Если любому во Второй Академии приходилось знать много, а говорить мало, то Правящим Ораторам следовало знать ещё больше, а говорить ещё меньше. А уж Первому Оратору суждено было знать больше всех, а говорить, естественно, меньше всех.
Шендесс криво усмехнулся. Сколь соблазнительна всегда была идея тренторианского патриотизма - видение всей цели созидания Второй Империи в образе сотворения гегемонии Трентора! Сам Селдон предостерегал против этого. Ещё пять столетий назад он предвидел, что подобных мыслей не избежать.
Первый Оратор понял, что впал в забытье совсем ненадолго. До встречи с Гендибалем ещё оставалось время.
Шендесс ждал личной встречи с молодым Оратором. Гендибаль мог взглянуть на План свежим взглядом, достаточно острым, чтобы увидеть то, чего не видят другие. Не исключено, что кое-чего и сам Шендесс не видел.
Никому не было ведомо, сколь много почерпнул Прим Пальвер, сам Великий Пальвер из встречи с юным Колем Бенджоамом, которому в ту пору не было и тридцати. Тогда они говорили о возможных вариантах правления Второй Академии, о построении схемы её отношений с Первой. Бенджоам, впоследствии прославленный теоретик, самый выдающийся теоретик со времен Мелдона, никогда никому не рассказывал об этой встрече, но именно ему суждено было стать двадцать первым из Первых Ораторов. Некоторые считали, что он затмил самого Пальвера теми уникальными изменениями в Плане, которые были внесены по его предложению в План в годы правления Пальвера.
Шендесс принялся размышлять о том, что ему может сказать Гендибаль. По традиции способные молодые сотрудники при встрече с Первыми Ораторами всю свою доктрину излагали в начальной фразе. И конечно же, они никогда не просили об этой первой аудиенции по какому-либо тривиальному поводу - для решения малозначительного вопроса. Это могло на корню разрушить всю их последующую карьеру. Не дай бог показаться Первому Оратору легкомысленным прожектером!
Минуло четыре часа, и Гендибаль явился. Внешне он не выглядел взволнованным. Он спокойно ждал - разговор должен был начать Первый Оратор.
- Вы попросили о личной аудиенции, Оратор, - сказал Шендесс, - по вопросу, который вам представляется важным. Не могли бы вы вкратце изложить мне суть дела?
И Гендибаль с олимпийским спокойствием, как будто у него спросили о том, что он ел на обед, ответил:
- Дело в том, Первый Оратор, что План Селдона - бессмыслица!
18
Стор Гендибаль был сам себе голова. Он вовсе не нуждался в похвалах со стороны и не помнил такого времени, чтобы ему казалось, будто он никому не нужен. Во Вторую Академию он попал девятилетним мальчиком - его разыскал агент, ощутивший в нём громадные потенциальные способности.
Гендибаль успешно постигал науки, увлекся психоисторией и втянулся в неё, как звездолёт в гравитационное поле. Психоистория окликнула его, и он пошел на её зов. Он прочел от корки до корки труды Селдона в том возрасте, когда другие только пытаются решать дифференциальные уравнения.
Когда ему исполнилось пятнадцать, Гендибаль поступил в Галактический Университет Трентора (так он официально назывался). На предварительном собеседовании у него спросили, каковы его цели на будущее, и он без запинки ответил: "Стать Первым Оратором до сорокалетия".
Но он вовсе не собирался занять пост Первого Оратора, не получив необходимого образования. Он просто считал, что это должно произойти, а каким образом, при каких обстоятельствах - неважно. Приму Пальверу было всего сорок два, когда он занял эту должность.
Квиндор Шендесс воспринял заявление Гендибаля скептически, и скепсис собеседника не укрылся от молодого Оратора, в совершенстве владеющего психологической речью. Он прекрасно понял, как если бы Первый Оратор сказал это вслух: теперь в его досье появится отметка о том, что он, Гендибаль, резок и несговорчив.
Обязательно!
Ну и что? А Гендибаль и не собирался быть покладистым.
Ему уже за тридцать. Ещё два месяца - и будет тридцать один, и он уже заседал за Столом Ораторов. На то, чтобы стать Первым Оратором, оставалось ещё девять лет, и он знал, как этого достичь. Сегодняшняя встреча с Первым Оратором имела определяющее значение для всех его планов и для того, чтобы произвести то впечатление, которое ему хотелось произвести; ему не было нужды изощряться в шлифовке психоязыка.
Когда двое Ораторов Второй Академии говорят между собой, они не пользуются ни одним из известных в Галактике языков. Их речь скорее напоминает мгновенную жестикуляцию, понимание сказанного собеседником заключается в выявлении перемен в линиях мышления.
Чужак не понял бы ни слова, а Ораторы за кратчайший промежуток времени обменивались необходимым объёмом информации, и при этом сказанное ими передать буквально смог бы только ещё один Оратор.
Этот язык имел огромные преимущества - скорость общения и тончайшая нюансировка. Главным же его недостатком было то, что абсолютно невозможно было скрыть от собеседника своё истинное мнение.
Мнение Гендибаля о Первом Ораторе было совершенно определённое: он считал Шендесса человеком, лучшие времена которого остались далеко позади. Старик, как думал Гендибаль, не ждал кризиса, не был к нему готов. Разразись кризис - ему не хватило бы остроты мышления, чтобы осознать действительность и справиться с ней. При всей доброте, мягкости и прочих привлекательных душевных качествах Шендесс был тем самым материалом, из которого строятся несчастья.
Своё мнение Гендибалю следовало не только камуфлировать словами, жестами и выражением лица, но сами мысли держать подальше. Однако он не знал, как сделать, чтобы Первый Оратор не догадался, о чём он думает.
Не могло от него укрыться и понимание того, что думает о нём самом Первый Оратор. Сквозь совершенно очевидные и искренние дружелюбие и доброту виднелась далекая стена удивления и снисходительности. Гендибаль напряг до предела собственную защиту, стараясь если не скрыть всё, что видел и понимал, то, по крайней мере, не демонстрировать этого слишком открыто.
Первый Оратор улыбнулся и откинулся на спинку кресла. Нет, ноги на стол он не забросил, но излучил верно подобранную смесь самоуверенности, насмешливости и неформальной фамильярности - ровно настолько, чтобы у Гендибаля зародилась неуверенность в том, какой именно эффект произвело его заявление.
Поскольку Гендибалю не было предложено сесть, он был крайне ограничен в средствах нивелировки собственной неуверенности. Скорее всего, Первый Оратор именно на это и рассчитывал.
- План Селдона - бессмыслица? - переспросил Шендесс. - Потрясающее заявление! Вы заглядывали в последнее время в Главный Радиант, Гендибаль?
- Я постоянно сверяюсь с ним, Первый Оратор. Это моя обязанность. Но помимо всего прочего, это доставляет мне удовольствие.
- Вероятно, вы изучаете постоянно лишь те участки Плана, которые вам положено наблюдать по долгу службы. Вероятно, ваша работа носит микроскопический характер - вычленение отдельных систем уравнений, коэффициентов приведения. Дело, безусловно, важное и нужное, но я всегда полагал, что время от времени исключительно полезно упражняться в прослеживании всей линии Плана. Изучение отдельных участков Главного Радианта даёт свои плоды, но обследование его как громадного континента - вот что по-настоящему вдохновляет, заставляет переосмыслить многое. Сказать правду, Оратор, я сам давненько этим не занимался. Давайте посмотрим вместе?
Гендибаль не осмелился колебаться. Нужно было либо с готовностью согласиться на предложение Первого Оратора, либо наотрез отказаться.
- Это было бы великой честью и удовольствием для меня, Первый Оратор.
Шендесс нажал рычажок на крышке письменного стола. Такое устройство находилось теперь в кабинете любого Оратора, и в кабинете Гендибаля в том числе - явное проявление демократии. Вторая Академия представляла собой сообщество равных возможностей во всех проявлениях, порой самых незначительных. Ведь единственной фактической прерогативой Первого Оратора было слово, содержащееся в его титуле - он всегда говорил Первым.
Комната постепенно погрузилась в темноту, но вскоре во мраке засветилась жемчужная дымка. Обе длинные боковые стены кабинета стали молочно-белыми, свечение их разгоралось всё сильнее, и, наконец, на их поверхности возникли аккуратно очерченные уравнения - такие крошечные, что прочитать их можно было с большим трудом.
- Если вы не возражаете, Оратор, - предложил Шендесс с полной уверенностью в том, что возражений и быть не может, - мы уменьшим изображение для того, чтобы одновременно увидеть как можно больше.
Мелкие значки съежились, превратились в тончайшие - с волосок - линии, образовавшие причудливые рисунки на жемчужно-белом фоне.
Первый Оратор коснулся клавиш небольшого пульта, встроенного в подлокотник кресла.
- Вернёмся в самое начало - во времена Гэри Селдона. И сообщим Радианту некоторое движение вперёд. Скорость его составит одно десятилетие за момент наблюдения. При этом у нас возникнет восхитительное ощущение плавания по реке истории, не отвлекаясь на детали. Интересно, вы когда-нибудь проделывали подобное?
- Именно в таком виде - никогда, Первый Оратор.
- А следовало бы. Чувство просто потрясающее. Вот, обратите внимание, сколь широка черная линия в самом начале. В течение первых нескольких десятилетий вероятность отклонений была чрезвычайно низка. Со временем число ответвлений от генеральной линии экспоненциально нарастает, увы. Если бы не тот факт, что при избрании определённого ответвления множество остальных со временем угасает, отмирает, ход истории был бы неуправляем. Конечно, думая о будущем, мы должны быть крайне осторожны в том, на какие угасания рассчитывать и какие ответвления избирать.
- Знаю, Первый Оратор, - сухо отреагировал Гендибаль и ничего не смог поделать с ноткой раздражённости, промелькнувшей в речи.
Первый Оратор пропустил его реплику мимо ушей.
- Обратите внимание на извилистые линии красных значков. В них есть определённая закономерность. По смыслу они должны выглядеть произвольно, случайно, ведь каждый Первый Оратор вступает на высокий пост за счёт внесения дополнений и изменений в План Селдона. Кажется, будто нет никакой возможности предсказать, кому из Ораторов такое дастся легко, а кому придётся напрячься изо всех сил, но тем не менее У меня всегда было подозрение, что чёрные линии Плана Селдона и красные - Ораторских Изменений - следуют чёткому закону с явной зависимостью от времени и мало от чего более.
Гендибаль следил взглядом за течением лет, видел, как красные и чёрные линии пересекаются. Картина создавалась почти гипнотическая. Конечно, линии сами по себе мало что значили - главными были символы, значки, их составляющие.
То тут, то там в красно-черное хитросплетение линий вкрадывался синий ручеек. Затем он исчезал или вливался либо в черную, либо в красную линию.
- Синие Девиации, - сказал Первый Оратор, и чувство недовольства вспыхнуло в сознании обоих Ораторов, заполнив, казалось, всё пространство между ними. - Всё чаще и чаще мы сталкиваемся с ними и наконец приближаемся к Столетию Девиаций…
Так всё и было. Невооруженным глазом было видно, когда именно убийственный феномен Мула выплеснулся на Галактику и буквально переполнил её - Главный Радиант разросся в ширину, переплелся со множеством синих ручейков. Их стало так много, что не сосчитать. Казалось, вся комната стала синей, а линии всё утолщались, ветвились и испещряли поверхность стены, всё более и более покрывая собой генеральную линию Плана…
Достигнув пика, синева постепенно померкла, линии стали тоньше, слились воедино на одно долгое столетие, чтобы потом исчезнуть навсегда. В том месте, где синие линии пропали и остались только чёрные и красные, к Плану приложил руку великий Прим Пальвер.
Вперёд, вперёд…
Линии сплелись в причудливый узел, целиком чёрный, с редкими тонкими красными пометками.
- Это - создание Второй Империи, - сказал Первый Оратор, отключил Радиант, и комната постепенно наполнилась обычным светом.
- Весьма эмоциональное путешествие, - сказал Гендибаль.
- О да, - улыбнулся Первый Оратор. - И вы удивительно старательно прятали свои эмоции, насколько могли. Но это неважно. Позвольте, я выскажу кое-какие соображения. Во-первых, от вашего взора не должно было укрыться практически полное отсутствие Синих Девиаций со времен Прима Пальвера - другими словами, за последние сто двадцать лет. Думаю, вы заметили также, что в будущие пять столетий серьёзных вероятностей появления Синих Девиаций также не наблюдается. Надеюсь, от вас не укрылось и то, что мы уже начали расширять возможности психоистории за пределы создания Второй Империи. Без сомнения, вам известно, что Гэри Селдон, гениальность которого непререкаема, не был и не мог быть всезнающим. Мы оживили его теорию. О психоистории мы теперь знаем куда больше, чем знал он сам.
Селдон завершил свои расчёты временем создания Второй Империи, но мы пошли дальше. Фактически - и мне не стыдно в этом признаться - разработка нового Гипер-Плана, рассчитанного на времена после создания Второй Империи, - это моя заслуга, и именно это позволило мне занять пост Первого Оратора.
Всё это я говорю вам, чтобы избежать лишних слов в предстоящей беседе. Учитывая всё это, как можете вы утверждать, что План Селдона - бессмыслица? Он безупречен. Тот простой и очевидный факт, что мы пережили Столетие Девиаций, при всем уважении к гению Прима Пальвера, - лучшее подтверждение безошибочности Плана. Где же вы видите просчёты, молодой человек? Как можете вы заявлять, что План - бессмыслица?
Гендибаль выпрямился во весь рост.
- Вы совершенно правы, Первый Оратор. План Селдона безупречен.
- Следовательно, вы отказываетесь от своего заявления?
- Нет, Первый Оратор. Именно его безупречность порочна. Более того, она фатальна!
19
Взгляд Первого Оратора был хладнокровен. Он умел скрывать свои чувства, и некомпетентность Гендибаля в этом отношении забавляла его. Молодой человек изо всех сил старался маскировать эмоции при каждом мыслеобмене, но всякий раз обнаруживал себя целиком.
Шендесс бесстрастно разглядывал молодого Оратора: Гендибаль был строен и поджар. У него были тонкие губы и жилистые, беспокойные руки с длинными, изящными пальцами. В глубоко посаженных тёмных глазах таился тлеющий огонь.
"Трудновато будет, - подумал Первый Оратор, - заставить такого отказаться от своих убеждений".
- Вы упражняетесь в парадоксах, Оратор, - сказал Шендесс.
- Безусловно, моё утверждение звучит парадоксально, Первый Оратор, поскольку мы слишком сильно привыкли многое в Плане принимать как данность, не задаваясь вопросами.
- Какой же вопрос задаёте вы в таком случае?
- Дело в самой сущности Плана. Нам всем известно, что План не сработает, если его природа и даже самое его наличие станет известно слишком многим из тех, чье поведение предполагается прогнозировать.
- Полагаю, Гэри Селдон это понимал. Полагаю, кроме того, что именно это стало одной из аксиом психоистории.
- Он не предусмотрел появления Мула, Первый Оратор, и поэтому не мог предвидеть того интереса, который проявит ко Второй Академии Первая, когда мы вынуждены были раскрыться.
- Гэри Селдон… - начал Первый Оратор, осекся и умолк.
Все сотрудники Второй Академии знали, как выглядел Гэри Селдон внешне. Его двух- и трёхмерные изображения, барельефы и статуи можно было встретить повсюду. Но на них он всегда был запечатлен таким, каким был в последние годы жизни, - стариком, с изборожденным морщинами мудрой старости лицом, символизируя квинтэссенцию зрелости гения.
И вдруг, совершенно неожиданно для себя самого, Первый Оратор вспомнил фотографию, которая, как предполагалось, изображала Селдона в молодости. На неё никто большого внимания не обращал - сама мысль представить Селдона молодым казалась нелепой. Однако Шендесс видел эту фотографию, и Стор Гендибаль на мгновение показался ему поразительно похожим на молодого Селдона!
Он тут же одернул себя. Смешно и глупо! Просто один из предрассудков, которым подвержены все люди без исключения, как бы рациональны ни были. Конечно, его поразило чисто внешнее сходство. Если разобраться, сомнительное. Будь у Шендесса сейчас перед глазами та фотография, он бы обязательно уверился, что никакого особого сходства нет - иллюзия. Но вот только почему эта нелепая мысль пришла ему в голову именно сейчас?!
Он быстро овладел собой. Мгновенное колебание, краткая рассеянность, слишком мимолетная, чтобы кто-то мог заметить её, разве только другой Оратор. Пусть Гендибаль интерпретирует эту рассеянность как ему заблагорассудится.
- Гэри Селдон, - твёрдо, уверенно повторил он, - прекрасно знал, что существует колоссальное число вероятностей, предвидеть которые он не в силах, и именно поэтому создал Вторую Академию. Мы также не предвидели появления Мула, но быстро распознали его, а когда он выступил против нас, остановили его. Мы не предвидели и возможного интереса к нам со стороны Первой Академии, но, как только он возник, мы и ему положили конец. Где вы видите ошибку, Оратор?
- Во-первых, - сказал Гендибаль, - интерес к нам в Первой Академии вовсе не иссяк.
Первый Оратор сразу заметил, насколько увереннее заговорил Гендибаль. Значит, от него не укрылось краткое замешательство Первого Оратора, и он интерпретировал его как некую слабость. Это надо учесть.
- Позвольте возразить, - пошел в атаку Шендесс. - Вполне вероятно, что в Первой Академии могут сыскаться люди, которые сравнят ту полную тревог и потерь жизнь, что вела Первая Академия в течение почти четырёх столетий, с её безоблачным, безмятежным существованием на протяжении последних ста двадцати лет. Сравнят и придут к выводу, что это связано с той заботой, какую Вторая Академия проявляет о выполнении Плана, - тут им не откажешь в правоте и справедливости. Сделав такой вывод, они могут решить, что на самом деле Вторая Академия уничтожена не была, и также будут правы. И действительно, у нас есть сведения о том, что некий молодой человек из столицы Академии, Терминуса, член тамошнего правительства, просто-таки убеждён в этом… Имя его запамятовал, к сожалению…
- Голан Тревайз, - уточнил Гендибаль. - Именно я первым сообщил об этом, именно я направил материалы на эту тему вам, Первый Оратор.
- О! - воскликнул Первый Оратор с подчеркнутым уважением. - И как же вышло, что он привлек ваше внимание?
- Один из наших агентов на Терминусе прислал традиционный отчёт о вновь избранных членах Совета Академии - дело привычное, и Ораторы, как правило, особого внимания к такого рода сообщениям не проявляют. Однако именно этот отчёт вызвал у меня интерес, не сам отчёт, конечно, а то, как необычно и подробно в нём описан этот молодой Советник, Голан Тревайз. Судя по характеристике, которую ему даёт наш агент, этот человек необычайно самоуверен и настроен крайне воинственно.
- Почувствовали родственную душу?
- Вовсе нет, - не отреагировав на язвительное замечание, парировал Гендибаль. - Он показался мне беззлобным человеком, совершающим экстравагантные поступки, но такая характеристика меня не устроила. Я приступил к более углубленному исследованию. Довольно быстро я понял, что этот человек мог бы стать крайне ценен для нас, если бы нам удалось завербовать его, когда он был моложе.
- Весьма вероятно, - сказал Первый Оратор. - Однако вам прекрасно известно, что мы не занимаемся вербовкой на Терминусе.