Содержание:
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1
ЧАСТЬ ВТОРАЯ 2
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ 2
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ 4
ЧАСТЬ ПЯТАЯ 5
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ 5
ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ 6
ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ 6
ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ 7
ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ 7
ЧАСТЬ ОДИННАДЦАТАЯ 8
ЧАСТЬ ДВЕНАДЦАТАЯ 9
ЧАСТЬ ТРИНАДЦАТАЯ 9
ЧАСТЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ 10
ЧАСТЬ ПЯТНАДЦАТАЯ 11
ЧАСТЬ ШЕСТНАДЦАТАЯ 11
ЧАСТЬ СЕМНАДЦАТАЯ 12
ЧАСТЬ ВОСЕМНАДЦАТАЯ 12
ЧАСТЬ ДЕВЯТНАДЦАТАЯ 13
ЧАСТЬ ДВАДЦАТАЯ 14
ЧАСТЬ ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ 14
ЧАСТЬ ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ 15
ЧАСТЬ ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ 15
ЧАСТЬ ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ 16
ЧАСТЬ ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ 17
ЧАСТЬ ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ 17
ЧАСТЬ ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ 18
ЧАСТЬ ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ 18
ЧАСТЬ ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ 19
ЧАСТЬ ТРИДЦАТАЯ 19
ЧАСТЬ ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ 20
ЧАСТЬ ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ 20
ЧАСТЬ ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ 21
ЧАСТЬ ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ 21
ЧАСТЬ ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ 22
ЧАСТЬ ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ 22
ЧАСТЬ ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ 23
ЧАСТЬ ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ 23
ЧАСТЬ ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ 24
ЧАСТЬ СОРОКОВАЯ 25
ЧАСТЬ СОРОК ПЕРВАЯ 25
ЧАСТЬ СОРОК ВТОРАЯ 26
ЧАСТЬ СОРОК ТРЕТЬЯ 26
ЧАСТЬ СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ 26
ЧАСТЬ СОРОК ПЯТАЯ 27
ЧАСТЬ СОРОК ШЕСТАЯ 28
ЧАСТЬ СОРОК СЕДЬМАЯ 28
ЧАСТЬ СОРОК ВОСЬМАЯ 29
ЧАСТЬ СОРОК ДЕВЯТАЯ 29
ЧАСТЬ ПЯТИДЕСЯТАЯ 30
ЧАСТЬ ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ 31
ЧАСТЬ ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ 31
ЧАСТЬ ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ 32
ЧАСТЬ ПЯТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ 32
ЧАСТЬ ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ 33
ЧАСТЬ ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ 34
ЧАСТЬ ПЯТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ 34
ЧАСТЬ ПЯТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ 35
ЧАСТЬ ПЯТЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ 35
ЧАСТЬ ШЕСТИДЕСЯТАЯ 35
ЧАСТЬ ШЕСТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ 36
ЧАСТЬ ШЕСТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ 37
ЧАСТЬ ШЕСТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ 37
ЧАСТЬ ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ 37
ЧАСТЬ ШЕСТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ 38
ЧАСТЬ ШЕСТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ 38
ЧАСТЬ ШЕСТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ 39
ЧАСТЬ ШЕСТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ 39
ЧАСТЬ ШЕСТЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ 39
ЧАСТЬ СЕМИДЕСЯТАЯ 40
ЧАСТЬ СЕМЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ 40
ЧАСТЬ СЕМЬДЕСЯТ ВТОРАЯ 41
ЧАСТЬ СЕМЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ 41
Оксана Аболина
Конкурс Мэйл.Ру
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
До Сестрорецка поезд добирался часа полтора, пятнадцать минут пробежки через лес, и вот я - на пляже, пустом и холодном. Разгоряченный, решил пока не купаться - хоть и солнце, а сентябрь все-таки, вода ледяная. Сейчас покурю, подумаю, а там - поглядим, может, еще и окунусь. Выбрал из гряды валунов самый плоский, уселся, достал сигареты. Чёрт! А зажигалка где? Обшарил карманы - пусто. Вспомнил, что Дашка уложила в сумку ветровку, которую с весны не одевал. Так и есть, во внутреннем кармане завалялись спички. Сложил сразу несколько штук, прикрыл от легкого, но ощутимого норд-оста шалашиком ладоней, закурил.
Начал думать, как жить дальше - пора, ох, пора, совершать выбор, а я, убей Бог, не знаю, что делать, и подсказать некому. Если б только за себя решать, а то и за Дашку, и за Длинноухого, и за Цыпленка, хоть он и крошка совсем, но за него тоже придется принимать решение. Затянулся пару раз, во рту что-то булькнуло, чмокнуло, вкус у "Альянса" отвратный. На станции ларек был закрыт, а одиноко маячившая у платформы продавщица мороженого выставила на лоток лишь это дерьмо. В любом случае, пора бросать курить. Жизнь сейчас может повернуться, как угодно, но оптимистичных нот в ее музыке не слышно, и лучше бы, конечно, не зависеть от своих дурных привычек, мало ли как дальше сложится. Да и грех это - табак. Ври себе сколько угодно, что встречались святые, которые курили, и ничего - канонизированы, и молятся им. Твое дело - знать лишь о самом себе: чувствуешь, грех - бросай. Да и здоровье уже не детское, пробежал всего-ничего, а сердце не успокоится никак, колотится, скачет во весь опор.
Затянулся еще разок. Во рту стало неприятно сладко, по щеке что-то потекло. Дождь? Да нет, вроде, над головой чисто. Слюней, напустил, что ли? Ну докатился: прямо, как старик-маразматик. Всё, решено, докурю эту пачку и брошу. Надо в конце концов силу воли иметь. Посмотрел на залив. Красота, однако! Такой закат лишь во сне можно увидеть. Затянулся, поперхнулся, захлебнулся дымом, закашлялся. Сзади что-то резко ударило в спину. Еще раз. Еще. От неожиданности чуть не обмочился и… проснулся, не соображая, что происходит.
Спазмы разрывали грудь, Длинноухий, взобравшись на тахту, колотил меня между лопаток. Через пару минут боль утихла, спазмы отпустили.
- Что это было, Ушастик?
- У тебя не в то горло попало, бать, - вид у Длинноухого был виноватый.
- Что попало не в то горло?
Малыш шмыгнул носом.
- Бать, я хотел тебя с днюхой поздравить…
Я огляделся. На ковре, рядом с тахтой, валялся рожок Цыпленка с соской, еще не все молоко вытекло. Ну, понятно всё, шуточки сыночек шутит.
- Я, наверное, слишком большую дырку в соске провертел. Тебе попало не туда… Ты так смешно чмокал. - испуг на моське Длинноухого сменился блаженной хитрой улыбкой. Вот за что я больше всего люблю этого бесенка. Не за то, что гений. Не за то, что озорной. Не за то, что в Дашку весь, красавец, а не как я - урод. За улыбку эту люблю, безбашенную, лукавую, радостную, открытую.
- Ах, это был пода-а-арок… - протянул я угрожающе. Я наконец окончательно проснулся и пришел в себя. Длинноухий прикрыл ладошками уши и с веселым визгом сиганул в коридор. Я помчался за ним. Мы поиграли в догонялки.
- Цыпленок дрыхнет, не разбудите, - крикнула с кухни Дашка. Я заглянул к ней. Дашка химичила у плиты. Духовка издавала потрясающие ароматы. Похоже, там пекся денрожденный торт. Я мысленно облизнулся. На цыпочках подкрался к жене, чмокнул в шею.
- Кыш, именинник, не путайся под ногами, сыпану сейчас соли - будешь знать…
Пересаливать - это Дашка еще как умела, я поспешно ретировался. Заглянул в детскую. Цыпленок сладко посапывал во сне, Длинноухий, как всегда, забился в самый угол, ноутбук на коленях, все внимание на экране, пальцы носятся по клавиатуре. Про меня он уже, как есть, забыл. Хорошо б посмотреть, чем там юный хакер целыми днями занимается. Но его защиту поди-пробей так легко, со всеми моими взрослыми штучками можно провозиться всю ночь. А ночью у меня есть дела поинтересней, между прочим.
Я вернулся к себе, поднял пустой рожок, хотел отнести к Дашке, но передумал - поставил на подоконник. Сделал разминку, оделся, встал перед иконами. Прочитал утреннее правило. Безалаберное настроение как рукой сняло. Нахлынула растерянность, которая одолевала меня в последнее время. Я должен выбрать то, не знаю что. Попросил Бога о помощи и подсказке. Но на душе легче не стало: что бы я ни решил и как бы ни надеялся, что воздастся по вере, я все равно буду сомневаться в правильности выбора. И, скорее всего, это будет меня мучить не один год, возможно, и всю жизнь.
Я сел за стол. Включил монитор. По экрану запрыгал мультяшный заяц с дразняще длинными, дрыгающими ушами, а за ним носился вполне реальный, заросший щетиной, лохматый тощий мужик, в семейных трусах и с пустышкой во рту - короче, я за ним бегал. Шестилетний засранец, не выходящий из дома, кроме как за руку с родителями, ухитрился где-то раздобыть оптику и распихать видео-жучки по квартире. Быстро же он смонтировал сюжет, растет не по дням, а по часам. Надо его предупредить, что наши изображения ни при каком раскладе не должны попасть во внешнюю сеть. Пора привыкать Длинноухому к мысли о безопасности. Только бы не перегнуть палку, не пережать, чтобы инстинкт самосохранения не перешел в паранойю, как это случилось со многими их наших знакомых.
Мужик на мониторе догнал зайца, поднял его за уши. Через экран протянулась блестящая разноцветная бегущая строка: "Папочка! Поздравляю тебя с Днем Рождения! Длинноухий". Я поморщился. Хоть и вундеркинд малыш, а вкуса никакого. Любит всякие блестяшки, лепит все яркое, сверкающее. Мы с Дашкой несколько раз уже спорили из-за этого и однажды даже поругались. Дашка считает, что это возрастное и само пройдет со временем, не стоит на безвкусицу, дескать, внимание обращать. А я думаю, что не мешало бы Длинноухому пройти курс эстетики в net-школе. Может, торопиться и не стоило бы, но у малыша явный перекос в развитии, и этот перекос увеличивается на глазах. Возможно, через пару лет он просто не поймет, чем полотно Репина значительнее рекламного стенда. Я отец, и отвечаю не только за то, что дал своему сыну, но и за то, что упустил.
Знать бы мне, что через несколько минут все эти педагогические рассуждения покажутся мне пустыми и никчемными. Но это случится только через несколько минут…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Я открыл почту Мail.Ru. Первым выскочило поздравление администрации:
"15 сентября 2050 г.
Уважаемый пользователь! Администрация Мail.Ru сердечно поздравляет Вас с Днем Рождения, желает удачи, успехов в работе и долгих лет жизни".
Я быстро сбросил письмо в корзину.
Просмотрел список адресантов. Их было довольно много. Первым я, как всегда, начал с Исцелителя. Исцелитель был сатанистом со стажем. У нас с ним были личные счеты, и я старался не упускать его из виду даже в лучшие дни. Сейчас дни были уже далеко не лучшими, но я подозревал, что это не предел и со временем они могут стать гораздо хуже.
Я не рискнул бы сказать, что конец света на носу. Его предвещали слишком часто и в прежние времена. Но ощущение, что надвигается всеобщая гибель висело дамокловым мечом надо мной и многими из тех, кого я знал. Мир менялся слишком быстро с начала века. И пока что все шло по пророчествам и предсказаниям святых отцов. На каждом шагу мы слышали лозунги о мире и безопасности. Человечество стремительно объединялось, усредняясь в тех вопросах, которые всегда считало принципиальными и незыблемыми: в вопросах морали и религии. У нас на глазах отмирали языки, стирались этнографические отличия, народы Европы и Азии ассимилировали, происходила быстрая культурная и экономическая интеграция глобального масштаба, исчезали валюты, политические системы лихорадочно сменяли друг друга, все мировые религии охватил экуменистический бум. Демографический кризис ударил по Европе и по России в частности.
В Петербурге, где мы жили, почти не осталось коренных жителей. Семьдесят процентов населения составляли мусульмане, двадцать - сибирские китайцы, а всё остальное - все остальные. Я не могу сказать, что караваны верблюдов шествовали по Исаакиевской площади, но вертолеты, вооруженные спецназом, постоянно курсировали над каждым участком города. Права у охранительных органов увеличивались, у жителей, напротив, уменьшались. Нас могли в любой момент остановить на улице, обыскать, изъять на двухмесячный срок из общества для установления личности, естественно, без санкции на арест. Меня и мою семью сия чаша, к счастью, миновала. Но некоторые друзья рассказывали о предвариловках, куда их свозили, и где держали неделями в переполненных помещениях, на полу, без медицинской помощи, при убогом одноразовом питании. Двое моих знакомых из предвариловки так и не вернулись. Говорить об этом вслух было не принято. Действия властей не обсуждались и уж тем паче не осуждались.
Церковь тоже лихорадило. Происходила борьба за храмы, которые изымались под предлогом того, что православного населения стало слишком мало и приходы не в состоянии поддерживать здания в должном состоянии. И, правда, нас становилось все меньше. При сносе церквей происходили вооруженные столкновения, в которых погибали чаще всего молодые. Стариков и зрелых людей среди нас почти не осталось. Даже в нашей семье четко прослеживалась эта тенденция. Теща моя когда-то была верующей, но после выхода нового варианта Закона о свободе совести, резко изменила свои убеждения. С нами она наотрез отказалась общаться после того, как поняла, что мы не последуем ее примеру. Последнее, что мы получили от нее - это письмо со зловещим предостережением, что вся наша семья погибнет, и детей мы зазря погубим, а Бога, может, и вовсе не существует. Но даже если есть, то ради спасения детей Он простил бы нас за предательство убеждений.
Об убийствах священников и дьяконов давно перестали сообщать в новостях - эти события уже считались нормой. В нашем храме также произошло нападение на отца Иллариона, но, к счастью, он остался жив. Угрозы получали практически мы все. У молодых не выдерживали нервы, они уставали жить под постоянным давлением родных, в страхе, испытание для многих оказывалось непосильным, умереть за Христа представлялось много проще, чем жить за Него. Самые слабые провоцировали ситуации, когда их убивали, несмотря на то, что Церковь предостерегала избегать вооруженных столкновений. Число добровольных мучеников росло. Повторялись времена Тертуллиана. Образовывались секты наподобие монтанистской. Увы, ничто не ново под луной. Целые епископаты уходили в раскол. Катакомбных православных церквей стало больше, чем официально зарегистрированных сект. Все это давало повод СМИ поливать Церковь грязью, предвзятость прессы провоцировала всеобщее негодование. Надо было думать о будущем - о том, как сохранить безопасность детей в мире, где Богу места не оставалось. Острую жалость во мне вызывал Феодосий, балансировавший между политическим давлением властей и внутренними церковными раздорами. Большей нестабильности Церковь не знала, если только во времена арианства. Перед патриархом стоял тот же нелегкий выбор, что и перед каждым верующим человеком. Только отвечал он не за себя и свою семью, а за каждого из нас. Именно он должен был определить: остается ли Церковь на старом пути или уходит в катакомбы. По пророчествам, подобный раскол также должен был происходить в последние времена. Настали они или нет - никто не знал.
Не успокаивали вести и со святых мест. Израиль уже 15 лет был закрытой зоной, вдоль его границы постоянно размещались войска ООН, охраняя его от арабов - во всяком случае, так было официально объявлено. О том, что происходило в стране, ходили тревожные слухи. Многие были уверены, что храм Соломона достроен, а значит, настало время антихриста. В некоторых приходах раздавались листовки, в которых утверждалось, что Илия и Енох уже проповедуют на улицах Иерусалима. А значит - пора… пора… Несколько деструктивных сект в европейских столицах устроили публичные массовые самосожжения, вызвав резкое отторжение любой религиозной системы у неверующих.
Информация была слишком противоречивой. Я был на стороне Бога, но я не знал, на чьей стороне Он Сам. Меня мучила проблема выбора. Я знал, что эта проблема беспокоит и отца Иллариона, и дьякона Сергия, и благочинного, и викария, и митрополита, и никто нам не мог подсказать, что же нам делать.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Исцелитель был опытным дьяволопоклонником. На счету его обособившейся от основной ветви сатанизма группы числилось несколько десятков нападений на христиан. С той поры, как Министерство Юстиции внесло поправку в порядок регистрации религиозных организаций и легализовало деятельность деструктивных культов (за что следовало поблагодарить новый Закон о свободе совести), сатанисты и неоязыки совсем озверели. На убийство они решались редко, а вот избиения, пытки и запугивания использовали на каждом шагу. Сама верхушка руки в крови марала редко, грязную работу за нее выполняли молодые бритые отморозки в кожанках с тремя выжженными шестерками на лбу. Они выслеживали возвращающегося из храма христианина, затаскивали его на пустырь или в подвал, зверски избивали, требуя отречься от Христа, заставляли проглотить нательный крест, выжигали на лбу клеймо с шестерками. В нашем храме мы несколько месяцев назад собирали деньги на лечение и пластическую операцию одного прихожанина, оказавшегося жертвой Исцелителя. До конца бедолага так и не оправился - ходил в церковь с трясущимися руками и головой. Изредка случались морозящие рассудок человеческие жертвоприношения. Если раньше на Смоленском кладбище истязали черных кошек, то теперь потрошили невинных выкраденных младенцев. Как ни странно, народ был склонен обвинять во всем этом нас. Опять-таки, начиная с неосторожных высказываний президента в СМИ и заканчивая очередями в поликлинике, можно было услышать, что если бы не было православных, то не было бы и сатанистов. Для обывателя главной причиной зла были не они, а мы.