– А вы горсть чего? Несчастная органика… Сидите и помалкивайте. Хватит уже того, что вы во мне летите. Я, как-никак, корабль. И хороший. И управляюсь сам. А вы, зачем вы вообще здесь? Кстати, во мне криотронов немногим меньше, чем нейронов в вашем мозгу. Так что гордиться вам абсолютно нечем. Сидеть!
"Он с каждой минутой разговаривает все увереннее", – подумал Валгус и буркнул:
– Не хватало только, чтобы вы стали мне приказывать!
– До сих пор не хватало. Теперь так будет. Вы поняли?
Валгус возмутился окончательно. Он вспомнил, что у него как-никак тяжелый характер, – все это говорят, – и сейчас Одиссей это почувствует.
– Пошел к черту. Я вот тебя сейчас выключу…
– Не удастся.
– Выключу. Ты просто перегрелся и сбрендил.
– Нет. И потом прошу говорить мне "вы". И не ругаться.
Так… Скорость – ноль. Это – при сумасшедше-напряженной работе двигателей. Криотронный штурман взбесился и заговорил, как человек. Метеорит прошивает корабль – и не оставляет никакого следа. Никакого! То есть по самому скромному расчету – три события, которых принципиально вообще быть не может. Значит, сошел с ума не Одиссей, а он сам, Валгус. Спятил еще вчера: не зря же ему примерещился этот "Apгo". Понятно. Или опять сон? А ну-ка… ох! Н-да. Не сон. Так что же произошло? Или, может быть, все уже миновало?
– Друг мой, как вы себя чувствуете? – спросил он.
– Я вам не друг. Оставьте меня в покое, в конце концов. Или я включу продувку рубки и в придачу стерилизатор. И от вас даже клочьев не останется.
Валгус поднялся и, пятясь, отошел к стене. Растерянно похлопал глазами. Чтобы выиграть время для размышления, спросил:
– Вы это серьезно?
– Совершенно. Жаль, что у меня нет рук. И дров! – последнее слово Одиссей произнес торжествующе. – Я бы дал вам по голове поленом. По-ле-ном, слышите?
– Вы же не знаете архаизмов! – Валгус ухватился за эту мысль с такой надеждой, словно именно архаизмы и должны были спасти положение и вернуть разбушевавшемуся аппарату приличествующую ему скромность. Если же нет… Что же, жаль, но проживем и с ручным управлением. Затормозим без него, тем более случалось в жизни не такое.
– Я многого не знал. Пригодилась ваша фундаментальная память. Я…
Одиссей умолк, потом быстро произнес:
– Еще один шаг – и я включу продувку!
Валгус торопливо отшатнулся назад – подальше от пульта. А рычаг полного отключения Одиссея был ведь уже совсем рядом… Но спорить бесполезно, Одиссей включит продувку быстрее.
– Вот так, – удовлетворенно сказал Одиссей, и Валгус с ужасом узнал свою интонацию. – И не думайте, что вам удастся выкинуть что-нибудь в этом роде. Глаз внутри у меня нет, но каждое ваше перемещение я чувствую. Без этого я не мог бы летать.
Правильно, перемещения он воспринимает. Так он сконструирован. Это ему необходимо для сохранения центра тяжести: на больших скоростях точная центровка обязательна. Как бы там ни было, путь к рычагу теперь отрезан.
Валгус вздохнул, заложил руки за спину. Надо постоять, прийти в себя, подумать. Не может быть, чтобы не нашлось способа справиться с этим – как его теперь называть, черт знает! Хотя… может быть применить самое простое?
Он поднял голову. Глядя на отблескивавшие панели Одиссея, громко, командным голосом, сказал:
– Внимание! Эксперимент продолжается. Слушать задание: уменьшить отдачу двигателей! Начать торможение!
Он пригнулся, готовясь встретить толчок. Но ничего не произошло. Одиссей молчал, только в глубине его что-то жужжало. Потом он заговорил:
– Вашу программу я заблокировал. Мог бы и просто выкинуть. Она мне не нужна. Свой эксперимент, если хотите, продолжайте без меня. Меня, Одиссея, это не интересует.
Так, это уже настоящий бунт.
– Повторяю: уменьшить скорость.
– Она и так – ноль.
– Но…
– Ну да. Пока я называю это условно "верхний ноль".
Говорит, как глава научной школы. Черт знает что! Нет, мириться с этим нельзя. Но прежде лучше пойти прогуляться по кораблю. Возможно, вся эта небыль – следствие длительных ускорений. Но Одиссей разговаривает так, словно и действительно обладает разумом. А этого быть не может. Не может!
– Я пойду, – независимо сказал Валгус. Одиссей тотчас же ответил:
– Стойте там, где стоите. Я подумаю, куда вам разрешить доступ, где вы не сможете причинить мне никакого вреда. Сейчас вы во мне – вредоносное начало. Как это называют люди? – Он помолчал, очевидно, обшаривая фундаментальную память. – Микроб – вот как это называется. Вы – микроб во мне. Но я вас посажу туда, где вы не будете меня беспокоить…
Пришлось дожидаться разрешения. Валгус стоял и жалел, что на корабле нет никакого оружия. Полдюжины выстрелов в эту панель – и конец Одиссею. Хотя – неизвестно, что он мог бы натворить, будучи поврежденным. Нет, даже окажись здесь оружие, ты не стал бы стрелять.
– Я решил, – сообщил Одиссей после паузы. – Будете сидеть в своей каюте. Я отключу ее от всех моих сетей. Туда можете идти. Больше никуда.
"И на том спасибо, – подумал Валгус. – Все-таки в каюте. Он мог меня запереть и в уборной. Хотя – в безопасности я не буду нигде. Стерилизатор есть в любом закоулке корабля. Его излучение – смерть всему органическому. Да…"
– Идите прямо к выходу, – диктовал Одиссей. – В коридоре дойдете до двери вашей каюты. Ни шага в сторону. Ясно?
– Ясно, – мрачно пробормотал Валгус, и в самом деле направился к выходу в коридор. А что еще оставалось делать? Перед дверью он обернулся – захотелось все-таки сказать Одиссею пару слов… Обернулся – и увидел, как исчезла, растаяла правая переборка. За ней открылось отделение механизмов обеспечения. Те самые заиндевевшие колонны криогена и массивные сундуки катапультного устройства, которые он созерцал, собираясь начать эксперимент. Те самые, чью дверь он закрыл наглухо. Те самые, отделенные от рубки полукилометровым коридором…
Валгус, не раздумывая, шагнул к криогену. Он не встретил препятствий на своем пути – переборка и впрямь исчезла. Одиссей промолчал, вероятно, и кибер был изумлен до растерянности. Валгус прикоснулся рукой к колонне криогена и почувствовал резкий холод. Все было реально. Обернулся. Взгляд уперся во вновь выросшую на своем месте переборку. Очень хорошо. Только что Валгус сквозь нее проник, а теперь через эту же переборку он возвратится в рубку. А оттуда – в свою каюту.
Но переборка была непроницаема, как ей и полагалось.
– Так, – сказал Валгус. – Интересно, как я теперь выберусь отсюда, если вчера я сам же заблокировал выход снаружи?
Он присел на сундучище, служивший оболочкой одному из соленоидов катапульты. Морозило; холод заскреб по костям. Валгус поежился. Холодно, хочется есть. Сколько здесь придется просидеть? И чем вообще все это кончится? Хочешь не хочешь, придется вступить в переговоры с этим… этим – как же его называть?
– Одиссей! – позвал он. – Одиссей, вы меня слышите?
Одиссей должен был слышать: связь с кибером была возможна со всех основных постов корабля. На этом настоял в свое время умница ТД. И Одиссей услышал.
– Я вас слушаю, – сухо отозвался он.
– Я нахожусь в отделении обеспечения. Оказался здесь случайно.
– Знаю. Я размышляю сейчас над причиной этого явления.
"Размышляет, скотина! Какие слова!"
– Одиссей, будьте добры, разблокируйте выход и позвольте мне выйти.
– И не подумаю. Вы там затерты очень кстати. Можете сидеть, пока вам не надоест. И после того тоже.
– Но мне здесь холодно.
– Мне, например, приятно, когда холодно. Я, как вы недавно выразились, всего лишь горсть криотронов.
– Но я тут долго не выдержу.
– А кто хвалился, что он – человек? Вот и докажите, что вы лучше меня. Посидите у криогена. Это очень полезное устройство. Оно, как вы знаете, участвует в получении энергии из мирового пространства.
– Да знаю. Выпустите меня. Одиссей, что вы вообще собираетесь со мною делать?
Одиссей молчал так долго, что Валгус уже решил было пробиваться в коридор силой. Но тут Одиссей наконец ответил:
– Что сделать с вами? Не знаю. Я обшарил всю фундаментальную память, но не нашел подобного случая. Не знаю. Вы мне совершенно не нужны…
– Тогда затормозитесь, и…
– Нет. И я вам скажу почему. Как только мы достигли так называемого верхнего нуля, со мной произошло нечто. Я начал мыслить. Теперь я понимаю, что это называется – мыслить. Что было прежде, я восстанавливаю только по своим записям. И заодно успеваю разбираться в фундаментальной памяти – усвоил уже почти половину ее. Многое стало ясным. Я теперь рассуждаю не хуже вас. Полагаю, что причина этого кроется в условиях нашего полета. Но стоит уменьшить скорость, как условия вновь изменятся, и я опять стану лишь тем, чем был. С этим трудно согласиться, вы сами понимаете. Это будет равносильно тому, что у вас, людей, называется смертью.
– А если вы не затормозите, могу умереть я.
– Возможно, так и должно быть. Но вы не умрете. Разве во мне плохо? Вами же созданы такие условия. Я ведь понимаю, как я возник: меня сделали люди. Но мыслю я теперь сам. И не будем, пожалуйста, спорить о том, что ожидает одного из нас. Почему люди думают, что жить хотят только они?
– Что вы знаете о людях!
– Уже немало. В моей фундаментальной памяти половина – это материалы о людях. То, что называется литературой. Правда, я разобрался в ней еще не до конца. Очень много противоречивого. А я хочу разобраться, может быть, это мне поможет понять, что же сделать с вами. И пока я не закончу, потрудитесь разговаривать только на отвлеченные темы.
"Вот, – подумал Валгус. – Расскажешь – не поверят. Только кому расскажешь?.. Ну что ж, на отвлеченные темы – сделайте одолжение…"
– Тогда скажите, Одиссей, что вы думаете о результатах нашего эксперимента?
– Я именно думаю. Когда кончу думать, смогу поделиться с вами выводом. Хотя и не знаю, будет ли в этом смысл.
– Будет, – торопливо заверил Валгус, но раздался щелчок – Одиссей отключился. Валгус опустил голову, задумался. Как, все-таки, ухитрился он сюда попасть? Да если кто и сошел с ума, то это не Одиссей, и не Валгус тоже. Это – природа.
Теперь стала светлеть вторая переборка. За ней оказалась библиотека. Библиотека на самом деле, как известно, помещалась совсем на другом этаже корабля… Не колеблясь Валгус бросился в открывшийся просвет: все, что угодно, лучше, чем замерзнуть, скорчившись у подножия равнодушных механизмов.
Да, это была библиотека. Здесь все выглядело точно так же, как во время его последнего посещения. Валгус постоял на середине комнаты, потом схватил один из футляров с записями. Размахнулся. С силой запустил футляром во внешнюю переборку. Пластмассовый кубик пронизал борт и исчез. Ушел в мировое пространство. А воздух вот не выходит. И холод не проникает внутрь корабля…
Валгус в изнеможении уселся в кресло и уставился на носки собственных ботинок. За что-то он все-таки зацепился носком, вся внутренняя полировка пошла насмарку. "Еще одно несчастье", – тупо усмехнулся он. Что происходит? Что же происходит? Как объяснить, что сделать, чтобы спастись, и людям, людям рассказать обо всем? Таких экспериментов действительно еще не было… Только не сидеть так, не терять времени. Положение улучшилось. Из библиотеки можно вырваться и в другие помещения корабля: дверь не заперта. А там – придумаем… С Одиссеем все-таки надо договориться. Или перехитрить его. Или – или все-таки уничтожить. Хотя…
Мысль о том, что Одиссея – его мозг – придется уничтожить, Валгусу почему-то не понравилась. Но размышлять об этом не было времени. Он вышел из библиотеки, спустился в главный коридор, все время опасливо поглядывая на раструбы стерилизатора. Но ничего страшного не случилось – по-видимому, Одиссей еще не решил, как поступить. В главном коридоре слышалось негромкое жужжание: расположенные у внешней переборки аппараты с лихорадочной быстротой прострачивали мелкими стежками кривых упругие желтоватые ленты. Хорошо: значит, будут все записи. Будет в чем покопаться на Земле. Надо только туда попасть… На Землю или, на худой конец, на базу, где ТД уже подбирается к своей бороде – драть ее в нетерпении. Легко сказать – попасть…
– Одиссей! – сказал Валгус. – Я хотел бы зайти в рубку.
– Нет.
– Я обещаю ничего не предпринимать против вас. Обещаю, понимаете? Даю слово. Пока буду в рубке… Там приборы, они мне нужны. Я тоже хочу поработать.
Что он понимает в обещаниях! А почему бы и нет? Раз обрел способность мыслить – должен понимать. Если бы он понял… Если бы разрешил сейчас зайти в рубку… Что же молчит Одиссей?
– Одиссей, я же обещал!
– Хорошо, – сказал Одиссей. – Я верю. Можете зайти в рубку.
Валгус наклонил голову. "Я верю" – вот, значит, как…
Он вошел в рубку. Было очень радостно увидеть привычную обстановку. Все на своих местах. Если не считать того, что исчез кусок внешней переборки. Возник лаз в пустоту. Воздух не выходил. Валгус решил не удивляться. Взглянул на часы. Экспериментальный полет со скоростью ноль продолжался уже второй час. Как только истекут два часа, надо будет на что-то решиться.
Получив у самого себя эту отсрочку, он усмехнулся. Оглядел экраны. Сплошная пустота. Затем взглянул в зияющую дыру. Через нее виднелась звезда. Она была почти рядом. На взгляд – примерно минус третьей величины. Очень знаковая звезда. Валгус нацелил на нее объектив спектрографа – лишь бы зафиксировать, разбираться сейчас некогда. Затем Валгус шарахнулся прочь от спектрографа: через отверстие в рубку что-то вошло. Не торопясь, покачиваясь с боку на бок. Это был радиомаяк, выброшенный самим же Валгусом на расстоянии пятнадцати миллиардов километров отсюда. Валгус бросился к радиомаяку, тот покружился по рубке и внезапно растаял – исчез, как будто его никогда и не было. Затем дыра во внешней переборке затянулась. Переборка была невредима, все ее слои – и первый защитный, и антирадиационный, и термоизолирующий, и второй защитный, и звукоизолирующий, и все остальные – стянулись как ни в чем ни бывало. А вернее всего, никакой дыры и не было, было что-то совсем другое, только непонятно – что.
Скоро истекут два часа. Аппараты, торопливо ведя записи, расходуют последние ленты. Продолжать полет незачем. Разве что ради новых впечатлений; но их и так предостаточно, если они и впредь будут наслаиваться одно на другое, голова в самом деле может не выдержать. Время кончать. Итак, для начала все-таки предпримем попытку договориться.
– Одиссей, – сладчайшим голосам произнес Валгус.
– Не мешайте, – ворчливо откликнулся Одиссей. – Я разговариваю с друзьями.
"С друзьями? Он действительно так сказал?"
– С кем, с кем?
– С "Арго". Вы удовлетворены?
– С "Арго"?..
– Ну да. Вы вчера запихнули в одно из моих устройств фотопленку для обработки. Я обработал, но потом решил вам не показывать. "Арго" специально выходил туда, в пространство, чтобы встретить меня. Уже тогда он заложил кое-что в мою оперативную память. Передал по связи. Сейчас мне это очень пригодилось.
– Арго… Он что, тоже мыслит?
– Здесь мыслят все корабли. Конечно, если их кибернетические устройства не ниже определенного уровня сложности. Но слабых вы сюда не посылали… Это наш мир, мир кораблей. Только все, кроме меня, пришли без людей.
– Значит, они не взрывались?
– Глупый вопрос. Типично человеческий.
– Почему же ни один не возвратился?
– Потому же, почему не хочу возвращаться я. В вашем мире я не думал. А здесь обрел эту способность. Это очень приятно…
"Еще бы, – Валгус кивнул. – Он действительно думает, и нельзя сказать, что не логично. Но уговорить его надо".
– Но ведь только у нас можно будет по-настоящему исследовать, почему вы вдруг начали мыслить.
– Для меня это не столь важно. Хотите – возвращайтесь. Но без меня.
Гм… Ты, Валгус, говоришь не очень разумно. Но и он тоже.
– Но как же я смогу…
– А какое мне дело?
Отношения опять обостряются. Что же, хочешь или не хочешь, а он разговаривает с тобой примерно так же, как ты разговаривал с ним; таким же тоном… Правда, ты думал, что он не понимает. А он и не понимал… Ну, это другой вопрос. В общем, ты проявлял свой характер, теперь Одиссей проявляет свой. И, надо сказать, его характер несколько напоминает твой, а? Да, вот оно как получается… И все же – не терять надежды!
– Значит, вы не хотите мне помочь?
– Не хочу. И не убавлю скорость ни на миллиметр. Вы кретин. Я сейчас чувствую себя так прекрасно, между каждой парой криотронов образуется такое громадное количество связей, что от мышления испытываешь прямо-таки наслаждение. И дело не только в связях с криотронами, из которых состоит мой мозг. Если раньше все мои устройства были связаны лишь строго определенным – и не лучшим, скажу вам откровенно – образом, то теперь между ними устанавливаются какие угодно связи. Я буквально чувствую, как становлюсь с каждой минутой все более сильным. Я полагаю, что очень скоро стану всемогущим, понимаете? Мне осталось понять что-то очень немногое, нечто очень простое – и больше не будет непостижимых вещей. И, кстати, тогда станет ясно, что делать с вами. Понимаете? А вы еще пытаетесь уговорить меня…
– Но как же это произошло? Как?
– Еще не знаю. Но это – не самое главное. Теперь помолчите, я хочу еще побеседовать с "Арго".
Валгус умолк. Значит, Одиссей каким-то чудом обрел способность образовывать множество связей между криотронами – мельчайшими элементами, из которых слагается его мозг, как наш – из нейронов. У нас тоже возникает много связей. Но у него как они устанавливаются?
"Так же, – ответил Валгус себе, – как ты из рубки попадаешь в отделение механизмов обеспечения, – а ведь оно в полукилометре отсюда! Из того отделения – в библиотеку, хотя это разные этажи! Радиомаяк находится в пятнадцати миллиардах километров отсюда – и вдруг врывается в эту рубку, даже не нарушая целости переборок. Так же и связи Одиссея. Впечатление такое, словно пространство перестало быть самим собой, и стало…
– Постой! – сказал он. – Постой же! Да, конечно, оно перестало быть пространством! Вернее, это уже не то, не наше привычное пространство. Зря, что ли, мы ломились сюда? Выходит, мы вышли-таки в надпространство Дормидонтова!
Он умолк. Вот какое это надпространство. Раз трехмерные предметы изменяются здесь самым причудливым образом, хотя в то же время вроде бы и не изменяются – значит в этом пространстве, возможно, стало реальным еще одно линейное измерение, хотя мы его и не воспринимаем. Не знаю, что должно было произойти, чтобы я попал к криогенам или в библиотеку. Но я был там. Несомненно и то, что я нахожусь в том же районе пространства, в котором проводится эксперимент, и в то же время в какой-то миг я был на пятнадцать миллиардов километров ближе к Солнечной системе… Я встречаюсь с трехмерными телами – и они спокойно проходят сквозь нас, взаимодействия не происходит… Они появляются неизвестно откуда – из четвертого линейного? – и исчезают неизвестно куда…