- Если "убить" может быть делом чести, то почему не может "украсть"?
Шеф поднял голову, в упор посмотрел на Мортона.
- А у тебя что?
- Пока ничего.
- Почему же ты ушел из аппаратной?
- Вы велели…
- Я велел прийти, когда что-нибудь будет.
- Фо сказал…
- Опять Фо?! - взревел начальник. - Гони его к черту!
Мортон кинулся в аппаратную. Фо, развалившись, сидел на стуле, включив динамик на полную громкость, слушал какого-то слезливого сопляка, жалостливо объясняющегося по телефону в любви особе с томным голосом.
- Иди, тебя шеф зовет, - мстительно сказал Мортон Форресту.
- Зачем?
- Мое дело передать…
Он выключил этот любовный треп, но тут же спохватился: разговор шел по каналу, который они прослушивали, и надо было терпеть.
- Я все для тебя сделаю, - молил слезливый голос.
- Все? - заинтересованно спросила она.
- Хочешь, из окна выпрыгну?
- Это ты не мне, а себе сделаешь.
- Хочешь… на городскую башню залезу?
- Зачем?
- Не знаю.
- Ну и не предлагай.
- А что тебе предложить?
- Миллион.
- Где я его возьму?.. Не бросай трубку, не бросай трубку! - завопил он, хотя его собеседница, похоже, и не собиралась этого делать.
- Газеты надо читать. Там все написано.
Мортон заинтересованно подвинул стул и подвернул на магнитофоне рукоятку громкости записи.
- Даже то, как достать миллион?
- Как достать - твое дело.
- А где?
- Мраморная богиня в музее искусств два миллиона стоит.
- Надо подумать.
- Продумаешь. Говорят, сегодня ночью ее украдут.
- Значит, не украдут, раз говорят.
- Значит, украдут, - упрямо повторила она. - Не могут не украсть. Чтобы два миллиона просто так лежали на глазах у всех?
Мортон вспомнил, как сам только что говорил то же самое, и подумал о слухах, как о стихии. Так, наверное, обрушиваются лавины. Что такое крохотный камешек, соскользнувший с вершины горы? Но он толкает другой, третий, вместе они сталкивают камень покрупнее, и, наконец, сдвигаются с места глыбы, какие не качаются даже при землетрясениях. Сколько людей видели ту скульптуру, сколько глядели на нее не с умилением, а с вожделением! Тут и провидцем не надо быть, чтобы догадаться: плод созрел и не сегодня-завтра кто-то его сорвет.
Когда насмешливо-равнодушный женский и умоляющий мужской голоса затихли в динамике прослушивающего устройства, Мортон, оставив магнитофон включенным, побежал к шефу. Думал удивить новостью, но шеф скучно посмотрел на него и, как тогда, кинул через стол письмо. Это была официальная просьба управляющего музеем искусств направить в музей двух-трех детективов, поскольку, по его точным сведениям, ожидается налет на главный экспозиционный зал.
- На этот раз письмо не срезано? - спросил Мортон и сам устыдился ненужности вопроса. При чем тут срезано не срезано, когда такие вести.
- Фо даже не видел письма. Я сам вскрыл конверт, - сказал шеф.
- Разве оно пришло не по почте?
- Управляющий принес.
- Лично?!
- Именно… Хитрит он что-то.
- Чего уж хитрить. Все ясно. Не удивлюсь, если сегодня возле музея соберется толпа.
- Из толпы легче наблюдать.
- Прошу прощенья, шеф, но следует сторожить внутри. Надо брать с поличным.
- А снаружи с поличным не взять?
- Слишком много слухов связано с этим музеем. Нечисто там…
- Ты веришь в нечистую силу?
- Такая служба - всему приходится верить.
- Всему верить - ночей не спать.
- Эту ночь кому-то придется не поспать.
- Желаю успеха. Ты и Роланд справитесь?
Мортон пожал плечами. Сначала он пожалел, что выскочил с этим разговором, потом подумал о куше, который наверняка можно будет сорвать с управляющего, и успокоился. Это если обойдется без стрельбы. Иначе от скульптур останутся одни мраморные крошки.
- А ведь, пожалуй, управляющий не позволит сторожить внутри, - сказал он.
- Сам решай. Сдай прослушивание этому негодяю Форресту, забирай Роланда и действуй…
За Роландом числились два недостатка: он был слишком длинным и совсем не умел стрелять. В тире все пули у него оказывались кривыми. Но недостатки компенсировались достоинствами. Он, как гончая, мог догнать кого угодно. И хватка у него была, как у гончей: сразу за горло. В азарте мог и придушить, и за ним приходилось присматривать, поскольку газетчики и без того писали про полицию, что она поставляет в суд больше трупов, чем живых преступников.
Но даже Мортон не знал всех недостатков Роланда. Оказалось, что он уже несколько раз побывал в музее. Не в качестве детектива, а как любитель искусств. Это уж было черт знает что: эстет в полиции! Мортон не ждал ничего хорошего от этого своего открытия. Но перерешать с помощником было уже некогда, и он всю дорогу, пока шли до музея, терпеливо слушал восторженные восклицания Роланда. И удивлялся многоликости жизни: если верить Роланду, в тех скульптурах помимо их ненормальной стоимости было еще что-то.
- Искусство! - восклицал Роланд.
Это было понятно: телевизор тоже искусство, и те бестселлеры, которые Мортону приходилось читать на дежурствах, и головокружительные сальто-мортале автомобильных гонок, и мало ли еще всякого будоражащего. Но все стоило денег, все делало деньги, и ясно было, что чем больше денег, тем выше искусство. И за скульптурами он признавал немало достоинств, если уж дохленькая богиня оценивалась в два миллиона. Не понимал только, чего на нее смотреть часами, когда точно известна стоимость? Но ведь смотрят. Теряют время и деньги. Сам видел очереди возле музея. Не может же быть, чтобы так много было сумасшедших в одном городе.
- А та богиня что, как настоящая? - допытывался Мортон, и сам морщился от такого сравнения: за два миллиона он мог бы купить целый батальон живых богинь.
- Она сама красота! - вдохновенно говорил Роланд.
- Лучше манекенщицы Бетти?
- Это же искусство! - снова как заклинание повторял Роланд. И Мортону начинало казаться, что все так называемые "любители искусства" похожи на говорящих попугаев: только повторяют слова, считая их высшей мудростью, и не понимают смысла.
- Ладно, сам увижу, - сказал Мортон.
Улица перед музеем искусств была полна народа. Огромные рекламные щиты, вывешенные на фасаде серого здания, с нагловатостью опытных зазывал расхваливали достоинства экспонатов, собранных, как сообщалось, со всего света. Были тут драгоценности фараонов, короны самых расточительных монархов, редчайшие скульптуры не отличающихся целомудрием храмов Востока и отличающихся бесцеремонностью храмов Запада. А главный экспонат - мраморное изваяние голой богини, стоившее два миллиона, - был изображен на таком большом щите, что становилось не по себе: ну как упадет!..
Управляющий музеем, невысокий лысеющий господин с холодными глазами и тренированно-гостеприимными жестами, не понравился Мортону. Про таких он говорил, что они брали уроки у сатаны, встречающего грешников в аду. Но полицейскому не приходится выбирать клиентов. Мортон постарался изобразить на лице такую же приветливо-гадливую улыбку и сразу попытался "взять быка за рога", потребовав объяснений. Но управляющий объяснять ничего не стал, сказал только, что эту ночь им всем придется провести в музее: им в засаде, ему в своем кабинете, - и предложил пока пройтись по залу, посмотреть экспозицию.
- Сберечь ценнейшие экспонаты - дело нашей чести, - высокопарно сказал он. - Ваши старания не останутся незамеченными.
- И неоплаченными, - подсказал Мортон, любивший ясность в таких делах.
- Разумеется.
- Тогда о'кэй! Пошли, Роланд.
В зале было не протолкнуться. Скульптуры находились в глубоких нишах и очень эффектно вырисовывались на фоне черного бархата. Свет на них падал из каких-то незаметных щелей, но света совсем не было видно, и казалось, что скульптуры светятся сами по себе. Но что больше всего поразило Мортона, так это отсутствие охраны. Даже возле зваменитой богини не стояли полицейские. Мортон долго смотрел на богиню, заходя с той и с другой стороны, и никак не мог понять, что в ней такого драгоценного? Вся в пятнах от старости и небольшая - по колено нормальному полицейскому, - она не производила на Мортона никакого впечатления. Попадись такая игрушка где-нибудь при обыске, отбросил бы, даже не поинтересовавшись. Давно замечал Мортон, что люди, которые с жиру бесятся, нарочно выдумывают ценности и, может, оттого не беднеют. И теперь, снова удостоверившись в этой истине, он подумал, что не так живет. Вот бы разрекламировать какие-нибудь старые ботинки, заявить, будто в них первый гангстер Боб Дай совершил свое последнее преступление. Главное, погромче кричать, убедить, и тогда ботинкам цены не будет. Только какие же нужны деньги, чтобы переорать всех лжецов, желающих разбогатеть?
- Ты чего?
- Чего?
- Чего, говорю, рот разинул? Не заглядывайся, тут у них особая система охраны. Сунешься, а тебя лучом лазерным по башке…
Длинный Роланд стоял перед Мортоном, на голову возвышаясь над ним, и говорил громко, чтобы, все вокруг слышали, чтобы не мечтали зазря. И все стоявшие рядом заинтересованно повернулись к нему.
- Вот если выключить лазер, тогда другое дело. Но где выключатель? Это самая главная их тайна…
- Нету его, - сказал стоявший рядом сухощавый человек с быстро бегающими глазками.
- Чего нету?
- Выключателя. И лазера тоже. Ничего нету.
- Может, и скульптур нету? - сыронизировал Роланд.
Говоривший посмотрел на скульптуру в нише, подумал, пожевав губами.
- Я знаю только, что тут нечисто.
- А кто ты такой?
- Никто. Чую просто. Я всегда чую.
- Ну и что же ты чуешь? - заинтересованно спросил Роланд.
Человек осмотрел его с ног до головы.
- Чую, что не зря вы тут слоняетесь.
- Тебе бы репортером работать.
- А я и есть репортер.
Роланд захохотал, подергал носом.
- Раз газета заинтересовалась искусством, значит, и верно, чем-то пахнет.
- Точно, - сразу ответил репортер. - Раз полиция заинтересовалась искусством, значит, чем-то пахнет.
Толпа все прибывала, возбужденно гудела. Слышались голоса: "газетчики", "полиция"… Слова эти действовали на людей, как позывные телевизора. Мортон понял, что если они еще немного так "побеседуют" в толпе, то любопытные до утра не разойдутся и ночное бдение в музее будет пустой тратой времени. Дернув Роланда за рукав, он демонстративно пошел к выходу.
Пришлось обогнуть целый квартал, чтобы выйти к музею с другой стороны.
- Вот уж верно: дурная голова ногам покоя не дает, - ворчал Мортон.
- Зато мы кое-что узнали, - оправдывался Роланд.
- Что мы узнали?
- Что тут газетчики крутятся.
- Они везде крутятся.
- Просто искусство слишком скучно для них. Нужна изрядная доля перца, чтобы они сбежались.
- Сбежались потому, что кто-то пустил слух об ограблении.
- Только слух? Чего ж тогда мы тут?
- Мы для того, чтобы охранять священный принцип частной собственности, - по-школьному продекламировал Мортон.
- Не-ет! - Роланд уверенно покачал головой. - Что-то назревает. Все чего-то ждут.
- Это называется - массовый психоз.
- Не-ет. Все что-то знают.
- И мы знаем.
- И мы знаем, - повторил Роланд. - Когда все знают - это уже реклама. А на рекламу кто-то должен был потратиться.
- Ты подозреваешь?..
- Никого я не подозреваю. Знаю только, что кому-то это надо. Твой "массовый психоз" выгоден не гангстерам. Может, газетчикам?
В глухом переулке они разыскали служебный вход музея, вошли в маленькую дверь. Сторож, сидевший за дверью, без слов пропустил их, словно знал в лицо.
- Сегодня что, всех пускают? - не удержался Роланд.
- Кого надо, того пускают, - угрюмо ответил сторож.
- А кого надо?
- Это наше дело.
- Смотри, как бы это не стало нашим делом.
- Ваше дело маленькое: стой, где велят, беги, куда велят, лови, кого велят…
- Не слишком ли ты разговорчив для сторожа?..
Узкий гулкий коридор вывел их в коридор пошире, где справа и слева были двери. На одной висела табличка: "Управляющий музеем". Они вошли и увидели газетчика, с которым недавно спорили в экспозиционном зале. Он сидел сбоку у большого стола и потягивал что-то из высокого черного стакана.
- Не хотите ли для бодрости? - предложил он, доставая из-под стола бутылку. - Ночь длинна. Кто знает, сколько придется ждать?
Мортон и Роланд переглянулись.
- Ты собираешься просидеть тут всю ночь?
- Не один я, придут и другие.
- Что же вы собираетесь ждать?
- Все, что будет.
- А что будет?
- Вот это я и хочу узнать.
- Ты уверен, что узнаешь именно сегодня?
- Не то чтобы уверен, скорей предчувствую.
- Что тебе известно? - резко спросил Мортон.
- Такой вопрос! - рассмеялся репортер. - У прессы свои тайны.
- Но ведь что-то известно?
- Ничего особенного. Слово чести.
- Что-то подозрительно много сегодня говорят о чести. - Мортон похлопал Роланда по руке. - Пошли. Если бы он что-то знал, об этом было бы в газетах.
- Сенсации надо дать созреть, - назидательно сказал репортер.
- Давай зрей. Но если выйдешь отсюда ночью, я тебя арестую.
- Я выйду, как только услышу выстрелы.
- Выстрелы? - Уже стоявший в дверях Мортон снова повернулся к репортеру. - С чего ты взял, что мы будем стрелять?
- А как остановите преступника? Не будете же вы сидеть в засаде возле самой богини. Да и негде там. А окно рядом. Он вскочит в окно, схватит богиню и… вам придется стрелять.
- Уж не сообщник ли ты? - спросил Мортон.
- Увы. Два миллиона для меня слишком много. Я этой ночью рассчитываю на сотню-другую. Вот если вы его укокошите или он укокошит вас, тогда я все перепишу заново и заработаю в два раза больше.
- Ты уже все написал?
- Остались только детали.
- М-да! - изумился Мортон. - Знал, что газетчики - мастера выдумывать, но, признаюсь, недооценивал.
- Вы, полицейские, всегда нас недооцениваете. А ведь я мог бы заранее описать любую вашу операцию. Люди стереотипны: и вы и гангстеры. Все самые хитроумные планы и контрпланы уже описаны нами. Что-либо новенькое - редкость. Это как в шахматной игре: по первым ходам можно предсказать, какая разыгрывается партия…
- Тебе известны первые ходы?
- Управляющий сказал, что сегодня богиню должны украсть…
- Украсть или попытаться украсть?
Репортер грустно посмотрел в стакан и отставил его в сторону.
- Я, видно, много выпил. Ну да все равно: часы заведены… Управляющий сказал: "должны украсть". Так что без стрельбы не обойдется.
- Обойдется, - сказал Мортон и направился к двери. Он уже знал, что сделает: этой ночью ни на минуту не отпустит управляющего, заставит и его сидеть в засаде…
В коридоре было пусто. Мимо них тенью проскользнули лишь несколько служащих, незаметных, прячущих лица. Пусто было и в экспозиционных залах. Окна затягивали плотные вечерние сумерки, и ажурных решеток снаружи почти не было видно. Мраморные статуи, все так же освещенные, стояли в черных нишах необычными часовыми, застывшими в своих вековечных позах радости и страданий, стояли, истерзанные временем, безрукие, безногие, даже безголовые. Тишина, окружавшая их, не была тишиной покоя, а висела, насыщенная безмолвными страстями, и казалось, что она вот-вот взорвется смехом, стонами, обычными криками толпы. Это была мучительная, тяжелая тишина, и Мортон даже обрадовался в первый момент, когда услышал тихий монотонный скрип. Он быстро пошел к дверям соседнего зала и застыл на пороге: у приоткрытого окна на легкой стремянке стоял управляющий и раскачивал решетку. Украдкой оглядывался, снова прикидывал расстояние до ниши, где стояла двухмиллионная богиня, и снова принимался дергать решетку.
Мортон кашлянул, подойдя почти к самым ногам управляющего. Тот вздрогнул и едва не свалился со стремянки, суетливо сполз с нее и сел на нижнюю ступеньку.
- Как вы меня напугали! - сказал он.
- Неудивительно, - засмеялся Мортон. - Не объясните ли, что вы тут делали?
- Я?
- Да, да, вы. Зачем раскачивали решетку?
- Раскачивал? - растерянно переспросил управляющий. - Я не раскачивал, а проверял, надежна ли она.
Мортон мысленно выругал себя и подумал, что шеф наверняка не похвалит за такую спешку. Сколько уж раз убеждался он: поспешишь - упустишь преступника, и вот снова оплошал. И еще подумал, что репортер не так уж и не прав, ожидая стрельбы. Налетчиков придется впустить в музей, даже дать им возможность взять скульптуру. И только после этого задерживать. Иначе тот же репортер не пожалеет слов, чтобы расписать промашку полиции. А как поведут себя грабители, застигнутые на месте преступления, трудно сказать.
Кивнув Роланду, чтоб не спускал глаз с управляющего, Мортон прошел в туалет, вынул плоскую карманную рацию, прицепил присоски антенны к канализационной трубе и вызвал шефа.
- Управляющий? - переспросил шеф, выслушав доклад. - Сам на себя доносил? Ведь это он вызвал полицию. Нет, поищи другого.
- А все же пришлите пару человек. Пусть погуляют снаружи на всякий случай.
- Где я их возьму… - Шеф замолчал, и Мортон подумал было, что он отключился. В соседней кабине урчал унитаз и булькала вода под краном. - Разве что Форреста? Он сегодня на свидание отпросился, ну да свидание не похороны, можно и отложить…
Вернувшись в зал, Мортон увидел идиллическую картину: Роланд, как экскурсант, ходил за управляющим от скульптуры к скульптуре, почтительно слушая его воркующий голос.
- Древние понимали красоту женского тела, не как мы. Теперь все сводится к сексу, и женщина в купальном костюме уже не вызывает эмоций. Да и вовсе без ничего не всегда волнует. Стыдливость - вот основа пластического искусства. Взять эту мраморную девственницу, у нее все угадывается под покрывалом, все, что надо. Видно, что она колеблется: скинуть покрывало или нет. И зритель мучается вместе с ней. Часами стоит, завороженный ее нерешительностью. Когда женщина все делает сама, неинтересно. А тут каждому хочется помочь. И уж я-то знаю, сколько рук тянулось к этой скульптуре…
- А та, двухмиллионная? - спросил Роланд. - Она совсем голая, чего ж столько стоит?
Управляющий пожевал губами, погладил лысину.
- А кто знает, сколько она стоит? Ее никто не покупал. Лет пятьдесят назад музей, которому она принадлежит, вконец разоренный, предложил продать ее за два миллиона. Покупателя не нашлось. А цифра так и осталась. Мы упоминаем ее только в целях рекламы. Поверьте, девять из десяти посетителей музея приходят только за тем, чтобы взглянуть, что это так дорого стоит.
Он вздохнул, оглянулся, увидел Мортона и сказал:
- Пора гасить свет.
- Зачем? - удивился Мортон. - В темноте преступнику будет легче.
- А вы на что? - усмехнулся управляющий. - Я плачу вам не за то, чтобы вы всю ночь любовались скульптурами.
- Можно подумать: вы заинтересованы в том, чтобы богиню украли.
- К сожалению, это невозможно.
- К сожалению?
Он расхохотался, как мальчишка, который знает тайну.