Сведения о Pediptera Augwana я почерпнул из Большого энтомологического словаря Аукваны, иллюстрированного прекрасными стереокадрами, отснятыми специальной экспедицией Центра Биологической классификации при Галактическом Союзе под бдительным наблюдением егерей Лиги защиты, возможно, разумных животных. Меня мало интересовало, что поведенческие функции ногокрыла носят исключительно описательный характер и нигде не дается объяснения многоступенчатой стадии развития. Пусть этим вопросом занимаются рядовые энтомологи. Зато стереокадр ногокрыла-имаго, заснятого в момент появления из кокона и расправляющего твердеющие на воздухе крылья с режущей глаз сочной расцветкой, произвел на меня неизгладимое впечатление. Такой экземпляр экзопарусни-ка просто необходимо иметь в коллекции, если ты считаешь себя эстет-энтомологом.
Как ни странно, с субсидированием экспедиции на Ауквану получилось неожиданно просто. Финансовую сторону экспедиции и фрахтовку челночного катера, который должен был ожидать окончания экспедиции на орбите планеты для контрабандного вывоза ногокрыла, взяла на себя Тана. Честно говоря, я не ожидал такого продолжения нашей связи. Тана была красивой, эффектной женщиной, с которой мы познакомились на выставке моей коллекции и какое-то время провели вместе. Но обычно на этом с моей стороны все и заканчивалось. Женщины всегда были для меня только сексуальным придатком. И не более. Однако на этот раз прозаического окончания связи не случилось, но отнюдь не потому, что я изменил своему кредо. Были в моей жизни случаи, когда женщины пытались перевести наши чисто сексуальные отношения в нечто большее, но, как только с их стороны начинали проявляться капризы и требования, я уходил. Без сожаления. С Таной получилось по-иному. Она ничего от меня не требовала - я был для нее непререкаемым авторитетом, она во всем меня поддерживала, словно являлась не только сексуальным придатком, но и моим эго. Что, в общем-то, при ее эффектной внешности, относительной финансовой независимости и достаточно трезвом уме (вопреки сложившемуся мнению, что все красавицы - глупышки) было для меня несколько странно. Это тешило самолюбие, но отнюдь не меняло моих жизненных позиций. Пока это меня устраивало, я не спешил разрывать отношения.
Как и большинство трапперов, промышляющих охотой на птенцов ногокрыла, мы инкогнито высадились на Аукване за полтора месяца до объявления Лигой защиты, возможно, разумных животных блокады заповедных островов гигантских мангров. Парадоксально, но труднее всего оказалось найти проводника, хотя чуть ли не каждый десятый абориген занимался контрабандной охотой на птенцов ногокрыла. Но когда они узнавали о цели экспедиции, то отказывались наотрез. И вовсе не потому, что охота на ногокрыла-имаго была для них табу, - они совершенно не понимали, зачем нам нужен именно ногокрыл, когда все пришельцы охотятся исключительно на птенцов. В конце концов нам удалось нанять одного аборигена за тройную цену, но, похоже, он нам все равно не поверил, считая, что мы зачем-то хитрим и однозначно будем охотиться на птенцов.
Из-за вынужденной задержки отбыли мы на острова гигантских мангров за три недели до сезона слоистых туманов, когда все водные пути и тропинки на подступах в сельву начали усиленно контролироваться егерями. Поэтому вместо суток пришлось затратить четверо, но, к счастью, удалось незамеченными миновать все контрольные посты. Проводник попался опытный и добросовестный, выполнял свои функции выше всяких похвал, тем не менее я то и дело натыкался на его скептический взгляд. Категорически не верил Кванч в цель нашей экспедиции, хоть ты его убей. Каждое утро он сообщал, что поблизости находится гнездо с яйцами ногокрыла, однако я пропускал его информацию мимо ушей и требовал поисков вторичных коконов. Кванч с видимым неудовольствием подчинялся, а затем с неприкрытым скепсисом наблюдал, как я сканирую вторичные коконы. За две недели мы обследовали восемнадцать коконов, но во всех них формировались яйца, и ни один не предвещал появления на свет красы и гордости мангровой сельвы планеты - Pediptera Auqwana.
Я начал нервничать и подозревать, что Кванч водит меня за нос, специально подсовывая коконы с яйцами, и пару раз на повышенных тонах высказал проводнику свои претензии. Но Кванч только недоуменно пожимал узенькими плечиками, разводил в стороны непомерно длинные тонкие руки, растягивал губы в извиняющейся улыбке, вдвигал и выдвигал глаза. Я ему не верил. В масляно-преданных глазах играло лукавство себе на уме аборигена. Мол, знаю, на что ты охотишься - не проведешь на мякине!
Однако, когда из яиц начали вылупляться птенцы, а я по-прежнему требовал от него поиска вторичных коконов, скепсис и лукавство в глазах Кванча сменились откровенным изумлением, перешедшим в открытое непонимание, а затем нежелание продолжать экспедицию. Только мое твердое слово и выплата на месте половины обещанного вознаграждения - суммы, превышающей обычный заработок проводника у галактических контрабандистов, - несколько поколебали его уверенность в своей сермяжной правоте и заставили продолжить поиски вторичных коконов. Тем не менее каждое утро он со все возрастающей тревогой в голосе сообщал об очередном гнезде с птенцами, обнаруженном им во время ночной разведки, и мой неизменный отказ забрать птенцов встречал чуть ли не в штыки. Будь Кванч человеком, я бы сказал, что он находится на грани психического срыва, и, возможно, вел себя с ним деликатнее. Но я не придал этому значения. И поплатился.
Сегодня утром Кванч не стал говорить, что рядом где-то находится гнездо с птенцами, а на вопрос, нашел ли он очередной вторичный кокон, бросил лаконичное "да" и повел меня в чащу. Я было подумал, что проводник наконец-то поверил в мою цель, но глубоко ошибся. С удвоенной осторожностью пробираясь сквозь чащу и заставив меня делать то же самое, Кванч вывел меня к гнезду с птенцами. При виде в двух шагах от себя гнезда с птенцами я обомлел, но, переведя взгляд на довольное лицо проводника, лучащееся счастьем от того, что он наконец-то выполнил свою миссию, не сдержался и выругался. Совсем забыв, что гнездо птенцов охраняется не в меру агрессивным ногокрылом-отчимом… Спасло меня от судьбы быть раздавленным многотонной тушей ногокрыла-отчима болото, если можно считать спасением замену смертного приговора через раздавливание на смертную казнь через заражение инфекцией.
Теперь ничего нельзя было изменить. И самое обидное заключалось в том, что винить кого-либо в происшедшем не имело смысла. Сам виноват, что необдуманно последовал за Кванчем, а затем выругался у гнезда ногокрыла…
Кажется, я застонал от бессилия и униженного состояния, потому что Тана встрепенулась и посмотрела в мою сторону.
- Алек… - Она вскочила с чурбака, стремительно скользнула к гамаку и наклонилась надо мной. - Ты проснулся? Как себя чувствуешь?
Голос у Таны дрожал, и меня передернуло. Сам не умел жалеть и тем более не терпел жалости по отношению к себе. Унизительное чувство.
- Нормально… - с трудом разлепив губы, прошептал. - Слабость только…
- Это мы сейчас… Погоди…
Тана засуетилась, открыла аптечку, извлекла шприц-тюбик с тонизатором, уколола в руку. Мурашки побежали по коже, меня содрогнуло, по лицу градом покатился пот. Слабость уходила на глазах.
- Я хотела вызвать катер… - Лицо Таны скуксилось. - Погрузить тебя в криогенную камеру и доставить в ближайший медицинский центр. Но… Но… Только отчаяние могло подвигнуть ее на такое. решение. Да, при анабиозе скоротечная саркома Аукваны замедлялась, и, возможно, в Центре межвидовой хирургии путем корректировки биоэнергетических потенциалов клеточной структуры удалось бы спасти мне жизнь. Но в сложившихся обстоятельствах это было неосуществимо. Мешало ненавистное сослагательное склонение.
- Не глупи, - тихо проговорил я крепнущим голосом. - Никого ты вызвать не сможешь. Егеря установили частотно-волновую блокаду Аукваны, через которую не пробьется ни один сигнал.
Тана быстро заморгала, лицо ее перекосилось, и она отвернулась. Плечи у нее мелко дрожали. Надежда, что я подскажу решение, рухнула.
- Готово, бвана Тана, - сказал Кванч, вставая с чурбака.
- Ты собрал диагност? - встрепенулась Тана. - Молодец…
Сомнительная похвала. Собрать походный диагност мог и ребенок - его блоки сцеплялись в единственно возможном порядке.
Тана подошла к панели диагноста, защелкала клавишами.
- Сейчас мы тебя проверим… Может быть, и не заразился… - сказала она, не смея смотреть на меня. Будто я не знал о своем диагнозе и взгляд мог его выдать.
- К чему? - пожал я плечами. - И так все ясно.
Слабость исчезла, ее место заняла апатия. Ничего в этом мире для меня уже не имело значения. К чему все эти анализы, мельтешение, лишние телодвижения? "Не тратьте, кум, напрасно силы, идите ко дну", - иронично советовали мои славянские предки по поводу бесполезных действий. Только сейчас я понял глубокий смысл поговорки и не увидел в ней иронии. Все-таки кусочек загадочной славянской души был и во мне.
Тана извлекла из ниши датчик-паучок, попыталась активировать его, но ничего не получилось.
- Подключи поводок, - отстранение посоветовал я. - Дистанционно в блокированном районе ничего работать не будет.
Несмотря ни на что, какая-то часть моего сознания еще пыталась контактировать с миром живых. Но это ненадолго. Максимум трое суток.
Тана подключила поводок к датчику-паучку и поставила его мне на грудь. С минуту электронный анализатор стоял, поводя по сторонам лапками-сенсорами, затем принялся бегать по телу, изредка приостанавливаясь для замеров. От прикосновений лапок было щекотно, но не смешно. Не выношу щекотки, но сейчас это чувство словно атрофировалось.
- Кушать хочешь? - спросила Тана, чтобы отвлечь и себя, и меня от гнетущих мыслей. Бегать "паучку" предстояло долго. Около часа.
От слова "кушать" сквозило ненавистной жалостью, но сознание отметило это равнодушно, где-то на периферии. Чувства защитились сами на себя и не желали откликаться на чужое сочувствие из-за разделявшей нас черты. Только сугубо рациональное восприятие связывало меня с действительностью.
Я подумал. Есть не хотелось. Умирать тоже. Что-то во мне еще держалось за этот мир и не хотело уходить из него, вопреки сложившимся реалиям.
- А что ты можешь предложить? - неожиданно вырвалось у меня. Тана растерялась.
- Как - что? Грибы…
Поскольку экспедиция была браконьерской и снаряжение мы могли нести только на себе, пришлось ограничиться крайне необходимым, учитывая при сборах чуть ли не каждый грамм веса. Поэтому, предварительно разузнав, что мангровые заросли Аукваны изобилуют съедобными грибами, являющимися основной пищей аборигенов, продовольствия мы не взяли.
- Не хочу, - поморщился я. Грибами мы питались уже месяц, и если первое время - с удовольствием, то последнее - через силу. Не приспособлен цивилизованный человек к однообразной пище, кусок не лез в горло.
- Слушай, у нас же есть НЗ! - излишне эмоционально воскликнула Тана. - Сублимированный апельсиновый сок и шоколад. Будешь?
- Нет, - снова поморщился я. Зачем вообще я спросил о еде? Ничего мне не хотелось.
Возможно, Тана приняла мой отказ за каприз умирающего, но на самом деле все было не так. Мои мысли и желания пошли вразброд, потеряв логическую связь.
- Я все-таки разведу сок, - не согласилась Тана. Места она себе не находила, нервно двигая руками и не сводя глаз с бегающего по мне "паучка".
- Как хочешь… - безразличным выдохом вырвалось из меня. Будто и не я сказал.
И в это мгновение многоногий датчик диагноста застыл на моем животе и замигал зелеными глазками-индикаторами. Я ошибся, предположив, что Тана будет проводить всестороннюю диагностику - она запрограммировала аппарат на экспресс-анализ.
Забыв обо всем, Тана бросилась к диагносту, щелкнула клавишей, и аппарат выстрелил тонкую ленту распечатки. Схватив ленту, Тана пробежала по данным глазами раз, второй, мотнула головой, словно ничего не понимая, и принялась в третий раз медленно перечитывать, беззвучно шевеля губами.
Сердце у меня ухнуло. Все-таки тлела во мне надежда…
Внезапно Тана уронила ленту и посмотрела на меня широко раскрытыми глазами. А затем ее лицо перекосилось, и она громко, страшно зарыдала, сотрясаясь всем телом.
- Зачем… - досадливо скривился я. И без ее истерики было тошно.
- Ал… л-лек… - заикаясь сквозь рыдания, хрипя горловыми звуками из-за непослушных губ, со стоном выдавила Тана. - Т-ты… Ты… з-з… з-здо… здоров…
- Что?!
Это было словно удар грома. Страстно, до боли в сердце захотелось жить, но я не решался поверить в блеснувший лучик надежды. В таком состоянии Тана могла принять желаемое за действительное.
- Дай статусграмму! - затребовал я распечатку.
И только когда собственными глазами убедился, что меня не обманывают, во мне будто что-то перевернулось. Мир встал вверх тормашками, а роковая черта, отделявшая меня от мира живых, лопнула, как струна, с оглушительным звоном.
Дальнейшее я воспринимал смутно. В голове продолжало звенеть, и мысли никак не могли упорядочиться. Сознание и тело воссоединились, но абсолютно не работали - я был похож на заводную куклу, которая двигалась и говорила исключительно автоматически.
Тана, не столько не веря показаниям диагноста, сколько самой себе, перепрограммировала его на всесторонний анализ и провела повторную диагностику, но на моей эйфории это никак не сказалось. Экспресс-анализ достаточно грубый метод, но, будь в моем теле хоть одна клетка с нарушенным биоэнергетическим потенциалом, она была бы обнаружена. Поэтому всесторонняя диагностика могла выявить во мне все что угодно, хоть целый букет заболеваний, но не скоротечную саркому Аукваны. Иные же болезни можно излечить.
Пока шла повторная диагностика, я вдруг страстно захотел есть и заказал грибного супчика. Тана сварила его на мини-печи, и я выхлебал супчик с превеликим удовольствием, хотя вкуса не ощутил. Окончательный диагноз я воспринял как должное, а Тана опять расплакалась, но теперь без истерики, счастливыми слезами. По-моему, она меня любила по-настоящему, и это оказалось для меня открытием. Этого чувства я не понимал - для меня в отношениях между мужчиной и женщиной существовал только секс.
Затем мы пили разведенный в опресненной ман-грами воде сублимированный апельсиновый сок из неприкосновенного запаса, ели шоколад… Потом выгнали из схрона Кванча, и любили друг друга.
Любили яростно и неистово, словно в последний раз…
Эйфория, застилавшая разум, схлынула только глубокой ночью, когда Тана, измученная, спала на моем плече, а я, лежа в гамаке и обнимая ее хрупкое тело, никак не мог смежить веки. Ни пылинки сна не было в глазах. Эйфория ушла, уступив место спокойной радости неожиданного избавления от смертельной опасности. Всего пять процентов было на моей стороне, и они, как это изредка бывает в рулетке, выпали на мою долю. Какое это все-таки сладкое чувство - знать, что ты живешь и, главное, будешь жить.
Плетенные из лиан стены схрона слабо светились в темноте, и за их пределами продолжал жить активной ночной жизнью заповедник гигантских мангров Аукваны. Шелестела листва, на все лады стрекотали ночные насекомые, в болоте что-то стонало и плюхалось, изредка ухала аукванская сова. От ее уханья, наполовину состоящего из инфразвука, обмирало сердце, в глазах темнело, и все живое на некоторое время обездвиживалось. Но затем ночная какофония возобновлялась. Первыми несмело подавали голос скрежетцы, затем подключались перекваки, и вот уже ночной хор голосов живой природы вновь звенел во всю мощь. И не было для меня музыки слаще.
Под эту музыку жизни я и уснул.
Утром я чувствовал себя хорошо, но на задворках сознания угнездилось тревожное ощущение, что сегодня обязательно случится что-то скверное. Психологически мое состояние объяснялось остаточными явлениями вчерашних коллизий, но от понимания этого на душе легче не становилось.
Тана проснулась позже и выглядела совершенно разбитой. Лицо у нее осунулось, под глазами набрякли мешки - вчерашний стресс отразился на ней в гораздо большей степени, чем на мне. Как будто ее слова: "Лучше бы я… Лучше бы меня…" - мистическим образом перенесли психологические перегрузки с меня на нее.
Дожидаясь возвращения Кванча из ночной разведки, мы позавтракали сырыми грибами. Но если вчера вечером я выхлебал грибной супчик с удовольствием, то сегодня давился, силком пропихивая в горло куски. Надоели грибы до чертиков. Тана тоже ела через силу, морщилась.
- Живот болит, - пожаловалась она, запивая завтрак чаем из листьев тонкоствольного мангра.
Я промолчал, но встретил это известие с неудовольствием. Женщины в экспедициях - всегда обуза, и как Тана ни клялась, что с ней проблем не будет, я знал - рано или поздно биологические отличия женского организма от мужского проявятся и могут серьезным образом осложнить охоту. Впрочем, на данный момент у меня появилась иная забота - подыскать замену оставленным вчера у болота одежде и обуви.
Сменная одежда нашлась, а вот с обувью оказалось хуже. Никоим образом я не мог предвидеть, что ботинки с самоцепляющимися подошвами - идеальную обувь для ходьбы по скользким корням - придется бросить. Хорошо, Тана догадалась взять мне обыкновенные кроссовки, иначе пришлось бы продолжать охоту босиком. Что ж, наука на будущее.
Обувая кроссовки, я представил, как буду оскальзываться на каждом шагу, и поклялся впредь в экспедиции брать две пары спецобуви. И никогда не изменять этому правилу.
Наконец вернулся Кванч. Он прошмыгнул в лаз и замер у входа с мрачным видом.
- Что, опять к гнезду поведешь? - сквозь зубы процедил я. Настроение портилось с каждым мгновением. - Смотри у меня… - Я демонстративно похлопал ладонью по кобуре с парализатором.
- Уходить, бвана Алексан, надо, - сказал Кванч. - Вчера егеря нашли остатки вашей одежды и теперь собираются прочесывать местность.
Я не стал интересоваться, какая сорока принесла на хвосте эти известия. У аборигенов свои информационные каналы, по мнению ряда исследователей, напрямую связанные с общим энергополем биосферы, в чем я имел возможность не раз убедиться - например, Кванч мог по запаху щепки определить внешний вид того, кто к ней прикасался. Именно поэтому я не верил, что он не знает, в каком вторичном коконе ногокрыла зреют яйца, а в каком - ногокрыл-имаго. Но сейчас Кванч мог получить сведения и более прозаическим способом, повстречав в сельве одного из проводников контрабандистов.
Так или иначе, но ситуация выглядела серьезной. Не задавая лишних вопросов, я встал с чурбака, развернул над полом трехмерную карту и подозвал Кванча.
- Куда предлагаешь перебазироваться?
Кванч минуту вглядывался в карту, затем ткнул длинным пальцем в рыжее пятно на северо-востоке.
- Сюда, бвана Алексан.
Брови у меня взлетели сами собой, и я недоверчиво уставился на Кванча.
- Полгода назад здесь был пожар… - протянул я с сомнением.
- Да, бвана. - Глаза Кванча втянулись в глазницы, затем снова выпучились. - Лучшего места не найти. После пожара тут не осталось гнезд, поэтому егеря участок не контролируют. Зато сюда двинулось много старцев-одиночек.
Я немного подумал. Что ж, в словах проводника был резон. Знай я заранее, поиски вторичного кокона с ногокрылом-имаго следовало начинать отсюда. И никаких бы "казусов" тогда не случилось.
- У тебя там схрон есть?
- Да, бвана.
- Собираемся, быстро! - бросил я Тане, которая, скорчившись, лежала в гамаке.