ЧАСТЬ ПЯТНАДЦАТАЯ
Длинноухий у меня все-таки молодчина, он собрался наконец, взял себя в руки. Когда я пришел на кухню, чуть припозднившись к обеду, он сидел за столом и весело трепался с Дашкой о каких-то детских пустяках. Меня даже обида кольнула - до чего быстро сын стал равнодушен к моей судьбе. Но я догадывался, что безупречное поведение Длинноухого - маска, личина, которой он прикрывает истинное свое состояние - тревогу. И я стал поддерживать эту игру - раскисать нам сейчас - ох, ни к чему!
После обеда я проверил видеофон. Свет на лестнице был, камеры работали, можно было вылезать наружу без опаски. Я спокойно починил звонок и вернулся к компьютеру. Резюме от начальника по поводу сделанной до обеда работы еще не пришло, и я позволил себе погрузиться в почту. Пришло множество удивленных и возмущенных писем от знакомых - похоже, хоть конкурс "суд общественности" специально и не рекламировался, но весть о нем облетела уже всех.
Я зашел в мир Феи. Фея, надо признать, потрудилась на славу. Она написала мощный по стилю и содержанию протест администрации, местами едкий, колючий, местами - переливающийся глубокими лирическими тонами - скорее, это был даже манифест, чем протест, и в целом я бы назвал его пулей. И это была очень меткая пуля. Вряд ли она понравится администрации. А еще меньше ей понравится то количество подписей, которые оставили под протестом посетители мира. Я не стал смотреть, кто именно подписался, просто отметился, как и все. Вероятно, Фея следила за пополнением списка, потому что уже через минуту она выскочила по каналу быстрой связи и сообщила, что протест отослала администрации еще в десять утра, и каждые час-два извещает ее о количестве новых подписей.
Я поблагодарил Фею за активную помощь. В конце концов, из людей незаинтересованных, она оказалась пока единственной, кто совершил попытку остановить распространение этого бреда. Я прекрасно сознавал безнадежность этих усилий. Взаимоотношения администрации и пользователей напоминали мне Хиппу с его Найдой. Пользователь был ручным, он, конечно, мог, если был сильно недоволен, показать зубы, зарычать, но цапнуть не мог. Ему подчас давали порезвиться, но обычно водили на коротком поводке с жестким ошейником. Администрация всегда делала то, что нужно ей, и считалась с клиентами лишь постольку, поскольку ей самой это было необходимо для собственного процветания. Я понимал, что конкурс "суд общественности", который раньше был много безобиднее, и в прежние годы являлся скандальным, резко увеличивал популярность Мэйла. Он был рекламой. Страшненькой, как удав, но очень даже притягивающей к себе рекламой. Собирать подписи, конечно, бессмысленно, но высказать свое "Пфи!" - почему бы и нет?
Было в почте среди прочих письмо и от Цыпочки. Девочка писала, что недостойна моей помощи, так как поставила мне плюс. Но это ведь было еще в первый день! Она меня еще не знала тогда! Она была напугана и поставила плюсы всем-всем-всем! А теперь она чувствует себя виноватой перед теми, кого так ужасно подвела. И, к сожалению, она не может теперь ничего изменить. А ей бы так этого хотелось. В общем, сопли, бред, детский сад с оттенком искреннего раскаяния и потаенной надеждой, что я ее не брошу. Цыпочка жаловалась на одиночество. Никто из друзей даже не выразил ей сочувствия, все отвернулись от нее, стали избегать, как прокаженную, как будто на ней клеймо парии. И на ее письма никто, кроме меня, не отвечал.
Я ответил. Я сказал, что не вижу на Цыпочке никакой вины. Она действовала в состоянии стресса, бессознательно, наполненная страхом, и это вполне естественно для человека, на которого смертельная опасность свалилась так неожиданно. Не мне осуждать того, кто оказался в таком положении. Случаются обстоятельства, которые оказываются сильнее нас, если они застают нас врасплох. Я написал, что очень даже рад тому, что Цыпочка испытывает чувство вины - значит, я не ошибся в ней. Я ее практически не знаю, но вижу, что она очень даже неплохой человек. Я старался выстроить отношения по схеме: опекун-жертва обстоятельств и, мне кажется, у меня это неплохо выходило. В конце письма я направил Цыпочку в мир Феи - пусть хоть подпись поставит, да увидит, что она не совсем одинока. Какой-никакой позитив, зацепка, надежда.
Телевизор у нас на кухне. Я хотел посмотреть новости, но Дашку беспокоить мне представлялось совершенно нецелесообразным - объяснять, зачем я вдруг решил посмотреть новости - это навести ее на новые тревожные мысли и страх, что от нее что-то скрывают. Через компьютер телевизионные новости в последнее время не передавали - концерны СМИ никак не могли поделить свои доходы. Конечно, на трубке Хиппы изображение было мелковато, но что поделаешь? Пришлось воспользоваться и удостовериться, что Ветра опять нет в эфире. Я прогнал историю новостей до вчерашнего утра. Ни одного сюжета о конкурсе Мэйл.Ру. Или никто вне сети не заметил, или этот проект пользуется такой мощной поддержкой, что журналюги не рискуют подавать свои голоса против него. Правда, к чести телевидения, никто и не пытался изобразить конкурс как очередное наше достижение на пути к демократии. Он просто умалчивался. Как будто все это мне просто снилось.
Перед сном я подвел невеселый итог: поддерживала меня пока что одна лишь Фея. Ну, разумеется, и Ветер. Хотя мысль, что я никогда не видел Ветра в реале стала настойчиво и тревожно стучаться в мое подсознание, я отгонял ее, но она возвращалась. Чертов сон! Я боюсь теперь доверять тому, кого считал своим почти что братом. Я подумал, что надо бы связаться с Ветром, но не стал этого делать - что-то я слишком устал от всех этих встрясок. Подождет.
Вечером страница рейтинга показала, что Цыпочка по-прежнему на первом месте, но я и SolaAvis к ней довольно резко придвинулись, и мы дружно обогнали Исцелителя. С SolaAvisом мы шли довольно-таки вровень: он - на 47-м месте, я - на 50-м. И это при том, что номинантов было уже около тысячи. Среди проголосовавших за или против меня по-прежнему не было ни Хакера, ни Шамана, ни Одинокой Птицы.
ЧАСТЬ ШЕСТНАДЦАТАЯ
17 сентября. Суббота. 13 дней до завершения конкурса.
Чтобы ночью не мучили кошмары, я выпил две таблетки снотворного и намертво вырубился до самого утра. Проснулся, тем не менее, с головной болью и тошнотворной мыслью, что до конца конкурса осталось меньше двух недель. Я помотал головой, надеясь, что боль отступит, но она словно обрадовалась тому, что я пошевелился, и врезала по темени с такой силой, что я понял: двигаться надо плавно и осторожно. И только тут до меня дошло, что помимо прочего я слышу посторонний звук. Кто-то безудержно трезвонил в дверь. Я поплелся в прихожую, но по дороге припомнил, что лучше без трубки Хиппы не ходить даже по квартире и вернулся за ней. Только после этого нетвердой походкой подошел к дверям и глянул в окуляр видеофона.
На лестнице никого не было. Тем не менее, звонок не унимался.
- Кто там? - спросил я.
- Господин Максимов дома? - отозвались из-за двери.
- Кто звонит? Что вам надо? - я чувствовал раздражение оттого, что стою, как идиот, в одних трусах в прихожей, с защитным устройством в руках, с раскалывающейся головой, и разговариваю с человеком, которого нет. Я понимал, что такого быть не может, но вот он - видеофон: лестница есть, голос есть, а человека на экране нет. Невидимка хренов. Я понял, что в таком состоянии не открою дверь никому, даже Хиппе. Но все-таки я предпочитал сначала узнать, кто это там нагло рвется ко мне ни свет, ни заря и что ему от меня надо.
- Я интернет-курьер. У меня приз для господина Максимова.
Голова резко перестала болеть. У меня все похолодело внутри. Я чуть не упал.
- Вы с ума сошли? Конкурс закончится только через тринадцать дней, о каком призе может идти речь?
- Да нет, что вы, конкурс закончился позавчера, и вы - победитель, господин Максимов.
Я раньше думал, что это образное выражение - "подкосились ноги". Но тут я понял, что это самое что ни на есть взаправдашнее состояние человека, которому дали страшным известием по голове. Ужасающая слабость охватила меня. Я почувствовал, что ноги не держат меня и сел на пол.
- Да откроете вы или нет? - нетерпеливо продолжали из-за двери. - У меня еще два адреса и все в разных концах города.
- И как вы собираетесь вручать мне приз? - попробовал я собраться с мыслями.
- Как всегда - под расписку. Ваш сын - выиграл в этот раз мобильный телефон-аппарат. Он - что, забыл сказать вам? Конкурс рэндзю, полуфинал.
- Боже ты мой, - прохрипел я пересохшим ртом, с трудом, держась за стенку, поднялся, открыл дверь. Курьер вручил мне очередной мобильник. Осчастливил. Я никогда не думал, что если мне подарят столько телефонных трубок за три дня, я буду испытывать такую радость, такое блаженство.
Как только я закрыл за курьером дверь, то почувствовал смертельную усталость. Отступившая, было, головная боль навалилась на меня с новой силой. Я опять сел на пол. Тупо посмотрел на обе трубки у себя в руках. Потом вспомнил, что одной из радостей защитного устройства является наличие аптечки. Я набрал три единички и посмотрел, есть ли в наборе обезболивающее. Трубка мне предложила анальгетик с морфием. Мне было уже ни до чего, я приложил защитное устройство, как требовала инструкция, к предплечью и впрыснул себе лекарство. Через минуту боль прошла. Я почувствовал себя намного лучше.
ЧАСТЬ СЕМНАДЦАТАЯ
Я сидел на полу в прихожей и думал о том, насколько я плохой христианин. Я думал, что если бы кто-то видел Скитальца в тот момент, когда курьер сообщил, что собирается вручить ему приз, то это было бы очень-очень стыдно. Я думал о проявленной мною трусости, слабости, но отчего-то мне это было глубоко безразлично. "Я не умру, пока еще нет, - с облегчением чувствовал я. - И через две недели все равно все будет в порядке. Я не могу выиграть этот конкурс. Это невозможно. Это слишком ничтожный шанс". Но существовала еще другая опасность. И постепенно я начал вспоминать о ней. Я не сразу сообразил, что осталась одна неясность в визите курьера, некая неразрешенность, которой следовало незамедлительно заняться. Но когда понял, то сразу позвонил Хиппе по его мобильнику. Он тотчас взял трубку. Я рассказал ему о том, что утром ко мне приходили, но видеофон ничего не показал. Хиппа ни о чем не спросил, он тотчас явился ко мне, оставил кавказку в прихожей, а сам пошел на лестницу, как он сказал, разбираться, в чем там дело. Минут через десять Хиппа вернулся довольно хмурый и, откидывая со лба рыжие лохмы, сказал, что кто-то зациклил изображение в видеокамере на моей площадке.
- До меня хотят добраться? - довольно кисло поинтересовался я.
- Не думаю, скорее, запугивают, - ответил Хиппа. Если им хотелось выманить тебя, зачем бы они ломали вчера твой звонок. - Обычная их тактика - действовать на нервы.
Я хотел спросить, откуда он знает о том, какая у сатанистов тактика, но передумал, промолчал.
- Будь, - сказал Хиппа. Забрал кавказку и ушел к себе. Я поблагодарил Бога, что у меня есть этот странный сосед, охламон и обалдуй, как мне всегда казалось, но теперь в нем для меня открылась новая, нежданная грань, и рядом с ним я почему-то чувствую себя гораздо спокойнее. Я вдруг понял, что я представляю собой для Цыпочки. Не Бог весть какой Хиппа - друг, но какое космическое одиночество я испытывал бы сейчас без него. И это несмотря на то, что у меня семья, и мы практически никогда не разлучаемся.
Вспомнив о своих, я поплелся на кухню, где Дашкой уже был почти приготовлен завтрак. Подождал, пока сварится каша, лениво сжевал ее, хлебнул кофе и поплелся за компьютер.
На панели почты тревожным красным огоньком вспыхивал сигнал экстренного вызова. Меня в нетерпении ждала Фея. Я включил быструю связь. Фея была вся в растрепанных чувствах. И было, надо сказать, от чего. Сегодня утром она включила компьютер и узнала, что ее выдвинули номинантом в конкурсе "Суд общественности".
- Кто? - тупо поинтересовался я.
- Ты не поверишь! Корпоративный мир. Они настолько обнаглели, что даже не пытаются замаскироваться!
- Сам Мэйл? Быть такого не может.
- Ну что ты, как маленький, Скиталец, конечно не сам Мэйл! У каждого из администраторов есть свой мир. Только эти миры корпоративные. Они являются полуофициальными.
- И что теперь?
- Что-что? Ты посмотри лучше мое место в рейтинге.
Я зашел на страницу рейтинга и присвистнул. Лидировала по-прежнему Цыпочка. Я занимал уже 24-ое место, Одинокая Птица - 25-ое, 29-ое было у Феи. Понятно, что мгновенно продвинуться в третий десяток она не могла. Ей кто-то очень постарался помочь. Очень. Номинантов было уже много больше тысячи. Кто-то не дремал и ночью, записывая недругов в смертники. Я нажал Фее минус, хотя прекрасно понимал, что будь у меня сто голосов, даже тысяча - это не играло бы роли. Мне стало как-то крайне неловко. Я понимал, что за меня заступился очень хороший человек. И теперь он должен был разделять мою участь. Потому, что я, дурак, не предусмотрел последствий. Надо было ее вчера остановить. Надо было. Ведь понимал же, что бессмысленно, нет, решил вот, что от "пфи", высказанного народом, хуже не будет. Не слишком я стал прозорливым в последнее время. Конечно, о ситуации легче судить, находясь вне ее, но предвидеть, что Фея подставляется, я мог и обязан был.
Фея сказала также, чтобы я зашел на главную страницу Мэйл.Ру. Я зашел. В разделе новостей администрация заявляла, что в связи с многочисленными вопросами по поводу конкурса "суд общественности", она вводит новую рубрику с соответствующим названием. Рубрику возглавляло объявление, что многие сомневаются, действительно ли, победитель конкурса приговаривается к смерти. Да, смертная казнь - это серьезно, - писала администрация. - Никаких сомнений в этом быть не может. И отчет о смерти победителя будет опубликован незамедлительно. Задают также часто вопрос: а что будет с теми, кто получил второе-третье места? Отвечаем: изгнание. Как в прошлые годы те, кто занимал первое место в конкурсе. Несколько человек спросило: а что будет, если администрация не сможет определить адрес победителя? Заверяем: такого не может быть. У нас новейшая аппаратура. Адрес каждого пользователя занесен в реестр сервера. Был также вопрос: возможна ли ошибка при определении адреса? Смело утверждаем: такого быть не может. У некоторых пользователей возник интересный вопрос: что будет, если победитель конкурса умрет своей смертью до исполнения приговора. Отвечаем: в таком случае, занявший второе место автоматически становится победителем. Предупреждаем, что есть случаи недовольных проведением конкурса, несмотря на то, что общественность приняла его с радостью. Организатором выступлений была некая особа с ником Фея. Протест она выражала в связи с тем, что является одним из лидеров конкурса и входит в третий десяток номинантов. Администрация просит всех пользователей в случае выражения кем-либо недовольства ее действиями по ходу конкурса или вне его сообщать об этих частных случаях ей по корпоративному официальному каналу.
Вот так вот. Не много и не мало. Я зашел в мир Феи и увидел, что почти все подписавшие протест забрали свои голоса обратно. В том числе и Цыпочка. Нас осталось всего ничего. Меньше ста человек. Ну что ж, придется принять условия игры. Не мы их, однако, диктуем.
ЧАСТЬ ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Хочешь-не хочешь, а работать все-таки надо. Босс прислал разгромную резолюцию. Рвал и метал. Обзывал халтурщиком. Уволить не грозил, но очень как бы доброжелательно сетовал на то, что даже лучшие работники не чувствуют себя заинтересованными в процветании фирмы. В конце начальничек оставил приписку: он, дескать, чрезвычайно надеется на то, что мое кратковременное нездоровье, которое как он чувствует, всему виной, не повлияет на ход дальнейшей моей деятельности, поскольку я должен понимать: план не выполняется, а и эту работу придется переделывать. Я посмотрел. Босс прав: придется, да. Столько ляпов, которых я допустил за последние два дня, я не сделал бы прежде и за год. Чтобы не потерять место работы, я должен на десять часов в день как минимум забывать о конкурсе Мэйл.Ру. Даже на уровне подкорки. Должен, обязан. Потому что чем дальше, тем труднее православному в этом мире найти работу. Не приветствуют нас бюро по трудоустройству, и отделы кадров морды от нас воротят.
Короче, сел я, сосредоточился и до четырех, не обедая, переделал весь тот бред, который два дня старательно сбрасывал боссу. И когда закончил, облегченно вздохнул. Вздохнул и посмотрел на часы. Было ровно четыре. Суббота. Пора собираться на Всенощную. И вот тут на меня накатило новой волной неуверенности и слабости. Я понимал, что опасно вести Дашку и детей в храм, и не просто опасно, а это смертельный риск при сложившихся обстоятельствах. И встал для меня ребром вопрос: не является ли эта ситуация испытанием моей веры, не лукавлю ли я себе, когда говорю, что не стоит рисковать близкими, не пора ли и мне совершить свой подвиг, свое отречение от мира. Может, эта ситуация с конкурсом должна мне как раз напомнить о долге, который обязан исполнить в случае опасности любой христианин? Живем один раз, и смерть надо выбирать себе достойную.
Но, надо признаться, я смалодушествовал. Я позвонил в храм и попросил отца Иллариона. Услышав мой голос, он сразу же начал о том, что уже поговорил с благочинным, но пока что ничего утешительного мне сказать не может. Я чувствовал себя крайне неловко, сейчас меня волновало другое, и я не знал, как задать иерею столь скользкий вопрос. В конце концов, я решил прямо признаться в своих сомнениях. Я рассказал о сатанисте, который преследовал меня, когда я возвращался позавчера из храма, рассказал о перебитых лампочках в доме, рассказал и о зацикленном видеофоне, который показывал пустую лестницу, когда там находились люди. В конце я добавил, что понимаю - это все не причина не посещать храм, но меня грызут сомнения насчет жены и детей. Я боюсь неправильно истолковать своим слабым человеческим разумением Божию волю. Может быть, мне следует разориться и отвезти их в Церковь на такси? А как обратно? Будет уже темно. Позволят ли мне вызвать машину из храма? Отец Илларион тут же заявил, чтобы я не бредил, что Божия воля заключается в том, чтобы моя семья сидела дома, запертая на все мыслимые и немыслимые замки и запоры. "И завтра тоже не вздумай их привести, - велел он. - Нет моего благословения на то, чтобы ты рисковал жизнью жены и детишек. Если сумею, выберусь сам к вам". Я вздохнул с облегчением. О Дашке и детях можно не беспокоиться. Конечно, я слукавил, когда позвонил в храм, переложил на священника собственную ответственность, но ведь это его прямой долг - решать подобные вопросы. Чтобы успокоить совесть, я решил, что сам-то пойду на службу обязательно. Отец Илларион ничего не сказал обо мне самом, и я решил, что это знак, который мне прямо указывает, как я должен поступить. Забавно, в другое время, случалось, мы пропускали Всенощную по разным причинам, иногда не столь уж важным, но теперь я чувствовал - должен идти. Не могу объяснить, почему, но уверенность такая во мне была. Рискуя собой, я как бы замаливал свою вину.