- Тогда я умру, - вскричала она. - Я иду на этот риск. Я должна.
Кэррингтон кашлянул.
- Боюсь, что не смогу тебе разрешить это, дорогая.
Она яростно повернулась к нему.
- Этот твой танец - прекрасная реклама Скайфэку, - сказал он спокойно. - Но если он убьет тебя, это произведет обратный эффект, не так ли?
Ее губы задрожали, и она отчаянно попыталась взять себя в руки. У меня голова пошла кругом. Умрет? Шера?
- К тому же, - добавил он, - я слишком увлечен тобой.
- Тогда я останусь здесь, в космосе, - взорвалась она.
- Где? Единственным местом, поддерживающим невесомость, являются фабрики. А у тебя нет квалификации, чтобы там работать.
- Тогда, ради Бога, дай мне один из маленьких новых спутников, Брюс. Я лучше окуплю твои вложения, чем спутник, отданный под фабрику, и я…-Ее голос изменился. - Я буду всегда доступна тебе.
Он лениво улыбнулся.
- Да, но я могу не захотеть видеть тебя всегда рядом, дорогая. Моя мать настойчиво предупреждала меня не совершать необратимых поступков от- носительно женщин. Особенно что касается неофициальных связей. К тому же я обнаружил, что секс в невесомости, пожалуй, слишком утомителен, если заниматься им постоянно.
Я почти уже обрел голос, но теперь снова его потерял. Я был рад, что Кэррингтон отказывает ей, но то, как он это сделал, заставило меня жаждать перегрызть ему глотку.
Шера тоже на какое-то время утратила дар речи. Когда она заговорила, ее голос стал низким, напряженным и почти молящим.
- Брюс, это вопрос времени. Если я сделаю еще два танца за четыре следующие недели, у меня будет мир, куда вернуться. Если же мне придется отбыть на Землю и ожидать год-другой, то мой третий танец утонет без следа
- никто не будет его ждать, а первые два будут забыты. Это мой единственный шанс, Брюс, - позволь мне рискнуть! Пэнзелла ведь не гарантирует, что четыре недели меня убьют.
- Я не гарантирую, что вы выживете, - сказал доктор.
- Вы не можете поручиться, что любой из нас проживет этот день, - рявкнула она, затем повернулась к Кэррингтону, держа его взглядом: - Брюс, позволь мне рискнуть.
С огромным усилием она выдавила улыбку, которая поразила меня в самое сердце.
- Я сделаю так, что ты не пожалеешь.
Кэррингтон смаковал ее улыбку и полную капитуляцию в голосе, как человек, наслаждающийся хорошим кларетом. Мне хотелось разорвать его собственными руками и зубами, и я молился о том, чтобы он добавил к своим словам финальную жестокость и отверг ее. Но я недооценил его подлинные способности к жестокости.
- Продолжай репетиции, дорогая, - сказал он в конце концов. - Мы примем окончательное решение, когда придет время. Мне это нужно об- думать.
Я никогда в жизни не чувствовал себя таким безнадежным… таким неспособным сделать что-либо. Зная, что это бесполезно, я сказал:
- Шера, я не могу позволить тебе рисковать жизнью…
- Я собираюсь это сделать, Чарли, - оборвала она меня, - с тобой или без тебя. Никто другой не знает мою работу достаточно хорошо, чтобы запи- сывать как надо, но если ты хочешь выйти из игры, я не могу тебя остановить.
Кэррингтон наблюдал за мной с отстраненным интересом.
- Ну? - протянула она.
Я произнес грязное слово.
- Ты знаешь ответ.
- Тогда пошли работать.
Новичков перевозят на беременных швабрах. Старожилы висят снаружи шлюза, болтаясь на поручнях внешней поверхности вращающегося Кольца.
(Это нетрудно при тяготении меньшем, чем половина g.) Они .смотрят по направлению вращения, и когда место их назначения показывается на горизонте, они просто спрыгивают. Реактивные двигатели, встроенные в перчатки и ботинки, обеспечивают необходимую корректировку курса.
Расстояния, которые нужно преодолеть, невелики. Но старожилов, учтите, очень немного.
Мы с Шерой были старожилами, которые провели больше часов в невесомости, чем некоторые техники, работающие на Скайфэке годами. Мы использовали реактивные двигатели экономно и эффективно, главным образом для того, чтобы утратить импульс, переданный нам вращением покинутого Кольца. У нас были микрофоны на горле и приемники размером со слуховой аппарат, но мы не беседовали, летя сквозь пустоту. Нахождение вне локалвной вертикали - явно определенных "верха" и "низа" - гораздо больше приводит в смятение и угнетает, чем это может себе представить человек, никогда не покидавший Землю. Именно по этой причине все постройки Скайфэка ориентированы относительно одной воображаемой "эклиптики", но это мало помогает. Я размышлял, смогу ли я к этому когда- нибудь привыкнуть, - но даже еще больше меня интересовало, смогу ли я привыкнуть к прекращению боли в ноге. Она вроде бы даже в условиях искусственного тяготения, созданного вращением, терзала меня меньше.
Мы причалили к поверхности новой студии и сделали это гораздо легче, чем приземляется прыгающий с парашютом. Это был огромный стальной шар, усыпанный солнечными батареями и устройствами для выделения тепла, прикрепленный к еще трем сферам, которые находились на разных стадиях строительства; там даже сейчас работали ребята Гарри Штайна. Мак- Джилликади сказал мне, что по завершении работ комплекс будет использован для "управляемой обработки плотности", и когда я ответил:
"Очень мило", он добавил: "Дисперсионное покрытие и переменное распределение плотности", как будто это все объясняло. Возможно, так оно и было. Сейчас же это была студия Шеры.
Шлюз вел в довольно маленькое рабочее пространство вокруг внутренней сферы меньшего размера, около 50 метров в диаметре. Она тоже была герметизирована, поскольку проектировалась как вакуумный резервуар, но сейчас внутренние шлюзы были открыты. Мы сняли р-костюмы. Шера отстегнула свои реактивные браслеты от кольцевой распорки и надела на руки, цепляясь тем временем лодыжками за распорку. Затем пришла очередь ножных браслетов. В качестве украшения они были малость громоздки - но каждый был заряжен на 20 минут непрерывной работы; то, что они включены, не было заметно в обычной атмосфере и при обычном освещении.
Исполнить танец в невесомости без них было бы намного труднее.
Когда она пристегнула последний ремешок, я подплыл к ней и схватился за распорку.
- Шера…
- Чарли, я смогу этого добиться. Я буду тренироваться при трех g, спать при двух и сделаю так, что мое тело выдержит. Я знаю, что смогу.
- Ты можешь пропустить "Масса есть действие" и перейти прямо к "Звездному танцу". Она покачала головой.
- Я еще не готова, и публика не подготовлена тоже. Нужно сначала провести себя и их через танец в сфере - в замкнутом пространстве, - прежде чем я буду готова танцевать в открытом космосе, а они - оценить это. Мне нужно освободить свои рефлексы и их умы практически от всех предварительных концепций танца, сменить все постулаты. Даже две стадии слишком мало, это уже тот предел, меньше которого нельзя. - Ее взгляд смягчился. - Чарли, я должна.
- Знаю, - сказал я грубовато и отвернулся.
Слезы в невесомости - кошмарная штука, они никуда не текут, а только образуют дурацкого вида расширяющиеся сферические контактные линзы, в которых плывет мир. Я пополз по поверхности внутренней сферы к тому месту, где стояла моя рабочая камера, а Шера вошла во внутреннюю сферу, чтобы начать репетицию.
Я молился, когда работал со своим оборудованием, протягивая извивающиеся кабели между кольцевых распорок и подсоединяя их к передвижным терминалам. В первый раз за много лет я молился - молился, чтобы Шере это удалось. Чтобы нам обоим это удалось.
Следующие двенадцать дней были самым трудным периодом моей жизни.
Шере было так же тяжело, как и мне. Она проводила половину каждого дня, занимаясь в студии, половину отдыха упражняясь при 2 и 1/4 g (самое большее, что позволил доктор Пэнзелла), а вторую половину отдыха в по- стели Кэррингтона, пытаясь ублажить его так, чтобы он разрешил продлить ее пребывание на Скайфэке. Может, она и спала - если у нее оставалось несколько часов. Я только знаю, что она никогда не выглядела усталой, никогда не теряла самообладания и упорной решимости. Неохотно, шаг за шагом, ее тело рассталось с неуклюжестью и приобрело грацию даже в той среде, где грация требует невероятной концентрации. Как ребенок, обучающийся ходить, Шера обучалась летать.
А я даже начал привыкать к отсутствию боли в ноге.
Что я могу рассказать вам о "Массе", если вы этого не видели? Этого нельзя, пусть даже плохо, описать в терминах механики, как невозможно пересказать симфонию в словах. Традиционная танцевальная терминология из-за изначально заложенных в ней представлений более чем бесполезна. А если вы хоть чуть-чуть знакомы с новой терминологией, вы непременно знакомы с композицией "Масса есть действие", из которой эта новая терминология, собственно, и черпала заложенные в нее представления.
Не больше я могу сказать и о технических аспектах "Массы": Там не было спецэффектов, не было даже музыки. Великолепная партитура Рауля Бриндла родилась из танца и была добавлена к записи с моего разрешения двумя годами позже. Но именно за первоначальную, неозвученную версию мне дали "Эмми". Весь мой вклад, не считая монтажа пленки и установки двух трамплинов, состоял в том, что я пристроил батареи с источниками рас- сеянного света группами вокруг объектива каждой камеры и подключил их таким образом, чтобы они работали только находясь вне кадра, в соответствии с тем, какая именно камера в данный момент включена - обеспечив тем самым то, что Шера была всегда освещена спереди и отбрасывала две (не всегда одинаковые) тени. Я не пытался придумывать какие-либо сложные трюки в работе с камерой; я просто снимал то, что танцевала Шера, переключая камеры только когда Шера перемещалась из поля зрения.
Нет, танец "Масса есть действие" может быть описан только символически, и все равно убого. Я только могу сказать, что Шера продемонстрировала: так же, как и гравитация, масса и инерция способны обеспечить динамический конфликт, необходимый для танца. Из них она извлекла тот ввд танца, который мог бы вообразить разве что коллективный мозг, состоящий из акробата, ныряльщика, летчика высшего пилотажа, способного начертить надпись в воздухе самолетом, и исполнительницы синхронного плавания. Я могу сказать вам, что она преодолела последний барьер между собой и абсолютной свободой движения, подчинив тело собственной воле, а само пространство своим требованиям.
И все еще я почти ничего не сказал. Ибо Шера искала большего, чем свобода, - она искала смысла. "Масса" была прежде всего духовным событием - каламбур отражает тематическую двусмысленность танца не столько технического, сколь теологического. Щера сделала человеческое столкновение с миром действием перехода, буквально встретив Бога на полдороге. Я не хочу сказать, что ее танец хоть в чем-то был адресован внешнему Богу, отдельной сущности с белой бородой или без нее. Ее танец был адресован внутренней реальности, был последовательным выражением трех вечных вопросов, которые задавал себе каждый живший когда-либо человек.
Этот танец наблюдал ее "я" и спрашивал: "Как я пришла к тому, чтобы быть здесь?" Этот танец наблюдал вселенную, в которой существовало "я", и спрашивал: "Как это все пришло к тому, чтобы быть здесь со мной?" И наконец, наблюдая ее "я" в отношении, в связи с его вселенной: "Почему я так одинока?" И задав эти три вопроса всеми мышцами и сухожилиями своего тела, она замерла, паря в центре сферы, открыв тело и душу вселенной, но когда ответа не пришло, она сжалась. Не в том драматическом смысле, как это было в "освобождении", когда пружина сжималась, чтобы вобрать в себя энергию и напряжение, а затем развернуться. Нет, это было физически похожим, но в высшей степени отличающимся явлением. Это было действием интроспекции, обращением мысленного (душевного?) взгляда внутрь на себя самое в поиске ответов, которых больше нигде нет. Ее тело тоже поэтому, казалось, складывалось само в себя, сжимая свою массу, - так плавно, что ее положение в пространстве не изменялось.
И устремившись внутрь себя, она замкнулась на пустоте.
Камера погасла, оставив ее одну, напряженную, сконцентрированную в себе, ищущую. Танец завершился, оставив три вопроса без ответа, напряжение этих вопросов - неразрешившимся. Только выражение терпеливого ожидания на ее лице притупляло шокирующую остроту незаконченности, давая силы это перенести - маленький благословенный знак, шепчущий: "Продолжение следует".
К восемнадцатому дню мы записали этот танец в предварительном варианте. Шера немедленно выбросила его из головы и приступила к хорео- графии "Звездного танца", но я провел два тяжелых дня, делая монтаж, прежде чем запись была готова для трансляции. У меня было четыре дня до того получаса трансляции, который купил Кэррингтон, - но не этот крайний срок дышал мне в спину.
Мак-Джилликади вошел в мою рабочую комнату, когда я занимался монтажам, и, хотя заметил, что слезы бегут по моему лицу, не сказал ни слова. Я запустил ленту, а он молча наблюдал, и вскоре его лицо увлажнилось тоже. Запись закончилась, и он сказал очень мягко: "Настанет день, и скоро, когда я брошу эту вонючую работу".
Я ничего не ответил.
- Я работал инструктором по карате. Это было здорово. Я могу снова учить и, может быть, давать показательные выступления, буду зарабатывать десять процентов того, что получаю сейчас.
Я ничего не ответил.
- Все это чертово Кольцо нашпиговано "жучками", Чарли. Пульт моего кабинета может включить мой видеофон на Скайфэке и сделать запись.
Собственно говоря, он может записывать одновременно с четырех следящих камер.
Я ничего не ответил.
- Я видел вас обоих в воздушном шлюзе, когда вы возвращались последний раз. Я видел, как она упала от изнеможения. Я видел, как ты ее нес. Я слышал, как она упросила тебя не говорить доктору Пэнзелле.
Я ждал. Зашевелилась надежда.
Он вытер лицо.
- Я пришел сказать тебе, что собирался к Пэнзелле, чтобы рассказать об этом. Чтобы он накрутил Кэррингтона отправить ее домой прямо сейчас.
- А теперь? - спросил я.
- Я увидел эту запись.
- И ты знаешь, что "Звездный танец", вероятно, убьет ее?
- Да.
- И ты знаешь, что нам придется ей это разрешить?
- Да.
Надежда умерла. Я кивнул.
- Тогда убирайся и дай мне возможность работать.
Он ушел.
На Уолл-стрит и на борту Скайфэка было далеко за полдень, когда я наконец смонтировал запись так, как хотел. Я позвонил Кэррингтону, сказал, что буду у него через полчаса, принял душ, побрился, оделся и пошел.
У него там был майор Космической Команды, но его не представили, поэтому я его проигнорировал. Шера там тоже была, одетая в нечто из оранжевого дыма, оставляющее ее грудь открытой. Кэррингтон явно заставил ее это надеть - так подросток пишет грязные слова на алтаре, - но она носила это одеяние со странным извращенным достоинством, которое, как я чувствовал, Кэррингтона раздражало. Я взглянул ей в глаза и улыбнулся.
- Привет, детка. Это хорошая запись.
- Давайте посмотрим, - сказал Кэррингтон.
Они с майором сели за пульт, а Шера рядом. Я поставил кассету в видео, вмонтированное в стенку кабинета, приглушил свет и сел наискосок от Шеры. Запись продолжалась двадцать минут, без перерыва, без звука, как есть. Это было чудовищно.
"Поражен ужасом" - странное выражение. Чтобы поразить ужасом, нечто должно ударить вас по тому месту, где вы не забронированы цинизмом. Я, похоже, сразу родился циником; насколько помню, я был поражен ужасом только трижды в жизни. Впервые когда .узнал, в возрасте трех лет, что есть люди, которые могут намеренно мучить котят. Второй раз - в возрасте семнадцати лет, когда увидел, что есть люди, которые действительно могут принять ЛСД и затем издеваться над другими людьми для развлечения.
Третий раз, когда закончился "Масса есть действие" и Кэррингтон сказал обычным тоном: "Очень приятно, очень грациозно. Мне понравилось".
Тогда, в возрасте сорока пяти лет, я узнал, что есть люди - не дураки, не кретины, но умные люди, которые могут наблюдать танец Шеры Драммон и ничего не увидеть. Мы все, даже самые циничные, всегда питаем какие-то иллюзии.
От Шеры это просто как-то отскочило, но я видел, что майор поражен ужасом так же, как и я, и с видимым усилием сохраняет прежнее выражение лица.
Вдруг обрадовавшись возможности отвлечься от своего испуга и ужаса, я присмотрелся к нему по-внимательнее, в первый раз спросив себя, что же он, собственно, тут делает. Майор был моих лет, тощий и более потрепанный жизнью, чем я, с серебристым пушком на макушке и крошечными усиками. Я сначала принял его за закадычного, друга Кэррингтона, но три вещи переубедили меня. Что-то не поддающееся определению в его взгляде сказало мне, что он военный с большим боевым опытом. Что-то равно не поддающееся определению в его осанке сказало мне, что он в данный момент выполняет задание. И нечто совершенно определенное в том, как были сжаты его губы, сказало мне, что он относится с отвращением к тому заданию, которое выполняет в данный момент.
Когда Кэррингтон вежливым тоном продолжил: "Что вы об этом думаете, майор?", тот задумался на минуту, собираясь с мыслями и подбирая слова.
Заговорив, он обратился не к Кэррингтону.
- Мисс Драммон, - сказал он тихо, - я майор Вильям Кокс, командир космического корабля "Чемпион", и я считаю за честь познакомиться с вами.
Это была наиболее глубоко тронувшая меня вещь из всего, что я когда-либо видел.
Шера поблагодарила его самым серьезным образом.
- Майор, это Чарльз Армстед. Он сделал запись.
Кокс посмотрел на меня с уважением.
- Великолепная работа, мистер Армстед.
Он протянул руку и я ее пожал.
Кэррингтон начал понимать, что у нас троих есть нечто общее, из чего он исключен.
- Я рад, что вам понравилось, майор, - сказал он без тени искренности.
- Вы сможете сегодня вечером увидеть это по телевизору снова, если не бу- дете заняты на службе. Через некоторое время, надо полагать, в продаже появятся кассеты. А сейчас, я думаю, мы можем перейти к текущему вопросу.
Лицо Кокса замкнулось, как будто бы его застегнули на все пуговицы, и стало непроницаемо формальным. - Как вам угодно, сэр.
Озадаченный, я начал говорить о том, что казалось мне текущим вопросом.
- Я бы хотел, чтобы на этот раз передачей руководил ваш собственный начальник связи, мистер Кэррингтон. Шера и я будем слишком заняты, чтобы…
- Мой начальник связи будет руководить трансляцией, Армстед, - перебил Кэррингтон, - но я не думаю, что вы будете особенно заняты.
Я был как пьяный от усталости и соображал медленно.
Он слегка дотронулся до пульта.
- Мак-Джилликади, явиться тотчас, - сказал он и отпустил кнопку. - Видите ли, Армстед, вы и Шера возвращаетесь на Землю. Немедленно.
- Что?
- Брюс, ты не можешь! - закричала Шера. - Ты обещал!
- Разве? Дорогая, мы прошлой ночью были одни, без свидетелей. Что к лучшему, не правда ли?
От гнева я не мог говорить.
Вошел Мак-Джилликади.
- Привет, Том, - ласково сказал Кэррингтон. - Ты уволен. Ты возвращаешься на Землю немедленно, с мисс Драммон и мистером Армстедом, на корабле майора Кокса. Отбытие через час и не забудьте здесь ничего, что вам дорого.
Он перевел взгляд с Мак-Джилликади на меня.