Содержание:
Часть I. АЯЛОНСКАЯ ДОЛИНА 2
Глава I. 2
Глава вторая 3
Глава третья 4
Глава четвертая 5
Глава пятая 7
Глава шестая 8
Глава седьмая 9
Глава восьмая 10
Глава девятая 12
Глава десятая 13
Глава одиннадцатая 15
Глава двенадцатая 17
Глава тринадцатая 18
Глава четырнадцатая 20
Глава пятнадцатая 20
Глава шестнадцатая 22
Глава семнадцатая 24
Глава восемнадцатая 26
Глава девятнадцатая 30
Глава двадцатая 31
Часть II. Рассеяние 32
Глава первая 32
Глава вторая 34
Глава третья 35
Глава четвертая 37
Глава пятая 38
Глава шестая 39
Глава седьмая 41
Глава восьмая 42
Глава девятая 44
Глава десятая 46
Глава одиннадцатая 47
Глава двенадцатая 49
Глава тринадцатая 50
Глава четырнадцатая 52
Глава пятнадцатая 53
Глава шестнадцатая 54
Часть III. Кумран 56
Глава первая 56
Глава вторая 57
Глава третья 58
Глава четвертая 60
Глава пятая 62
Глава шестая 64
Глава седьмая 66
Глава восьмая 69
Глава девятая 70
Глава десятая 70
Часть четвертая. Иерихон 72
Глава первая 72
Глава вторая 74
Глава третья 75
Глава четвертая 77
Глава пятая 77
Глава шестая 79
Глава седьмая 80
Глава восьмая 82
Глава девятая 84
Глава десятая 85
Глава одиннадцатая 87
Глава двенадцатая 89
Глава тринадцатая 92
Глава четырнадцатая 94
Глава пятнадцатая 95
Глава шестнадцатая 95
Глава семнадцатая 97
Часть пятая. Нада 98
Глава первая 98
Глава вторая 98
Глава третья 100
Глава четвертая 100
Глава пятая 102
Глава шестая 104
Глава седьмая 106
Глава восьмая 108
Глава девятая 109
Глава десятая 112
Глава одиннадцатая 113
Глава двенадцатая 114
Глава тринадцатая 115
Глава четырнадцатая 116
Юрис Леон
Хаджи
Leon Uris, The Haj. New York: Bantam, 1985
Перевод с английского: Б.Кантор
љ Кантор Б.З., перевод с английского, 2003
Об авторе этой книги
Леон Юрис (1925 - 2003 гг.) родился в Балтиморе (США) в небогатой семье еврея-эмигранта из России, до переезда в США прожившего некоторое время в Палестине. Пер-вый роман Л. Юриса "Боевой клич" об американских морских пехотинцах был издан в 1953 году и вскоре экранизирован. Через два года появился роман "Злые холмы", а в 1958 году - "Экзодус" ("исход"), принесший Юрису мировую славу. Русскоязычному читателю "Экзодус" стал известен благодаря переводу, сделанному в 1963 г. тайно, в одном из лаге-рей политзаключенным А. Шифриным и вскоре распространенному в СССР "самизда-том". Л. Юрисом написаны также романы "Перевал Митла", "QB VII", "Мила, 18", "Хад-жи", "Троица", "Армагеддон", "Топаз", "Выкуп". Высокую оценку критики получили до-кументальные книги, написанные Л. Юрисом при участии его жены, фотографа Джилл Юрис, - "Ирландия: Красота страха" и "Иерусалим: Песнь Песней".
Большинство книг Леона Юриса посвящено темам еврейства, Израиля и Ближнего Восто-ка. В них четко выражена авторская позиция, которую сам Юрис изложил в интервью га-зете "Джерузалем пост": "Я терпеть не могу еврейских писателей, принижающих еврей-ский народ и причитающих по поводу того, как их еврейство испортило им жизнь. Я люб-лю воюющих евреев и горжусь тем, что мне удалось сделать какой-то полезный вклад в Израиль".
В романе "Хаджи" истоки арабо-израильского антагонизма показаны на фоне реальных исторических событий и как бы "с той стороны". Действие развертывается в среде пале-стинских арабов, центральной фигурой избран арабский лидер, личность сильная, неза-урядная и противоречивая. Со стороны некоторых критиков роман вызвал обвинения в расизме; о справедливости этих обвинений пусть непредвзято судит читатель. Роман про-никнут высоким гуманизмом и горячим сочувствием к трагической судьбе его персона-жей.
(Б. Кантор)
Для того чтобы провести годы в путешествиях и изысканиях и в итоге написать такой роман, как "Хаджи", писатель по необходимости должен стать автором эгоистичным и испытать своих близких на прочность. Замысел романа моя жена Джилл приняла с не меньшим увлечением, чем я сам. Она самозабвенно отдала ему все: сочувствие, верность, любовь. Она заботилась обо мне и оберегала меня, нередко в местах темных и опасных. И что существенно, она внесла очень важный вклад своими проницательными и мудрыми советами при написании романа. Эти страницы едва ли были бы написаны, не будь рядом со мной такого соавтора.
Еще при работе над романом "Троица" я убедился, что моя помощница по изысканиям Диана Игл обладает мистической способностью схватывать, что именно я пытаюсь сказать и что нужно для изложения. Замысел "Хаджи" любому исследователю бросал трудный вызов. Она ответила на этот вызов, напечатав тысячу и одно блестящее со-общение. Всякий день, отправляясь в очередное сражение у пишущей машинки, я находил возле себя факты из этих сообщений, а немедленная помощь ждала лишь намека. Она не только значительно способствовала достоверности романа, она сильно облегчила бремя моего труда. Я благодарен Диане как другу, и я высоко ценю ее неизменно дружеские чув-ства к Джилл и ко мне.
Многие события, описываемые в романе "Хаджи", соответствуют ис-торическим фактам и данным архивов. Многие эпизоды построены во-круг исторических событий, использованных как фон для выдуманной фабулы.
Могут оказаться в живых те люди, кто принимал участие в событи-ях, подобных описываемым в этой книге. Возможно поэтому, что ко-го-то примут за персонаж романа.
Позвольте мне подчеркнуть, что все персонажи "Хаджи" созданы ав-тором, и что это полностью вымышленные лица.
Разумеется, исключение составляют такие общественно признанные фигуры, ассоциирующиеся с описываемым временем, как Давид Бен-Гурион, Иерусалимский муфтий, Абдалла, Игаль Аллон и другие.
При переводе арабские и ивритские слова нередко имеют много разных вариантов написания. Я останавливался на самом простом для читателя, легко узнаваемом написании*.
* В русском переводе географические названия и имена библейских персонажей даны в транскрипции, при-нятой в современной литературе на русском языке: Цфат (вместо Сафед), Яффо (вместо Яффа), Иисус Навин (вместо Йегошуа) и т.д., либо снабжены соответствующими примечаниями - Здесь и далее примечания пере-водчика.
ПРЕЛЮДИЯ. 1922 год
Юный Ибрагим тихо занял свое место у постели отца. Хрипя, старик завершал свое последнее выступление.
Тускнеющими глазами шейх дал понять, что узнает сына, и собрал последние силы. Вытащив из-под подушки украшенный драгоценными камнями кинжал, он дрожащими руками передал его Ибрагиму, выполняя древний обряд передачи власти.
- Это принадлежит Фаруку, - сказал Ибрагим. - Он старше меня.
- Твой брат - беззубая собака, - продребезжал отец. - Чужаки уже замышляют вы-брать нового мухтара. Но власть должна остаться у нас, Сукори, - добавил он и вложил кинжал в руку сына. - Он маленький, как и подобает оружию, но этим оружием мы пра-вим нашими людьми. Они знают, что такое кинжал, и знают отвагу того, кто способен всадить его по самую рукоятку.
Старый шейх умер, и деревня громко оплакивала его, и словно подтверждая его предсмертные думы, четыре других клана избрали нового мухтара Табы, отобрав власть у Сукори, которым она принадлежала целое столетие. Через час после похорон отца Ибра-гим позвал к себе домой восемь глав других кланов. Посреди комнаты стоял грубый дере-вянный стол. Внезапно Ибрагим выхватил восемь ножей, воткнул их один за другим в стол, и, распахнув одежду, открыл усыпанный драгоценностями кинжал.
- Думаю, - произнес он, - пришло время выбрать нового мухтара. Если кто-то не со-гласен, чтобы роль Сукори продолжалась...
Он оставил фразу незаконченной и махнул рукой в сторону выстроенных в ряд но-жей.
Обычно выборам нового мухтара предшествовали тысячи часов торга, прежде чем прийти к тому заключению, которое представил им сейчас Ибрагим. На этот раз выборы заняли лишь одну минуту, и каждый из восьми соперников поочередно вставал перед ним, кланяясь, целуя его руку и заверяя в преданности.
Ибрагиму аль-Сукори было немногим за двадцать, и он был мухтаром Табы, и он знал власть кинжала в жизни арабов.
Часть I. АЯЛОНСКАЯ ДОЛИНА
Глава I.
1944 год
Меня зовут Ишмаель. Родился я в Палестине во время беспорядков 1936 года. По-скольку многое из того, о чем здесь написано, произошло еще до моего рождения, вы спросите: как же мог Ишмаель знать обо всем этом? Например, о случае с моим отцом, Ибрагимом, - как он стал мухтаром Табы. В нашем мире повторение легенд и рассказов - это образ жизни. И каждый в конце концов узнает все события прошлого.
Кое-какие события произошли, пока меня еще не было. - Ага! Как же я мог знать о них? - Не забывай, мой высокочтимый читатель, что арабы необычайно одарены фантази-ей и магией. Не мы ли подарили миру "Тысячу и Одну Ночь"?
Иногда я буду говорить с вами своим собственным голосом. А другие - своими. Наш рассказ идет от миллионов солнц, лун и комет, и все, что я, может быть, и не мог бы знать сам, достигает этих страниц по воле Аллаха и с помощью нашей особой магии.
Как ребенку мужского пола, мне можно было сосать материнскую грудь, пока сам не откажусь от нее, и до моего пятого дня рождения меня не отнимали от груди. Обычно это означало, что мальчик покидает кухню, но я был маленький, и мне все еще удавалось пря-таться среди женщин. Моя мать Агарь была женщиной крупной, с большими грудями. Они не только были полны молока, но и давали мне приют, где мне было так уютно. И я ухитрился прятаться от мира мужчин аж до 1944 года, когда мне исполнилось восемь лет.
Как-то раз мой отец Ибрагим выгнал мою мать и отправил в ее родную деревню, за много миль к югу. До этого ее редко отпускали из дома, и ее внезапный отъезд стал для меня и травмой, и угрозой. Пока я был маленьким, я жил вместе с женщинами, у них я на-ходил приют, и они были мне защитой. Отчасти воспитывала меня бабушка, потому что у мамы были обязанности по кухне, дому и семье, да она еще и работала в поле и на участке земли возле дома. А прогнали ее всего через несколько дней после смерти бабушки.
Моей единственной работой по дому было приносить воду. Каждый день мы с ма-мой отправлялись к деревенскому колодцу. А теперь ее со мной не было. Меня встречали насмешками. Женщины хихикали и подсмеивались надо мной. Они мне говорили, что отец собирается взять новую жену. Потому он и выгнал ее из деревни - чтобы избавиться от ее гнева и унижения. Вскоре и мои товарищи по играм присоединились к хору насме-шек, а некоторые кидались в меня камнями.
По утрам я видел, как отец отправлялся в кафе, которое принадлежало ему и дяде Фаруку; он проводил там большую часть дня. Я подбегал к нему и, плача, жаловался на то, что происходит. А он резко отстранял меня и продолжал шагать. Я бежал за ним и дергал изо всей силы за одежду, стараясь привлечь его внимание. Когда он оборачивался ко мне, я замахивался на него своим маленьким кулачком и кричал, что ненавижу его.
Тогда он хватал меня за руку и так сильно тряс, что мне казалось, что потеряю соз-нание. Затем он отшвыривал меня как мусор, и я падал в сточную канаву, что проходила от верхушки деревни.
И вот я, одетый как девчонка, кричу что есть силы. Я ощущаю соль своих слез и те-кущие в рот сопли. Я рыдаю в отчаянии, ибо даже в этом возрасте я понимал, что никак не могу изменить своего положения. Ни возмущаться, ни протестовать.
Вновь и вновь вижу я себя маленьким мальчиком, играющим в мусорных кучах под насмешками взрослых, семьи и товарищей. И все взывают к Аллаху, а он ничего не слы-шит.
Наша деревня Таба находилась возле дороги на Иерусалим. Моя семья была из клана Сукори, некогда принадлежавшего к бедуинскому племени Ваххаби. Ваххаби были вели-кие воины, пришедшие с Аравийского полуострова около 250 лет назад, ради торжества ислама очищая это место мечом и огнем.
Но в конце концов могущество Ваххаби было сломлено вторжениями египетской и турецкой армий. Многие члены клана отделились от основного племени и переселились в Палестину. Наша ветвь племени кочевала между Газой и Беэр-Шевой, пересекая пустыни Негева и Синая.
Некоторые кланы, насчитывавшие более ста пятидесяти семей, двинулись на север и осели на земле. Но через браки мы еще сохраняли с Ваххаби тесные связи, поддерживая их праздниками, свадьбами и похоронами, а когда надо было собирать урожай и удобрять землю навозом, они работали у нас погонщиками верблюдов. Отец мой, Ибрагим, был персоной значительной, внушавшей страх и уважение всей округе. Он был мухтаром - старостой деревни, а еще и агентом землевладельцев. Наша семья принадлежала к Саи-дам, прямым потомкам пророка Мухаммеда, и это возвышало нас над другими. Кроме Та-бы, он управлял еще соседними маленькими деревнями бывших бедуинов Ваххаби. Его власть опиралась на правовой, религиозный и полицейский аппарат, он был наделен пра-вом заверять документы о собственности и наследовании имущества. Во всей округе он был единственным, кто совершил хадж - паломничество в Мекку. Об этом славном собы-тии напоминали роспись и дата над дверью нашего дома.
Сначала его знали как Ибрагима аль-Сукори-аль-Ваххаби, но арабские имена меня-ются с рождением ребенка мужского пола. Увы, у моих родителей сначала появились две девочки, и это была беда. Все, и в том числе женщины у деревенского колодца, шептались за его спиной: он - Абу-Банат, "отец дочерей", - самое страшное оскорбление.
Отец грозился избавиться от моей матери, принесшей ему такое унижение. Она про-сила дать ей последнюю возможность, и волей Аллаха их третьим ребенком стал сын, мой старший брат Камаль. После рождения Камаля отец смог присвоить себе почетное имя Ибрагим абу-Камаль, то есть "Авраам, отец Камаля".
За Камалем последовали еще три сына, и теперь отец грелся в лучах славы. Но, увы, до моего собственного рождения появились еще три дочери. Один из братишек и две се-стренки умерли прежде, чем я их увидел. Брат умер от холеры. Одна сестра умерла от бо-лезни желудка, другая - легких. Они не дожили и до года. Потерять троих или больше де-тей было обычным делом для семьи из десяти человек; отец был счастлив, что в живых осталось трое сыновей.
Двух старших сестер выдали замуж. Они вышли за мужчин из племени Ваххаби, но из дальних деревень. По обычаю, они ушли из дома, чтобы жить у родителей своих му-жей.
Когда отец объявил себя мухтаром - "выбранным", он был совсем молод, лишь не-многим за двадцать. Его отец тоже был мухтаром, и когда он умер, должны были состо-яться новые выборы. Шейхи четырех других кланов договорились, что должность займет старший из них. Но отец пошел против них, и рассказ о его отваге и величии пересказы-вался множество раз.
Ибрагим родился за пять лет до конца столетия. Став мухтаром, он достиг высшего положения в деревне, ведь ему больше не надо было работать. Вскоре у него уже было три сына, оставшаяся в живых дочь и жена - все трудоспособного возраста. Он владел боль-шей частью лучшей земли, собирал арендную плату и управлял шестью деревнями. Он даже не носил рабочую обувь, а только ту, что другие надевали лишь в субботу.
Дядя Фарук был у моего отца вроде раба. Они вместе владели деревенскими кафе и лавкой. Ребенком дядя Фарук много болел, и его оставили в кухне умирать. Но волей Ал-лаха его заметил какой-то христианский миссионер, у которого была колония по соседст-ву; его выходили и научили читать и писать. Он был единственным грамотным в Табе, и это важнейшее качество Фарука отец использовал для собственной пользы.
По пути из дома в кафе Ибрагим каждый день заходил туда-сюда, бормоча что-нибудь из Корана и перебирая четки, и постепенно укреплял свое положение. Большую часть дня он держал суд в кафе, куря кальян, приветствуя односельчан и искренне при-слушиваясь к их сетованиям. Как и другие мужчины, он в основном был занят бесконеч-ным пересказом историй прошлого.
Каждый вечер, когда отец приходил домой, мама и сестра Нада мыли ему ноги, и он усаживался в большое кресло. Перед самой трапезой в комнату входили братья, вставали на колени, целовали ему руку и отчитывались о работе, проделанной за день. Обычно к трапезе приглашали дядю Фарука и кого-нибудь из родственников-мужчин или друзей; ели на полу, беря пищу пальцами из общей тарелки. Остатки мы с мамой и Надой потом доедали в кухне.
У отца была лучшая в деревне лошадь, отдаленное напоминание о нашем бедуин-ском прошлом. Ухаживал за ней мой старший брат Джамиль. Один раз в каждую фазу лу-ны отец уезжал на ней решать дела в окрестных деревнях. Он скакал галопом в развеваю-щейся на ветру одежде, специальной для таких случаев, и это было замечательное зрели-ще.