- Лучше нам его не трогать! - крикнул Скальпель из-под брюха мастодонта. - Ну его к черту: он такой сердитый… Изуродует еще Малыша…
Услышав свое имя, мастодонт решил, что его поощряют к нападению. Он сделал шаг вперед, чуть не задавив Скальпеля, и затрубил еще настойчивее. В этот момент дрогнуло сердце у маленького Эрти: лев повернулся к нему… Свистнула стрелка… Ахнул Скальпель. Пористый нос пещерного хищника украсился оперенной палочкой… Эрти знал, где более всего уязвимы клыкастые звери.
Голова - как провалилась в бездну… Посыпались с обрыва камешки и глина, сотрясенные взрывом неистового рева: хищник катался в пещере в приступе невыносимой боли…
Эрти, успевший заложить вторую стрелку, весело блестел глазенками и лопотал что-то весьма горделивое…
Но вечер надвигался, меркли краски на небе и в воде, потянул пронизывающий ветер, а пещерный обитатель, испуская громовые стенания, не освобождал занятой им квартиры.
- Ну-ка, примусь за него я, - сказал Николка.
При помощи кремня и железного колчедана (патентованная зажигалка его давно не работала) он добыл огня; древесные опилки, хорошо высушенные и слегка обугленные, служили ему при этом трутом. Малыш набрал сухого дерева, и вскоре в сотне шагов от пещеры пылал костер. Выбрав большую головешку, горевшую с одного конца, Николка с нею в одной руке, в другой - с винтовкой, подъехал на Живчике к отверстию в обрыве. Взмахнул головешкой и… пещерный хищник получил освещение в квартиру…
Ждать выражения признательности за свою любезность Николка не стал, - Живчик помчался карьером к костру…
Через несколько секунд выскочил из пещеры обожженный зверь. Завидя убегающих, он пустился за ними в погоню, но его сразу остановил сорвавшийся навстречу ему мастодонт. Принять поражение в третий раз лев не пожелал. Как провинившаяся собака, с поджатым хвостом и опущенной головой он бросился наутек.
Пещера была свободна. Неутомимый исследователь Скальпель тотчас же принялся изучать ее при свете огня. Но прежде всего в пещере побывала собака. Выскочив оттуда через минуту, она опустилась на задние лапы, подняла морду к лесу и заскулила.
- Кого-то нет, кого-то жаль… - в тон ей запел Николка.
Скальпель подтвердил шутливые слова его, найдя в пещере знаки недавнего присутствия людей: на полу валялись кости животных, расколотые и отбитые камнем, множество кремневых осколков и поделок, вроде неуклюжих топоров, ножей, скребниц и т. п. Следов огня не было.
- Здесь свободно могла поместиться целая орда, - сказал тревожно Скальпель, - орда человек в 50… Они ушли недавно, может быть, в недалекую экспедицию… Как вы думаете, Къоль, они не могут вернуться?
Николка откровенно захохотал, - ученый медик сконфузился и обиделся:
- Вы думаете, это я почему спрашиваю? Боюсь, что ли?.. Ничего подобного. Чисто академически… И нечего драть глотку. Вы только и ищете повода посмеяться над почтенным человеком…
Путешественники провели в пещере ночь, - никто их не потревожил; на следующий день - также спокойно, и только на второй день, рано утром, произошла небольшая интервенция в их мирную жизнь со стороны бывших обитателей пещеры.
Заря, по обыкновению, заведенному из миллионолетий, и в то памятное утро занималась на востоке, золотя раскинувшееся на десятки километров шлифованное стекло вод. Уже никто не спал, кроме маленького Эрти. Все были на ногах и за работой. Кончали возведение каменной ограды вокруг площади, метров в 300 квадратных, примыкавшей к пещере. Друзьям все-таки пришлось устраиваться на зиму: перебираться через безбрежную, казалось, реку (вода - не горько-соленая, а чуть-чуть солоноватая, - значит, река!), идти на это рискованное предприятие могла заставить их лишь крайняя необходимость. Такой необходимости пока не было… Каменная ограда предназначалась для затруднения подхода к пещере и для того, чтобы Живчик, Керзон и Малыш могли спокойно проводить свои ночи, находясь вне пещеры. В это утро им оставалось немногое: водрузить столбы в месте, оставленном для них, и повесить ворота.
Николка напевал, Скальпель посвистывал, когда рычание Керзона показало, что не все обстоит благополучно. Друзья поднялись с песка, где в это время они занимались сколачиванием ворот, и едва успели посторониться, как через прорыв в стене мимо них промчался раненый олень. Он находился, очевидно, в смертельном ужасе, если сам забежал в огороженное пространство. Приказав Керзону не трогаться с места, Скальпель и Николка поспешили к входу, чтобы загородить собой единственное место, через которое олень мог бы уйти обратно. Одержимые чревоугодием, в этот момент они совершенно упустили из внимания, что в плиоцене, кроме них, могли водиться и другие любители оленьего мяса. Николка повалился направо, Скальпель - налево, сотрясенные сзади чьей-то могучей дланью. Керзон залился бешеным лаем… Посреди двора с кремневым топором в руке, в гордо-настороженной позе стоял красный великан с миндалевидным разрезом глаз. Керзон бесился от восторга долгожданной встречи - он и кидался на грудь к застывшему статуей великану, и припадал к земле, визжа и стеная, и носился по двору, словно ужаленный тарантулом, и лез целоваться к остолбеневшим друзьям, к ухмылявшемуся мастодонту, к развеселившемуся Живчику…
- Мъмэм, - небрежно уронил красный великан и показал на оленя, забившегося в угол между стеной и мастодонтом, и на себя.
- Мъмэм, - еще раз повторил он и, непринужденно сойдя с места, прислонился спиной к каменной ограде, где и остался стоять, скрестив на груди покрытые желваками мышц руки. Собака продолжала лезть к нему, он ее сурово отпихнул ногой.
- Ба! Да это Кроманьонец, - воскликнул пораженный чудесным явлением Скальпель и сделал шаг вперед. - Кроманьонец, но не тот, которого описал нам ученый Брока. Этот более первобытен и, соответственно, более могуч.
Он сделал еще шаг по направлению к великану. В это время Николка, испугавшись за его нетактичность, сам выступил вперед.
- Стойте смирно! - сказал он строго. - Вы уже однажды испортили все дело, теперь дайте я…
- Ну, портьте, портьте, - живо и ехидно согласился Скальпель. - Я только хотел посмотреть, как у него расположены зубы и не похожи ли они на обезьяньи. Ничего, я успею. Пожалуйста, портьте…
Минута была слишком ответственной, чтобы вступать с ехидным медиком в пререкания: великан не без основания чувствовал себя непринужденно. Один только близорукий Скальпель не видел, что вся стена вокруг двора была усеяна лохматыми головами и красными физиономиями; они то скрывались, то появлялись вновь.
- Ждут от этого молодца сигнала, - с внезапной жутью сообразил Николка.
Стараясь ступать твердо и не глядеть на фатальную стену, он приблизился на три шага к великану. Тот с нескрываемым интересом из-под полуопущенных век наблюдал двор, наполненный необыкновенными предметами и живыми существами. Приближение коричневого заставило его прервать наблюдение и остановить пристальный взор голубых глаз на подходившем.
"Ну и мускулатура!" - с восхищением и некоторой робостью думал Николка, мучительно отыскивая в мозгу то слово, которое завоевало бы ему доверие великана. Прежде всего нужно было улыбнуться. Николка это сделал. У великана в ответ дрогнули губы. Как на зло, ни одного подходящего слова не вспоминалось. Вертелись на языке глупые слова: "здравствуй", "как поживаете", "что новенького"…
Николка продолжал улыбаться, храня драматическое безмолвие. Скальпель пессимистически опустился на песок, устав стоять. Керзон сел на задние лапы, заняв позицию между Николкой и Мъмэмом, и изредка повизгивал, умиротворяюще поглядывая то на того, то на другого. Равнодушный Малыш обнюхивал прижавшегося к нему доверчиво оленя.
- Ну, - не вытерпел Скальпель, - проглотили язык-то?..
- Идиотское положение, - пыхтел Николка. - Что я ему скажу, коли он по-нашему ни бельмеса не смыслит? Сказать ему "жур-жур", или показать "черную ночь", но ведь это же глупо!..
- Спляшите что-нибудь, - невинно посоветовал Скальпель, - а я спою…
"Фраар! - пришло, наконец, к Николке нужное слово. - Фраар, и никаких гвоздей…"
Он ударил себя более чем демонстративно кулаком в грудь и, стараясь подражать в произношении малышу Эрти, вымолвил ожесточенно:
- Фраар!..
Великан вздрогнул и открыл вовсю голубые глаза. Тогда Николка, перстом тыча в Скальпеля, Малыша, Керзона и Живчика, поспешил заверить его, что все они ни больше ни меньше как "фраары".
- Вы б еще вон то бревно назвали фрааром, - недовольно буркнул Скальпель, обидевшись, что его поставили на одну доску с собакой и лошадью.
Великан разжал скрещенные руки и отошел от стены.
- Фраар? - вопросительно кинул он.
- Фраар, и никаких гвоздей! - категорически подтвердил Николка. - Хочешь, я тебе что-нибудь подарю?..
Его взгляд упал на лежавший подле него остро отточенный топор, но взять его было опасно: "детина-то большой, а может, глупый; еще не так поймет, как надо".
Краснокожий дикарь подошел вплотную и оказался выше Николки чуть ли не на полторы головы. Могучие руки опустились фабзавуку на плечи, орлиный нос склонился к самому лицу. Затем великан просто-напросто обнюхал по-звериному и голову и лицо назвавшегося братом человека.
Скальпель не удержался от язвительного предложения:
- Повернитесь к нему другой стороной, Къоль…
Из проказливости фабзавук готов был исполнить совет почтенного друга, но, вспомнив об ответственности минуты, удержался. Найдя, что с точки зрения первобытной этики будет вполне естественным на звериное приветствие ответить тем же, он поднялся на носках, положил руки на твердые, как железо, плечи первобытника ("к нам бы его на физкультуру!") и, в свою очередь, обнюхал ему лицо.
- Теперь попрыгайте друг около друга, - издевался медик, - жаль, что у вас хвостов нет…
Заметив, что великан, удовлетворившись знакомством с Николкой, направляется к нему, он вскочил на ноги.
- Я поздороваюсь с ним по-человечески, - сказал ученый медик, - я не собака.
Он протянул руку навстречу великану, но тот остановился в недоумении и крепко прижал к телу кремневый топор.
- Вы неправильно меня поняли, мой друг, - любезно улыбаясь, молвил Скальпель. - Топоров у нас самих сколько хочешь, да получше ваших… Вон, например, видели?..
- Он указал на железный топор.
Первобытник давно заметил этот странный для него блестящий предмет. Теперь, поняв жест медика как разрешение, он забыл о первом своем намерении и, напряженно ступая, подошел к топору. "Момент для подарка созрел", - подумал Николка и, подняв топор, протянул его красному великану. Тот робко дотронулся до сверкающего металла.
- Пойдем-ка, - пригласил его Николка, - я тебе кое-что покажу…
Подойдя к трехвершковому бревну, он с трех ударов перерубил его пополам.
У великана засверкали глаза.
- На, - сказал Николка и протянул ему топор.
- Мъмэм-фраар! Мъмэм-фраар!.. - буйно заликовал великан, бросая свое первобытное оружие на песок и осторожно, как хрустальную вещичку, принимая железный топор.
- Мъмэм - фраар Къоль и Ффель, - поправил его Николка, указывая на себя и на ученого медика. С такой поправкой приплясывающий дикарь согласился сразу.
Тут произошло непредвиденное: лохматые головы на стене, хором взвопя "фраар", полезли во двор - каждому лестно было получить такой же подарок.
Скальпель обомлел, вспомнив первое свое знакомство с первобытниками; мастодонт угрожающе выступил из- за угла.
Краснокожие дикари - ровным счетом 20 человек - попятились обратно к стене при выступлении гиганта.
- Малыш, смирно! - крикнул Николка, испугавшись при мысли, что начинается побоище.
Мастодонт послушно отступил в угол, и дикари рассыпным строем окружили приятелей, продолжая изливаться в братских чувствах и спеша совершить с ними церемониал обнюхивания. Николка без возражений принимал это, Скальпель, сокрушенно махнув рукой, в конце концов, тоже принужден был обнюхать каждого.
- Через год, через два мы забегаем на четвереньках, - бормотал он.
Пока на дворе происходило знакомство людей XX века с людьми плиоцена, в воротах незаконченной ограды происходило то же самое между стаей собак, прибывших вслед за первобытниками, и Керзоном. Но у Керзона там нашлось много старых друзей, в отличие от людей, что не помешало ему, однако, тотчас же погрызться с двумя-тремя кобелями.
Когда схлынула волна приветствий и заверений в дружбе, приятели увидели себя в окружении рассевшихся на песке дикарей. Голубые глаза горели упрямым ожиданием чего-то, ожидание это адресовалось всецело к Скальпелю и Николке.
- Раздать им, что ли, топоры? - спросил смущенный почему-то Николка.
- По-моему, сначала митинг… - комично-серьезно предложил Скальпель, а потом, заметив сердитый огонек в глазах друга, закончил вполне серьезно: - Нужно их накормить, вот что. Они глядят на нас и на оленя с лошадью.
Он был прав на этот раз. Топоры, несомненно, интересовали краснокожих, но еще более интересовало их бродившее по двору живое мясо. Не дождавшись инициативы со стороны недогадливых хозяев двора, вскочил на ноги Мъмэм. Воинственно размахивая новым топором, он прыгнул в сторону Живчика. За ним устремилась стая собак.
- О! Это мне не нравится, - сказал Николка.
Но ему не удалось выступить в защиту своего четвероногого друга, это сделал мастодонт. Он загнал Живчика в угол, где находился трепетавший всем телом олень, и загородил его массивным своим задом. Перед таким афронтом красный богатырь стал в полной растерянности. Собаки ворча отступили к воротам.
Из крута выскочил Николка:
- Идем, Мъмэм. Я тебе дам мяса…
Он привел великана к пещере и знаками показал ему, что надо лезть внутрь. Великан отказался: он чуял там присутствие живого существа и запах хищника. Николка полез один. В пещере от него испуганно шарахнулся маленький Эрти. Он плакал, приговаривая:
- Мъэрти чам-чам не… Мъэрти чам-чам не…
- Да никто тебя и не собирается шамать, - рассмеялся Николка. - Я за мясом пришел, а не за тобой.
- Мса чам-чам, Мъэрти не… - убеждая кого-то, проговорил малец и заученным движением вскарабкался на Николкины плечи. Фабзавук рассчитывал без помощи Мъмэма выволочить из пещеры тушу убитого накануне быка, но оседланный, он этого уже не мог сделать. Потребовалась помощь. Он окликнул Мъмэма.
Осторожный дикарь только тогда полез в пещеру, когда голова Николки, с другой головой поверх нее, показалась из отверстия.
- Мъэрти? - пораженный, воскликнул дикарь и даже попятился. - Мъэрти жи?..
- Жив! Жив! - вместо оробевшего малыша ответил Николка. - А ты ползи-ка сюда, помочь надо.
Мъмэм, увидев своего знакомого (или, может быть, одноплеменника) живым и невредимым, моментально выбросил из головы "мса", за которым пришел. Улыбаясь во весь рот, но не доверяя зрению, он нежно прикоснулся к груди малыша:
- Мъэрти - ръбанък прия…
- Ну да, ребенок, и ребенок, несомненно, приятный… - Николка, озабоченный мыслью об оставленном среди орды Скальпеле (а со двора доносились буйные крики), поддерживал разговор исключительно для того, чтобы не оскорбить как-нибудь гостя.
- Идем-ка за мясом, - все-таки поторопил он его.
- Йе, мса!.. - вспомнил дикарь и, пошевелив чуткими ноздрями, безошибочно направился в темный угол, где лежала свежая туша. Склонившись над ней, он вымолвил новое слово: - Го?..
- Не го, а говядина, - поправил его Николка, удивленный сам сверх меры своим великолепным пониманием первобытного языка. Он ведь того не знал, что перед ним находился древнейший представитель индоевропейской расы, что язык краснокожего дикаря объединяет в себе многие языки, которые в век Николки стали столь непохожими друг на друга; что славянский язык, как язык народа, осевшего ближе всех к своей первобытной родине - Азии, сохранил поэтому более других языков свою первобытность, и нет ничего удивительного, что Николка с такой легкостью ориентировался в речи Мъмэма. Фабзавук не знал этих тонкостей, отмеченных в примечании; не мудрствуя лукаво, он принимал своего краснокожего гостя за косноязычного, не договаривающего слов вследствие какого-либо дефекта во рту, и поэтому считал нужным поправлять его на каждом слове.
- Ии, - сказал Мъмэм, спустив двадцатипудовую тушу вниз и взвалив ее на свои плечи с легкостью, лишний раз подчеркнувшей его чудовищную силу.
- Идем, - сказал Николка, и новоиспеченные приятели, за недостатком слов, мило улыбаясь друг другу, пошли.
Скальпель, оставшись наедине с 19-ю дикарями, не сидел праздно. Не теряя драгоценного времени и не упуская момента (Николки нет, значит, действуй!), он прежде всего ловким профессиональным приемом открыл рот у ближайшего дикаря ("Минуточку, спокойно!") и пытливым оком заглянул внутрь. Обезьяньих зубов там не было и следа. Это открытие успокоило его в одном направлении, в другом - взволновало. Он довольно рассмеялся, потирая руки, рассмеялись вслед за ним и дикари. Они сдвинулись плотней вокруг забавного человечка, а тот, ободренный вниманием, приступил немедленно к дальнейшим научным изысканиям. Взял у обследованного дикаря его вооружение - громадную челюсть пещерного медведя и безмолвно приставил к ней палец: как это, мол, называется?
- Асть рркша, - был немедленный ответ.
- Асть! Асть! - подтвердили все дикари, а один, имевший в руке кремневый нож, поспешил назвать и его:
- Азз…
- Подождите, вас не спрашивают, - осадил его медик, любивший во всем порядок. Он вынул из своего передничка записную книжку и внес туда первые два слова человека времен плиоцена (лексикон Эрти медик не принимал во внимание, находя его ребяческим).
- Асть рркша, - соображал Скальпель. - Асть - это, несомненно, кость: похоже и на русское соответствующее слово, и на латинское "ос". Рркша, конечно, - медведь. По всей вероятности, звукоподражательное… Ах, как жаль, что я не знаю санскритского… Ну, теперь говорите, как ваш нож называется?
- Азз… - с готовностью повторил второй дикарь.
- Очень приятно. Он у вас каменный?
- Азз. Къма…
Дикари бесцеремонно облокотились на плечи Скальпеля, смотрели ему через голову, на странную тонкую палочку, из-под которой на белом листике рождались черные неподвижные букашки; нюхали записную книжку и даже пробовали ее на вкус. Медик не смущался обстановкой.