Лусилла подошла и села на край кровати. Даже в студенческой форме она выглядела прекрасно. Была еще одна удивительная вещь.
Как если бы чаша под покрывающей ее эмалью оказалась из чистого золота – те же цвета, та же форма, но внезапно то, что казалось фабричной работой, стало произведением искусства.
– Это потому, что я тороплюсь вернуться, – ответила Лусилла.
Она взглянула на него с нежностью и спросила еще раз:
– Ты ведь не будешь больше ложиться?
– Конечно, нет.
Она слегка сдвинула брови, он ответил ей ласковым взглядом; оба вспомнили причину, по которой он в первую очередь нуждался в партнере, ту, старую причину.
– Ну, ладно.
Лусилла поцеловала его, поднялась, взяла со стула брошенную там сумку и книги. Она тихонько напевала строчки из мнемонической песенки: "Двойки столкните и тройки столкните: вот Сито Эратосфена. Когда улетучатся кратные…"
– Конут, ты уверен, что больше не заснешь?
– Уверен.
Она кивнула и, колеблясь, оперлась рукой на дверь. Затем сказала с сомнением:
– Может, все-таки примешь взбадривающую таблетку?
– Хорошо, – ответил он, радуясь, что к нему придираются.
– И лучше бы тебе начать одеваться. До твоей первой лекции осталось полчаса.
– Знаю.
– Хорошо, – она послала ему воздушный поцелуй и улыбку и вышла.
В комнате стало очень пусто. Но все же не так пусто, как было много дней и ночей до этого.
Конут послушно встал, нашел коробочку с таблетками – регуляторами сна – двух цветов, красного и зеленого, принял одну и вернулся в постель. Он чувствовал себя прекрасно, как никогда.
Конут расслабленно откинулся на подушку, наслаждаясь покоем. Он пользовался будильником, а теперь будильник заменила жена. Потягиваясь и зевая, он улыбнулся низкому кремовому потолку. Какая замечательная выгодная сделка! Какой у него теперь великолепный будильник!
Это напомнило ему о времени – он взглянул на часы, но затем снял их с руки, а настенные часы не попадали в поле его зрения. Не имеет значения – возбуждающая пилюля не даст ему больше уснуть. Общеизвестно, что под действием таких пилюль время течет быстро. Кажется, он лежит так уже полчаса, а на самом деле это все действие таблетки, прошло не более пяти минут.
Хотя…
Он заглянул в маленькую коробочку с отделениями. Хорошо, что она под рукой – вторая таблетка удвоит гарантии.
Конут проглотил пилюлю, снова улегся и зевнул. Его беспокоила какая-то мысль, что-то о пилюлях…
Он повернул голову, вздохнул, глубоко задышал. Да, Лусилла лежала на этой подушке. Именно так и было. Лусилла, оставившая здесь свой аромат. Прекрасный запах, прекрасное имя. Чудесная девушка. Он поймал себя на том, что снова зевает.
Зевает?
Он снова зевает!
Конут раскрыл глаза, что было довольно трудно, и попытался повернуть отяжелевшую голову. Зевота! И это после двух взбадривающих пилюль – а может, трех или шести?
История повторяется!
Красные пилюли для бодрствования, зеленые для сна. Зеленые, Конут мысленно всхлипнул, он принимал зеленые!
Он попался.
О Боже, беззвучно хныкал Конут, о Боже, почему именно сейчас? Почему это продолжается, хотя теперь обо мне есть кому позаботиться?
Глава 9
Помощник инженера-звукотехника проверял перед лекцией аппаратуру, время от времени поглядывая сквозь стекло на полную аудиторию и напевая себе под нос. Это раздражало Мастера Карла. Пение сбивало его с мысли. Двойки столкните и тройки столкните: Вот Сито Эратосфена. Когда улетучатся кратные числа. Простые останутся там непременно. Раздражение не смягчало и то, что это была одна из мнемонических песен, написанных им самим. Темой утренних занятий была не Классическая Теория простых чисел, а Теория Рядов. Карл резко произнес:
– Успокойтесь! Вам что, не нравится здесь работать?
Инженер покраснел. Он был родом из поселений и никогда не забывал, что его могут отослать назад.
На самом деле пение не так уж и отвлекало Мастера Карла. В его возрасте человек или знает, что делает, или нет, а он знал. Он вошел в класс точно в тот момент, когда зазвучала его музыкальная тема, и произнес те же слова, что и всегда, в то время как голова его была занята мыслями о Конуте, о распределении Вольграна, о его собственных исследованиях в области паранормальных явлений и в особенности о качествах и поведении каждого из сидящих в аудитории студентов. Он замечал каждый зевок сонного главы ядерной физики в дальнем углу, с особенной заботой пронаблюдал за тайным обменом замечаниями между Эгертом и новой женой Конута Лусиллой. Он ничего не хотел предпринимать. Ему нравилась Лусилла. Она, словно хороший сторожевой пес, могла охранять жизнь единственного человека на факультете, которого Карл рассматривал как своего возможного преемника.
В пять минут он изложил ту часть лекции, которая давалась "живьем", и, потакая своим безобидным желаниям, покинул аудиторию. На экране видеозаписи танцующие фигурки продолжали распевать "Балладу Рядов":
Пусть S – числовой прогрессирующий ряд,
Тогда если числа а и b стоят,
Значит, сумма их тоже есть
В этом замкнутом ряде 5.
И вот репродуктивный ряд с таким определением:
"Числовой ряд S замкнут по сложению".
Карл выкинул лекцию из головы и нетерпеливо вытащил из портфеля пачку снимков. Он беспокойно спал прошлой ночью и рано поднялся, чтобы выкроить время для своего нового хобби. Хобби у Карла было множество. Видимо, это объяснялось свойством характера. С годами Карл не разочаровался в своей работе, напротив, он не мог себе представить, что стал бы в этом мире не математиком, а кем-то другим, однако он старел, на арену выходили более молодые. А, как известно, в истории математики существует такой странный факт, что почти все выдающиеся ученые создали свои лучшие труды до тридцати лет. И затем большинство из них, подобно Карлу, увлеклось исследованиями в других областях.
Кто-то открыл дверь, и в комнату ворвались звуки хорового пения из аудитории:
Если числовой ряд М замкнут по вычитанию,
То его определяет понятие модуля.
Мастер Карл обернулся, недовольно нахмурив брови. Эгерт! Карл грозно спросил:
– Что есть числовой ряд, замкнутый по умножению? Эгерт вздрогнул, но ответил:
– Это последовательность, Мастер Карл. О ней говорится в четвертой песне. Я бы хотел…
– А замкнутый и по сложению, и по вычитанию?
– Кольцо, сэр. Могу я поговорить с вами? Карл что-то проворчал.
– Вы же видите, я выучил урок.
Он хотел продолжать, но Карл не смягчился.
– Эгерт, нет оправдания тому, кто покидает занятия без разрешения. Тебе это должно быть известно. Тебе, возможно, кажется, что ты справишься с изучением Теории Рядов и по учебникам. Но это неверно. Математик должен знать эти классические определения так же хорошо, как дети знают, что в феврале двадцать восемь дней. И должен усвоить их тем же путем – при помощи мнемоники! Уверяю тебя, пропуская занятия, ты никогда не станешь первоклассным математиком.
– Да, сэр. Вы правы. Поэтому я хочу уйти с факультета. Как только вернусь из Южной Африки, если не возражаете.
Мастер Карл был шокирован. В его практике еще ни разу не случалось подобного. Карл вовсе не считал, что уход Эгерта будет потерей для математики. Он возмущался из-за самого Эгерта, давшего повод для беспокойства.
– Хорошо. Куда ты хочешь перевестись?
– В Медицинскую Школу, сэр. Я сделал выбор. Вы можете понять почему, Мастер Карл, – добавил он. – У меня нет больших способностей к математике.
Карл не понимал, и никогда бы не понял. За свою долгую практику он сделал очень важный для себя вывод: в жизни студентов существуют вещи, которые и не требуют понимания. Студенты интересовали его лишь с одной точки зрения. Они были для него чем-то вроде гексифлексагонов – бумажных моделей, которые используются в топологии, эти конструкции при перегибании каждый раз поворачиваются одной из множества новых сторон.
Карл печально сказал:
– Хорошо, я подпишу разрешение.
Увидев, что Эгерт протягивает ему уже приготовленный документ, Карл нахмурился: мальчик уж больно нетерпелив.
Дверь вновь открылась.
Мастер Карл замер с занесенным пером.
– Ну что там еще?
Он смутно припомнил вошедшего – прихлебатель из Департамента Гуманитарных Наук. Имя вылетело из головы, Карл помнил лишь то, что это писатель эротических книг. Вошедший, как и Эгерт, тоже был взволнован.
– Извините. Меня зовут Фарли. Я обращался к Мастеру Конуту…
– Вы секс-писатель, – прервал его Карл. – Я ничего не имею против эротической литературы, но не выношу, когда нарушают мое уединение.
В действительности Мастер Карл слегка кривил душой. Он был немного ханжой и всегда держался в стороне от слабого пола. Поэтому считал, что происходящее между мужчиной и женщиной не должно искусственно подогреваться творениями секс-писателей или, как их иногда называли, брачных советников. Сам он никогда бы не воспользовался подобными услугами и был раздражен упоминанием Конута.
Как оказалось, Конут был с ним вполне солидарен.
– Я был свадебным подарком, – пояснил Фарли, – поэтому и пришел сегодня утром показать Мастеру Конуту черновой набросок, над которым трудился целый месяц. Я не использовал стандартных решений, а придал ему форму персонализированных советов. Я предпочитаю интервьюировать мужчину немедленно, потому что, как вам известно…
Эгерт отчаянно перебил его:
– Мастер Карл, подпишите, пожалуйста, мой перевод.
Выражение его глаз было красноречивее слов. Флексагон повернулся другой стороной, и на этот раз Карл мог понять его устройство. Он кивнул и вывел подпись. Было совершенно ясно, что математические способности Эгерта отнюдь не перевесят его желания держаться подальше от Конута и Лусиллы.
Однако писатель не унимался.
– А где женщина? – допытывался он. – Мне сказали, она должна быть здесь.
– Лусилла? Конечно.
Карлу пришла в голову ужасная догадка:
– Ты думаешь, что-то снова случилось? Когда ты пришел повидать Конута, он был…
– Совершенно холодным. Почти мертвым. Ему сделали промывание желудка, и, говорят, все будет в порядке.
Когда они подошли к комнате Конута, врач изучал спектр, выдаваемый портативным диагностическим прибором. Конут лежал без движения. Врач успокоил их.
– Он был близок к успеху, но и на этот раз не достиг цели. Какая это попытка? Пятнадцатая? Если судить по записям…
Карл холодно прервал его.
– Вы сможете его разбудить? Хорошо. Давайте. Врач пожал плечами и взял шприц для подкожных инъекций. Он вдавил поршень, и из иглы побежала тонкая струйка, проникая сквозь кожу Конута, не повреждая ее. Крохотные капельки находили путь сквозь дермис, эпидермис и подкожный жир; через минуту Конут открыл глаза.
– Я видел совершенно нелепый сон, – произнес он внятно.
Тут он заметил Лусиллу, и его лицо просветлело. По крайней мере, она не была сном. Мастер Карл никогда не страдал избытком такта, но его хватило на то, чтобы выйти, прихватив с собой врача, и оставить парочку наедине.
Промывание желудка – процедура не из приятных. Конут перенес ее уже в третий раз, но еще не полюбил; в данный момент он чувствовал во рту мерзкий привкус желчи, пищевод просто разрывался на куски. Снотворные таблетки покинули его, оставив взамен головную боль.
– Мне очень жаль, – сказал он.
Лусилла подала ему стакан воды и одну из капсул, которые оставил врач. Конут проглотил ее и засмеялся.
– Счастливчик Уол, – сказал он. – Знаешь, если бы я не спал, когда явился этот писака, я бы пошел и дал Уолу по башке – это его идея прислать писателя; он подбил половину антропологов вскладчину оплатить нам услуги Фарли на год вперед. Вот так… Я обязан Уолу жизнью.
Конут поднялся и удивленно огляделся. Несмотря на головную боль и поганый привкус во рту, он чувствовал себя гораздо лучше, причины этого не поддавались анализу. Даже сон, хотя и эксцентричный, не был неприятен. Там были Мастер Карл, Эст Кир и женщина из Южной Америки, но там была и Лусилла.
Конут остановился у стола.
– Что это?
Это была аккуратная стопка бумаги, подшитая в папку с надписью "С. Р. Фарли, консультант". И больше ничего. Просто консультант. Конут открыл папку и углубился в изучение первой страницы; записи производили впечатление уравнений. Часто встречались символы и среди черточек, крестиков и знаков конгруэнтности, все это смутно напоминало студенческий курс логики символов.
– Почти булевское изложение, – произнес Конут заинтересованно. – Очень любопытно. Взгляни, Лусилла. В третьей строке. Если подставить эти три члена в расширение на четвертой строке…
Он осекся. Лусилла покраснела. Но Конут не заметил этого, он смотрел на свой стол.
– Мое исследование Вольграна! Где оно?
– Если ты имеешь в виду аномалии распределения, которые готовил для Мастера Карла, то он забрал их, уходя.
– Да оно же еще не закончено!
– Но Мастер Карл не хочет, чтобы ты сейчас работал над ним. Или над чем-нибудь еще. Он хочет, чтобы ты сегодня отдохнул – уехал из городка, и чтобы я была с тобой.
– Гм, – Конут мрачно уставился в окно, затем причмокнул губами и языком, скорчил гримасу. – Хорошо. Но куда мы поедем? У тебя есть идея?
Лусилла выглядела несколько обеспокоенной.
– Честно говоря, – произнесла она неуверенно, – да…
К заходу солнца они сели на борт ежедневного перевозчика, направляющегося к поселениям; между городом и поселениями движение было достаточно интенсивным, между городом и Университетом тоже, но прямо из Университета на поселения рейсов не было. Пока перевозчик поднимался в воздух, они смотрели, облокотившись на перила, на университетский остров, город и бухту. Над их головами почти беззвучно вращались лопасти, не заслоняя алое от заходящего солнца небо; все, что они могли слышать во время путешествия – низкое гудение лопастей под куполом перевозчика и тонкий свист двигателей.
Внезапно Лусилла сказала:
– Я не говорила тебе о Роджере. Моем брате, – добавила она быстро.
Конут прервал движение, которое собирался сделать.
– Что ты хочешь о нем рассказать? – спросил он.
Лусилла решительно произнесла:
– Он не достиг университетского уровня. Возможно, он и попал бы в Университет, но когда Роджеру было пять лет, он купался, в воде был другой мальчик, он нырял. Они столкнулись, и второй утонул.
Она остановилась, чтобы взглянуть на Конута.
– Роджер разбил себе череп. И вот с тех пор он… ну, словом, дальше его мозг не развивался.
Конут, нахмурившись, переваривал информацию.
Не потому, что думал о тупом брате жены, а лишь потому, что раньше не подозревал о его существовании. Конуту никогда не приходило в голову, что брак затрагивает отношения не только между двумя людьми.
– Он не сумасшедший, – беспокойно добавила Лусилла, – всего лишь не очень развит.
Конут почти не обратил внимания на ее слова. Он с трудом пытался примириться с мыслью, что приобрел не только сторожа и любовь, но и что-то еще, чего раньше совсем не принимал в расчет. Остаток пути занял двадцать минут; все это-время потребовалось Конуту для осмысления факта, что вместе с удобством и удовольствиями у него появились и определенные обязанности.
Поселение располагалось в девяноста футах над водой, как раз вровень с горизонтом. Оно называлось Сэнди Хук и размещалось на стальной платформе площадью пятьдесят акров. Поселение состояло из двенадцати уровней, самый нижний из которых был в сорока футах над уровнем максимальной воды – абстракция, обозначающая расстояние между подошвой платформы и наибольшей высотой волн океана. Поселение стояло на сотнях металлических ног, которые уходили в ил, покрывающий скалистое дно. В шторм белые барашки волн требовательно хлопали по подбрюшью платформы. Если же случались молнии, то они непременно попадали в громоотвод на башне радара.
Было время, когда радары являлись причиной существования таких поселений. Но это осталось в прошлом, так как радары утратили свое значение, их заменило слежение со спутников и использование отраженных от ионосферы сигналов. Но люди приспособили платформы для других целей. Радары указывали путь подводным судам флотов всего мира, когда те, похожие на китов, плыли вдоль континентального шельфа в поисках гавани. Платформы служили "кораблями-матками" рыболовных судов на отмелях. Такие поселения давали жилье нескольким десяткам миллионов на одном только американском побережье. Там же размещалось производство вредных отраслей, сопровождающееся тяжелым запахом, сильным шумом, и оборудование для опасных технологических процессов.
Энергия была рядом и бесплатно. Для этого служила каждая пустотелая "нога". Налетающие волны, разбиваясь об опоры, сжимали в них воздух, через однонаправленный клапан вытесняли его в сосуд давления, на выходных отверстиях которого стояли пневматические турбины, дающие электричество для бытовых и промышленных нужд поселения. В "хорошую" погоду, когда волны грохочут и бьются об опоры, энергии хватает для плавки алюминия; рудовозы, которые доставляют сырье, везут обратно шлак, чтобы выгрузить его в пределах видимости поселения в бездонное чрево океана. При "плохой" погоде, когда воды Атлантики гладкие, как зеркало, производство алюминия приостанавливается. Но погода никогда не остается "плохой" надолго.
Семья Лусиллы занимала трехкомнатный отсек в жилой части поселения. Их жилье располагалось на подветренной стороне, отведенной рыбакам, – по другую сторону платформы от завода очистки алюминия, на шестом уровне над генераторами. Здесь воняло рыбой и было очень шумно. Лусилла привезла домой подарки. Шарф для отца, что-то из косметики для матери и, к удивлению Конута, один низ аборигенских флагов для брата Роджера. Конуту и в голову не пришло, что нужно привезти подарки, тем более, что ими могут служить вещи туземцев, которые в качестве сувениров оказались ценнее любых других подарков. Роджер был доволен. Он давно хотел иметь такую вещь.
Мать Лусиллы подала кофе и пирог, и Конут рассказал всем о своем путешествии по Южным морям. Однако он ни словом не обмолвился о том, как валялся пьяный на обочине дороги.
Во время рассказа Конут не сводил глаз с Роджера. Брат Лусиллы оказался молодым гигантом, ростом выше Конута, с кротким, но лишенным всякого выражения взглядом. Он не пил кофе и отказался от пирога, просто сидел, глядя на Конута, и теребил потертую материю своего подарка, даже нюхал его, поднося к лицу. Конуту он показался смущенным. Исключая аборигенов и некоторые клинические случаи, представляющие интерес для ученых, все, кто окружал Конута в Университете, имели индекс умственного развития не ниже ста сорока, и у него не было опыта общения с менее развитыми людьми. Роджер мог говорить, но чаще предпочитал молчать, и хотя казалось, что он понимает слова Конута, выражение его лица не менялось.
В действительности Роджера мало интересовал рассказ Конута. Все его внимание было поглощено подарком. И как только представился случай, мальчик извинился и ушел с ним к себе в комнату.