Закон "2 в n-ой степени", конечно, дешевка… бормочет Кадмий Кадмич, адресуясь не столько к нам, сколько во влажную тьму за окном. Реальные варианты сплошь и рядом взаимно компенсируются, а то и просто смыкаются. Скажем… вот бежит собака! Он поворачивает к нам лицо, в руке стакан с остатками вина, в водянистых глазах прозрачный блеск. По шоссе. С белыми столбиками. Собака колеблется: у того столбика ей поднять ногу или потерпеть до следующего? Что означает эта ситуация математически? Собака раздваивается на альтернативные составляющие, сумма вероятностей которых равна единице. Одна поднимает ногу у этого столбика, другая у соседнего. Вариантное ветвление! Дело сделано, первая полусобака догоняет вторую, обе сливаются в одну, которая и бежит дальше.
Мы слушаем внимательно.
Мы и не подозреваем, что сейчас закладываются основы Теории.
Почему Тюрин начал с собак, осталось невыясненным, но его построения сходимости вариантов, главные в вариаисследовании, и сейчас всюду именуют теорией собаки у столбика.
А если один столбик на этой стороне шоссе, а другой на той? прищуривается Стриж.
Ну и что?
А то, что одна из альтернативных полусобак, перебегая шоссе, попала под самосвал. Тогда как?
Так ведь и уцелевшая полусобака когда-то сдохнет, безмятежно улыбается Кадмич. Тогда варианты и сомкнутся. Секунды или годы для математики безразлично… Или вот, скажем, компенсация вариантов, взаимное погашение. Ты колеблешься, какие брюки надеть, подкинул монету, выпали брюки "решка". Походил измялись. Снимаешь, надеваешь брюки "орел". Если бы сначала выпал "орел", итог был бы прежний: обе пары надо гладить. Мы множим варианты время сводит их вместе.
Да ты не о том все, Радий! закричал Сашка. Брюки, собачьи потребности… Я ведь о существенном толковал, о вариантах судеб человеческих.
Математика не делит события на существенные и несущественные, произношу я, пародируя мягкий тенорок Тюрина.
Совершенно точно, без юмора подтверждает тот. Существенное может складываться из множества мелких событий, решений, выборов. Может разрушиться ими. Важны количества, массивы колебаний-выборов-решений. Тенденции, направленности выборов. Черт, интересно!.. Радий даже причмокнул. Понимаете, получается, что в ситуации колебание-выбор человек как бы расплывается, разветвляется по нескольким альтернативным направлениям n-континуума. Не весь, конечно, а в существенной для выбора части когда большой, когда маленькой. Впрочем, может, наверное, и весь… Потом решил совершил квантовый перескок по этому… ну, по Пятому измерению. Каждый поступок дискретен, нельзя совершить полпоступка то есть здесь можно применить аппарат квантовой механики, включая принцип неопределенности. Тюрин впал в мыслительный транс, говорил не нам Вечности. Мы как-то притихли, слушали. Расплылся собрался, расплылся собрался… тик-так, тик-так. И это вполне материально, ведь колебания ослабляют, на них распыляется энергия мышления. А решил и воспрял, стоишь на одном без никаких. Нет, ты, конечно, прав, обратился он к Сашке, будут и существенные сдвиги судеб, может, даже не одного человека, а коллективов, народов, возможно, и человечества в целом… по Пятому измерению.
Да что это за Пятое такое, о чем ты камлаешь?! не выдержал я.
Что?.. Кадмич посмотрел сквозь меня. Понимаешь, оно может быть даже не одно. Но ты не прав, он снова глядел на Стрижевича, упущенная возможность не пропадает. Если она осознана, то существует в нашей памяти как метка… как точка на оси времени, на направлении существования. А что есть точка? Это проекция на ось перпендикулярной прямой. А что есть прямая? Проекция на данную плоскость перпендикулярной к ней. А что есть плоскость? Такая же проекция гиперплоскости, сиречь пространственного объема… а объем этот может заключать в себе целый мир.
Ух, черт! Сашка закрутил головой, затопал от удовольствия ногами, бросился обнимать Тюрина. Вот это да, вот это точка-запятая! Ну, Кадмич, молодец! А говорят, пить вредно. Пей еще!
И он долил ему стакан.
4
Осматриваю комнату, ожидая и боясь наткнуться взглядом на засаленную серую стеганку на гвозде возле двери, на брошенные в угол замызганные брезентовые штаны, расшлепанные ботинки со сбитыми каблуками на свой "мундир" грузчика-выпивохи с криминальным прошлым.
…Много моих вариантов связано с этой времянкой: здесь я инженер, живу в ожидании комнаты в общежитии, ибо с жильем в институте туго; вокруг этой линии н.в. и н.д. мерцает в дисперсиях живой и неладящий с Люсей Стрижевич то ночует у меня, то мирится, возвращается к ней; именно от этого варианта пошла вервь к Нулю, к Теории; но здесь же я обитаю и в иной н. в. линии: освобожден из лагеря после четырех лет отсидки статья 140 У К "Кража с применением технических средств"; не инженер вовсе, необразованный урка, решивший завязать. Только и прорезались изобретательские способности в "технических средствах", будь они неладны. Сашка в этом варианте мерцает где-то вдали: он "вор в законе", ему еще три года осталось или в бегах, а я жду от него весточки. Вот и работаю пока грузчиком в соседнем продмаге, не было ни физтеха, ни Люси;
здесь же я и сам скрываюсь после побега, вру, как могу, хозяйке Александре Владимировне, что-де вернулся с Севера раньше конца договора, паспорт и трудовую книжку скоро пришлют; пробавляюсь случайными заработками, мелкими кражами мне не фартит.
Правда, две последние линии не совсем н. в., не основные: такие крайности, как и вчерашняя, только другого знака. Через сны я возвращаюсь и из них, как из кошмара, с невыразимым облегчением.
Но сейчас по закону маятника могло занести и в них. Неужели?.. Ой, не хочу!
Но нет на стене у двери гвоздя со стеганкой культурная вешалка на три крюка, на ней на плечиках два плаща: синий мой, кремовый Сашкин. На столе возле окна стопка книг, логарифмическая линейка лежит… уф! Подхожу, смотрю книги: "Полупроводниковые материалы и приборы", сборник "Микроэлектроника за рубежом", курс теории вероятностей. Значит, инженер, работаю в институте.
…Перемещения по вариантам во снах отличаются от таких же наяву пространственными скачками. Квартира, где я засыпал с Люсей, несостоявшейся моей женой. На Ширминском бугре, в пяти кварталах отсюда, сейчас там этого дома нет. Квартира Лиды, Лидии Вячеславовны, другой несостоявшейся моей супруги, в центре города. А я вот где. При переходах наяву должна сохраняться пространственно-временная непрерывность сны от нее освобождают: в пространстве многие километры, а по Пятому измерению рядом
Одеваюсь медленно и небрежно, будто и впрямь непроспавшийся грузчик.
Состояние психического похмелья: был вчера на пиру, на славном пиру возвышенной жизни, прогулялся вдрызг и вот… аист-солнце-пальма.
Я плохой вариаисследователь. Просто никудышный, дисквалифицировать такого. (Не дисквалифицируют, нас всего-то два с половиной: я, Кепкин да "мерцающий" Стриж).
Теоретически все понимаю, могу объяснить другим даже с перлами из индийской философии про "морковку счастья", все такое. А на деле… как я вчера страстно цеплялся за ту жизнь, где Люся, отец, биокрылья, моя лаборатория с "мыслящим веществом" с Меркурия! Как боялся сейчас стеганку свою на гвозде увидеть. И это чувство тяжелой похмельной досады об упущенной "морковке счастья".
Прекрасно понимаю, что все варианты просто слагаемые, составные части Пятимерного Меня, как, скажем, детство, юность, зрелость части моей жизни, или, еще проще, пальцы, нос, волосы слагаемые моего облика… а все равно.
Нет, слаб, только и хватает отрешенности на сам переброс, да и то не всегда.
Постой, но где же Сашка? Раскладушка собрана и задвинута за печку, у окна нет его красно-желтой "Явы". Только плащ. Помирился, что ли? Или?.. Размыто все, неопределенно, пока не сориентируешься как следует.
Выхожу на затуманенный двор, умываюсь по пояс под водопроводным краном. Вытираюсь, осматриваюсь.
Клубничные грядки уходят в перспективу. Вдали, у забора, над ними склонились хозяева: Александра Левчун, дородная матрона, величавой осанкой напоминающая памятник Екатерине II у Ленинградского оперного, и ейный муж Иван Арефьевич, язвенник и пьяница, афишных дел мастер. Собирают ягоду в корзину. Они сейчас в самой цене.
Вечером Иван Арефьевич с выручки крепко поддаст (а в варианте, где я грузчик, так и в компании со мной), начнет дерзить своей супруге, скандалить, за что будет вышвырнут ею на крыльцо; а там станет барабанить кулачками в дверь и кричать: "Жизнь ты мою заела, зараза!"
…Вот представил эту сцену и сразу ностальгия по вчерашнему.
Приглядываюсь: калоши темных брюк Ивана Арефьича будто пляшут то завернуты, то опущены. Видно, колебался человек, не завернуть ли, чтоб не замочить о росу. Кофта на Александре Владимировне тоже мерцает, меняет фасон и цвет с синего на желтый.
Это означает, что я все-таки надвариантник. Уж коли стал им, приобщился к Пятому, от эффекта мерцающего восприятия близких вариантов не избавишься. Да и не надо.
Не спросить ли у них о Сашке? Нет, могу попасть в неловкое положение.
Может статься, что им это имя ничего не говорит.
Возвращаюсь во времянку, бреюсь, жарю на электроплитке непременную яичницу. Завтракаю. Несколько минут сижу за столиком, собираюсь с мыслями.
…В сущности, никаких сверхъестественных качеств это сверхзнание не дает. И пить-есть надо, и на жизнь зарабатывать.
Правда, при перебросе в камере эмоциотрона наблюдаются шикарные эффекты: исчезновение из поля зрения наблюдающих или даже прохождение сквозь стену.
Только все это кажимость. Накладываются друг на друга многие сходные варианты, вот и кажется, что человек расплывается в пустоту, но если ткнуть в ту пустоту палкой (Кепкин, зараза, такое разок проделал со мной), будет ой как больно. А со стеной и вовсе в варианте, в который ты перешел, нет в этом месте стены, только и всего.
И сегодня для того, чтобы перейти в Нуль (откуда начинаются все перебросы), мне надо просто идти на работу жить и действовать обыкновенно. Только с большим пониманием всего.
Глава III. Вариант с толстобровом
(Первое приближение к Нулю)
Опыт: перевернем включенные приемник и телевизор.
Результат: а) звучание приемника не изменилось; б) изображение в телевизоре перевернулось.
Обсуждение: опыт обнаруживает разную природу передаваемой этими приборами информации о мире. В приемнике она не зависит от системы координат, в телеке же зависит. Становится спорной, сомнительной объективность существования т. н. "телестудий" ведь если, к примеру, перевернуть на 180 градусов трубу телескопа, то показываемые им звезды и созвездия не перекувыркнутся же!
…С этого может начаться новая теория относительности и очередной "кризис физики".
К. Прутков-инженер. Исследователь, т. 5.
1
Я шагаю по булыжной улице, узкой и грязноватой, мимо заборов, из-за которых свешиваются ветви яблонь с капельками осевшего на листьях тумана, мимо одноэтажных особняков и клубничных гряд. Начинаю путь в институт и к Нулю. В институт-то просто, час хору пешком или 20 минут в переполненном автобусе. А в Нуль-вариант попаду ли сегодня?..
Вот дом, в котором живет Ник-Ник, единственный многоэтажный на всю Ширму. Живет ли? Сейчас определимся.
Поднимаюсь на второй этаж, прохожу по коридору, стучу с замиранием сердца в дверь: кто откроет? Если незнакомый, извиняюсь: ошибся, мол, этажом. Открывает Толстобров, бормочет: Ах, ты… входи!
В комнатке (не больше моей во времянке) мало мебели: диван, стол, стул, но глухая стена до потолка закрыта стеллажами с книгами. На столе среди бумаг и журналов электроплитка, на ней в кастрюльке варится кофе.
Ник-Ник, а почему не на кухне?
А, ну их!
Понятно: соседи. Ох, эти соседи!
Ник-Ник это Николай Никитич Толстобров, ведущий инженер. Если быть точным, он не толстобров, а толстонос, бровей у него нет совсем. Он стар, разменял шестой десяток. Сейчас у него утренняя неврастения: движения замедленны, как у игуанодона, сопит, сосет сигарету.
Кофе взбадривает его. Он облачается в костюм из коричневой эланы, выпускает поверх воротник не очень свежей клетчатой рубахи. Нерешительно проводит ладонью по серебряной щетине на щеках: "А!.." и берется за сапоги. Для меня его щетина сразу начинает мерцать.
…Значит, вот я где, в вариантах, близко примыкающих к Нулю, в джунглях наиболее вероятного. Их много таких, отличающихся не только на бритость-небритость щек или кто во что одет (это вообще мне не надо замечать), но и малыми событиями, ведущими к Нулю или уводящими от него, а также тем, кто из близко знакомых в них есть, а кого нет.
В Нуль-варианте Николая Никитича нет. После провала последней разработки он, человек самолюбивый и знающий себе цену, положил на стол Уралову заявление об уходе: "Тошно глядеть на ваш бардак!" Ах, если бы он знал, что получится из того провала! И очень бы пригодился в Нуле с его головой, опытом.
Вообще Нуль-вариант образовался как-то странно, не из лучших работников. Стриж и тот мерцает: то погиб, то появляется. Принцип отбора скорее естественного, чем разумного видимо, таков: попадают те, кто наиболее долго живет и работает в этом месте, тем обеспечивая наибольшую свою повторяемость.
Ник-Ник… Он во многих вариантах не здесь. В одних он в Москве и не ведущий инженер, а член-корреспондент Академии наук, видный физик-экспериментатор, автор известного "эффекта Толстоброва" в полупроводниках, монографий, учебников; у него своя школа физиков. В других его давно нигде нет.
Вот и сейчас он присутствует предо мной не совсем целым: левая кисть мерцает то она есть, то ее нет, отчекрыжена выше запястья, а лучевые кости предплечья разделены хирургическим способом на два громадных багровых пальца, на клешню.
…В войну капитан-лейтенант Толстобров командовал подразделением торпедных катеров на Баренцевом море. Однажды все вышло наоборот: немецкая подлодка торпедировала его катер. Командир покидает корабль последним и Ник-Нику ничего не осталось, как плыть в ледяной воде, держась за борт переполненной ранеными моряками шлюпки. Как ни странно, это его и спасло: все сидевшие в шлюпке замерзли на студеном ветру (не по бытейски замерзли, когда достаточно попрыгать или выпить, чтобы согреться, а насмерть). Ник-Ник тоже потерял сознание, уснул в воде но руки накрепко примерзли к борту. Шлюпку нашли, его оттерли, оживили, и он еще потом воевал.
А мерцающая для меня кисть-клешня признак колебания врачей: не оттяпать ли ее, отмороженную? В прифронтовых госпиталях с их перегрузкою ранеными ампутации вместо долгого лечения часто были неизбежны.
И снова шагаем по улице мимо особняков и заборов, мимо автобусной остановки с толпящимися на ней людьми. Они ждут автобус, как судьбу. Но переполненные коробочки маршрута 12 проносятся не останавливаясь, и треск их скатов замирает вдали. Люди волнуются, смотрят на часы…. А мы себе идем: я справа, Ник-Ник слева чуть вперевалку и твердо ступая ногами. На работу надо ходить пешком в этом мы с ним солидарны.
…Самое время определиться.
Ник-Ник, когда вернется Стрижевич? и с замиранием сердца жду удивленного взгляда, возгласа: "Так он же погиб!" или ответа типа: "Годика через три, если будет себя хорошо вести…" (есть такой вариант и без блатной подоплеки, есть: вернулся мириться к Люське, а та с другим любезничает; и схлопотал пятерку за серьезные телесные повреждения у двух потерпевших… ох, Сашка!), а то и вовсе: "Стрижевич?.. Не знаю такого". Мир зыбок.
Конференция окончилась вчера, подумав, говорит Ник-Ник. Значит, завтра должен быть.
Ясно! Предполагаемое стало реальностью. Стриж укатил на своей "Яве" в Таганрог на научную конференцию по микроэлектронике. Значит, и занимаемся мы именно этим. А следы его мотоцикла у времянки затоптали или смыл дождь. Я чувствую себя бодрее, я действительно близок к Нулю, возможно, сегодня и вернусь.
…Из Нуль-варианта мы переходим в иные через камеру эмоцитрона. Правда, и там психика определяет многое, без стремления не перейдешь, но все же есть техника, метод, показания приборов. А вернуться обратно целая проблема.
Есть детская игра типа рулетки: отбитый пластинкой вверх шарик скатывается по наклонной плоскости, отражается от штырьков, попадает а лунки или проскакивает мимо. Вот и я сейчас вроде такого шарика. Правда, в отличие от него я обладаю достаточной сноровкой и волей, чтобы самому выскочить из "лунки"-варианта Но куда дальше занесет, неясно.
Улица выводит нас на бугор, сворачивает влево вить петли спуска. Мы идем прямо через свекольное поле с зеленой ботвой. по протоптанной нами вдоль межи тропинке; так если и не быстрей то короче. Тропинку окаймляют рыжие кустики сорняков. Справа, за оврагом, аккуратные домики поселка Монтажников, слева роща молодых липок.
А дальше, внизу, город, та сторона, откуда я вчера летел сюда в дом на бугре. Он залит утренним туманом, только самые высокие здания да заводские трубы выступают из него по пояс. Он тот, да не тот. Видна вдали и серая лента реки, но мостов через нее всего четыре. Больше труб и дыма из них, меньше высоких белых зданий на окраинах, вместо не построенных еще жилмассивов сыпь частных домиков и дач среди огородов и садов. И, конечно же, нет ажурных стартовых вышек; торчит, правда, в центре одна телевизионная.
Впрочем, согласно Тюрину, все, помнимое мной, наличествует здесь и сейчас, только гиперплоскости, в которых находятся недостающие вышки, мосты и дома, повернуты к нашей реальности ребром.
А еще дальше за рекой, за городом, за сизым лесом на горизонте одинаковое во всех гиперплоскостях реализации восходит солнце. Алые с сизым облака в этом месте встали торчком, будто их разбросал взрыв. Правее и выше облаков, сопротивляясь рассвету, блистает Венера.
Природа и в той части, где ее не затронули дела человеческие, однозначна и надвариантна. Вариантность признак ноосферы.