В Бонавентуре был самый конец зимы. Снег все еще лежал на земле влажными глыбами, но поцелуй весны уже запечатлелся в небе, его можно было почувствовать: так липкий поцелуй малыша влажным пятном ложится на щеку. Первая в году городская оттепель. Она никого не обманула - зимы на Великом Святом Каспии никогда не сдавались без боя, несколькими свирепыми снежными бурями больше или меньше, но время первых зеленых листочков все равно приближалось.
Мой путь к дому лежал вдоль берега ручья, где служащие парка только что расставили таблички "Тонкий лед": такие черно-красные с вмонтированными в них сенсорами, которые приводили в действие сирены, если кто-нибудь спустится по берегу к ручью. Такие предосторожности не были лишними в парке Кабо; всю зиму дети играли в хоккей и изображали фигурное катание на льду замерзшего ручья (детишки улумов скользили по льду "под парусами"), и пока поверхность выглядела твердой и надежной, как можно отказаться от любимых развлечений. И, несмотря на наличие табличек, каждый год один или два балбеса все равно умудряются провалиться под лед и насквозь промокнуть… что может засвидетельствовать Лео, сын Линн. Не считая того, что из Лео и слова не вытянешь о том, что случилось. Вот почему сама Линн рассказывает эту историю каждый раз, как Лео приводит домой девушку.
Ну ладно. Представьте себе серое зимнее утро, в низинах лежит туман, и влажный воздух не кажется холодным, хотя температура всего на три градуса выше нуля. Началась оттепель, проталины окружили бетонные дорожки, журчит капель… Жизнь встряхивалась после зимней спячки, и даже та, чей мозг был оплетен ядовитым плющом, могла позволить себе расслабиться.
Я помню снегомерок тем утром - белые птицы скользили по верхам снежных торосов. С интервалом в несколько секунд они долбили клювом наст, чтобы добыть себе пропитание - личинок ледомухи. Как у всех исконных птиц Дэмота, у них не было настоящих перьев, их окутывали облачка пуха, придавая им вид клочьев пыли ростом человеку по щиколотку, с маленькими облепленными снегом ножками.
Внезапно снегомерки заскрипели и поднялись в воздух; они заметили тень, маячащую над снежным ландшафтом. Седой сокол? Мантавоздушный змей?
Без единого шороха рядом со мной на тропу приземлился Чаппалар. Вышел на утреннее скольжение. Наедине с собой. И вид у него был такой, будто на его губах играла бы сейчас широкая улыбка, если бы он давал себе труд улыбаться.
- Доброе утро, проктор Фэй, - сказал он. - Чудесный день.
Как многие пожилые улумы, он учил английский уроками прямой загрузки, записанными на Новой Земле. В результате - манерный акцент, всегда звучавший надменно для моего мэримаршевского слуха.
- Доброе утро и тебе, - сказала я ему. - Ты похож на кота, поймавшего канарейку. Приятная ночь была, не так ли? Хорошо спалось? В хорошей компании?
Его внешние ушные веки сомкнулись на миг, а потом снова приоткрылись - так улумы краснели.
- Сэхололеехемм, - пробурчал он. "Ты слишком много слышишь". - Иногда мне кажется, что у людей слишком хорошая интуиция.
- Только у женщин, - заметила я. - Так значит, у тебя была ночь, беспощадная для члена?
- Я провел приятный вечер, - чопорно ответил он.
- Сэ джуло леехедд, - сказала я ему. "Слышу слишком мало". - Разве ты не знал, что хомо сапы живут ради грязных сплетен?
Он ответил не сразу, но вдруг стал слишком подпрыгивать при ходьбе, слишком даже для улума. (Они всегда упруго подскакивают - они ведь легкие, и их мембраны-паруса ловят любое дуновение ветра. В ветреный день улумы запросто брали под руку любого из людей, кому было с ними по пути, используя их как якорь, чтобы не унестись с порывом ветра. Ну, по крайней мере, так мне говорят все мужчины-улумы, цепляющиеся ко мне и за меня на улице.)
Прыг, прыг, прыг. В конце концов, Чаппалар нарушил молчание.
- Ее зовут Майя. Человек, но ты ее не знаешь. Ей сто десять лет, но она принимала таблетки молодости. Она в отличной физической форме.
Я подавила смешок. Таблетки всех нас поддерживали в "отличной физической форме". Если Чаппалар упомянул об этом, его, должно быть, поразило нечто удивительное в формах любовницы. Наверное, она была широкой.
- Расскажи про все это маме Фэй, - умильно проворковала я, беря его под руку.
- Могу только сказать маме Фэй, что на моих губах печать молчания, - ответил он, демонстративно высвобождаясь. - Что бы ни происходило между двоими - это либо очень личное, либо для всех одинаковое. Я не стану обнародовать личное, а информацию об общеизвестном ты можешь загрузить сама.
Под этим, я полагаю, он подразумевал просмотр порночипов с участием улумов и людей. Нет нужды, Чаппалар, детка, нет нужды. В моем распутном прошлом я достаточно такого насмотрелась, чтобы все знать про межвидовые пропорции. Теперь же я хотела только насладиться чужими ощущениями в деталях.
Но как я ни пыталась выманить у Чаппалара подробности о прошлой ночи, крутые, как виляние бедрами в стриптизе, он отказывался мне их открыть. По правде говоря, он вообще немного говорил, так как был слишком занят - улыбался, подпрыгивал, впитывал разлитую в небе оттепель. Я догадывалась, как его мысли беспокойно метались между неизбежными догадками, свойственными любому "утру после": "Правда ли она… Что, если она… Может, мне". Как скоро мы сможем…"
- Ты такой милый, - призналась я ему.
Он не слышал - все прикрывал ушные веки, словно ему хотелось остаться наедине со своими мыслями, а после, широко открывая их, будто стараясь охватить каждый звук в мире.
Глядя на него, мне самой хотелось заново влюбиться. И погода для этого была подходящая. Мне пришлось перейти на рысь, чтобы догнать прыгающего Чаппалара.
Насосная станция одной стеной примыкала к детскому зоосаду парка Кабо - высотой с трехэтажный дом, длиной в пятьдесят метров, покрытая глянцевой мозаикой с изображением никогда не существовавшего леса. Каким-то дивным чудом в этом лесу бок о бок росли и земные кедры, и дивианские сахарники, и аборигены Дэмота - перомалинные пальмы. (По правде говоря, я никогда не видела земных деревьев за пределами виртуальной реальности, лишь пару молодых деревьев в горшках в национально-историческом музее в Пистоле. Ни одно правительство на Дэмоте не сдурело настолько, чтобы поставить под удар местную экосистему, позволив людям, где попало сажать инопланетные деревья.)
В детском зоосаде было такое же надуманно-пестрое смешение, как и на мозаике. С Новой Земли - ослики и овечки; из дивианских миров - прирученные орты (птеродактили размером с курицу, раздражающе-пронзительно вопившие, но ластившиеся к детям); и с самого Дэмота - черви-пуховорсы и облокоты. (Черви-пуховорсы похожи на рулон потертого коричневого ковра: смотреть на них - тоска берет, но гладить их приятно, они пушистые и мяконькие. Облокоты - стадные животные, смахивают на печальных коротконогих коз со шкурой броненосцев. На воле они отдыхают, облокачиваясь на скалы и деревья; в зоосаде они приваливаются к ногам посетителей, мрачно глядя на вас снизу вверх и выражая каждой морщинкой на морде: "Вы же не против, да?")
Пока мы с Чаппаларом шли через парк, за нами увязались двое облокотов… один явно надеялся, что мы захватили пенокурузы со стойки с едой, другой же - робот - просто шел за первым. У каждого живого существа в парке Кабо имелся сопровождавший его робот-клон, запрограммированный следить за тем, чтобы типично животное поведение настоящей живности никому не досаждало. Если бы, к примеру, облокот решил избрать меня своей подставкой, в том бы не было беды, только замызганная куртка долго воняла бы облокотом; но если бы двинулся к Чаппалару, то робот встал бы на караул между улумом и облокотом, пока зверушка не подалась бы в сторону. Дело вот в чем: взрослому хомо сапу легко было удержать вес облокота. А вот Чаппалара он перевернул бы вверх тормашками и, опрокинув, мог бы растоптать. В крутолобую башку облокотов никак нельзя было вбить, что высокие и на вид сильные улумы на самом деле легкие и хрупкие. Отсюда и потребность в защите и надзоре роботов - иначе Лига Наций заинтересуется, почему мы позволили потенциально опасным животным приставать к нашим разумным согражданам.
Законы Лиги были очень жесткими в том, чтобы не подвергать разумных ненужному риску. И вы либо следовали этим законам, либо вас самого объявляли неразумным. В свою очередь, у Лиги имелись также строгие законы о том, как обращаться с опасными неразумными существами.
Дверь в здание насосной станции была заперта. Обычная мера безопасности? Или какой-то параноик действительно волновался, что вредители испортят городское водоснабжение? Нет. Скорее всего, сотрудники станции закрыли дверь здания, опасаясь, как бы облокот не прислонился к ней, отчего она могла случайно открыться под его весом. Тогда через несколько минут станция была бы полна ортов и осликов, уже не говоря об овцах, тонущих в фильтрующих цистернах. Кому нужна шерстяная вода?
В мозаичную стену возле двери был вмонтирован экран переговорного устройства. Но мы собирались нанести неоговоренный визит… нет, отнюдь не решительную атаку, чтобы застать всех со спущенными штанами. Но все же мы не хотели предоставить сотрудникам время на подготовку представления. (О да, госпожа проктор, нам нужны все наличные средства, которые вы сможете к нам направить".)
Я глянула на Чаппалара. Он вырвался от облокотов и оперся спиной о стену здания. Мечтательное выражение застыло на его лице, а сам он становился пятнистым, сливаясь с крошечными кусочками глянцевой обожженной глины. Идеальная картинка мужчины, грезящего о новой возлюбленной. Ему совсем не хотелось смотреть, настолько ли я трусливая размазня, что так и не воспользуюсь своим связующим кристаллом.
Я закрыла глаза: мне предстоял первый намеренный прямой мозговой контакт с искусственным интеллектом, проникавшим во все цифровые линии, на Дэмоте включая аксонные побеги кристалла в моем мозгу и любой компьютеризированный прибор, державший двери насосной станции закрытыми.
"Фэй Смоллвуд из "Неусыпного ока", - думала я, молча направляя мысль к двери. - Пожалуйста, предоставьте мне право входа". (В той же официальной манере я раньше говорила со своим контрольным чипом, имплантированным в запястье… который, кстати, удалили вовремя мушора, чтобы избежать радиопомех между ним и моим связующим кристаллом. С тех пор я стала носить дешевые браслеты, так как меня напрягало до неприличия голое запястье.)
Мой сигнал "Сезам, откройся" передался радиоволной через мой связующий кристалл к ближайшему принимающему элементу инфосферы, потом через множество ретрансляторов перекочевал к мировому разуму. Моя личность была установлена; также установили принадлежность замка, который я собиралась открыть. ("Оку" разрешалось вскрывать замки в общественных зданиях, но не в частных домах.) Меньше чем через секунду дверь мягко щелкнула. Я открыла ее, слабо и вымученно улыбнувшись Чаппалару, испытывая тошнотворное облегчение от того, что мой мозг не взорвался.
Не теряя своего мечтательного выражения, Чаппалар заметил:
- В следующий раз, открывая дверь, просмотри изображения со всех камер слежения, чтобы узнать, что делается по ту сторону двери. В мою первую проверку меня едва не проткнул вилами автопогрузчик, как раз проезжавший мимо. - Он улыбнулся и повел рукой в направлении входа. - После вас.
Внутри не было автопогрузчиков… только убогая раздевалка со шкафчиками, в которых рабочие хранили свою уличную одежду. Некоторые украсили шкафчики фотографией члена семьи, или дешевой репродукцией иконы Благословенной Богоматери, или зелено-серой эмблемой бонавентурской команды по гребле из премьер-лиги, но в целом помещение выглядело спартанским.
- А есть городской указ, запрещающий украшать, свое рабочее место? - уточнила я у Чаппалара.
- Насосные станции должны соответствовать санитарным нормам, - ответил он. - Некоторые начальники станций трактуют эти нормы более сурово, чем остальные.
- Так ты знаешь начальника?
- Я знаю всех, кто работает в городских структурах, и ты узнаешь.
Я уже запомнила имена сотрудников станции и загрузила их файлы из гражданской базы данных. (Не через связующий кристалл. Через документальное устройство в офисе "Неусыпного ока".) Ее директором была Элизабет Тапер шестидесяти двух лет, работавшая здесь с тех пор, как люди населили Бонавентуру. На нее не поступало никаких жалоб ни сверху, ни снизу: она, ни разу не облажалась настолько, чтобы это заметили вышестоящие, и никогда не изводила подчиненных до того, чтобы они решились протестовать официально.
То же самое можно было сказать почти обо всех чиновниках города. Хотелось бы мне видеть в их послужных характеристиках комментарии вроде: "Нудный, но компетентный" или "Задолбает любого своей маниакальной жаждой контроля". Жаль, что мне не доверили составление форм для оценки деятельности.
Чаппалар шел впереди меня, скрестив руки, натруди так, что его мембраны-паруса были плотно прижаты к телу. Дальше наш путь стал узок, как игольное ушко, так что не сложи он мембраны, они задевали бы за шкафчики по обеим сторонам, сбивая развешанные на них украшения. Я шла за ним, тоже скрестив руки - у меня не было такого же размаха крыльев, как у Чаппалара, но сколько раз мне повторять слово "амазонка", прежде чем вы уясните, что я крупная тетенька?
Наверное, в три раза реже, чем я уже это повторила. О чрезмерность, имя тебе Фэй.
За шкафчиками находился зал размером с каток, целиком заполненный массивными металлическими резервуарами. Вода из местного водоносного слоя закачивалась снизу, пропускалась через серию обрабатывающих устройств и била струей на выходе, очищенная от всевозможных примесей и микробов. На этой станции должны были работать три очистные линии по четыре цистерны на каждой, но две старейшие в последние годы были будто прокляты злыми гномами механики, так что рабочим приходилось все время трудиться над несговорчивыми насосами, заевшими лопастями-мешалками и икающими клапанами. Зачастую не проходило и недели, чтобы на день-два не поломалась одна из линий… а в последние выходные обе старые линии откинули копыта одновременно.
Поэтому неудивительно, что городской совет хотел снять старые линии и заменить их новым оборудованием. Оставался только один вопрос: почему они вообще позволили станции прийти в такой упадок?
Как только мы с Чаппаларом вошли, я сразу смогла определить, какие линии из рук вон плохи: они были наполовину разобраны, высоко расположенные контрольные панели открыты, из них торчат провода и пластиковые трубки. Две стремянки на колесиках подкатили прямо к механизму ближайшей цистерны, словно двое рабочих трудились бок о бок, выискивая возможность заставить старую рухлядь поработать еще немного… но сейчас там никого не было.
Никого в поле зрения.
Я повернулась к улуму:
- У всех сиеста?
Он пожал плечами:
- Может, общее собрание работников станции?
- Собрание у них должно быть завтра.
Чаппалар был бы в курсе их распорядка, выполни он свою "домашнюю работу" по станции… но ведь он был занят, забавляясь с Майей, не так ли? Но, так или иначе, это расследование было зарегистрировано на мое имя, следовательно, мне и надлежало знать все факты. Со своей стороны Чаппалар доверял мне разобраться во всех мелочах, чтобы этим не пришлось заниматься ему.
- Даже если сейчас не время для обычного совещания, - заметил мой спутник, - мисс Таппер могла созвать таковое экспромтом.
Он закатил глаза. Я начала получать представление о влюбленной в экспромты руководительнице. - Или, - продолжил улум, - им могли привезти запчасти к другому входу, и теперь все помогают их разгружать.
Возможно. Правдоподобно. Учитывая жуткое месиво из трубок и кабеля, разбросанных по полу, они, должно быть, частенько закупали запчасти. И все же… вокруг стояла прямо-таки мертвая тишина. И выглядело это место всеми покинутым. Меня охватило тревожное предчувствие, та самая "человеческая интуиция", по поводу которой всегда ворчал Чаппалар.
- Давай дальше пойдем на цыпочках, - понизив голос, предложила я. - А то мне не по себе.
Он взглянул на меня - нарочито безучастно, так полагалось смотреть на прокторов-новичков, рассуждающих как беженцы из мелодрамы. Но все же его ушные веки сощурились на полмиллиметра, внимая подозрительным звукам. Он давал мне насладиться моими сомнениями, даже если считал, что я преувеличиваю.
Я осторожно шагнула вперед. Чаппалар за мной. Когда мы поравнялись с лестницей, ведущей к контрольным пультам цистерн, я поддалась порыву и поспешно поднялась по ступенькам - на два этажа над землей - и оказалась лицом к лицу со спутанным клубком оптоволоконных кабелей и водопроводных труб.
Чаппалар вспорхнул за мной и мягко приземлился на другой лестнице. Внезапно его голова резко дернулась; он поднес руку к лицу.
- Мокро.
Он посмотрел вниз и показал на черную пластиковую трубу чуть ниже уровня глаз; в ней была крошечная дырочка, из которой фонтанчиком била тонкая струйка воды, она-то и попала ему в лицо.
- Да, не очень хорошо, - сказала я.
- Если только тебе не хочется принять душ. Он поднырнул под струйку, чтобы осмотреть трубу.
- Здесь разъедено больше. Посмотри на этот провод. Видишь, где стерлась изоляция?
Я склонилась к тому месту, на которое он указывал. Да: признаки разрушения на нескольких проводах и на дисплее ближайшего монитора давления. И еще я смогла уловить кое-что еще - резкий запах, обжегший мне ноздри.
- Кислота, - прошептала я.
- О чем это ты?
- Запах!
- О!
Улумы так и не решили, как относиться к обонянию хомо сапов. Иногда они делают вид, что вовсе не верят в запахи, будто мы только бахвалимся нашей способностью использовать орган чувств, которого они лишены. А иногда они практически благоговеют перед нами: мы же столь изумительные создания, причащенные глубоких тайн и ощущений…
В этот раз Чаппалар решил впечатлиться.
- И что за кислота? - спросил он.
- Не знаю.
Я могла бы загрузить библиотеку запахов, чтобы сравнить этот уксусный аромат с запахами из файла, но зачем? Выпендриться перед Чаппаларом? И хотела ли я загружать свой мозг каталогом мерзких вонючек?
Оправдываешься, трусишка Фэй. Не хочешь лишний раз напрашиваться на информационную опухоль.
- Какая разница? - выпалила я. - Вопрос в том, откуда она тут взялась.
Чаппалар был явно разочарован непостоянством моего носа, но он снова повернулся к потрохам контрольной панели.
- В водопроводном и фильтрационном оборудовании не используются едкие химикаты. Полагаю, тут могут быть аккумуляторы для бесперебойного питания на случай отключения основного электроснабжения…
Он осмотрел и верхние трубы в поисках источника течи. Я не стала, потому что помнила схематическое расположение оборудования на станции; ни один прибор не мог быть источником капель едкого вещества.
- Тут все наперекосяк, - пробормотала я. - Я сообщу куда следует.
- Фэй.
Незачем было иметь чувствительные уши улумов - неодобрение в голосе Чаппалара слышалось более чем отчетливо.