд. При такой скорости кабина должна была уже врезаться в крышу и… либо застрять там, либо начать падать. Но взбесившийся лифт все летел и летел вверх, возносясь, аки светлый ангел, в небеса. Железяка начал дубасить в двери – бессмысленное действие, но он очень не хотел улетать в космос. Там пустота. И холод. И смерть.
Он вдруг понял, что лифт – это гроб. Словно согласившись с ним, лифт резко остановился. Железяку подбросило вверх, потом больно шмякнуло об пол. В глазах позеленело, и желудок попросился наружу. А кабина уже падала вниз, ничем не удерживаемая. Железяка скорчился на полу, сглатывая кислятину, чтобы не блевать.
Он приготовился умереть. Пусть это будет быстро, без боли. И без сожалений. Железяка постиг суть своего существования – он жил в тесном гробу и стремился в пустоту. И за это стремление теперь нужно платить падением в бездну.
Железяка зажмурил глаза и сжался в комок.
Смерти не было.
Лифт остановился, открыл двери. На розовой стене – цифра "5".
Вот тебе, бабушка, и Страшный суд.