Майор почувствовал, что наступил момент для удара.
- Назовите, пожалуйста, места, где вы работали последние пять лет.
- Их немного, Дмитрий Александрович…
- С вами говорит не Дмитрий Александрович, а майор государственной безопасности…
- Простите, майор, - поспешно и как бы смущенно поправился Курилин. - За последние пять лет я работал в Казани на генераторном заводе, потом… в этом… в Воронеже на электромашиностроительном и, наконец, до последнего времени - в Ростове-на-Дону на аккумуляторном.
- Приходилось разъезжать по Советскому Союзу в эти годы?
- Нет… немного… Бывал в Москве, в Ленинграде, в Риге, в Энгельсе… больше нигде.
- А в этом году?
- Нет. Вот только недавно в Москве, проездом в Архангельск…
- В Вишневске или в его районе не бывали?
- В Вишневске? - По лицу Курилина пробежала тень, глаза с испугом метнулись в сторону майора и скрылись под веками. - Нет, в Вишневске никогда не был.
- Может быть, если не в самом городе, то в его районе?
- Нет… и в районе не был…
- Где вы были в августе этого года?
Восковая бледность медленно разливалась по лицу Курилина; тяжело дыша, он машинально провел рукой по несуществующим усам.
- В августе? - переспросил он чуть охрипшим голосом. - В августе я был там же… то есть в Ростове-на-Дону…
- Фамилия Кардан вам известна?
Курилин вздрогнул и поднял на майора глаза, в которых отразились растерянность и ужас. Губы его беззвучно шевельнулись, но так ничего и не произнесли.
- Ваша рана на бедре уже не беспокоит вас, гражданин Кардан?
Оцепенелое молчание было ответом майору.
- Не лучше ли прекратить эту комедию, гражданин Кардан? - продолжал майор. - Вы должны знать, что чистосердечное признание дает вам возможность надеяться на снисхождение суда. Расскажите откровенно, кто вы в действительности, откуда, зачем, в чье распоряжение прибыли в Советский Союз. Нам многое уже известно, но лучше будет, если вы сами все расскажете. У нас есть основания предполагать, что вы являетесь лишь простым орудием в чужих руках. И поэтому…
Майор внезапно оборвал фразу. Случилось нечто совершенно неожиданное. Курилин закрыл лицо руками и затрясся в глухих, судорожных рыданиях. Зубы его стучали о стакан с водой, поданный майором, вода расплескивалась и заливала подбородок, руки, одежду…
- Все равно, - бормотал Курилин, - если вы уже знаете… Я - Коновалов… Я действительно Коновалов… Георгий Николаевич… Я все расскажу… Я - германский подданный… Я сын когда-то богатого русского помещика… Во время Октябрьской революции он убежал из России в Германию. Там я и родился незадолго до прихода фашистов к власти. Семья была разорена, она постепенно опустилась, стала жить в бедности… нищенствовать… И я тоже. Рассказы родителей, близких и других эмигрантов разжигали во мне злобу против Советского Союза… С молоком матери я впитал в себя ненависть к этой стране, где я мог бы жить счастливо и весело. И мы жили мечтой о возвращении… мечтой о мести… Я учился в немецкой, уже фашистской школе, но дома мы хранили русскую речь.
Торопливо и сбивчиво, словно опасаясь, что его остановят, Курилин продолжал свою исповедь.
Майор молча сидел в своем кресле, время от времени делал короткие заметки на листке бумаги, лежавшем перед ним. Диктофон бесстрастно и тихо шуршал, словно пристально всматриваясь в искаженное страхом и отчаянием лицо Курилина, внимательно и чутко вслушиваясь в его почти истерический рассказ.
Глава пятидесятая
Совещание трех
"Никаких известий… Все поиски безрезультатны. Проклятая погода! Или пурга, или туманы. Неужели Дмитрий Александрович мог погибнуть? И он и Дима… Бедная Ирина Васильевна… И у меня ничего, дело замерло…"
Хинский придвинул к себе папку и вновь - в который раз! - принялся ее перелистывать. Вот последнее донесение из Клязьмы: к Иокишу ночью кто-то прилетел. Сегодня Иокиш впервые за долгий срок напомнил о себе. Утром он сообщил Акимову по телевизефону о получении какой-то посылки. Об этом доносит сержант Гаврилов из коммутатора завода. Хорошо, что и там установлен пост! Но что из этого? Какой вывод? Что можно сделать?
Хинский ясно представил себе, как майор задумчиво поглаживает чистый, до лоска выбритый подбородок и медленно говорит: "Подведем итог, постараемся сделать логические выводы из него. У нас есть уже немало фактов, подтверждающих наши прежние догадки. Это самое ценное. Какие же факты?"
"Да, да… - оживившись, мысленно рассуждал Хинский. - Кардан - не Кардан уже, а Коновалов. Здесь, в Советском Союзе, его ждали другие люди. Кто же они? Иокиш - мелкая, очевидно, пешка, передаточный пункт. Акимов - крупный зверь. Конечно, это он, воспользовавшись отсутствием Кантора, выпустил четыре бракованных поршня, из которых один вызвал катастрофу на шахте номер три. А его подозрительное вмешательство при задержании Ириной Васильевной брака…
Может быть, арестовать Акимова и Гюнтера? Но что это даст? Прекратит выпуск брака, устранит угрозы несчастий на шахтах… Но есть ведь еще Березин и другие… Высокий, с лицом, спрятанным под воротник. Арест Акимова всполошит всех, начнут заметать следы, может быть, скроются… Арестовать и Березина? Но за что? С какими обвинениями? Увез Диму? Ведь больше ничего против него не имеется. А это пустяк по сравнению с тем, что еще пока неизвестно. И если арестовать одного Акимова с его подручными на заводе - на суде будет только сравнительно маленькая часть большого, может быть, огромного дела. Относительно Березина известно только, что он был у Иокиша и виделся с Коноваловым. Какую роль играет этот человек в организации? Как узнать? Как добраться до него?… Один-единственный раз за эти дни у Акимова был разговор с ним по телевизефону о посылке…"
Хинский перелистывал папку, лежавшую перед ним, нашел донесение сержанта Гаврилова, внимательно, медленно перечитал его:
"…Акимов произнес:
- Здравствуйте, Николай Антонович… Только что Цезарь сообщил, что получил долгожданную посылку. Спрашивает, что делать с ней.
Голос Березина:
- Ага… Что же вы ему ответили?
Голос Акимова:
- Сказал ему, что нужно подождать. Нам необходимо увидеться, Николай Антонович, поговорить.
Голос Березина (как-то неуверенно):
- Да, пожалуй, но Ивана Ивановича нет в городе. Будет через три дня. Тогда увидимся… Если это спешно нужно…
Голос Акимова:
- Да, да, обязательно. Голос Березина:
- Хорошо, я сообщу вам, где встретимся… Как ваше здоровье? Все благополучно?
Голос Акимова (неуверенно):
- Да как сказать? Нервы… Нервы что-то пошаливают… Голос Березина (точно с легким испугом):
- Что? Не может быть! (Торопливо.) Прощайте… Будьте здоровы".
Вот и все. Немного нескладно, но, видимо, точно.
Кто этот Иван Иванович?… Не тот ли, с поднятым воротником? И что за разговор о здоровье? Обычная вежливость? Но тогда почему Березин так испугался? А может быть, это лишь показалось сержанту? Через три дня у них будет свидание, все трое соберутся… Надо будет проследить.
"Будьте терпеливы и настойчивы, друг мой", - прозвучал знакомый голос и оборвался.
Короткий свист, тупой стеклянный звон, сухой щелчок. Хинский мгновенно вскочил на ноги. Подлокотник кресла разлетелся вдребезги, кусочки искусственного дерева впились в лицо и руки. Хинский взглянул в окно. В наступивших сумерках в воздухе носились на разных высотах и разных направлениях геликоптеры с яркими ночными фарами и красно-зелеными бортовыми огнями. Хинский стоял неподвижно. Сердце билось оглушительно и часто, крохотные капельки крови выступали и медленно скатывались по лицу и рукам.
Сентябрьская ночь смотрела в комнату сквозь маленькое круглое отверстие в стекле окна.
За окном приглушенно шумела Москва, вспыхивая гирляндами уличных огней, окутываясь серебристым облаком ночного света…
* * *
У телевизефона был странный вид. Над экраном поднималась круглая черная пасть репродуктора, от аппарата к внутренней коридорной стене кабинета тянулись провисавшие в воздухе провода. Прямо против репродуктора извивалась лебединая шея диктофона. Окуляр телевизеприемного аппарата глядел в упор на экран телевизефона, а рупор приник к репродуктору, словно боясь проронить еще не произнесенные слова.
- Четырнадцать пятьдесят… - произнес капитан Светлов, взглянув на часы.
- Акимов уже давно выехал, - громко сказал Хинский, стараясь скрыть волнение.
Но ему это плохо удавалось. Смуглая бледность покрытого царапинами лица, лихорадочно горящие черные глаза, нервное перелистывание бумаг в папке - все выдавало состояние молодого лейтенанта.
- Его сопровождают? - после короткого молчания спросил капитан.
- Конечно, - быстро ответил Хинский и коротко рассмеялся. - Сержанты Киселев и Харитонов берегут его, как любимого ребенка.
Короткий тихий гудок перервал его. Хинский сорвал трубку одного из аппаратов, приложил к уху:
- Слушаю.
- Кабель.
- Лопасть.
- Говорит сержант Артемин.
- У аппарата лейтенант Хинский.
- Приехали Киселев, Харитонов и третий… Третий прошел в кабинет.
- Хорошо. Где Синицын?
- В приемной. Я отлучился только для донесения.
- Хорошо. Не забывайте, что вы только для второго. Он тоже скоро должен приехать и пройти в кабинет. Не выпускайте его из виду, пока не узнаете о нем все, что можно. Поняли?
- Понял, товарищ лейтенант. Все?
- Все.
Хинский положил трубку на место и протянул руку к теле-визефону.
- Внимание! - произнес он срывающимся шепотом. - Включаю.
Экран мягко вспыхнул и засветился розоватым светом. Показалась половина какого-то большого кабинета. Перед письменным столом сидел лицом к зрителям Березин, торопливо пробегая, подписывая и откладывая какие-то бумаги. Против Березина сидел плотный человек с седой головой. Капитан Светлов и Хинс-кий видели только его широкую спину и серебристый затылок.
Не поднимая головы и продолжая работу, Березин закончил фразу:
- … Сейчас придет. У вас ничего нового?
Рупор диктофона в кабинете Хинского подхватил эти слова и голос, в ящичке аппарата что-то тихо зашипело и запечатлело их.
Собеседник Березина достал портсигар и, закуривая папиросу, уселся поудобнее, в профиль к зрителям.
- Это Акимов, - тихо произнес Хинский, не сводя глаз с экрана телевизефона.
Капитан молча кивнул головой. Помолчав, Акимов ответил:
- Сегодня я узнал, что продукция нашего завода отправляется не в гавань, а на московскую базу, несмотря на наличие точного адреса. Там продукция сплошь проверяется.
Березин с застывшим в руках карандашом испуганно вскинул глаза на Акимова:
- Что вы говорите! Нашли брак?
Послышался стук в дверь, в кабинет вошел высокий человек с полным, одутловатым лицом, с синеватыми мешочками под глазами.
- Гоберти! - тихо воскликнул пораженный капитан Светлов. - Корреспондент Гоберти!
- Это Гоберти? - переспросил Хинский, стремительно наклонившись к экрану. - Я его никогда не видел.
Акимов и Березин привстали, пожимая руку Гоберти.
- Что нового, друзья мои? Как дела? - оживленно спросил корреспондент, бросаясь в кресло против Акимова и вытирая платком морщинистый розовый лоб. - Денек замечательный, даже жарко. Что это вы? - обратился он к Березину. - Как будто взволнованы чем-то…
- Константин Михайлович говорит, что вся продукция его завода отправляется не в гавань, а на городскую базу и там сплошь проверяется, - торопливо проговорил все еще бледный Березин и повторил свой вопрос Акимову: - И что же, нашли там брак? Говорите же!
Рука Гоберти с зажатым в кулаке платком остановилась. Выжидающе смотрели на Акимова маленькие острые глазки. Акимов отрицательно покачал головой.
- После случая с Денисовой, когда она вмешалась в контроль… помните?… ни один дефектный болт не выпускается с завода. Да и сами операторы стали придирчивыми.
- Фу, слава богу! - облегченно вздохнул Березин, поправляя очки. - Это очень умно с вашей стороны, Константин Михайлович.
- Просто это опасно, - угрюмо поправил Акимов.
- Да, надо на время воздержаться, - задумчиво сказал Гоберти. - Но самое важное не в этом. Кто распорядился производить проверку? Это делается без ведома директора? Он ничего об этом не знает?
- По-моему, нет… не знает, - ответил Акимов.
- А вы как узнали?
- Гюнтер случайно услышал разговор двух водителей грузовых машин. Потом проследил.
- Кто же это все-таки распорядился? - продолжал Гобер-ти. - Это не ВАР, Николай Антонович?
- Не знаю, - пожал плечами Березин. - Я ведь теперь не имею отношения к снабжению. Но все это очень подозрительно. И надо прекратить брак на заводах. Надо сообщить об этом Саратову… Консервы с "Красноармейца" свое дело сделают, хотя и получится много неприятного шума… И довольно, пока довольно. Это очень опасно.
Березин был бледен, глаза просительно смотрели то на Гоберти, то на Акимова, голос срывался.
- Так и надо сделать, - внимательно посмотрев на Березина, проговорил Гоберти. - Вы только не волнуйтесь, Николай Антонович. Я думаю, что эта проверка есть простая предосторожность после случаев на шахтах номер три и номер одиннадцать. Мы попросим Константина Михайловича следить, чтобы больше не было брака на его заводе. А вы, Николай Антонович, сообщите об этом решении Саратову… Все равно его консервы из Арктики уже не вернешь. И узнайте, пожалуйста, в ВАРе, не оттуда ли был приказ о проверке. Хорошо? И на транспорте пусть все идет благополучно. Это вы тоже сделайте, пожалуйста, Николай Антонович. Ну и хорошо. А теперь Иокиш…
- Вы знаете, Эрик Вильямович, что к нему явился новый?… - спросил Акимов.
- Да Я знаю. Я его, как Коновалова, хотел на шахту отправить… Какую-нибудь из первых, почти готовых. На шахту номер шесть поехал Коновалов, а теперь на какую, Николай Антонович?
- Шахта номер три, Эрик Вильямович, - ответил Березин. - Она почти в такой же стадии готовности, как и шахта номер шесть. Они соревнуются…
- Ну, значит, на шахту номер три. Только как его доставить туда? Можно каким-нибудь ледоколом?
- Трудно будет. Зима ранняя. С острова Рудольфа сообщают, что кругом сплошной лед. Ледокол уходит на днях, и, вероятно, это будет последний рейс. А потом навигация перейдет под воду. Надо подготовить поездку этого человека с первой грузовой подводной лодкой.
- А это когда будет? Нельзя долго держать человека у Ио-киша.
- Конечно… Я думаю, лодка пойдет дней через девять.
- Не раньше? Ну, ничего не поделаешь. Теперь о Коновалове. От него никаких известий?
- Он уже на шахте, - ответил Березин.
- Вот молодец! - восхищенно сказал Гоберти. - Значит, он благополучно спасся с "Чапаева"? Что он пишет?
- О себе ничего. Он только прислал мне радиограмму с просьбой ускорить отправку некоторых материалов, в которых очень нуждается шахта. Радиограмму подписали начальник строительства шахты Кундин и заведующий складом Курилин. Для работы на шахте я ему выдал бумаги с этой фамилией.
- Замечательно! А Лавров уехал туда? Вы говорили мне, что после гибели "Чапаева" он собирался на шахту номер шесть?
- Уехал… - с какой-то странной улыбкой сказал Березин. - Три дня назад. А час назад пришла от него радиограмма на имя министра. В шахте катастрофа: расплавленная лава прорвалась в тоннель. Один человек уже погиб в ней.
- Не может быть! - с необычайной живостью повернулся Акимов к Березину.
- Ну, это совсем замечательно! - воскликнул Гоберти. - Может быть, шахта провалится ко всем чертям и без Коновалова. Замечательная новость! Ее надо отдать в печать, в радио… Ведь это фурор! Настоящая сенсация!..
- Я уже сообщил Герасимову, редактору "Радиогазеты".
- Я тоже кое-кому расскажу. Если дело может обойтись без Коновалова, то, может быть, сообщить кому надо, чтобы отозвали со льдов геликоптер, который послали за ним? Как вы думаете? Подождем? Хорошо. Ну, мне надо уходить. Я спешу на выставку искусств. Кажется, обо всем поговорили? А?
- Еще не все, Эрик Вильямович, - сказал Акимов, почти все время молчавший. - Иокиш просит денег. Говорит, что давно не получал.
- Да, пожалуй, - произнес Гоберти, вынимая бумажник и отсчитывая бумажки. - Довольно?
- Вполне.
- А вам, Константин Михайлович, не нужно? Пожалуйста, не стесняйтесь.
- Н-нет. Не стоит. А впрочем, если вас не затруднит, дайте сотни две… Мне надо послать кое-кому за границу. А менять советские деньги в Госбанке не хочется.
- О, конечно! - сказал Гоберти, передавая Акимову хрустящие бумажки. - Этого не надо делать…
Акимов сжал деньги в комок и неловко сунул их в карман.