Я видел на экране, как шар разделился на две примерно равные части. Одна часть (она приобрела форму полусферы) осталась снаружи корабля, как бы прилипнув к борту. Другая, проникнувшая сквозь металлическую оболочку и принявшая сферическую форму, медленно двигалась по отсекам корабля.
Я подошел к пульту управления и открыл все внутренние люки. Не имело смысла задерживать движение этого шара. Теперь я был уверен, что он мне ничем не грозит.
Это продолжалось свыше двух часов. Шар побывал во всех отсеках, покружился у электронной машины и, наконец, проник в рубку. Он останавливался около каждого прибора, минут пять висел над клавиатурой пульта управления. Потом кратчайшим путем (не тем, которым он добрался до рубки) вернулся к отсеку, с которого начал свой осмотр. Здесь все повторилось в обратном порядке. Шар прилип к оболочке корабля и стал постепенно уменьшаться в размерах. Соответственно увеличивался остававшийся снаружи второй шар. Через три минуты (я следил по часам) обе половины шара снова соединились, и, поблескивая в лучах Большого Сириуса, шар начал медленно подниматься над кораблем.
В этот момент я включил магнитные эффекторы.
На экране было видно, как шар дрогнул и остановился. Я увеличил напряженность магнитного поля, и шар, словно нехотя, стал приближаться к кораблю.
Тогда я выключил эффекторы. Мне не хотелось причинять вреда этому шару. Теперь я почти не сомневался, что он представляет собой автоматическую исследовательскую станцию.
Шар поднялся метров на тридцать над кораблем и надолго замер. Я подробно записал в бортовой журнал все, что видел. Затем кратко изложил свои предположения. А потом - уже без скафандра - вышел из корабля.
Тотчас же шар пришел в движение. Он приблизился ко мне и начал описывать круги. Я сделал вид, что не обращаю на него внимания. Я поднимался и спускался по трапу, ходил около корабля.
Шар не отставал от меня, но и ни разу не приблизился вплотную. Потом он снова занял свое место над поляной.
Я с нетерпением ждал Луча. Видящие Суть Вещей могли многое, знать об этом шаре.
Луч пришел, неся в накидке десятка три разных плодов. Он сделал это по моей просьбе. Меня интересовало, чем питаются Видящие. Но в тот день я лишь мельком взглянул на принесенные плоды.
Я думал о шаре.
Надо сказать, что шар никак не реагировал на появление Луча. В свою очередь, и Луч, казалось, не замечал его. Я сразу же спросил Видящего о шаре. Луч, так и не взглянув наверх, улыбнулся и ответил одним словом:
- Давно…
Тогда я показал на небо и спросил:
- Оттуда?
- Да, - спокойно ответил Луч.
- Покажи, - сказал я.
Он улыбнулся. В глазах его возник уже знакомый мне розовый ореол. Розовая дымка надвинулась на меня, и я увидел поваленные деревья и глубокую дымящуюся воронку. Из воронки один за другим поднялись три белых шара и, слегка покачиваясь, поплыли над обугленными деревьями.
Розовое сиянье погасло. Все еще улыбаясь, Луч повторил:
- Давно…
Итак, моя догадка подтверждалась. Однако устройство шара так и осталось для меня тайной.
С этого времени шар ни разу не спускался вниз. Он неподвижно висел над поляной.
Я постепенно привык к шару. Но, глядя на него, я не мог не думать о том, что где-то существует еще одна цивилизация. Безграничная вселенная была полна тайн. Людям еще предстояли самые удивительные, фантастические открытия…
- А вы не могли доставить шар на Землю? - спросил Ланской.
- Передача окончится раньше, чем ваш вопрос дойдет до Шевцова, - сказал Тессем. - "Океан" уже далеко… Я отвечу вам. Опасно было пытаться захватить шар. Он мог оказать сопротивление. А главное - неизвестно, как он перенес бы полет. Это могло окончиться катастрофически и для корабля. Но нынешняя, вторая экспедиция серьезно займется этими шарами. Но об этом мы еще успеем поговорить.
- Как-то в сумерки, - рассказывал Шевцов, - я услышал музыку. Она была прозрачной и чистой, как горный ручей, стекающий с камня, как "Песня Сольвейг" Грига. Это пели Видящие Суть Вещей.
Я вышел из корабля, сел на ступеньку трапа. Шар, ставший в сумерках серым, покачивался под порывами ветра. Над спиральными деревьями светил Малый Сириус. Деревья выпрямились, сейчас они походили на наши ивы. Сумерки, деревья, далекая песня. На мгновение мне стало жаль покидать Планету. Пусть встреча с разумными существами представлялась иной - более торжественной и значительной. Пусть я не нашел здесь сказочных хрустальных дворцов, а обитатели Планеты не имели индивидуальных летательных аппаратов. Быть может, другие звездные корабли уже открыли планеты с хрустальными дворцами. А мне все-таки дорог этот мир… И не только потому, что я его открыл. Нет.
Я многому здесь научился. Когда-то человек по своему образу и подобию создавал богов. Потом он начал - опять по своему образу и подобию - населять чужие планеты разумными существами. Сейчас с меня сошла эта наивная самоуверенность. Я встретил Видящих Суть Вещей и понял, что многообразие жизни бесконечно.
А Видящие Суть Вещей? Могли ли они понять людей? Наш мир, идущий вперед и не желающий остановиться, был им чужд.
Признаюсь, я многое утаил от Видящих Суть Вещей (точнее, мне казалось, что я утаил, но, вероятно, Луч прочитал мои мысли).
Я вообще старался меньше говорить о людях и больше узнавать о Видящих Суть Вещей. Сложная вещь - взаимопонимание двух миров. Попробуйте, например, представить себе нашу жизнь с их точки зрения. Если бы старый дуб мог мыслить и сравнивать свою жизнь с жизнью человека, он пришел бы, пожалуй, почти к таким же выводам, как и Видящие Суть Вещей. Да, жизнь дерева спокойна, чиста, даже благородна. Жизнь дерева намного продолжительнее жизни человека: есть деревья, которые растут тысячелетиями. Деревья не знают горя. Но какой, человек променял бы свой недолгий век на тысячелетия такой жизни?!
Впрочем, несправедливо сравнивать Видящих Суть Вещей с деревьями. Скорее их можно уподобить великолепной машине, давно переведенной на холостой ход. Давно, но не навсегда!
Черт побери, даже в человеке нелегко разобраться. А Видящие Суть Вещей были чужими. И неудивительно, что я многого не понимал, как не понимаю и до сих пор. Например, мне не было ясно социальное устройство общества Видящих Суть Вещей. Скорее всего, Видящими руководили старейшины. Впрочем, "руководили" - не то слово. К старейшинам обращались при необходимости что-то решить и только. Это все, что я понял из объяснений Луча.
Зато так и не удалось узнать, сколько Видящих живет на Планете. Мне не пришлось увидеть вблизи населявших Планету животных. Только однажды где-то высоко в небе пролетела стая почти невидимых птиц, похожих, как мне показалось, на наших аистов. Да, Планета еще ждала своих исследователей…
Откуда-то издалека, то затихая, то усиливаясь, доносилась прозрачная песня Видящих Суть Вещей.
Я подумал, что в чужих мирах все может быть различно, но музыка понятна всем. В одной старой книге мне довелось встретить такую мысль: разумные существа, создавшие совершенные звездные корабли, не могут быть злыми. Я бы сказал иначе: не могут быть злыми разумные существа, создавшие прекрасную музыку.
Сидя на ступеньках трапа, я подумал: люди и Видящие в конце концов поймут друг друга. И не потому, что у людей есть звездные корабли, а Видящие Суть Вещей умеют передавать мысли и мгновенно излечивать болезни. Нет, люди. и Видящие поймут друг друга потому, что оба мира любят жизнь и то прекрасное, в чем она проявляется.
Да, так я думал, слушая песню. И незаметно наступила ночь. Самая настоящая звездная ночь!
Впервые за все это время… Может быть, поэтому и звучала песня?
Над лесом висел ущербный серп луны, а в небе светили звезды. Странное небо. Небо с чужими созвездиями. Некоторые созвездия, например. Плеяды, еще можно было узнать. Но другие изменились неузнаваемо. Я не мог найти Большой Медведицы, Ориона, Персея. Как и всякий астронавт, я не раз видел такое небо, но только здесь я почувствовал, насколько оно неземное. Созвездия, которые я наблюдал с Земли, здесь стали иными.
Что ж, люди долго смотрели на небо снизу.
И небо казалось невообразимо далеким. А теперь мы идем сквозь небо. И стоит ли удивляться тому, что я не вижу на небе созвездия Большого Пса? Ведь мой корабль находится в системе Сириуса - альфы Большого Пса…
Не знаю, какая сила заставила меня вдруг встать и пойти в ту сторону, откуда слышалась песня.
Я быстро пересек поляну и остановился у высокого выпрямившегося дерева. Было очень тихо, только ветер шелестел длинными листьями и поскрипывали разогнувшиеся, ставшие почти прямыми ветви. Песня Видящих, светлая и чистая, звучала теперь громче, и я понял, что правильно определил направление.
Облака закрыли луну, наползла темнота. Я инстинктивно прижался к дереву. И тут я заметил, что кора, покрывавшая его ствол, светится. Она излучала мягкий красноватый свет. Светились и другие деревья. По-видимому, это было еще одно средство защиты от резких изменений радиации. Кора деревьев поглощала избыток излучения и выделяла его с наступлением темноты.
Я вошел в этот фосфоресцирующий лес. Деревья светили слишком слабо, чтобы свободно ориентироваться. Однако почва тоже светилась (желто-зеленым светом), и на ней оставались отпечатки моих следов.
Скорее всего, это был мох - днем я не обратил на него внимания (возможно, он просто не был виден).
Но сейчас это придавало мне уверенность: я знал, что легко смогу вернуться.
А Видящие Суть Вещей пели свою песню. Я старался не шуметь, мне не хотелось привлекать внимание поющих. В конце концов я был лишь непрошеным гостем… Осторожно обходя деревья, я приближался к Видящим. В одном месте мне пришлось пройти сквозь довольно густые заросли кустов, на их широких листьях выделялись яркие лиловые полосы. Шагах в тридцати росли другие кусты - повыше, резко пахнущие мятой, с голубоватыми листьями. А дальше была обширная поляна - и на ней тот, кто пел. Да, я не оговорился. На поляне оказался один - только один! - Видящий Суть Вещей. Он сидел на камне метрах в пятидесяти от меня, закутавшись в фосфоресцирующий алым светом плащ. Вначале я не поверил, что он один. Я всматривался в темноту, искал других Видящих.
Все та же ошибка! В этом мире следовало раз и навсегда отказаться от земных понятий и масштабов. На Земле нужны были хор и оркестр, нет, великолепный хор и великолепный оркестр; здесь это, по-видимому, мог каждый.
О чем пел Видящий Суть Вещей? Не знаю. Но песня становилась все более и более грустной. Нет, "грустной" - не то слово. Это была не грусть, а какое-то безнадежное отчаяние. Отчаяние уже привычное…
Я долго слушал, боясь шелохнуться. Ветер тихо шелестел светящимися листьями, и чужая песня поднималась к чужому небу.
Видящий Суть Вещей сидел неподвижно. И только приглядевшись, я обнаружил, что он слегка покачивается в такт песне. Но самое удивительное - он тоже светился! Порыв ветра распахнул плащ, и я заметил, что тело его излучает мерцающий оранжевый свет.
Где-то вдалеке раздался крик, похожий на приглушенный стон. Но Видящий Суть Вещей по-прежнему пел свою печальную песню. Мне стало тяжело, и я пошел назад, к кораблю.
Возвращаясь к кораблю, я все еще слышал песню. Я подумал, что Видящие Суть Вещей, безмерно одиноки, и мысли мои невольно обратились к надвигающейся катастрофе. Как ни странно, но именно среди фосфоресцирующих деревьев у меня появилась идея, ставшая очень скоро твердой уверенностью.
Поднимаясь по трапу на корабль, я уже знал, какая опасность грозит Видящим Суть Вещей. Я знал, почему они догадываются о неизбежной катастрофе.
Точнее, не догадываются, а ощущают, как животные на Земле ощущают приближение землетрясения или наводнения. У земных животных выработался инстинкт, предупреждающий их о катастрофах. Здесь катастрофы были иные, несравненно большие по масштабам и связанные с изменением орбиты Планеты. У существ, живущих на Планете, выработался инстинкт, предупреждающий о наступлении таких катастроф.
Да, все дело было в изменении орбиты. В двойной звездной системе орбита планеты - путаная пространственная кривая. В системе Сириуса положение осложнялось тем, что, кроме звезд, были еще две массивные планеты. Поэтому третья планета испытывала одновременное притяжение четырех тел.
Ну, представьте себе полет мошки около лампы.
Мошка вьется, крутится, порхает, но находится вблизи лампы, и в среднем траекторию ее полета можно изобразить окружностью или эллипсом. Так было и с Планетой. Она двигалась по очень прихотливой орбите, однако не уходила далеко от двух своих солнц. Прошли десятки, возможно, сотни тысяч лет, пока однажды притяжение всех четырех тел не сложилось так, что Планета была переведена на другую орбиту. Подобно мошке, порхающей у лампы, она вдруг отлетела назад, в темноту, во мрак и холод.
Впрочем, не надо понимать эту аналогию дословно.
Планета отнюдь не "отлетела". Просто орбита ее стала более вытянутой. Наша Земля обходит свою орбиту за год, Планета - за сто тридцать земных лет. Так вот, изменение орбиты привело к тому, что около сорока лет из этих ста тридцати на Планете должен был господствовать суровый климат. Нечто вроде климата Антарктиды. Я определил это позже - часа через четыре, - когда электронная машина обработала данные наблюдений.
…В небе светил Большой Сириус. То, что было ночью, - светящийся лес, песня Видящих Суть Вещей - казалось мне сейчас фантастическим сновидением, не больше. Работая с электронной машиной, я думал о судьбе Планеты и Видящих Суть Вещей. Все зависело от того, когда начнется похолодание. Я знал, как с ним бороться. Но я хорошо - понимал, что мне одному это просто не под силу.
Здесь не нужно было ничего выдумывать. Только осуществлять. Но что мог сделать один человек?
Я ждал ответа электронной машины. Одна цифра, но от нее зависело многое. Машина скажет: "Двадцать лет", - и тогда сюда успеют прийти люди. Машина скажет: "Два года", - и тогда… Что тогда? Может ли один человек остановить космическую катастрофу?
Меня била лихорадочная дрожь - от нетерпения и, если говорить откровенно, от страха. Не за себя.
Мне ничего не угрожало. Но мысль о том, что мир Видящих Суть Вещей должен погибнуть, вызывала растерянность.
Впрочем, она, быстро прошла, эта растерянность.
Я понял, что гипнотизирую себя неправильной постановкой вопроса. Конечно, один человек в таких условиях ничего не может сделать. Одному человеку не под силу остановить надвигающуюся катастрофу. Но со мной были знания всех людей. Пусть моя память хранила только небольшую часть этих знаний. Однако они были записаны - в книгах, на магнитных лентах, на пленках Микрофильмов. И я умел находить нужное.
Машина все еще обрабатывала наблюдения, а я, рассчитывая на худшее, попытался представить себе, какие конкретные задачи мне придется решать.
Впрочем, прежде всего я должен объяснить вам, как вообще можно бороться с похолоданием.
Вы, вероятно, слышали о так называемой "кремниевой реакции". Возникнув в одном месте, эта цепная ядерная реакция перебрасывается повсюду, где есть кремний. Достаточно зажечь небольшой - с горошину - участок почвы, и огонь медленно, но неуклонно распространится в глубь земли и по ее поверхности. "Кремниевый" пожар проест земную кору, пройдет по пустыням, по горам, по дну океана, его не остановит ничто… Он обойдет весь мир и вернется к тому, кто его зажег. Когда-то это открытие послужило еще одним поводом ко всеобщему разоружению. Однако вам, возможно, неизвестно что "кремниевая реакция" все-таки, была практически применена. И даже не один раз. Произошло это в космосе, и потому мало известно неспециалистам. Сначала профессор Юрыгин осуществил "кремниевую реакцию" на небольшом астероиде Юнона. Астероид - он имел диаметр около ста девяноста километров - сгорел за одиннадцать месяцев. Несколько лет спустя Серро и Франтами повторили этот опыт на Гиперионе - одном из спутников Сатурна. Опыт не совсем удался, была допущена какая-то ошибка в расчетах. Впоследствии Сызранцев и Вадецкий предложили использовать "кремниевую реакцию" для изменения климата на единственной планете в системе звезды эпсилон Эридана. Климат там был суровый - как наш исландский. Но у планеты был спутник; Сызранцев и Вадецкий рассчитали, что кремния на спутнике, если его воспламенить, хватит на полторы тысячи лет.
Так можно было бы бороться с похолоданием и здесь. Разумеется, это дело простое лишь в принципе: возникли бы климатические пояса, времена года с жарким летом, когда светили бы оба Сириуса и пылающий спутник.
Самое сложное в осуществлении "кремниевой реакции" - получение геологических данных. Кремний на спутниках всегда распределен неравномерно, в особенности на больших глубинах. Нужны очень кропотливые исследования, чтобы решить вопрос о количестве и расположении запалов. Ошибка опасна: пожар потухнет или разгорится слишком сильно.
Вот эти геологические исследования и были для меня непреодолимым препятствием. Что может сделать один человек без исследовательской аппаратуры?
Впрочем, как я уже говорил, это неверная постановка вопроса. В таких случаях надо думать не о том, чего нет, а о том, что есть. Кое-что у меня все-таки было. Размышляя об этом, я подошел к люку. Свежий ветер гнал над лесом пушистые облака.
Белый шар по-прежнему висел над поляной, покачиваясь под ветром. Иногда в разрывах облаков ненадолго появлялся Большой Сириус, и деревья тотчас становились красными, сжимались, словно ввинчиваясь в почву. Потом снова набегали облака, спиральные стволы поднимались вверх и длинные листья приобретали сине-зеленый оттенок.
Этот мир жил своей жизнью, и ему не было никакого дела до меня и моих размышлений. Мне вдруг показалось, что эта изумительная планета с ее волшебной игрой красок вечна и незыблема. Надвигающаяся катастрофа - только выдумка электронной машины, которая сейчас злорадно подсчитывала время, оставшееся этому миру. А деревья - играющие красками чудесные деревья - будут стоять здесь всегда. И мне стало жаль, что ночью, возвращаясь сквозь светящийся лес, я думал о катастрофе и даже не догадался сорвать ветку…
Но через десять минут я поднялся в кают-компанию. Электронная машина закончила вычисления и уныло повторяла своим скрипучим голосом:
- Двадцать пять лет… Двадцать пять лет…
Резкое похолодание должно было наступить только через двадцать пять лет! Сказать, что у меня упала гора с плеч, было бы неверно. Упала целая планета…
В этот день - впервые за много месяцев - я завтракал, слушая музыку. Я думал о людях и звездах.
Мы давно создали атмосферу на Марсе, мы собирались зажечь искусственное солнце над Нептуном. Но это были лишь первые шаги. Настало время не только открывать, но и преобразовывать. Не открывателями, не путешественниками должны идти люди в космос, а строителями.
Уже открыто восемьдесят девять планет, эта - девяностая. И каждая планета должна быть преобразована. Когда-нибудь мы сможем управлять реакциями в глубинах звезд, менять орбиты планет. Однако даже сейчас можно сделать очень многое.
Здесь, над девяностой планетой, загорится маленькая звезда. Пусть жизнь ее будет короткой. Пусть "кремниевый" пожар погаснет через несколько столетий.
За это время люди придумают что-то другое.