Теперь они возникали парами, группами, толпами, с ними были дети, животные, птицы и существа, которых Джошуа никогда не видел, до них доносился приглушенный шорох шагов, шепот, разговоры, смех - все эти люди жили много веков назад.
Они были бесплотны и не являлись киборгами или роботами. Эти призраки пришли из далекого прошлого, и Джошуа начал терять терпение, когда они столпились вокруг него.
- Ш-ш-ш! - прошептала Аната, взяв его за руку, чтобы успокоить. - Они никому не причиняют вреда. Их здесь нет. Это просто сон.
Джошуа сжал руки в кулаки и заставил себя успокоиться.
- Вот о чем мечтает город, - сказала Аната. - Ты хочешь его убить из-за того, что он не пускает сюда людей, но взгляни - ему тоже плохо. Он хочет снова дружить с людьми. Что такое город без людей? Он болен. Он не плохой. И не злой. Нельзя убивать больных, ты ведь не можешь, правда?
Каждую ночь, говорила Аната, город активирует эти воспоминания о прошлом, и каждую ночь она приходит на них смотреть.
Джошуа видел псевдожизнь, безмолвное существование миллионов записанных воспоминаний, и его гнев постепенно отступил. Кулаки разжались. Ненависть никогда не владела им подолгу.
- Пройдет очень много времени, прежде чем я смогу простить то, что произошло, - заявил он.
- И я также. - Она вздохнула. - Когда я вышла замуж, оказалось, что у меня не может быть детей. Мой муж не смог этого понять. У всех остальных женщин в нашей группе дети были. Поэтому меня охватил стыд, и я пришла в город, который мы всегда почитали. Я думала, что только город в состоянии меня исцелить. Но теперь я не знаю. Мне не нужен другой муж, я хочу остаться здесь, пока город продолжает существовать. Здесь слишком красиво, я не могу уйти.
- Почему?
- Города становятся старыми и начинают путешествовать, - сказала она. - Далеко не все хорошо работает. Многое умирает. Скоро все здесь умрет. Даже таким, как Худой, придет конец. Комната полна ими. И город перестал делать новых. Я буду жить здесь до тех пор, пока вся эта красота не исчезнет.
Джошуа посмотрел на нее более внимательно. На левом глазу он заметил белое пятнышко, которого не было несколько часов назад.
- Пора спать, - сказала Аната. - Уже очень поздно.
Он нежно взял девушку за руку и повел между призраками по пустой и одновременно переполненной лестнице. По дороге он спросил, где она живет.
- У меня нет определенной комнаты, - ответила она. - Я все время сплю в разных. Но мы не можем дуда вернуться. - Она замолчала. - Туда. Дуда. Не можем вернуться. - Она посмотрела на него. - Ето, я не может много по-твоему… Она прижала руку ко рту. - Я забыла. Я научилась, но теперя - не знаю.
Джошуа вдруг почувствовал холодок в животе.
- Что-то не так, - пробормотала она. Ее голос стал более низким, как у Худого, и она открыла рот, словно пытаясь закричать, но с ее губ не сорвалось ни звука. Она выпустила его руку и отступила на несколько шагов. - Я делаю что-то не так.
- Сними платье, - сказал Джошуа.
- Нет. - Она казалась оскорбленной.
- Все это ложь, не так ли? - спросил он.
- Нет.
- Тогда сними платье.
Она начала расстегивать пуговицы. Потом остановилась.
- Давай!
Она стянула его через голову и осталась стоять обнаженной: торчащая маленькая грудь и узкие бедра… На груди, по кругу, шли шрамы. Следы черного пепла, какие остались на его собственной груди после падения в костер… которого никогда не было. Оба они имели такую же метку, как и Худой. То была печать Мандалы.
Она повернулась к нему спиной, фантомы проходили мимо и через нее. Джошуа протянул руку, чтобы остановить девушку, но оказался недостаточно быстрым. Ноги Анаты подломились, и, перевалившись через перила, она упала вниз, на самое дно.
Джошуа стоял наверху и смотрел, как бледно-голубая жидкость и красная кровь из-под кожи смешиваются с зеленым тягучим веществом, капающим из разодранной ноги. Он почувствовал, что вот-вот сойдет с ума.
- Худой! - закричал он.
Джошуа продолжал выкрикивать это имя. Лунное сияние вдруг снова стало ярким, и фантомы исчезли. Его отчаянные крики эхом отражались от стен коридоров.
Киборг появился у основания лестницы и наклонился, чтобы осмотреть останки девушки.
- Мы оба, - сказал Джошуа. - Мы оба фальшивки.
- У нас нет запасных частей, чтобы ее починить, - сказал Худой.
- Зачем вы вернули нас? И почему сразу не сказали, кто мы такие?
- Еще не так давно у нас оставалась надежда, - ответил Худой. - Город пытался откорректировать программу и вернуть людей. Шестьдесят лет назад он дал архитектору большую свободу, чтобы тот попробовал выяснить, где была совершена ошибка. Мы построили себя - тебя, ее и других, - чтобы вы отправились к людям и выяснили, что они теперь собой представляют, и смогут ли города принять их. Но если бы вы знали свое происхождение, разве люди бы вам поверили? Потом началось старение, вместе с ним пришли болезни. Попытка оказалась неудачной.
Джошуа потрогал шрамы на своей груди, закрыл глаза, и ему ужасно захотелось, чтобы все это оказалось всего лишь дурным сном.
- Дэвид, кузнец, свел клеймо на твоей груди, когда ты был еще совсем маленьким киборгом, чтобы ты сошел за человека. А потом он приостановил твое развитие, чтобы вынудить тебя вернуться в город.
- Мой отец был таким же, как я.
- Да. И у него тоже был шрам.
Джошуа кивнул.
- Сколько времени у нас осталось?
- Я не знаю. У города кончаются воспоминания. Скоро он сдастся… менее чем через сто лет. Он вновь начнет двигаться, и рано или поздно что-нибудь в нем окончательно сломается.
Джошуа оставил Худого у тела девушки и поднялся на террасу, выходившую на внешнюю стену города. Он прикрыл глаза, защищаясь от восходящего солнца, и посмотрел в сторону Арата. Там он увидел город, который когда-то находился в Меса Ханаан. Он разобрал себя и пытался перебраться через горы.
- Киса, - сказал Джошуа.
Все имена Можжевельника
Плюшевый медвежонок великолепно изъяснялся на мандаринском наречии китайского языка. Крупный, толстый, с близко посаженными глазками и неожиданно длинным носом - обычно у медвежат приплюснутые носы, - он расхаживал вокруг меня, беседуя сам с собой.
Я перевернулась на спину, чувствуя, как по телу бегают мурашки. Мне было трудно шевельнуть рукой. Что-то произошло с моей волей: я не могла заставить себя встать. Поведение мышц настораживало, нервная система тоже барахлила. Не говоря о глазах: они якобы наблюдали нелепого черно-белого зверя. Простейшее объяснение заключалось в том, что я сильно надавила во сне на глазные яблоки, а тут еще обрывки детских воспоминаний и кое-какие языковые навыки, усвоенные на курсах лет десять назад…
Медвежонок тем временем заговорил по-русски. Я решила не обращать на него внимания и сосредоточилась на других вещах.
Дальнюю стену каюты не узнать: теперь ее покрывали беспрерывно изменяющиеся геометрические узоры, то приобретавшие рельефность в тусклом свете, то растекающиеся по плоскости. Откидной столик почему-то оторван от стены и валяется на полу, в опасной близости от моей головы. Потолок был кремовым, хотя я помнила его оранжевым. Половина каюты осталась на месте, тогда как другая половина исчезла в…
В Разрыве! Мой стон заставил медвежонка вздрогнуть. Ко мне мало-помалу начала возвращаться координация движений, зрение сфокусировалось. Только плюшевое создание все еще расхаживало по каюте, не прерывая поток связной речи - теперь почему-то немецкой. От этого нельзя было отмахнуться. Медвежонок либо полностью реален, либо представляет собой плод изощренной галлюцинации.
- Что здесь происходит? - спросила я. Он нагнулся ко мне и сказал, вздыхая:
- Роковое стечение… Наречье Альбиона мне плохо подвластно! Он раскинул лапы и поежился.
- Не суди за смятение. Моя система - нервная, кажется? - еще не решила, какому континууму подчиняться в данный момент.
- Моя тоже, - сказала я осторожно. - Ты, собственно, кто?
- Дух. Все мы духи. Будь осторожна, не довольствуйся иллюзией, не следуй путем веселья. Прости, так некогда писали по-английски. Я лишь повторяю прочитанное.
- Где я? На своем корабле?
- Как и все мы, выведенные из игры. Пытаемся протянуть еще немного.
Я уже достаточно пришла в себя, чтобы встать. Возвышаясь над медвежонком, я поправила блузку, потерла ушибленную левую грудь. Последние пять дней мы не испытывали повышенных перегрузок, поэтому на мне был лифчик. Синяк помещался прямо под тесемкой - таково было, цитируя моего невероятного собеседника, "роковое стечение".
Собравшись с мыслями, я представила себе, чего избежала, и сама испытала смятение, как новичок, впервые оказавшийся в невесомости.
Мы выжили. Во всяком случае, я… Кому из команды в сорок три человека повезло, как мне?
- Ты знаешь?… Тебе известно?…
- Худшее, - закончил за меня медвежонок. - Одно мне не понять, другое расшифровать нетрудно. Разрыв произошел семь или восемь часов тому назад. Удар был силен: я насчитал десять незнакомцев. Ты - десятая, и лучше прочих. Мы с тобой похожи.
Нам твердили, что при Разрыве можно выжить. Однако, согласно статистике, лишь единицы из множества кораблей, подвергнувшихся нападению, оставались целы. Огромная поражающая сила для оружия, самого по себе не смертельного!
- Мы уцелели? - спросила я.
- Подарок судьбы, - ответил медвежонок. - Мы даже пока способны двигаться. А дальше видно будет.
- А дальше… - хотела я повторить за ним, но тут же осеклась. Несмотря на малый рост и детский голосок, в манере поведения медвежонка присутствовала обстоятельность, присущая зрелости.
- Ты какого пола? - спросила я.
- Он, - мгновенно отозвался медвежонок.
Я дотронулась до переборки над дверью, провела пальцем по знакомому кривому шву. Где я - нарушая все законы вероятности - в своей прежней вселенной или все-таки в чужой?
- Можно выглянуть за дверь?
- Сие мне неведомо. Я не заметил, чтобы другие сумели организоваться.
Лучше приступить к делу с самого начала. Я взглянула на медвежонка, потерла шишку на лбу.
- Ты откуда?
- Оттуда же, откуда и ты, - ответил он. - С Земли. Был талисманом капитана, утешителем и советником.
Странные функции! Я подошла к люку и выглянула в коридор. Незамысловатый и удобный проход непонятного цвета и незнакомой конфигурации завершался круглым люком с ручной системой герметизации - шестью черными накидными болтами. Ни одному земному инженеру не пришло бы в голову использовать такое старье на космическом корабле.
- Как тебя зовут?
- Официально - никак. Имя талисмана известно одному капитану.
Страх не позволял церемониться. Я спросила, не видел ли он своего капитана или какой-нибудь материальной принадлежности известного ему мира.
- Нет, - услышала я в ответ. - Называй меня по-русски - "Сынок".
- А я - Женева. Фрэнсис Женева.
- Мы друзья? - осторожно поинтересовался он.
- Почему бы и нет! Надеюсь, здесь будет еще с кем подружиться. Тебе трудно говорить по-английски?
- Не обращай внимания. Я быстро учусь. Практика - мать совершенства.
- Если хочешь, мы могли бы перейти на русский.
- Ты говоришь на этом языке так же хорошо, как я - на языке Альбиона?
Медвежонок обладал чувством юмора и немалым достоинством.
- Хуже! Ладно, пусть будет английский. Если тебе хочется о чем-то узнать, спрашивай без стеснения.
- Сынок не стесняется. Он - бывший талисман.
Шутливая беседа помогала не сойти с ума. Меня так и подмывало схватить мишку в охапку и прижать к себе, хотя бы ради тепла. Он был необыкновенно милым - видимо, таким его и задумали. Но на кого ориентировались его создатели? Цветом он походил на панду, формами - ничуть…
- Что, по-твоему, мы должны делать? - спросила я, присев на койку.
- Сынок медленно думает, - ответил он, опускаясь передо мной на корточки.
Несмотря на короткие лапы, его движения были полны грации.
- Я тоже. Все-таки я специалист по программному обеспечению, а не солдат.
- Не ведаю, что есть "программное обеспечение", - предупредил Сынок.
- Компьютерные программы, - объяснила я. Мишка кивнул и выглянул за дверь - чтобы тотчас шарахнуться обратно.
- Они здесь! - сообщил он. - Можно закрыть дверь?
- Понятия не имею, как… - начала я, но тут же кинулась к своей койке и залезла на нее с ногами. Мимо люка струился змеиный ручей - все желто-зеленые, со стальным отливом, с лопатовидными головками, в красных ромбах… Поразительно, как я сумела разглядеть столько деталей, несмотря на испуг!
Поток змей миновал распахнутую крышку люка, не проявив к каюте и к нам с мишкой ни малейшего интереса. Сынок отделился от стены с геометрическими барельефами.
- Какого черта им здесь надо? - спросила я.
- Полагаю, это члены команды, - ответил он.
- Кто еще здесь водится?
Медведь выпрямился и устремил на меня пристальный взгляд.
- Нам ничего не остается, кроме поиска, - произнес он торжественно. - Иначе у нас не будет права спрашивать. - Он подошел к люку, перелез через порог и позвал меня из коридора: - Идем!
Я слезла с койки и потащилась за ним.
* * *
Сознание женщины - причудливый омут, в который она соскальзывает в момент рождения. Первые месяцы жизни, слушая и наблюдая, она обретает параметры своей будущей жизни. Ее младенческое сознание - огромная пустая матрица, вбирающая все извне. В первые месяцы закладывается ролевое представление, зачатки самосознания, наброски будущих достижений. Слушая взрослых и. наблюдая за их поведением, она накапливает предрассудки и запреты: "Ты не видишь призраков на стенах спальни - их там нет! Никто из нас не видит твоих воображаемых приятелей, миленькая… Ты должна это понять".
Так с самого начала женщина начинает формировать свое естество. Заготовка - это необъятная вселенная, которую она безжалостно обстругивает. Она сводит на нет нежелательные выступы, докучливые свойства. Со временем она забывает, что была некогда частью целого, и превращается в простенькую мелодию жизни. Побывав вселенской симфонией, она не способна это оценить. Она забывает приятелей, танцевавших на потолке над ее колыбелью и взывавших к ней из темноты. Некоторые из них были дружелюбны, некоторые еще тогда, в самом начале, пугали ее. Но все они были частями ее сущности. Всю последующую жизнь женщина пытается уловить эхо голосов, звучавших в ее волшебной детской: в мужчинах, которых она избирает для любви, в задачах, которые ставит перед собой на протяжении жизни.
После тридцати лет такой работы она становится Фрэнсис Женевой.
Смерть любви - отрезан еще один кусочек - это расставание с еще одной вселенной; разрез никогда не затянется. С каждой зимой, с каждой весной, прожитой на планете или между планетами, женская судьба становится жестче, но при этом все больше мельчает.
Но вот отрубленное когда-то снова сливается в монолит, приятели, скрашивавшие некогда дрему в колыбели, вновь появляются на потолке. Это те, кого ты невольно лишилась или сознательно оттолкнула: ныне они не зависят от тебя. Они вернулись, они совершенно непостижимы. Будь начеку!
* * *
- Понимаешь ли ты? - спросил медведь.
Я покачала головой и с трудом оторвала взгляд от люка на шести болтах.
- Ты о чем?
- Как мы тут оказались?
- Это Разрыв. Наверное, снова проделки эйгоров.
- Да, это они. Но как?…
- Не знаю, - созналась я.
Этого никто не знал. Нам оставалось наблюдать результаты. Остатки переживших Разрыв кораблей, которые людям удавалось найти, неизменно походили на плавающие в пустоте мусорные баки. Корабли словно выхватывали из нашей Вселенной, прокручивали в невиданных космических центрифугах и возвращали обратно. Остатки сохраняли прежнюю массу, прежний химический состав, подобие упорядоченности и жизнеспособности. Увы, в дальнем космосе даже 90 процентов жизнеспособности - все равно что никакой. Если элементы, составляющие корабль, плохо сочленяются между собой, то глупо искать в корабле выживших.
Зато как нас интересовали трупы! Несмотря на строжайшую секретность, ходили слухи о каких-то большеголовых страусах и прочих уродах. Теперь и у меня было, что к этому добавить: живой плюшевый медведь и стая разноцветных змей…
И еще: согласно тем же слухам, во всех пяти тысячах кораблях, угодивших в Разрыв, не осталось ни единого человеческого тела. В наш континуум никто не мог вернуться.
- Сломано не все, - сказал Сынок. - Мы весим столько же. Тяготение действительно не изменилось - сама я как-то упустила это из виду.
- Кстати, мы по-прежнему дышим, - добавила я. - И ко всему еще мы с тобой с одной и той же планеты. Скорее всего, основы остались незыблемыми.
А это означало, что, возможно, уцелели стандарты связи, хотя формы могли измениться. Связь входила в сферу моей компетенции, но я все равно поежилась. Кораблем управляют компьютеры. Как взаимодействует десяток различных систем? Если несогласованно, то наши часы сочтены. Нас ждет тьма, холод, вакуум…
Я открутила все шесть болтов и с трудом откинула крышку люка.
- Скажи-ка, Женева, - обратился ко мне Сынок, заглядывая в следующий коридор, - как сюда могли пролезть змеи?
Я недоуменно покачала головой. Существовали проблемы поважнее.
- Я хочу найти капитанскую рубку. Хотя годится любой компьютерный терминал. Что ты видел до того, как забрел ко мне в каюту? Сынок кивнул.
- В том конце коридора. Но там были… всякие. Мне не понравилось. Я пошел в другую сторону.
- Что там было? - спросила я.
- Мусорная корзина, - ответил он. - Сисястая!
- Да уж, лучше поищем здесь, - согласилась я.
Мы быстро забрели в тупик. Глухая стена была увешана круглыми светящимися дисплеями. На каждом из них мерцали концентрические круги разной ширины. Такие фигуры могут содержать массу информации, только нужен хороший сканер, чтобы ее считывать. Это наводило на мысль об искусственном устройстве, а не живом организме. Хотя кто знает, что во что здесь превратилось.
Медведь валко расхаживал вдоль глухой стены. Я провела рукой по дисплеям, потом встала на колени, чтобы нащупать место соединения пола и стены и понять, есть ли там шов.
- Что там?
- Ничего не вижу, зато что-то чувствую. Какое-то вздутие…
Тупик вместе со всеми дисплеями превратился в раскрытый клапан. Неодолимый поток воздуха всосал нас в темноту. Я инстинктивно свернулась в позу зародыша, подтянув ноги к животу. Медвежонок стукнулся об меня и схватил за руку. Какая-то пульсирующая сила мотала нас из стороны в сторону, время от времени прикладывая к чему-то мокрому и скрипучему. Я заставила себя открыть глаза и попыталась нащупать руками и ногами хоть какую-то опору. Одной рукой я задела то ли железо, то ли твердую пластмассу, другой поймала подобие веревки. Мне удалось, цепляясь за веревку, удержаться на твердой поверхности. Настал момент разобраться в том, что видят глаза.