Боря открыл глаза на койке в двухместном купе спального вагона поезда "Петербург - Москва" при подъезде к столице нашей (и вашей) родины. Чемоданчик с деньгами смирно, как ни в чем не бывало, отдыхал на груди.
Видимо, доктор, выходя из купе, сунул его в багажник, под нижнюю полку. Лишь когда сцеволин встряхнул Бориса, он все понял и лунатически вынул оттуда чемоданчик, однако в галлюцинации деньги были якобы выужены из могилы.
Но Лямин поостерегся бы утверждать, что все события ограничились этим купе. А если случилось как раз то, что привиделось? Допустим, один знатный вампир настолько усилил свои способности за счет употребления предшественников сцеволина, что силен использовать чужие души даже после переселения в подземную квартиру.
Вороватый покойник, смяв пространство, протянулся и свистнул чемоданчик, чтобы потом отдать любимому ученику, некому Сапожкову. Но тут вмешался находящийся под Бориным контролем злодей-доктор…
Да ну к слону в задницу этот бред, эту ахинею. Однако, когда Боря прекратил лежать и сел, что-то кольнуло в ляжку. Тогда он выкопал из кармана орденские планки. Откуда взялись - не мертвецовы ли награды!?
Боря выкинул из головы мрачные мысли, ибо по обе стороны пути уже раскидывалась Москва. А вечером Лямин мог уже вернуться в Питер, потому что передал победную сумму денег своему дядьке, который и принялся обращать наличку в безналичные с усердием, зависящим от своих комиссионных.
Не удержался Борис, навестил Фалалеева, поведало схватке в поезде и посоветовал проверить две личности - Лопатина Николая Пантелеймоновича и некоего Сапожкова. Фалалеев-молодец не стал в душу лезть, только посоветовал Лямину, как бы в шутку, держать на привязи свое астральное тело. Потом следователя было не видно и не слышно с неделю. Боря уже думал - в одну дырку Илье влетело, в другую вылетело. Да вдруг лейтенант проявился.
Приехал уже в виде приятеля, из-за пазухи литровка подмигивает. Однако разговаривать о девушках свежеиспеченные друзья не стали.
– Лямин, один институт провел полный анализ нашего друга сцеволина. Дело оказалось в том, что он серьезно растормаживает подкорку, особенно в задних долях, и возбуждает двигательные центры. Одновременно производит их блокирование, поэтому иннервация мышц остается незначительной. Вдобавок активизируются какие-то тельца Шеффера. О них - ничего толкового, за исключением того, что они слегка смахивают на антенны или даже передатчики. И присутствуют под черепной крышкой далеко не у всех граждан.
– А куда излучают эти самые антенны? - Боря собирался сделать скоропалительное открытие: тельца Шеффера связывают наш мир и астральный.
– Ладно, хватит о всякой фигне, я просто выучил несколько фраз. - Фалалеев провел ладонью по круглой голове, как бы стирая ненужные ведения. - Кстати, мы узнали насчет Сапожкова. Он птенец того самого гнезда, где наседкой являлся Николай Пантелеймонович Лопатин. В гнезде активно баловались психотропной химией. Да и нынче Сапожков командует малым предприятием "Последнее лекарство". Судя по названию, оно якобы передается фармацевтике. При этом прячется, юридический адрес ложным оказался. Впрочем, мы контору Сапожкова вычислили. Так вот, доктор Лапеко именно там получал сцеволин, который, впрочем, расходовал на ближних своих, а себе брал обыкновенную наркоту.
– Значит, сцеволин проходил испытания?
– Это уж слишком… кончай поражать проницательностью, Борис. Предприятие ныне у Сапожкова маленькое, незаметное, еще лет пять назад могли ему выделить под опыты и зэков, и постояльцев дурдома, но сегодня - в пору господства чистогана и упадка культуры - приходится привлекать для такого благого дела совершенно посторонних граждан.
– Ну, а этот ваш институт может объяснить, что, по большому счету, творилось с моими мозгами?
– Мало кто знает, какого результата добивалось ведомство Лопатина. А кто знает, молчит или уже пребывает в том месте, откуда слова не долетают. В общих чертах ты, наш проницательный, и сам догадываешься…
– Я, набравшись сцеволина… - Боря осекся.
– Смелее, ты ж бывший пионер. Набравшись сцеволина, ты хомутал доктора, чьи мозги были изрядно ослаблены наркотиками. Ты нездорово подавлял, он нездорово подчинялся. Отчего, не долго думая, прикончил гражданин Лапеко троих… нет, даже четверых. Я готов чистосердечно признаться, что ты, Борис, не такой, как все. Из десятков шизиков и психов, которые прошли строем через одаряющие сцеволином руки доктора, только в тебе он почуял хозяина.
– Во что верится с большим трудом. Вначале этот так называемый слуга проникал с помощью телефона в мою квартиру и выведывал все необходимое для очередного злодейства… Потом собрался выкинуть меня, хозяина липового, из поезда!
– Если лекарь и звонил, то твое невнятное бормотание было лишь затравкой, сигналом к установлению схемы "господин-раб". Не мог он часами вслушиваться в тебя, ему же надо было скоренько к преступлению готовиться. Естественно, он в себе марионетку не признавал, напротив, успешно внушал себе, что просто доит из тебя нужные сведения. Ну, а какому рабу не хочется порой пристукнуть своего хозяина - в минуту ослабления властных функций, когда никто не видит.
– Что, опять вознамерились обвинить меня в многочисленных убийствах? Летит месячный план по раскрываемости, да? - Боря тревожно приподнялся над стулом, срочно опрокидывая рюмку водки в рот.
– Не тянет в тюрягу, Лямин? Ладно, не дрейфь. Как же тебя судить, если ты своими руками-ногами ничего не предпринимал, в сговор с убийцей не входил. Юриспруденция вообще и в частности уголовный кодекс всякие там телепатии и вселения всерьез не принимают. Хотя, может, в этом упущение непростительное.
– Но отловить того, кто испытания на людях проводил, вы же обязаны. Сцеволин, в конце концов, - это оружие массового поражения. Народонаселение у нас умственно и так ослаблено всякой дурью, которая в него вбивалась с малолетства советскими гипнотизерами; в головы словно вставлены затычки, мешающие выделению мыслей. А тут ученики товарища Пантелея учатся без вздохов и кряхтенья овладевать народными массами.
– Совершенно с тобой согласен. Вот именно поэтому тебе и придется навестить Сапожкова. Заявишься от имени доктора, который, дескать, угодил в больницу, но напоследок просветил тебя, где можно разжиться стремным лекарством.
Вот так, за что боролся, на то и напоролся - вернее, попался на иголку, словно коллекционная бабочка. Боря постарался себя затуманить, хватив из милицейской бутылки, но страшное слово "придется" надвигалось неумолимо, как бульдозер.
– Ну нет, начальник. Я вам так просто не дамся. Что это вы собрались из меня какого-то Штирлица делать.
– Борис, ты сам полетел неизведанным маршрутом. Потому мы будем тебе говорить, где бомбить, а где садиться.
Фалалеевский голос угрожающе металлизировался: мол, мы тебе, а ты нам. Не то мы тебя, трам тарарам, об колено пополам…
– Вот именно, - будто прочитал сокровенные мысли белобрысый Илья. - Мы это можем…
На следующий день Борис точно в означенное время - первый раз в жизни не опоздал - вышел из уютного подземелья на станции "Московские ворота" и поднял воротник. Он не знал прикрывающих оперативников в лицо, но верил, что они рядом - ничего другого ему не оставалось. Борис зубрил маршрут целый час и в бумажку теперь почти не заглядывал. От метро налево, через квартал опять налево. В итоге Лямин вступил на территорию, облепленную приземистыми загаженными строениями. Аптечный склад распластался в дальнем ее углу. Вот, похоже, вход в конторку - утоплен в землю на десять ступенек.
Дверь отворилась на стук и, едва впустив Бориса, сразу закрылась, грубо щелкнул массивный замок. Пронеслись вихрем ассоциации с мышеловкой и клеткой. Разведчику тут подумалось, успели ли заметить сопровождающие, куда он вступил. Но уже не выберешься наружу, не помашешь ручкой "а я тута". Дверь затворил и запер квадратный парень в неизбежном спортивном костюме со значком октябренка поверх холма грудной мускулатуры.
6.
– Встреча назначена? - потыкав меня недобрым взглядом, спросил стокилограммовый "октябренок".
– Нет, я сам хотел увидеться с…
– Тихо, разберемся…
Мы прошли промозглым коридорчиком и остановились около какой-то невзрачной двери. Я замер под пристальным взором другого парня, тоже квадратного, только из нацкадров, пока первый что-то там узнавал. Наконец второй закончил смотреть, а "октябренок", положив руку на мою шею, втолкнул меня в комнату. В отличие от коридора и здания здесь царил уют. На стенах копии (в масле) "Ивана Грозного, убивающего своего сына" и "Утра стрелецкой казни", старые пухлые кресла, мебель "ретро". Там была красивая, но несколько пожухлая дама в старомодном платье, которая поливала цветы. Но я вместе с провожатым отправился в смежную комнату, которая оказалась кабинетом. Весьма приличный офис а-ля логовище какого-нибудь матерого гебешника эпохи расцвета империи. Стены из дуба, стол "революционный", большой, крытый красным, так и чувствуешь, что в нем зреет компромат на тебя. А за столом товарищ в строго выдержанном костюме. Я полсекунды соображал, на кого похож столоначальник - ага, на полуживого покойника Лопатина из глюка. Но все же это - Сапожков.
– А, писатель… Да ты не пялься на меня так, гляделки выпадут. Лучше скажи, господин хороший, зачем пожаловал? - начал владелец кабинета.
– Мне требуется тот самый препарат, который доктор Лапеко получал у вас. Доктор исчез куда-то, а я недолеченный остался.
– Добавки захотел, - сомнительным тоном произнес Сапожков и перешел к делу. - Откуда про нас узнал?
– Когда я последний раз с доктором общался, он намекал, что ему надо сгонять куда-то на Московский проспект за новой порцией. А я в курсе, где склады тут находятся. Пришел сюда, потыкался немного и догадался, где ваша дверь… Лекарство со звучным именем "сцеволин".
– Не волнуйся, мы тебя долечим. - Сапожков хлопает в ладоши, и входят двое квадратных парней. Один резко хватает меня за шкирку, второй выкручивает руки. Следом появляется пожухлая дама, расстегивает мне штаны - эх, не сейчас, не сейчас - и наносит удар иглой в мякоть. Когда хвататели-держатели меня отпустили, я в полном расслаблении повалился на пол - и даже не слишком жутко было. Слабость уже протекла по позвоночнику, распространилась вихревым движением по всему телу, а ноги отниматься начали.
– Это что ж вы тут меня убивать собрались, в своем красном уголке?
– Как тебе не стыдно такие слова говорить, а еще писатель, - укорил меня Сапожков. - Знаем ведь, что "хвост" за тобой тянется. Сейчас тебя отсюда увезут и просто оставят одного… Или наш гость предпочтет горячую обработку? Я скажу ребятам, чтоб проявляли гуманизм, с ног сняли башмаки и руки не сжимали в кулаки.
– Хоть скажите напоследок принцип действия сцеволина? Обычная химия, алкалоиды, транквилизаторы никогда так не подействует на мозги.
– Это и не обычная химия. Маринка, ты у нас кандидат наук, скажи напоследок, раз уж молодой человек любопытствует.
– Сцеволин - синтетический аналог вещества, содержащегося в одном южноамериканском растении. Это химический ключ, возбуждающий спящие фрагменты генного аппарата у некоторых клеток мозга, отчего они начинают производить то, что называется тельцами Шеффера.
– А тельца Шеффера - что-то вроде антенн или даже энергообменников? - несмотря на жуть стало интересно. - Тот, кто ими разжился, начинает передавать или принимать информацию и энергию. Тельца взаимодействуют с астралом?
– По-моему, ты вполне уже подкован. Надеюсь, Марина тебя удовлетворила. А теперь до свидания, - закруглил научный диалог Сапожков.
Тут ребятки взяли меня за руки (хорошо хоть не за ноги) и потащили, вначале через дверь - не ту, через которую входил, - потом по гулкому складскому помещению, высекая искры моими башмаками. В углу спустились со мной в люк. Попали мы не в канализацию, а в коридорчик. Миновали его в темпе, в глаза ненадолго ударил белый свет, а потом я стал валяться в темном пыльном нутре у скачущего на ухабах грузовика. Когда меня оттуда вытрусили, на дворе уже господствовал простуженный осенний вечер, а расслабление мое давно превратилось в вялость.
Вокруг новостройка-долгостройка, раздвигают темень лишь корпуса скелетного вида. Полное отсутствие следов человечьей активности. Квадратные ребята подняли меня на девятый этаж, запустили в какую-то квартиру далекого будущего, не забыли угостить непонятной инъекцией и заперли дверь с той стороны. Да, дверь тут имелась, мощная и запертая. Попытки повоздействовать на нее своими слабыми силами оказались неудачными. Оставалось только одно - поозираться. Все, что находилось в распоряжении, - это кубик комнаты и гробик кухни. Окна без стекол. Холодец стоит жуткий. Никаких дополнительных ходов и выходов. Зато грязи сколько надо - пустые бутылки, консервные банки - одна даже недоеденная - и газетное рванье-вранье. Всех удобств только тюфячок у стены. Итак, обустроено место под обиталище бомжа. Довольно странного бомжа, потому что вместо люстры висит петля.
Мало-мальски осмысленных занятий я не нашел, поэтому улегся на тюфяк, положив под голову газету - чтоб вши и клопы не перебежали. Второй укол пока никак не подействовал. Это, наверное, тоже расслабительное средство. Чтобы я не смог снести бронированную дверь. Да только я даже в самом спортивном состоянии вряд ли бы нанес ей вред. А если не слабительным меня угостили напоследок? Ведь беспокойство меня гложет все ощутимее. С чего беспокойство-то?
Может, с того, что жил я неверно и скучно. В детстве-юношестве являлся по утрам не в ту школу, не в тот институт, приставал к тем девушкам, которым был интересен так же, как лужа на улице, уступал липким похотливым бабенкам, от которых теперь у меня простатит и угроза потенции (это только начальству угроза ядерной войны страшнее). Я не одолевал в словесном поединке матерых редакторов, не внушал им, что избавиться от меня можно, только пустив в набор. Я не изучал литературные вкусы народа и не знал, чем накормить его так, чтоб он облизнулся…
Я понял, что мне впрыснули средство, наращивающее недовольство и разочарование. Но разве проймешь меня этим сейчас? Когда я уже чувствую прикосновение веревки к своему горлу. Однако тюфяк располагал к продолжению задушевного монолога.
А если б проделся я сквозь все дырки? Был бы, наверное, эффект. Но, как известно, в одном месте эффект, а кругом дефект. Допустим, научился бы я играть на читательских рефлексах, как на дудочке. Умел бы пристраиваться к редакторам, одному - описание природы и кобылы, ржущей поутру, другому - про прокатный стан и стахановца-маньяка, третьему, пожалуйста, - про мощные сиськи и пудовые кулаки. В итоге пьянствовал бы на даче в Комарово, прекрасно зная, что не сегодня-завтра мои бессмертные творения затрещат, расчленяемые в сортире.
Птолемей нехило кичился тем, что описал движение планет вокруг Земли, а сейчас его чуть ли не брехуном называют. Недалек и тот день, когда Коперника на свалку понесут, потому что выяснится, что мы не вращаемся, а скачем на одном мест. Динозавр считал себя большим и сильным, а где он теперь? Стал бензином и катает на себе какого-нибудь тщедушного спекулянта. Но животное хоть не понимало, какая постылая будущность его ожидает. Очень не права природа, что разродилась нами, двуногими. Не должны были появиться существа, которые могут догадаться о полной бестолковости своего жития-бытия. Не приспособлен наш мир для проживания в нем разумной твари. Потому-то я в знак протеста хочу досрочно покинуть его и требую, чтобы мне открыли "дверь" наружу.
Ага, требовать ничего не надо, на "дверь" мне уже любезно показали. Я подошел к петле. Умело завязана, чуть ли не намылена. Говорят, это не больно. Прежде Чем случится неприятная процедура удушения, закончится кровоснабжение мозга и как следствие - отключка сознания.
Стоп. Действительно, вокруг меня на тысячи километров и парсеков все не так. Но, наверное, мы должны готовиться в этом бестолковом мире к проживанию в другом, более подходящем нашим достоинствам. Когда-нибудь закончится срок заключения, мы выйдем на свободу - кто с чем. И окажемся в тридевятом царстве, которое будет устроено точно по нашему вкусу.
Полегчало, я отступил к стене. А потом снова накатило.
Я обреченно потащился к окну, однако на мгновение замер, прижав голову к коленям и отстранившись от наваливающейся тоски. Мгновение сосредоточенности.
Ампула. Последняя шприц-ампула доктора Лапеко в моем кармане. Квадратные "октябрята" забыли из меня вытряхнуть. Я, конечно, не знал, как будет взаимодействовать третье средство с двумя предыдущими, но время на сомнения истекло и даже пошло вспять. Укол - и голова даже приподнялась, потому что ее потянула к себе очень жаркая воронка.
Эта жара разогнала отчаяние, но мне показалось, что я становлюсь жидким и без особых проблем начинаю испаряться. Свет и тень еще поиграли мной, а потом я исчез в этих бликах…
Замечаю свое присутствие на каком-то пустыре. Неподалеку свалка, оттуда волнами долетает вонь, воздух над ней рябит от ударов птичьих крыльев.
Я, кажется, достаю гадкую прогорклую капусту из банки и сую в рот. На руке перчатка с дырками для пальцев. Все, хватит, обрыдло. От холода ноет поясница. Мне требуются номер с ванной, бутылка "Смирновской" и патиссоны. Мне нужна "трава". И это ты мне обеспечишь, пахан Сапожков.
Двигаюсь к шоссе. Кто собрался тормозить меня - будь осторожен, нокаут возможен. За последний стольник попадаю в такси-маршрутку. Заплачено честно, но другие пассажиры сторонятся меня и берегут от моих ароматов носы. В метро без затей проламываюсь сквозь турникет. Выхожу под дневное светило на "Московских воротах". Теперь налево и еще раз налево. Потом в дальний угол. Знакомый вход, десять ступенек к центру Земли и встреча со стражем дверей - джигитом Рашидом.
– Ты совсем неряха сегодня, - напоминает Рашид. - Бугру не понравится такой вид. Он человек старой закалки. Зачем портить ему настроение. Иди домой, там почистись и приходи завтра.
"Домой, к ментам! Как же".
– Ага, уговорил, Рашидик. - Поворачиваюсь, будто раскаялся и хочу убраться. Но когда он собирается закрыть за мной, с полуоборота хватаю его правой рукой за смоляной жесткий кок, дергаю на себя. А левой рукой захлопываю дверь - именно то, чего хотел южанин. Голова Рашидки оказывается между косяком и толстой доской, отчего тело валится на порог. Я уверенно марширую по коридору и у кабинета главного встречаюсь с Серегой.
– Как тебя только наш чернявый пропустил. Шеф не захочет тебя сегодня видеть. Иди, умойся, - начинает парнишка.
– Мне это уже говорили. Можно хоть водички хлебнуть?
Грызло пересохло.
У Сереги некоторое замешательство, пользуясь этим я вхожу к секретутке-кандидатке. Он увязывается за мной, выискивая, за что уцепить.
– Начальник запретил кого-либо пускать, - заладила пила-Маринка, - ну-ка, Сережа, убери его отсюда.
– Я ж водички попить. - Взял вазу с цветами флоксами и плеснул здоровяку в физиономию, отчего стебельки и лепесточки украсили его скромную голову. Пока он протирался, попридержал его левой за ноздри, правой врезал. Классически, без всяких карате - "крюком" в челюсть. Серега упал на стул, разбил мебель вдребезги. Тут я его по головушке и припечатал освободившейся вазой - обмяк он, заболел. Пришлось у него ненужный пистолет забрать.