Я не могу объяснить, что почувствовал в тот момент, когда прочитал о том, что Ветра больше нет. Мозг словно оцепенел. Но я совершенно не волновался, это точно. Я не испытывал ничего, что должен был в этот момент испытывать - ни горя, ни боли, ни страха. Я действовал совершенно на автомате. Зажег свечу, встал перед иконами, прочитал последование по исходе души от тела. Потом стал думать, что же делать дальше. Решил, что надо позвонить в храм, заказать панихиду. Позвонил. К телефону подошел отец Илларион, я рассказал ему о смерти Ветра, он пообещал, что сделает все, что необходимо. Только просил не приходить.
- Как вы думаете, - спросил я, - насколько возможно, что они будут нас отлавливать сейчас поодиночке. Тех, кто впереди.
- Не исключено, - предположил отец Илларион, - но вряд ли. Это было бы слишком вызывающе. Вероятно, Ветер интуитивно нащупал больное место проекта, и его просто убрали, чтобы некому было продолжать поиски того, что стоит за всем этим конкурсом.
- Я найду, - самонадеянно пообещал я.
- Ветер успел тебе что-нибудь рассказать? - спросил отец Илларион. Когда я услышал этот простой вопрос, на один миг в моей душе всколыхнулось подозрение. На один только миг. И тут я понял степень своего нравственного падения. Я настолько перестал кому-либо верить, что ухитрился заподозрить в предательстве даже своего духовного отца.
- Почти ничего, - ответил я. - Мы собирались с ним заняться поисками как раз сегодня с утра. Но он, видимо, еще вчера погиб. К нему кто-то пришел, и затем связь резко оборвалась.
- Держись, - сказал отец Илларион. - И постарайся не влезать в это дело. Ты все равно ничего не сумеешь изменить. А только подставишь себя и семью.
- Отец Илларион, - вдруг неожиданно для самого себя спросил я. - Дайте благословение. Возьму Дашку, детей, поеду в Дивеево. Будем жить там. Этот мир катится в тартарары. Я думаю, нам пора все же ехать туда.
- Ты что, с дуба рухнул? - спросил священник. - Дивеево уже года два как является закрытой зоной. Ни туда, ни оттуда никому дороги нет, если у тебя нет специального разрешения.
- А кто может его дать?
- В Церкви - никто, - ответил отец Илларион.
Такой вот получился невеселый у нас разговор.
Я сел за компьютер, но мне не хотелось даже смотреть на экран монитора. Я обхватил голову руками, закрыл глаза, вспомнил вчерашний разговор с Ветром. Хорошо, что я еще не удалил почту, у меня сохранился последний с ним разговор. Надо скопировать и оставить на память. "На вечную память", - усмехнувшись, подумал я. Возможно, с Ветром я очень-очень скоро встречусь. Но может быть, и нет. И тогда из оброненных вчера слов, возможно, я найду ту зацепку, которая приведет меня к причине его гибели. Я попытался вспомнить, как выглядит Ветер, и снова пожалел, что не записал для себя "Обозревателя", я начал прокручивать в уме передачу, стараясь вспомнить все подробности. Да, как-то половина того, что происходило на экране, тогда миновала мое сознание, до чего же я был невнимателен. Из-за Хиппы отвлекался, из-за Найды… И тут я совершенно явственно вспомнил, что когда видел своего друга в первый и в последний раз в жизни, Хиппа вдруг неожиданно покинул кухню, чтобы куда-то позвонить. И я понял, кто именно подставил Ветра. Я взял красный мобильник Хиппы и набрал его номер.
ЧАСТЬ ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Хиппа откликнулся мгновенно, как будто он с трубкой в руке дожидался моего звонка.
- Что-нибудь случилось? - спросил он.
- Да, - ответил я, сдерживая ярость. - Случилось.
Он подождал, пока я начну говорить дальше. Но я сжал зубы, потому что чувствовал: если сейчас открою рот, то разорусь, распсихуюсь, устрою истерику, я вообще-то не думал, что за стеной Дашка и больные дети - мне было не до того, но срываться я не хотел - делу не поможет, а получится только хуже.
- Я сейчас зайду, - сказал Хиппа и дал отбой. Вот этого мне меньше всего хотелось. Еще он припрется сейчас и будет делать вид, что ни при чем. Начнется выясняловка, и он мне убедительно докажет свою непричастность к смерти Ветра. А я нутром чувствую, что Хиппа его предал. Потому что не могло быть иначе. Никто не знал, где прячется Ветер… И сам он говорил, что добрался до деревни совершенно спокойно - не было никакой слежки. Не было.
Раздался звонок в дверь. С сумрачным видом я отправился в прихожую. На пороге стоял Хиппа с кавказкой на поводке. Намордник, против обыкновения, был на нее не надет. Я мельком обратил на это внимание, подумал только, с чего бы это, но не стал придавать этому большого значения. А зря. Не стоит забывать о таких вещах, когда ссоришься с хозяином кавказки.
- Ты в порядке? - спросил Хиппа. - Жена-дети?
- Ветра убили, - сказал я хмуро, загораживая проход в квартиру и не пропуская в нее Хиппу.
- Какого Ветра?
- Того, что позавчера показывали по ящику.
- Сергея Игнатьева?
- Да.
Хиппа зло матюгнулся.
- Только не делай вид, что ты не знал этого.
- У тебя крыша съехала? - недоуменно воззрился на меня сосед.
- Кому ты ходил звонить во время передачи?
Хиппа замялся с ответом.
- Не помню, в упор не помню.
- Ты врешь, прекрасно помнишь.
- Ну хорошо, тёлке своей звонил. Устраивает тебя? Забыл, что обещал встретиться. И пошел сказать, что не приду на стрелку.
Я видел, что он врет, во мне набухала ненависть. До этого момента я сдерживался.
Но тут со словами "гад ты Хиппа", - я вмазал ему пощечину. Точнее, хотел вмазать. Несподручно, бить по физиономии того, кто на голову выше тебя самого. И пока рука моя поднималась вверх, Найда вдруг сорвалась с места и бросилась на меня.
- Стой! - заорал Хиппа и рванул поводок. Я уже лежал на полу, а кавказка стояла передними лапами на моей груди, и тянулась к горлу.
- Фу! Стоять! К ноге! - громко приказал Хиппа и стащил ее с меня. - Не делай резких движений! Соображай, что делаешь. Тебе повезло, что Найда на поводке, да и тебя она хорошо знает. Но загрызть ведь за милую душу может.
- И что ж ты ей помешал? - огрызнулся я, вставая с пола. - Ты ведь звонил тогда насчет Ветра. На тебе его кровь.
- Да не пори ты чушь, - сказал Хиппа.
И я понял, что и вправду несу околесицу. Неадекватный я стал. Аутичный. Всё вкривь и вкось воспринимаю. Не верю никому. В каждое сказанное слово вкладываю не тот смысл, который оно несет.
- Извини, - буркнул я. - Нервы.
И тут из-за спины раздался голос Дашки:
- Я ведь сказала тебе, Хиппа, чтобы ты больше не приходил сюда с собакой.
- Да мало ли что ты сказала! - рявкнул я. Но тут Найда яростно заворчала, она явно была не в духе. Хиппа, от греха подальше, потянул ее к своей квартире.
- Ладно, до встречи, не ссорьтесь, не время сейчас, - кинул он на прощание и скрылся за собственной дверью.
Пока я закрывал замки, проверял видеофоны, Дашка стояла рядом и ныла. Она ныла, что за последние дни я так страшно изменился, что она не знает, что думать. Ей кажется, я разлюбил ее. Я вообще никогда так себя не вел. Она даже не думала, что я могу стать таким.
- Каким таким? - уст ало спросил я. - Ты же видишь - работы у меня навалом, и куча мелких неприятностей, о которых тебе знать ни к чему. Ни к чему-ни к чему, - опередил я ее возражения. - Потому что я сам со всем разберусь, мне этого говна выше головы хватает, и еще обсуждать его за обедом я не намерен.
Короче, обрезал я Дашке путь к выяснению отношений и пошел опять к компьютеру. Работать. Хотя какая тут к черту работа?!
ЧАСТЬ ТРИДЦАТАЯ
Итак, кому я могу доверять? Хакеру? Возможно, могу. Возможно, он что-то знал о SolaAvise, чего не знал я. Быть может, он был в курсе, что SolaAvis предаст меня, и таким образом - отрекшись от него - намекнул на это. Тем не менее, я бы поостерегся делать какие-либо выводы. Слишком я стал скоропалителен в решениях. Одинокая Птица - ну, тут понятно всё, без вопросов. Ветер - увы-увы! - погиб. Фея - да, с Феей можно говорить, о чем угодно, но она держится в списке сзади меня, и довольно давно держится. Не хочу ее подставлять. Не хочу видеть, как из-за моей или ее неосторожности она станет первой в списке. Цыпочка? - ребенок, который сам нуждается в защите. Хотя Ветер говорил, что не стал бы ей верить стопроцентно. Остается только лишь Шаман. Шаман не проявил никакой особой инициативы для защиты друзей, но что он, собственно, мог в своей китайской Сибири сделать? Поставил минус, исполнил долг… Мне пора написать ему. В случае, если мне предстоит умереть, я должен убедиться, что защитил семью, что преследующие меня сатанисты не разделаются с Дашкой, Длинноухим и Цыпленком. Я вспомнил о детях, приносимых в жертву на Смоленском кладбище, и это придало мне уверенности. Я написал письмо Шаману.
Я рассказал ему о своих проблемах, о сатанистах, пасущихся под моими окнами и преследующих меня, о том, что первое место я, ох как гарантированно, рискую выиграть. Особенно, если SolaAvis победит и его не найдут. Но даже если у меня будет второе или третье место, моей семье вместе со мной грозит изгнание. Я надеюсь, в Сибири еще много свободного пространства, где могли бы приткнуться двое взрослых и двое детей. Я вспомнил про Фею и Цыпочку и исправил на трое взрослых и трое детей. И еще я надеюсь, там есть какие-нибудь христианские общины, пускай запрещенные, катакомбные, но очень хотелось бы надеяться, что такие существуют. Хотя если что - придется нам самим представлять собой христианскую общину. Об этом тоже надо подумать заранее. Какое, впрочем, заранее, десять дней осталось до завершения конкурса. Надо решать срочно и прямо сейчас. Короче, примешь ли, сумеешь ли разместить на первое время, поможешь ли найти вариант жилья? - я отослал письмо и задумался.
Я готовил путь к отступлению, но трусом себя не чувствовал. Я старался предусмотреть разные варианты спасения себя и окружающих меня людей. И надеялся, что удастся это сделать, не уронив человеческого достоинства. Поступать нужно рационально, обдумав каждое свое действие. Я не пойду, например, завтра в храм. Не должен еще раз подвергать опасности отца Иллариона и весь свой приход. Правда, нет гарантии, что если я останусь дома, храм опять не разгромят.
Тут в ящик свалилось письмо от Цыпочки. Снова почти истерика. Судорожные извинения, что радовалась тому, что Ветер - мой друг - оказался на первом месте. А теперь с ним такое вот случилось. А вы не знаете - они не собираются нас всех, вот так, по одному, убить? Или это совпадение? Ветер мог умереть сам? А затем дикий вопль: "Возьмите, пожалуйста, возьмите меня к себе!" Мачеха узнала о конкурсе, она спит и видит, как от меня избавиться! Я вам не помешаю, я хозяйственная, я помогать вам буду, я больше не могу одна!
Я ответил Цыпочке, что как раз обдумываю пути нашего спасения, и не только своей семьи, но и ее в том числе. Возможно, нам поможет один из моих друзей. Пускай выходит на связь, как только напишу ей. Я не успел закончить письмо, как замигал огонек экстренного вызова. Я сбросил ответ Цыпочке даже без подписи, оборвав на полуслове. Что мне опять готовит судьба? Кто там? Фея? Нет, это была не Фея. Меня вызывал SolaAvis. Такого никогда раньше не случалось, и я почувствовал, что мне становится еще более тревожно, чем раньше.
ЧАСТЬ ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Я никогда прежде не общался с Одинокой Птицей по быстрой связи. Он, еще больше, чем я, избегал любых видов контакта, по которому его местонахождение было легче высчитать. Конспирация была законом нашей жизни. Тем не менее, сейчас он связался со мной первым.
- Привет, Скиталец! - написал SolaAvis, и я тут же засомневался - точно ли это он. Одинокая Птица имел привычку здороваться и прощаться по-японски. К чему и меня приучил - при общении с ним.
- Охайо, - осторожно поздоровался я.
Он, вероятно, понял мои сомнения.
- Одзямасимас, - ответил он. - Побеспокою, ничего?
Вот теперь все было в порядке. Этикет встречи мы соблюли достойно. SolaAvis был самим собой.
- Да ничего-ничего, - я решил временно забыть о тех многочисленных плюсах, которые он мне поставил в конкурсе "суд общественности" и выяснить, что заставило его связаться со мной. Хотелось бы надеяться, что совесть мучает. В конце концов, она есть у любого. Должна быть и у астраханского анахорета-нинзюку, борющегося с террором.
- Я не ставил тебе плюсы, - коротко сообщил SolaAvis. Я не поверил, тем не менее, возражать не стал.
- Очень хорошо, - откликнулся я. - Они, вероятно, сами появились.
- Я думал, администрация пакостит. Но это не так.
- А как, если можно?
- Я на уши поставил всех хакеров. Мэйл ни при чем. Программу рейтинга пытались сломать с твоего адреса, Скиталец.
- С моего? Как это тебе удалось узнать мой адрес? Он ведь защищен.
- Хакер дал. Давно.
- Ты и Ветра, получается, адрес знал?
- Знал, да. Но к его смерти я отношения не имею. Ветра старались спасти. Кто-нибудь еще мог выходить с твоего компа?
- Нет, никто, мой комп защищен паролем.
- А в местной сетке?
И тут у меня в голове всплыло: Длинноухий. Я подключил его к Интернету через свой компьютер, чтобы он также, как и я, был защищен. Мало ли напакостит чего малец в сети? Длинноухий лежал в соседней комнате, совершенно больной, носом к стене, а ноутбук стоял здесь, рядом. Я еще утром забрал его, чтобы Длинноухий больше не лазил смотреть информацию по рейтингу, из-за которой, он, как мне казалось, мог заболеть. Я включил ноутбук, но система запрашивала пароль, без него я не мог загрузиться. Пароль знал Ушастик, но разговаривать он сейчас со мной не хотел - с этим надо было смириться.
- Ты еще здесь, SolaAvis?
- Да.
- Возможно, мой сын пытался как-то меня спасти.
- У него это плохо получилось. Теперь все твои минусы превращаются в плюсы.
- Он ребенок еще, напортачил чего-то. Вероятно, он хотел сделать наоборот.
- Наоборот было защищено, Скиталец. Это была ловушка.
- SolaAvis, прости, что я подумал на тебя. Даже предположить не мог.
- Ий дэс. И знаешь, будь внимателен. Враг на тропе. Оясуми насай.
- Оясуми насай.
ЧАСТЬ ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
Я очень устал. Просто смертельно. Хотя слово "смерть" мы должны всегда иметь перед своим внутренним взором и помнить о том, что в любой момент можем предстать перед Всевышним, тем не менее, я не хотел его слышать, его видеть, его думать. Мне не нравилось, что так или иначе оно прыгало в моем сознании, что я слышал его даже в простых фразеологических оборотах как предвестие беды. Тяжелый день. Обычный очень тяжелый день. Снился кошмар. Заболели дети. Погиб Ветер. Моя мечта - уехать в Дивеево - оказалась нереальной. Непростой разговор с Хиппой, нападение Найды. Однако, есть ведь и кое-что хорошее: у меня нет больше оснований подозревать в предательстве Хиппу и Одинокую Птицу. И Длинноухий, сукин кот, бедолага, хотел спасти меня, не сумел, но все же - старался. И может быть, Шаман поможет все же?
С такими мыслями я прошел в детскую. Дашка растирала водкой Цыпленка, Длинноухий лежал, как и прежде, молча, носом к стене, даже, кажется, позу не поменял.
- Как дети? - тихо спросил я, стараясь не разбудить малышей, если они спят.
- У Цыпленка 40. Надо бы врача.
- Надо… Завтра вызовем, если не станет лучше. А Ушастик?
- Не знаю, что с ним. Молчит, не ест, не пьет, температуры, вроде, нет.
- Оставайся на ночь с Цыпленком, я возьму Ушастика в спальню.
Я подсел к Длинноухому, потрогал лоб, он был, скорее, холодный, чем теплый. Глаза его были открыты, но недвижно вперились в одну точку на стене.
- Пойдем-ка, дружище, сегодня ко мне спать, - сказал я. - Мама будет с Цыпленком, а мы, мужчины, вместе? Идет? - Длинноухий не отвечал. Я взял его на руки, прижал к себе и тихо, как драгоценный груз, отнес в спальню. Он никак не реагировал. Я сел на тахту, но вовсе не собирался с ним расставаться.
- Ну-ну-ну, малыш, держись ровней, - я посадил его к себе на колени, он весь обмяк, и я с трудом удерживал его в вертикальном положении, прижимая к себе и гладя по спине. - Я знаю, что тебя беспокоит. Ты думаешь, что ты мне очень навредил. Но это не так. Я все понимаю. Не расстраивайся. Все нормально. Хуже не стало. А я со всем справлюсь. Нам помогут. Нам есть кому помочь. Все будет хорошо, Длинноухий. Запомни: ты ни в чем-ни в чем не виноват. Ты очень даже большой молодец. Ты поступил как взрослый и очень мужественный человек. Как только все это кончится, поедем все вчетвером на Крестовский остров, и перепробуем все-все аттракционы, а потом приготовим шашлык. Ты помнишь, мы прошлым летом жарили мясо на костре? - черт, что же за ахинею я нес с самого начала? Разве так детей утешают? Длинноухий, казалось, никак не реагировал на мои слова. Я покрепче прижал его к себе и стал баюкать, как маленького, слегка раскачиваясь, и начал тихонько напевать колыбельную, которую сочинил, когда он был таким же крошкой, как и Цыпленок. Слуха и голоса у меня никакого, но Длинноухий всегда любил эту колыбельную, она же специально для него была написана, давненько я не пел ее, а потом я затянул колыбельную, которую мне пела моя мама, а потом свои любимые песни, часто забывал строчки, слова и тогда вместо них мычал. А потом я очень обрадовался - что-то горячее капнуло мне на руку. Я понял, что малыш плачет. А раз плачет - значит, вот-вот оттает. Я уж боялся, что из депрессии его без больницы будет не вытащить. Слезы капали и капали мне на руку, а я все пел и пел. Потом встал и начал гулять с Длинноухим на руках по комнате, покачивая его из стороны в сторону, как совсем маленького. Вдруг раздался звук, словно лопнула электрическая лампочка, но свет продолжал гореть. Я стоял недалеко у окна, и почти сразу понял в чем дело - в стекле зияло маленькое круглое отверстие, и от него разбегались в стороны неровные трещины. Я быстро нагнулся и на полусогнутых ногах, прижимаясь к стене, рванул к дальней стене.