В конце концов, вызволили меня из капитанова кегельбана ребята Феликса. Когда Магда, не утерпев, раньше времени (впрочем, я ведь и не называл ей конкретного часа!) подняла тревогу, Феликс дал команду - и они явились меня выручать. Правда, не слишком вежливо. Еще слава Богу, что отделался я только сотрясением мозга. Могло быть и хуже - припаяли мне крепко. Ретивые мальчики. Добраться бы мне до того мордоворота…
- Нет, - сказал я. - Не надо. Пожалуй, мы с ним посидим. Ты только сообрази что-нибудь.
- Без выпивки, - по-хозяйски категорично заявила она.
Я вздохнул.
- Ладно. Но у Феликса-то сотрясения нет. Так что пошуруй все-таки в баре. Я точно помню, там кое-что оставалось.
Магда вышла, а я переоделся - принимать генерала в халате было вроде не с руки - и спустился вниз.
- Привет, Перс! - шагнул мне навстречу Феликс. Сегодня он был при полном параде - весь в золоте и лампасах. - Давно собирался тебя навестить, да все неловко было беспокоить. И дела…
- Вот и скажи честно: дела. А про неловко…
- Правда, Перс, собирался, ей-богу… И извиниться за… - он замялся. Словом, извиниться хотел. Я тому сержанту…
- Да брось ты, - рассмеялся я. - Ты - сержанту? Кому ты это говоришь? В лучшем случае ты оказал пару ласковых начальнику бригады. Кто там сейчас? Рейн Воньо?
- Как в воду глядишь, - ухмыльнулся Феликс. - Только Рейн тебя все еще за своего держит, не забудь. Так что сержанту до сих пор небо с овчинку кажется.
- Спасибо, утешил.
- Ладно, не злись.
- Не злюсь, - соврал я, потому что как раз сейчас и начал заводиться. Разбередилась отболевшая вроде обида на мордастого сержанта. Понабирали энтузиастов!
Обстановку разрядит Магда, вкатившая столик. Сервирован он был на ять - все-таки недаром я два года муштровал ее в конторе.
Мы с Феликсом сели, а Магда с обаятельной фирменной улыбкой исчезла. Я не стал ее удерживать. Сейчас нам, пожалуй, лучше было поговорить вдвоем. Ныло, ныло во мне болезненное любопытство, которое, признаться, я не хотел удовлетворять, но и отказаться тоже не мог.
- Слушай, Феликс, давай начистоту. На кой черт ты втравил меня в это поганое дело? Неужто твои ребята сами бы не разобрались? Только не пой мне песенку про то, что, мол, дело возбуждено не было, ладно? Я-то знаю, как можно и без этого обходиться. Всегда есть пути - и законные.
- А ты еще не понял?
- Нет.
- Я думал, ты поймешь… - Феликс в упор посмотрел на меня, потом отвел глаза. - Будь по-твоему. Мне хотелось, чтобы ты сам узнал все, что сейчас знаешь.
- Ну хорошо, узнал я об этих несчастных бабах, дальше что?
- Несчастных?
- А каких же? - Меня вдруг понесло. - Кто хватается за ружье? Иди подонок, или несчастный… Иди тот, кто слишком много хочет, или тот, кто все потерял. Они - потеряли. И я не понимаю, как это получилось. Меня учили чтить закон. Чту. И верю. Потому что если не верить в закон, верить не во что. А кто их довел? Тоже закон. Зачем мне такое знание, скажи?
- Ладно, - проговорил Феликс. - Забудь обо всем. Может, так оно и лучше.
- А ты бы смог?
- Вот потому я и втравил тебя, Перс. Потому, что не могу.
- Втравил. И что же?
- Себя спроси. Перс. Что я могу сделать? Я кто? Цербер. Фараон. Мое дело блюсти закон. И есть еще такая поганая штука - служебная тайна. Слишком немногие знают подлинные причины программы возрождений нации. Трофимизации этой, чтоб ей… Стоит мне заикнуться - от меня перья полетят. А я еще хочу поработать на своем месте. Здесь я все-таки полезен.
- Так ведь сейчас уже не умолчишь. Ведь будет суд, и молчать на нем не станут ни Инга Бьярмуле, ни эта, как ее… Инара.
- Станут.
- Почему?
- Потому что суда не будет. Потому что живым из подвала вышел только ты. Ты разве не знал?
- А ты знал? Заранее?
- Нет, - сказал Феликс. Сказал так уверенно, что я ему даже поверил. Тут бы ему и остановиться, но он продолжил: - Ребята переусердствовали. Они ведь что знали? Что идут брать террористов, которые захватили заложников. И все.
Вроде бы все в его словах было логично, убедительно, и все же… Так мог говорить генерал с шестнадцатого этажа "Сороканожки", а не тот человек, с которым мы не раз делили убогий диванчик на втором. Что-то изменилось в Феликсе. И мне показалось, что сквозь сукно генеральского мундира пахнуло на меня знойным ознобом моисейства.
- И теперь ты хочешь чужими руками жар загребать?
- Не чужими, Перс. Твоими. И не для себя.
- Спасибо за честь, начальник. Только не по плечу она мне, эта честь. Я сыщик. А это странное ремесло, Феликс. Иногда мне кажется, что все мы барахтаемся в море, а между нами плавают, лежат под нами на дне тысячи запечатанных сосудов. Всяких там кувшинов, амфор, бутылок… И в каждом тайна. Грязная, чаще всего. Вот находит человек бутылку, а что в ней? И зовет меня. Но мое дело - лишь вскрыть. А дальше уж пусть сам думает. Что там - джин или джинн, добро или дерьмо - это уж не мое дело. Если джин не я пью, он. Если джинн - не мне он дворцы строит и принцесс поставляет. И обратно в бутылку его загонять тоже не мне. В мои обязанности входит только, как в классике было оказано, распечатывание подобных сосудов. Понимаешь?
- Вот и распечатай этот. Наш. Общий. Биармский. И ничего не решай.
- Ты рискуешь местом. А я? Чем я рискую?
- Тебе честно сказать?
Я посмотрел на него и вспомнил голубую "каму". А ведь никакой это не Йомалатинтис. Они тогда обо мне и не думали. И не ребята Феликса. Выходит, еще кто-то? Если есть государственная тайна, ее следует охранять…
- Нет, - сказал я, - можешь не говорить. Но пойми, я не законодатель. Не депутат. Не журналист даже. Да и будь я парламентарием… Закон не противоречит Конституции. Иначе его бы не было, этого закона. За этим Конституционный суд бдит. Да и с фактами у меня не густо.
- Найдешь, если решишься. Да и я помогу.
- А самое главное - надо ли? Ведь одно, два поколения… А потом закон не будет нужен. Он умрет. Все законы смертны. Бессмертны лишь заповеди, потому что в них - этика, мораль, а не кодифицированное право.
- Все так, Перс. А если в детях откажут тебе? Мы-то ведь родились до. Да и законы, дающие кому-то власть, право решать, распределять, осчастливливать - умирают очень трудно…
Я подумал о Магде.
- Слушай, - сказал я. - Мы с тобой оба юристы. Хотя не знаю, как ты, а я видел в юрфаке только дорогу к офицерским погонам. Но оба мы равно знаем, что дело не в законах. Тридцать тиранов пощадили Сократа. А при демократии - блестящей афинской демократии - ему пришлось выпить цикуты… Нет, Феликс, дело в том, что политика и нравственность никогда еще не сходились. В людях дело. Во врачах этих самых, что за пять косых вместо вакцины новокаин закачивают. Или в тех чиновниках из Министерства здравоохранения, которые лицензии продают.
- Ну, Перс, это уж от века. Не нами писано: "Законы святы, а исполнители - лихие супостаты". Вот затем я и хочу сохранить свои погоны, чтобы супостатов поменьше…
- Не поможет. Закон - законом, а люди - людьми. И их переделываем не мы. Их воспитывают без нас. Тут уже не те законы, а я не священник и не учитель. Я знаю, как охранять тот закон, что записан в кодексах. Но вот как охранять закон нравственный? Ты знаешь, Феликс? Я - нет. Но ты хочешь, чтобы действовал я. Чего ради? Разогнать Йомалатинтис? Новый вырастет, пока жив закон о трофимизации. В этом ведь не только несчастные бездетные бабы заинтересованы. Вот автоматы у них чеченские - откуда? И о каких специалистах-биохимиках говорила Бьярмуле? Их ведь еще найти надо, физиков-химиков. И заплатить им. Хорошо заплатить. Вот и распространяют они эту самую противовакцину на черном рынке. И сами же дерут за нее три шкуры - на святую цель. На противовакцину свою, на липовые документы, что Мерячу предлагали, на оружие, мало ли на что еще! А что все это значит? Что за ними кое-кто посерьезней стоит. Профессионалы. Идеалистки-то эти о том могут и не подозревать. А мы с тобой? Вот и не хочу я влезать в это дело. Не мое оно. Я пусть я буду малодушествующим на пути. Все равно, я не знаю, что делать. И надо ли что-то делать? И еще потому, что боюсь.
- Ты?
- Я.
- Смелый ты мужик. Перс. Я бы не признался.
- Ты уже признался. Когда сказал, что о места не хочешь слетать.
Феликс крякнул.
- Так меня!
- Прости.
- Чего там. Правда ведь. От другого бы не стерпел. А с тобой у нас…
Так мы ни до чего и не договорились.
Уже когда Феликс собрался уходить, я спросил:
- Слушай, меня до сих пор мучит: клиент у меня был настоящий?
- Самый что ни на есть. Только найти его было - что искать черную кошку в угольной шахте темной осенней ночью…
- …особенно если ее там нет, - закончил я.
Мы невесело посмеялись. Поганое это дело - искать кошек. Никогда не знаешь, что найдешь.
- И еще. Это твои ребята в голубой "каме" мне на хвост сесть пытались?
- Нет, - сказал Феликс. - Я тебе на хвост никого не сажал.
На этот раз я ему поверил. Только стало мне еще безрадостней.
Ответ на этот вопрос я получил с самой неожиданной стороны. Уже когда Феликс уехал, Магда подошла ко мне.
- Я случайно услышала конец вашего разговора, Марк.
- Греха не вижу.
- Тебе очень важно знать, кто был в той "каме"?
- А ты как думаешь?
- Видишь ли… Это не за тобой следили… - Впервые на моей памяти Магда запиналась и подбирала слова. - Понимаешь, ты меня вызвал… Срочно… А он не поверил, что - работа…
- Постой, постой. Кто - он?
- Неважно, кто. Дурак один.
- Только не за рулем.
- Дурак. Но гонщик.
Показалось мне, или в самом деле между последними двумя ее словами проскользнула крохотная, почти неуловимая пауза? Или я становлюсь слишком подозрительным?
- Вот и не водись больше с дураками, - посоветовал я.
- Не буду, - пообещала Магда с готовностью. - Во веки веков. Замужним женщинам это не к лицу.
Замужним! Ого!
- Аминь.
Интересно, знал ли капитан Бьярмуле, чем занимается его жена между концертами и экзерцициями? Хоть догадывался? И - был ли гонщик? И гонщик ли?
И вдруг мне стало противно. К черту! Феликса, Йомалатинтис, гонщиков все! Могу я в конце концов просто жить?!
Очевидно, что-то такое проступило у меня на физиономии, потому что Магда обеспокоенно спросила:
- Что? Голова? Болит?
- Ерунда, - отмахнулся я. - Слушай, давай-ка перед Севастополем завернем в Карью. Я тебя со своими познакомлю.
А заодно - и поговорю с ними. Они ведь не только родились, - они "жили до", как говорит Феликс.
И еще я подумал, что рано или поздно нам с Магдой тоже придется обращаться за лицензией. Потому что я не хочу быть последним из всех Айле, как Меряч.
И что тогда?
1989
